Текст книги "Ларец Зла"
Автор книги: Мартин Лэнгфилд
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)
Роберт, выбор, который ты должен сделать, заключается в разрешении следующей дилеммы: либо ты употребишь полученное тобой могущество на удовлетворение своих собственных желаний и стремлений и достижение тех результатов, которые кажутся тебе наилучшими, либо доверишь свою силу божественной воле Пути, не зная заранее, к чему тебя это приведет. Доверишься полностью, без оглядки, и смиренно будешь ждать исхода, даже предполагая, что этим исходом может стать твоя гибель.
Йуну можно победить только любовью. Даже ты, Единорог, не способен аккумулировать в себе любовь такой силы, которая изгонит их навсегда. Но тебе по силам разрушить их ближайшие планы. Ты прошел испытание эфира. Ты славно потрудился, мой мальчик. Но впереди тебя ждут еще более серьезные опасности и испытания. Будь готов к ним. Завтрашний день станет для тебя днем предпоследнего экзамена.
Сторож
СЕРЕНАДА МУЧЕНИКА.
СОЗДАНИЕ МАРИФАТА
Даже злые дети не делают с бездомными кошками того, что те люди сотворили со мной.
Меня впихнули в фургон, нацепили мне на голову глухой мешок и сделали укол в руку, от которого я надолго впал в беспамятство. Я пришел в себя, когда меня выволакивали из машины. Несколько минут мы находились под открытым небом, я это чувствовал. Руки мои были жестко стянуты за спиной нейлоновой веревкой. В какой-то момент мне показалось, что я учуял запах керосина, а потом взревели моторы и меня посадили в самолет.
Попытался было втолковать им, что я американский гражданин, но как только сказал это, один из них ударил меня двумя руками по ушам, да так сильно, что голова моя едва не взорвалась от болевого шока. Это страшно, когда тебя могут ударить, а у тебя завязаны глаза и ты не можешь знать заранее, с какой стороны и в какой именно момент последует нападение. С тех пор я помалкивал.
Я знал, что спецслужбы моей родной страны практикуют пытки, но не думал, что на это же способны граждане «цивилизованной» Америки.
Я не мог с уверенностью предположить, кто именно меня допрашивал, но точно знал, что во времена Элиота Несса [30]30
Агент ФБР в 1920–1930-х гг., который охотился за лидером чикагских мафиози Аль-Капоне. За честность и неподкупность Несса и группу его коллег прозвали «неприкасаемыми».
[Закрыть]такое было немыслимо. Я даже не был больше уверен, что нахожусь на территории Соединенных Штатов, но точно знал, что люди, которые меня пытали, были американцами. Я слишком долго прожил среди них и научился безошибочно отличать их от представителей других народов.Меня раздели донага, но мешок с головы не сняли и держали в комнате, где стоял такой холод, что у меня зуб на зуб не попадал. Я весь окоченел. Пенис мой съежился, а время от времени – я никогда не мог сказать заранее, когда именно это случится, – дверь в мою камеру с шумом раскрывалась и ее наполнял аромат женских духов. Потом я слышал женские голоса – они не говорили со мной, но осыпали меня унизительными насмешками и оскорблениями на английском и арабском. Они смеялись надо мной, издевались. Особенное удовольствие им доставляло унижать мое мужское достоинство.
Я замкнулся в себе, пытался таким образом спрятаться, закрыться от внешнего мира. Мне казалось, что это единственный способ пережить позор. Да, я передавал разведке из моей родной страны кое-какие американские секреты, но, во-первых, делал это исключительно ради спасения отца, во-вторых, черпал всю информацию из открытых источников… Я отказался превращать коллег в своих агентов, никого не шантажировал, не склонял к предательству и измене. Да, формально я нарушал американские законы, но в высшем смысле я был безгрешен перед Америкой.
Они этого не понимали, не хотели понять. Для них я был всего лишь «вонючий араб», которому каким-то чудом удалось получить доступ к исследованиям в области ядерной физики. Они поражали меня своим невежеством. Я изумлялся, как они не понимали, что даже с этим допуском я при всем желании не мог бы передавать своим секреты создания атомной бомбы и ядерного оружия. Да, я трудился в лаборатории, где проводились эксперименты по высвобождению огромной энергии, но это имело мало отношения к созданию оружия массового поражения.
Им было на все это плевать. Я был для них арабом и шпионом, больше они ничего не хотели знать обо мне. Я был врагом, который заслуживал, чтобы с ним обращались соответственно.
Я вслепую пытался научиться ориентироваться во времени, измерял свой пульс, но когда меня начинали пытать, он резко менялся, а потом я все равно терял сознание и обрывал свой неверный счет. Мне кажется, они подмешивали в еду какие-то наркотические вещества, которые дезориентировали меня в пространстве и времени.
Время от времени в камере включалась невыносимо громкая рок-музыка, которая сменялась затем гнетущей тишиной. Издевательства и насмешки продолжались. Когда меня допрашивали мужчины, это было просто больно, когда к ним присоединялись женщины, это было еще и адски унизительно.
Иногда в камере обнаруживался стул, на который можно было присесть, чтобы перевести дух и дать отдых ногам и спине. Но часто его прятали от меня. Иногда в камере появлялся спальный мешок, но и его часто забирали. Свои естественные нужды я справлял в грязном ведре, которое они постоянно переставляли с места на места, и я каждый раз на ощупь пытался отыскать его.
Спустя время мешок начали снимать с моей головы, но только на время допросов – им хотелось видеть мои глаза. А я впервые увидел тех самых женщин, которые так издевались надо мной раньше. И продолжали издеваться потом. Они разглядывали меня с брезгливым презрением. На этих людях не было никаких знаков различия, ничто не выдавало их принадлежность к тому или иному силовому ведомству. Я даже не знал, штатские они или военнослужащие. На мужчинах были черные костюмы, а на женщинах чаще всего белые медицинские халаты.
Я рассказал им все. Все, что знал, кроме своего увлечения знанием древних. Но оно ведь им и не нужно было. Меня о нем и не спрашивали. Я правдиво, подробно и добровольно отвечал на все их вопросы, на все без исключения. Меня не приходилось упрашивать, «раскалывать», но они не верили тому, что я им говорил. Просто не верили ни единому слову. Я рассказывал им о том, какие именно сведения передавал на родину, а они в ответ смеялись и издевались надо мной.
Потом я рассказал им о своем отце. О том, как я приехал в Америку, как перенял западный образ жизни по заданию своей разведки, как полюбил западную женщину и согласился шпионить в пользу разведки ее страны.
Поначалу они только смеялись, а потом стали злиться. Меня били. Когда тебя бьют, а ты, голый, вертишься на холодном каменном полу с мешком на голове, безуспешно пытаясь угадать направление следующего удара и спрятаться от него, – это страшно, унизительно.
Меня заставляли часами сидеть на корточках или стоять на одной ноге – со временем это оборачивалось адскими болями во всем теле – и били всякий раз, когда я пытался выпрямиться. Били и смеялись.
Я говорил им, что уже все рассказал, что у меня больше нет ничего за душой, что мне просто больше не в чем признаваться, но я готов снова повторить все, если им это нужно. Странно, но эти слова приводили их в несусветную ярость.
А потом появились новые люди, и они меня сломали.
Новые люди приводили в мою камеру других заключенных, таких же как я. Нас заставляли принимать самые невероятные, неприличные, отвратительные позы, сооружали из нас адскую груду тел и фотографировали, снимали на видео.
А потом нас начали таскать к собакам. Это были голодные, злые, натасканные на убийство псы, которые рвались с поводков на нас, обезумев от жажды крови. Хозяева еле сдерживали их, порой желтые клыки находились всего в считанных сантиметрах от наших лип. На нас летела смрадная слюна. Это было так страшно, так жутко страшно, что я стал мочиться под себя, а они продолжали смеяться и водили смотреть на это своих женщин.
Меня продолжали допрашивать днями и ночами. На кого я работаю? Какое место я занимаю в иерархии «Аль-Каиды»? Для каких целей я обучался на ядерного физика? Где я прятал бомбу или ее составные части? Кому передавал чертежи?
Один из них после очередного многочасового допроса бросил мне в лицо: «Мой Бог сильнее твоего Бога». А затем он взял Коран, стал вырывать из него страницы, а под коней швырнул изуродованную книгу об стену.
Я зарыдал. Происходившее со мной было за гранью того, что я мог постичь своим сердцем.
Очень часто они грозились переправить меня в какую-нибудь другую страну, где со мной уже не будут обращаться «так нежно, как мы». Тогда я спрашивал их – разве можно делать с человеком то, что делают они? А они говорили, что все их «мероприятия» совершенно законны и санкционированы властями. И подчеркивали, что все это только цветочки, а вот когда меня переправят в другую страну, там я узнаю, что такое ягодки.
Я снова попытался напомнить им, что являюсь американским гражданином, но тот человек, что проводил допрос, шутливо сказал своим приятелям: «Что он сказал? Вы слышали? Я лично нет».
Отец мой говорил, что древняя восточная традиция признает существование нескольких этапов вознесения духа. И чем тверже человек встал на путь просветления, тем выше он способен подняться над своими собратьями, но не в богатстве, а в чистоте духа. И каждый этап вознесения имеет свое точное название. Моя же душа с каждым днем, проведенным там, повергалась все ниже, и я стал про себя отмечать теми же названиями этапы своей деградации.
Эти люди отняли у меня моего Бога – ахфа.
Они завязали мне глаза, чтобы в меня не вошла любовь Бога – хафи.
Они заставили меня раскрыть им все свои тайны – сирр.
Они уничтожили, растоптали мой дух – рух.
Они заставили окаменеть мое сердце – кальб.
Они превратили меня в животное – нафс.
Они вселили в меня страх перед смертью, перед разрушением моего калиба – первородной материи, из которой состоит человек.
А однажды меня стали топить – опускать под воду и вынимать из нее, и каждый раз держали под водой дольше. Меня обуяла паника, и тогда я окончательно утратил остатки собственного достоинства.
Я пытался говорить им все то, что они хотели слышать, признался во всем, что от меня требовали. Я рассказал им даже о своих изысканиях в области древней алхимии, а они все равно мне не верили – смеялись, издевались, пытали.
И я сдался. Я решил умереть. Я молил Бога о ниспослании мне смерти.
И в тот день мне открылась тайна Марифата.
6. Испытание разума
Литл-Фолс,
31 августа 2004 года
Виброзвонок сообщил Роберту о том, что получено новое текстовое сообщение – пункт 039. А в следующую минуту зазвонил его личный мобильный телефон, о существовании которого он почти уже забыл.
– Роберт? Это Хорас. Нам нужно встретиться.
– Ты ничем не рискуешь?
– Закончились те дни, когда мы ничем не рисковали. Я просто делаю то, что должен.
– Я кое о чем хотел рассказать тебе, Хорас, и кое-что показать. Но сначала я хочу поблагодарить тебя – ты меня выручил, когда снял обвинение от «Хенкот инкорпорейтед». Как тебе удалось провернуть этот трюк?
– Я все объясню при встрече. В одиннадцать часов ровно. Под часами на вокзале Гранд-централ. У нас много дел и катастрофически мало времени. А сейчас иди в пункт 039.
– Хорас, я ужасно переживаю из-за Кэтрин. Ей угрожает смертельная опасность.
– Я приказал ей собрать как можно больше ключей, пока она находится рядом с Адамом. Но там же находятся Йуну, и Кэтрин тяжело им противостоять. Ты прав, она в большой опасности. Ее положение более чем шатко, но до тех пор, пока она с Адамом, у того сохраняется хоть какой-то шанс устоять на ногах, поэтому ей придется с ним остаться. Пока.
Роберт сверился со стрелкой на экране телефона. Она указывала на Первую авеню. Пункт находился недалеко от здания штаб-квартиры Организации Объединенных Наций. Он понял, что должен поторопиться, если не хочет опоздать на встречу с Хорасом.
– Если ты опоздаешь хотя бы на пять минут, – словно угадав его мысли, сказал тот, – я уйду. Запасное место и время встречи – церковь Святого Томаса на Пятой авеню, ровно в полдень.
– Я постараюсь успеть на вокзал.
Роберт вышел из дома, сел в машину и отправился на Манхэттен. Перед ним светлело небо, изломанное пиками небоскребов. На мгновение ему показалось, что он смотрит на игрушечную модель города в своем кабинете. Роберт смотрел на дорогу и вспоминал День Великого затмения. Что-то подсказывало ему, что все началось не пять дней назад, а именно тогда.
День стоял чудесный, летний, теплый. В такие дни не хочется работать и обычно ничего не происходит. Утром, впрочем, он забежал в офис и отдал необходимые распоряжения своим репортерам. Но порыв быстро иссяк и к обеду он уже не знал, чем себя занять. Положение спасла Кэтрин – она позвонила и сделала предложение, от которого он не мог отказаться. Они сняли номер в отеле, пообедали, выпили шампанского и бухнулись в постель. Время от времени они любили устраивать себе такие маленькие праздники, а вечером выбирались в город, ужинали в каком-нибудь тихом ресторанчике и отправлялись в театр или на мюзикл.
– Ты знаешь, я сам уже хотел звонить тебе с этим, – ответил ей Роберт.
В два часа они уже заперлись в номере – сытые, полупьяные и довольные собой. До Великого затмения оставалось еще два часа. Секс в гостиницах им всегда удавался, они будто снова превращались в подростков, вкушавших запретный плод, который, как известно, всегда особенно сладок. А в тот день Кэтрин усилила эффект еще своей ведьмовской магией. Роберт поначалу пытался протестовать, но она очень скоро заставила его замолчать.
Момент Великого затмения застал их во время второго оргазма. Когда в номере погас свет, Кэтрин, как раз вступившая в фазу сексуальной кульминации, широко раскрыла глаза, и Роберт увидел в их выражении не столько отзвук наслаждения, сколько… страха. Он и сам испытал необычные чувства, в которых и долгое время спустя даже не пытался разобраться.
Перед его мысленным взором вдруг вспыхнули образы его самого, Кэтрин, Адама и еще одной женщины, лица которой он не мог разобрать. И тонкие нити яркого, будто молнии, света протянулись от него к Кэтрин, от нее к Адаму, а от Адама к той женщине. Все четыре фигурки вспыхнули, будто светлячки, и заметались в каком-то диком огненном танце. А потом к ним присоединились еще два образа: какая-то бесформенная тень и маленький ребенок.
Кэтрин позже так и не призналась ему, что же такое сама увидела в те мгновения, когда погас свет. Зато Роберт теперь точно знал, что незнакомой женщиной в той пляске была Терри. Он сам, Адам и Кэтрин были повязаны между собой еще с той давней кембриджской ночи. Теперь к ним добавились Терри и тень создателя Марифата, которого убил Адам, но дух которого не истаял, а вселился в своего убийцу. А ребенок… Поначалу Роберт думал, что это был образ их Мосса, зачатого буквально за несколько мгновений до наступления Великого затмения. Но теперь он понимал, что то был ребенок Терри. Он был уверен в этом и одновременно четко осознавал, что это практически невозможно: ведь Терри забеременела всего несколько дней назад. А того ребенка он увидел летом прошлого года.
Они с Кэтрин лежали друг подле друга, пытаясь отдышаться и собраться с мыслями. В первую минуту они решили, что свет вырубило только в их номере, но затем поняли, что его нет во всей гостинице, а вскоре Роберту позвонил с работы Эд.
– Где тебя носит, босс? У нас настал конец света!
– У нас тоже. Я всего в пяти кварталах от офиса. Аварийное питание включилось?
– Само собой. Лампы лишь мигнули и засияли как новенькие. Но мы остались без телевидения. Эй, погоди! Выгляни-ка в окно!
– А что там?
– Вся реклама на Таймс-сквер сдохла!
– Да ты что! Думаешь, теракт?
– Понятия не имею. Сейчас пошлем кого-нибудь выяснять. Говорят, на крыше штаб-квартиры ООН возникло задымление. Там у них трансформаторы. Туда тоже надо послать человечка. Постой, постой. Мать моя! Света нет в Бруклине, Куинсе. Черт возьми, его нет даже в Бостоне! Боже правый, что творится?!
– Я еду.
Уже на пороге Роберт обернулся на Кэтрин, чтобы попрощаться с ней до вечера. Та была бледна как мел.
Когда Роберт добрался до офиса, туда уже пришло официальное заявление из полиции о том, что власти не рассматривают версию теракта как основную. Но масштаб бедствия воистину способен был произвести впечатление на кого угодно. Весь северо-восток США и несколько провинций Канады были погружены во тьму. Тысячи людей оказались запертыми в туннелях метро; в сотнях операционных и больничных палатах отказало все медицинское оборудование; в десятках населенных пунктов – особенно вблизи электростанций – уже начали готовиться к массовой эвакуации населения. Роберт, засучив рукава, взялся за работу. Он построил ее точно также, как в печальной памяти утро 11 сентября. Разослал по всему Нью-Йорку бригады репортеров, посадил в кабинеты аналитиков, к которым ежеминутно стекалась информация со всех концов страны. Затем наладил бесперебойную связь с корпунктами в других городах и в принудительном порядке отправил нескольких авторов отсыпаться, обязав их явиться на ночную смену. После чего провел совещание с техническим персоналом, отвечающим за работу аварийных источников питания.
Когда стало понятно, что это был не теракт, люди расслабились. Кто-то отправился спать прямо на улицу, кто-то устроил импровизированные вечеринки. Преступность резко снизилась. Усиленные наряды полиции исчезли. Около трех ночи Роберт захватил с собой трех репортеров, у которых не было машин, чтобы добраться до дома, и привез их в гостиницу, а Кэтрин накормила всех поздним ужином и уложила спать.
Передвигаться на четырех колесах по Манхэттену всегда было непросто, но с началом съезда республиканцев это занятие превратилось в истинную пытку. Роберт припарковался в Уэст-Сайде около Девятой авеню, добрался пешком до Таймс-сквер и оттуда уже уехал на место до Центрального вокзала. Там ему вновь пришлось прогуляться аж до здания штаб-квартиры ООН.
Выйдя на Первую авеню в конце Сорок второй улицы, он проверил телефон. Стрелка указывала налево. Роберт повернул в ту сторону и успел сделать всего несколько шагов, когда телефон сообщил ему, что он находится в непосредственной близости от места назначения. По правую руку от него высилась сине-зеленая стеклянная громада Секретариата ООН и Ист-Ривер. Прямо перед ним, посреди небольшого сквера, вонзалась в небо сверкающая серебристая игла. Позади нее виднелась кирпичная стена. Добравшись до нее, он увидел лестницу, которая вела на Сорок третью улицу, где начинался квартал Тюдор-сити. На стене красовалась мемориальная табличка, на которой золотом были выбиты строчки из Книги пророка Исайи:
Стало быть, искомый пункт находился у Стены Исайи.
Роберт принялся петлять, проверяя, нет ли за ним хвоста: то резко сворачивал за угол, а потом выглядывал из-за него, то внезапно перебегал улицу или поднимал руку, делая вид, что хочет остановить такси. Расчет был прост – соглядатай, если он есть, выдаст себя в попытке не потерять его из виду. Но вскоре Роберт осознал всю тщетность и бессмысленность своих усилий. Ему вспомнились слова Хораса: «Закончились те дни, когда мы ничем не рисковали. Я просто делаю то, что должен».
Уникальный дар, данный Роберту с рождения, в существование которого он отказывался верить всю жизнь, вплоть до самого последнего времени, все-таки сумел пробиться наружу. Смысла прятаться не было. Для тех, кто понимал, что это за дар, Роберт даже в кромешной тьме был бы как на мушке. Ну что ж. Если кто-то попытается ему помешать, остановить его, то получит отпор. Во всяком случае, Роберт был готов к неожиданностям и неприятным сюрпризам.
Телефон ожил. Оказалось, что это новое текстовое сообщение от Сторожа.
Поиски что танец.
Ищи священный палец.
Не думай об утехах,
Но избеги огрехов.
Средь новых примет
Заметишь букет. У первого числа
Победа близка.
Сущее наказание —
Разума испытание.
Роберт вернулся к серебристой игле. В конце концов, это было единственное, что походило на палец. Он чем-то напоминал обелиск Эммета у часовни Святого Павла. Обратил внимание Роберт и на то, что он был установлен в сквере, который носил имя дипломата Банча. [32]32
Обыгрывается сходство написания фамилии Bunche и слово «bunch» – «букет» ( англ.).
[Закрыть]
Роберт опустился на корточки и принялся внимательно рассматривать фундамент, весь заваленный цветами, свечами и записками. Здесь, напротив здания ООН, любили устраивать свои пикеты пацифисты. Разворошив эту кучу, Роберт провел ладонью по прохладному камню фундамента и задел кончиками пальцев еще один контейнер из-под фотопленки, приклеенный к фундаменту скотчем. Аккуратно отодрав его, он вскрыл контейнер. Внутри лежала записка, написанная заглавными буквами от руки. Она гласила:
ТЫ ПРОИГРЫВАЕШЬ.
– Проклятие!
Роберт принялся топтать ногами ни в чем не повинную пластмассовую капсулу и ругался при этом на чем свет стоит. Записку написала Кэтрин. Только она и Хорас знали координаты пунктов. Неужели она носит все ключи Адаму? Он заставляет ее делать это или…
Его охватил страх.
С трудом взяв себя в руки, Роберт принялся ожесточенно тереть ладонями лицо. Что ж, по крайней мере у него есть мастер-ключ – ларец Злобы. Без него Адаму не удастся привести в действие адское устройство…
Роберт вдруг понял, что до встречи с Хорасом остается всего несколько минут. Вернувшись на Сорок вторую улицу, он повернул направо и пошел вперед, ориентируясь по высотке Крайслер-билдинг, рубчатый шпиль которой напоминал ему рог древнего динозавра. Как-то они гуляли по этой улице с Хорасом, и тот рассказал Роберту много нового о самых известных нью-йоркских небоскребах, мимо которых они проходили: Ньюс-билдинг, Крайслер-билдинг, Шанин-билдинг. Хорас тогда сказал, что в прежние времена со смотровой площадки Крайслер-билдинг открывался чудесный вид на город, но потом ее закрыли. Упоминал он и легендарный «Клауд-клуб», расположенный на одном из верхних этажей. Впрочем, это была не самая высокая точка здания, на которой Хорасу доводилось бывать.
– Там, на самом верху, гуляют стихии. Ветер налетает резкими порывами. Возникает ощущение, что здание вот-вот рухнет, но это иллюзия. Сейчас мало кто помнит об этом, но в старые времена был культовый фильм «Q», некоторые сцены которого снимались на том шпиле. Вошла в фильм и страшилка о том, что на шпиле свила гнездо волшебная змея Кецалькоатль, которая днем парит над крышами и пожирает тех, кто отваживается на них загорать.
– Не смотрел.
– Хороший фильм, и хорошая страшилка. Правда, я до сих пор не пойму, с чего вдруг сценарист назвал свою змею Кецалькоатлем. На самом деле так звали одного из главных богов древних ацтеков. А вон приглядись, что ты там видишь? Возьми мой бинокль.
Роберт пригляделся.
– Похоже на крылья…
– Точно! Крылья Меркурия, или Гермеса, как его называли греки. То же и над входом в Гранд-централ. Гермес повсюду. И его крылатый жезл, кадуцей, [33]33
Крылатый жезл, который Гермес выменял у Аполлона. Кадуцей изображается в виде крылатого посоха, вокруг которого обвились две змеи; обладает способностью примирять враждующих.
[Закрыть]пока еще правит городом.
Роберту казалось, что со дня той познавательной прогулки с Хорасом минула целая вечность.
– Я считаю, – говорил Хорас, вышагивая рядом с ним, – что необходимо заново открыть все бесплатные смотровые площадки на наших небоскребах. В первую очередь на Вулворт-билдинг, Шанин-билдинг, Крайслер-билдинг, Рокфеллер-центре и, конечно, «утюге». Я не понимаю, почему их закрыли. Мы что, боимся того, что можем с них увидеть?
Тогда Роберт не придал значения его последним словам. Теперь – иное дело.
Он внутренне напрягся, пересекая Лексингтон-авеню. В нескольких кварталах от этого места находился его офис, видеть который ему сейчас хотелось меньше всего на свете.
Наконец он добрался до здания вокзала Гранд-централ. Уже на крыльце его застало новое текстовое сообщение, которое лаконично гласило:
Пункт X87.
Он сверился с маршрутом и понял, что речь идет о публичной библиотеке, до которой было несколько минут ходу.
Между тем часы показывали без трех минут одиннадцать. Чуть поколебавшись, Роберт спрятал телефон и направился к будке центрального справочного бюро вокзала, над которой висели кубические часы с циферблатами, обращенными во все четыре стороны. Народу на вокзале было много, но, слава Богу, время настоящего часа пик еще не настало.
Он вздрогнул, когда почувствовал, как на его плечо легла чья-то тяжелая рука. Обернувшись, Роберт столкнулся лицом к лицу с Хорасом.
– Время. – Хорас поднял глаза на часы. – Это то, чего у нас почти уже нет. Пойдем и по дороге поговорим. Здесь есть люди, с которыми нам не хотелось бы встречаться.
Встревоженный, Роберт принялся озираться, опасаясь того, что мог увидеть. Хорас же нетерпеливо взял его под руку и повел в сторону платформ. Через минуту они вошли в туннель, над входом в который висел знак: «Северо-восточный проход».
Роберт достал из кармана небольшой сверток и протянул Хорасу.
– Это мастер-ключ, – сказал он. – Я вчера отобрал его у Адама. Хотя тот и сказал, что это его последний шанс еще как-то противостоять давлению Йуну.
Хорас забрал ларец Злобы и сунул во внутренний карман пиджака.
– Слава Богу! Ты все правильно сделал, мой мальчик. Это дает нам небольшой выигрыш во времени. Ведь все остальные ключи у них уже есть. Иди, иди, не останавливайся.
– Кого ты опасаешься, Хорас?
– Я видел одного из Йуну.
– Ты не мог обознаться?
– Нет, не мог.
Роберт осторожно глянул себе через плечо. За ними никто не шел.
– Как они выглядят?
– Они ярко выраженные альбиносы. У них белые волосы, которые сразу бросаются в глаза. Тот, кого я видел, был пожилым. Слушай, нам необходимо кое-что обсудить. Во-первых, Кэтрин по-прежнему с Адамом. Она помогает ему держаться.
– Тебе известно, что вчера он пытался ее убить?
Хорас еле заметно улыбнулся.
– Известно. Но это испытание помогло тебе еще дальше продвинуться по назначенному для тебя Пути, не так ли? Адам вовсе не такая еще пропащая душа, как тебе, может быть, кажется. А теперь рассказывай.
– О чем?
– Что ты думаешь обо всех последних событиях.
Роберту было трудно сосредоточиться. Слова Хораса об Адаме внесли сумятицу в его мысли. Неужели Адам все еще играет в их команде? Неужели он ведет двойную игру? Но ведь он убил бы Кэтрин. Черт возьми, он убил бы ее, если бы Роберту не удалось спасти Кэтрин!
– Погоди, Хорас, я не могу так, с ходу.
– Не думай, просто говори. У нас больше нет времени на спокойные размышления. Описывай свои ощущения.
– Я только что побывал в последнем пункте. И не нашел ключа. Думаю, его забрала Кэтрин.
– Правильно.
Позади них раздались шаги. Они не услышали бы их, не разноси туннель эхом стук каблуком далеко вперед. Роберт быстро оглянулся и увидел пожилого мужчину в темном дорогом костюме. Он никуда не торопился, но шел прямо за ними.
– Это Йуну?
Хорас кивнул:
– Да, тот самый, которого я заметил, когда пришел на вокзал. А где один, там еще как минимум двое. Нам придется поторопиться, друг мой. То, о чем мы сейчас говорим, может показаться тебе странным, незначительным, не имеющим отношения к делу, но ты не обращай внимания. Я пытаюсь подготовить тебя к новому испытанию. Тебе приходилось когда-нибудь слышать о шепчущихся колоннах? Здесь, в Гранд-централ?
Роберт кивнул. В одной из подземных арочных галерей вокзала было место, заставленное колоннами. И если один человек вставал к такой колонне вплотную и начинал говорить шепотом, то его мог отчетливо слышать другой, который находился у такой же колонны в противоположном конце небольшого туннеля.
– Приходилось.
Роберт вновь оглянулся. Беловолосый старик не отставал, но и не приближался.
– Ты быстро мужаешь, мой мальчик. Ты уже интуитивно нащупал связь между событиями последних нескольких дней и событиями, которые случились двадцать лет назад. Между ними действительно пролегла связующая нить, как шепот, который передается от одной колонне к другой, отстоящей от первой на десятки футов.
– Понимаю.
– Ты нащупал эту связь, но не открыл ее. На самом деле ты знал о ее существовании всю свою жизнь, просто отказывался верить в собственное знание.
– Пожалуй.
– Ты приближаешься в своем развитии к тому этапу, на котором количество перерастает в качество, – продолжал Хорас. – Тайны, которые тебе уже открылись, покажутся мелкими и незначительными в сравнении с теми, которые скоро тебе откроются. Ты как будущий священнослужитель, который готовится пройти обряд рукоположения. До сих пор ты верил в чудо, а совсем скоро станешь его свидетелем. Тебе предстоит пройти очень важное испытание – испытание разума.
– Пойдем быстрее. Я получил сообщение про новый пункт. Кэтрин сейчас наверняка направляется туда же.
– Я знаю. Но если ты встал на истинный Путь, то не можешь идти по нему быстрее, чем это необходимо. Соблюдай равновесие во всем.
– Хорошо.
– Говори, что ты думаешь сейчас об Адаме.
– Мне кажется, он из последних сил пытается противостоять давлению, которое на него оказывается, но проигрывает. Я это чувствую. Я это видел.
– Адам очень отважный человек. Еще?
– Кэтрин ушла от меня после того, как я признался ей, что переспал с Терри. Кэтрин угрожает опасность. Она ведет двойную игру, пытаясь помочь Адаму справиться с Йуну и Минотавром, который поселился в его душе. А Терри прячется и охвачена паникой. Она считает, что Адам ей больше не защитник, а совсем наоборот. Кэтрин заняла в его сердце то место, которое раньше принадлежало ей. Он не нуждается в ней больше и хочет ей зла. Терри боится. Ей очень страшно.
– Она боится Адама, но и надеется на него. Она не может быть с ним, но и не может себе позволить потерять его, – проговорил Хорас. – Почему?
– Она беременна. Я знаю. И это ребенок Адама. Я видел нить, которая связывает всех нас между собой: меня, Адама, Кэтрин, Терри. А еще я видел чью-то тень. И ребенка. Но я не понимаю одного – она беременна, но это странная беременность. Стоит мне подумать о ней, потянуться мыслями к Терри, и мне начинает казаться, что этой беременности как минимум год. А ведь я поначалу думал, что всего несколько дней. Я даже предполагал, что это мой ребенок. Как такое может быть?
– Ты говори, говори. Пока не задавай вопросов.
– Хорошо. Еще меня занимает тот рисунок, который образовался в результате моих блужданий по Манхэттену в поисках ключей. У меня дома есть карта города, на которой я отмечаю все пройденные мной маршруты. И в этом рисунке центральное место занимает прямая линия, похожая на становой хребет. Она тянется с юга строго на север – от обелиска у часовни Святого Павла до другого, что напротив «утюга». Я проследил, куда она может привести меня дальше, и понял, что она упирается прямо в обелиск, который установлен в Центральном парке.
