Текст книги "Дитте - дитя человеческое"
Автор книги: Мартин Андерсен Нексе
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 49 (всего у книги 50 страниц)
XXII
* * *
Дитте на этот раз безропотно приняла свои капли и большую часть ночи спала. Проснулась с ясной головой и сразу вспомнила, что сегодня день похорон маленького Петера. Да, она знала, что его хоронят сегодня. Знала и еще нечто – и этого было довольно, чтобы снять с ее души последние путы земные. Она чувствовала сильную слабость, но и какую-то особенную легкость, тело больше не напоминало о себе болями и тяжестью, и душа обрела своеобразное равновесие, освобожденная от всех горестей и радостей. Ничто в сущности не трогало ее больше – ни смерть Петера, ни печаль Карла о ней. Она отстрадалась.
С утра стали приходить люди с венками и цветами. Это все были соседи по кварталу, бедняки, раздобывшие жалкие гроши в последнюю минуту. Венки складывали в углу комнаты, где лежала Дитте, – ей хотелось видеть их. Мало-помалу стол и все стулья были заняты венками, столько их нанесли, не считая тех, что были отправлены прямо в кладбищенскую часовню. Извозчик Ольсен обещал свезти после обеда и эти все туда же. То и дело приходили поговорить с Карлом люди, которые должны были нести знамена. Не одни безработные, но и профессиональные союзы решили принять участие в похоронах маленького Петера. Похоже было, что в городе приостановятся все работы. Бедному мальчику устроят пышные похороны!
Дитте велела подложить себе под голову и за спину побольше подушек, так что почти сидела в постели. Ей хотелось следить за всем происходившим. Карл время от времени заглядывал к ней и опять исчезал, – он был очень занят. Много хлопот было и старухе Расмуссен. Это отвлекало мысли обоих от Дитте, им некогда было думать, что она в тяжелом состоянии. Все время пахло кофе, – каждого приходившего ведь надо было угостить.
И вдруг в те время как Дитте сидела и прислушивалась ко всему, что творилось вокруг, с ней сделался припадок удушья. Карл кинулся к ней дать лекарство. Несколько минут лежала она, уставясь в потолок остановившимися глазами. Затем ей стало легче, и она задремала. Карл тихонько вытащил из-за ее спины подушки, чтобы она опять легла как следует. Потом сел возле Дитте и с горечью и душе смотрел на ее исхудалое лице. Неужели на этот раз он потеряет ее? Вопрос этот страшно мучил его. Опять кто-то пришел, и он выскользнул из комнаты. Это оказался Мортен.
– Я пришел предупредить тебя, – сказал Мортен, – Похороны готовятся грандиозные, таких, пожалуй, еще и не видели в нашем городе. Что, если случится что-нибудь, чего мы не сможем предотвратить? – Он был бледен.
– Ты собираешься выступить с речью? – спросил Карл.
– Да, если бы я мог сказать все, что у меня на сердце! Весь город взволнован – и обыватели и пресса – все. Оплакивают бедного мальчугана! А кто же убил его, как не они все? Если бы мы могли вызвать настоящий потоп, чтобы смыть все это дочиста! Не напрасно бы погиб этот маленький мученик.
– Да, – тихо отозвался Карл, – я бы ничего не имел против этого.
– Но мы только расшибем себе лбы об стену. Ведь даже руководители профессиональных союзов не на нашей стороне. Подумай, как взвинтила всех безработица, а теперь еще трагический конец Петера! Долго ли тут до вспышки? И там готовы к этому и уже приняли все меры предосторожности – и правительство и полиция. Сначала хотели запретить столь торжественные похороны, но теперь отказались от этого и выбрали сегодняшний день для внесения нового закона о безработных – именно сегодня днем! Не знаю: нервничают ли они или хотят нас спровоцировать, но только и полиция, и войска наготове. Рассчитывают, очевидно, что народ с кладбища двинется для – демонстрации к ригсдагу. Можем ли мы помешать этому, по-твоему?
– Не знаю, – сумрачно ответил Карл. – У меня жена умирает. Неизвестно, доживет ли до завтра. Несчастье с Петером доконало ее.
– Так твое место – дома, а мы уж как-нибудь обойдемся без тебя, – сказал Мортен, с участием протягивая Карлу руку. – Разумеется, это ужасный удар для матери. Но если бы судьба этого мальчика могла встряхнуть как следует нас самих и припугнуть других, то по крайней мере один из этих бедняков, раздавленных нашим жестоким строем и гибнущих тысячами, умер бы не напрасно!
– Отныне многое должно измениться, злое время миновало, – произнес кто-то в дверях.
– Войди, войди, Анкер! – сказал Карл. – Это мой товарищ; он думает, что призван спасти пролетариат. Его сломили эти ужасные условии, – грустно продолжал он, обращаясь к Мортену.
– Да, и поэтому меня считают безумным, – подхватил Анкер, входи. – Но пусть себе!
Его глаза все время перебегали с одного на другого.
– Разумеется, ты безумный, – сказал Мортен, гляди на него с бесконечной добротой. – Какие-то букашки стремятся пошатнуть устои общества – где же тут здравый смысл? А между тем благодаря муравьям обвалилась часть Китайской стены! Великое безумие, что самый ничтожный из всех людей – жалкий бедняк, у которого скованы руки, – хочет сокрушить все границы и объединить все человечество! Да, мы безумцы, а потому будущее принадлежит нам. Руку, товарищ!
– Вот ты как смотришь? – сказал старик, весь сияя и тряся руку Мортена. – Можно и мне сказать тебе кое-что? Я хочу поздравить тебя с тем, что тебе дано было узреть это. Другие насмехаются надо мной и мешают мне. Но теперь ты со мной, и нас будет трое. Дитте подымется на небо и расскажет о нас всем душам, а ты будешь защищать наше дело здесь. На то тебе и дан талант, чтобы писать!
– Не обращай внимания на то, что о тебе говорят другие, – сказал Мортен. – Ты это хорошо придумал, что души борются за наше дело там, на небе. Здесь, на земле, мы проповедуем перед глухими и бессердечными.
– Нет, теперь уже будет по-новому. Дитте идет туда недаром! – Анкер просветленно взглянул на Мортена и запел своим красивым голосом отрывок из любимого псалма:
Прозвучит и в садах смерти
Зов господень «Эффафа!» —
И разверзнутся могилы
С криком радостным: «Хвала!»
Потом он спросил:
– А можно и мне сказать слово над могилой?
– Вряд ли найдется время для этого, – ответил Мортен. – Но ты спой над могилой свой любимый псалом. Всем полезно будет его послушать!
– Если бы успели напечатать листок! – Карл посмотрел на часы.
– Мы еще успеем, у нас впереди четыре часа. Тогда и сейчас же иду в типографию и все устрою.
Дитте слабо стукнула в стенку, и Карл поспешил к ней.
– Моя жена хочет поздороваться с тобой, Мортен, – позвал он.
Мортен вошел в комнату, сумасшедший Анкер за ним по пятам.
Дитте лежала на спине, ее подбородок резко выделялся, глаза и щеки глубоко запали, – смерть уже наложила на ее лицо свой отпечаток. Дитте слабым движением руки указала на стул рядом с изголовьем. Мортен сел. Тогда она повернула голову, чтобы разглядеть гостя. Дышала она отрывисто и тяжело.
– Ты – Мортен, – с трудом прошептала она. – Я о тебе слыхала. Мне-то некогда было почитать что-нибудь из написанного тобой. Но ты многим доставил радость. Говорят, ты так хорошо пишешь о нас. Ты и сам веришь в то, что о нас пишешь?
Мортен не сразу ответил.
– Да, когда я в хорошем настроении – верю.
– Приходится ведь жить в такой грязи и тесноте… бедность заставляет. Так можно ли сохранить душу чистой и доброй?
– Часто это бывает довольно трудно… Нищета – настоящее проклятие. Но все же я предпочитаю быть вместе с угнетенными, а не с угнетателями?
– Да, да, потому что угнетенные получают на небе очко за каждое доброе дело, – вмешался Анкер, – Дитте набрала их много. Потому ей пора и умереть.
– Я должна уйти туда, чтобы отыскать моего мальчика, – с трудом проговорила она. – Как ты думаешь, встречусь я с ним?
Мортен как будто растерялся и промолчал.
– Я мало о нем заботилась, но теперь…
Начался новый припадок. Пришлось Карлу просить всех уйти. Он приподнял Дитте. Такого ужасного припадка не было еще ни разу. Дитте вся посинела, и глаза готовы были выскочить из орбит. К счастью, пришел доктор Торп навестить больную. Он сделал ей вспрыскивание, и она затихла. Холодный пот выступил на лбу у Карла, когда припадок кончился.
– Мне надо пойти распорядиться, – сказал он шепотом доктору, – но я боюсь оставить ее одну со старухой. Не найдется ли у тебя время посидеть с ней часок?
Торп кивнул и вынул из кармана книгу.
Карл с Моргеном вышли. Был уже полдень. Всюду встречались им рабочие, возвращавшиеся домой. Шествие должно было быть многолюдным. Кое-где на домах, занятых промышленными и торговыми предприятиями, а также на частных домах развевались траурные флаги.
– Это все-таки трогательный акт сочувствия, – сказал Карл взволнованно.
– Сочувствия или страха. Может быть, и то и другое… Как знать? Сердце – самое сильное взрывчатое вещество, какое только существует. И как бы там ни было, лучше бы они воздержались. Жутко становится от такого сочувствия… Ведь только смерть ребенка заставила их выразить его.
– Скажи мне, Мортен, – спросил Кард с запинкой, – ты веришь в другую жизнь после этой? Или ты только хотел утешить Дитте?
– Я верю в новую жизнь для всех нас, для всех, кто борется за лучшие условия существования, – ответил Мортен. – Но только не для людей с сытым брюхом. Неужели ты думаешь, Карл, что у них может быть душа? Верить естественно и необходимо для всех, кто смотрит в будущее. Без веры нельзя жить; лишь тот, кто должен умереть, может удовольствоваться догмой.
– Люди, однако, склонны прибегать к вере как раз на смертном одре.
– Нет, не к вере, а к той или иной догме. Для меня вера есть постоянная надежда, твердое убеждение в том, что наступит то, чего мы еще не видим; и не придумано ли это слово «вера» ради самого последнего бедняка и его светлой мечты о будущем!..
– Значит, ты веришь в Христа? – спросил Карл, с затаенным дыханием ожидая ответа Мортена.
– Я верю в того Христа, который изгнал торгующих из храма, но не в того Христа, который учил подставлять для удара другую щеку. Не все ли равно, каким образом появился Христос – может быть, он никогда не существовал как действительная личность, но является плодом человеческой фантазии. Я верю в Христа – бунтаря, властителя сердец. Теперь господствует разум, и он всемогущ; наша задача – снова воздать должное сердцу, бедному, искалеченному сердцу, которое лишь мешает людям пробиться вперед! Иметь отзывчивое сердце считалось более неприятным, чем быть горбатым, так как сердце причиняло одни страдания. Только когда мы одержим победу, снова наступит блаженство для всех. Следует отдать полную справедливость старому изречению! «Блаженны нищие духом». Ум и хитрость должны склониться перед добротой сердца.
– Подумай, как умны люди, – продолжал Мортен немного погоди. – Они с точностью могут рассказать нам, что представляют собой звезды, и даже до последнего грамма определить вес солнца. Но разделить хлеб дли голодных они не в состоянии. А вот Христос – друг бедных – это умел. Его душа внимала любому голосу; поэтому голодные и по сегодняшний день держатся за него. Ты сомневаешься, Карл, в доброте божьего сердца? Она повсюду, где бедняку протягивают хлеб.
– Тогда, значит, и в Дитте проявилась эта божья доброта? – радостно проговорил Карл. – Она ведь не могла пройти мимо нуждающегося чтобы не помочь ему. Она извелась, работая за всех нас! Не можешь ли ты в своей речи упоминуть о ней в связи со всеми событиями?
– Я уже думал об этом, – ответил Мортен. – Дитте поможет нам продвинуть наше дело вперед! Это прекрасная мысль: мы постараемся привлечь людей на нашу сторону. Однажды зажженный огонь не погаснет!
Дитте лежала в предсмертной агонии. Карл один оставался с нею, – он отпустил старуху Расмуссен. Ей очень хотелось посмотреть на похороны, устроенные маленькому Петеру.
Приступы удушья все учащались; в промежутках Дитте бредила. Как только припадок приближался, Карл приподнимал ее, чтобы ей легче было дышать. Сознавала ли она, что это он рядом с ней? Чувствовала ли вообще, что чьи-то сострадательные руки стараются помочь ей, что чье-то сердце обливается из-за нее кровью? Она казалась до ужаса одинокой в этой своей предсмертной борьбе. Ничто не выдавало, что она ощущала присутствие Карла, она повисала на его руках и вперяла в него глаза, не видя его. Тяжело было Карлу, невыносимо тяжело следить за последней борьбой самого дорогого ему человека в мире и чувствовать свое полное бессилие не только помочь, но даже внушить ей, что она не одна, что около нее близкий человек.
Ей чуточку полегчало. Она неровно дышала и бредила:
– Да, да, да! Хорошо, хорошо…
Что-то как будто мешало ей, не давало покоя.
– Иду! Иду же! – пробормотала она вполголоса, с оттенком нетерпения.
Карл положил руку ей на лоб.
– Успокойся, дружок. Не надо тебе ни о чем заботиться. Ни о чем. Мы все сами сделаем.
Дитте открыла глаза и пристально посмотрела на него, сознание вернулось к ней, но вопрос: «Почему ты плачешь?» – она задала с удивительным безучастием.
Карл покачал головой.
– О, все это так бессмысленно.
– Что бессмысленно?
– Все… – Он припал головой к ее постели.
– Не можешь же ты требовать, чтобы я все время занималась тобой одним, ведь и другим надо… Да, да, да. Иду же, иду! – опять бредила она.
– Бедняжка моя, – сказал Карл со страхом, бережно обнимая руками ее голову, беспокойно метавшуюся на подушке. – Постарайся успокоиться, милая, милая моя Дитте.
– Успокоиться, – сказала она. – Разумеется. Но если меня то и дело зовут… Как это утомительно!
И опять наступил припадок, ужасный, продолжительный. Карлу показалось, что он длился час. Припадки становились все тяжелее и мучительнее.
Где-то в мансарде заплакал ребенок. Его плач громко раздавался среди полной тишины и делал ее еще более ужасной, гнетущей. Когда плач становился громче, Дитте как будто еще сильнее чувствовала боль.
Карл тихо вышел и запер дверь на лестницу.
– Ребенок, наверное, мокрый, – сказала вдруг Дитте громким, звенящим, как хрусталь, голосом, – а матери нет. Но я не пойду возиться с ним. Не хочу я вставать из-за него.
Нет, нет, и не надо ей стараться. Карл покачал головой, пытаясь улыбнуться перекошенным ртом.
– Дитте, – сказал он затем дрожащим голосом, – а помнишь ты девочку, которая ужасно боялась темноты и все-таки встала впотьмах, чтобы дать кошке молока? И помнишь… – Голос у него оборвался, он уронил голову на ее одеяло и зарыдал.
В лице умиравшей Дитте появилось страдальческое выражение, как будто воспоминания причиняли ей боль. Она коснулась рукой волос Карла – пусть он не плачет! – и слабым движением попыталась откинуть одеяло, чтобы дать ему местечко подле себя, прижать его голову к своей груди. Она, видно, хотела по-матерински утешить его, сказать ему доброе слово, но из горла ее вырвалось лишь клокотанье. И вдруг ее сильно подбросило, как будто измученное сердце ее наконец взметнулось, не в силах больше выдержать страданий, и – разорвалось. Карл в ужасе содрогнулся и – понял. Сумрачно, без слез, сложил он ей руки на груди.
Издали доносилось пение – это был марш социалистов. И страшный шум, словно ливень, послышался на мостовой. Шум рос, становился бесконечным шарканьем ног, громким топотом. Это многотысячное похоронное шествие, направляясь к зданию ригсдага, завернуло в улицу, где жила Дитте, чтобы пройти мимо ее дома – в знак сочувствия матери маленького сборщика угля.
Затем раздались звуки новой песни:
«Эффафа! Прозрей! Проснись!»
Отзывалось это слово.
Будто гром в душе слепого,
И глава его зажглись.
И немой услышал тоже
Зов могучий: «Эффафа!»
И запели славу божью
Вдруг ожившие уста.
«Эффафа! Прозрей! Проснись!»
Сердце внемлет гласу бога,
И стихает в нем тревога.
И вокруг светлеет жизнь.
И звучит он, не смолкая,
И, над миром воспарив,
Я, счастливый, повторяю
Этот пламенный призыв.
«Эффафа! Прозрей! Проснись!»
Звуки радости нездешней
Прошумели рощей вешней,
Вешним ливнем пролились.
В небе солнце огневое
К пробуждению зовет:
Эффафа! Пусть все живое
И ликует, и цветет!
«Эффафа! Прозрей! Проснись!»
Словно звук трубы в день Судный,
Льется, льется голос чудный,
Растекаясь вширь и ввысь.
Пусть грохочет, торжествуя,
В долах смерти вещий зов,
И раздастся «аллилуйя»
Из разверзшихся гробов![16]16
Перевод И. Миримского
[Закрыть]Но долго еще слышался вдали топот шагов. И долго сидел Карл не шевелясь, обхватив рукою колени, уставясь глазами в безмолвную темноту.
Наконец он встал, – по лестнице поднималась старуха Расмуссен, полная переживания от всего происшедшего.
XXIII
ЧЕЛОВЕК УМЕР
Около полутора миллиардов звезд насчитывается в мировом пространстве, и – как известно – полутора миллиардов человеческих существ живет на земле. Одинаковое число! Недаром утверждали в древности, что каждый человек рождается под своей звездой. Сотни дорогостоящих обсерваторий возведены и на равнинах и на горных высотах, и работают в этих обсерваториях тысячи талантливых ученых, вооруженных самыми чувствительными приборами, и ночь за ночью исследуют мировое пространство, наблюдают и фотографируют. Всю свою жизнь они занимаются одним: стремятся обессмертить свое имя, открыть новую звезду или установить исчезновение старой: стало ли одним небесным светилом больше или меньше среди миллиарда с половиной звезд, вращающихся в мировом пространстве?
Ежесекундно умирает на земле одно человеческое существо. Погасает светоч, который уже никогда не зажжется вновь, потухает звезда, быть может, необычайной красоты, во всяком случае, отличавшаяся своим собственным, никогда раньше не виданным спектром.
Ежесекундно покидает землю человеческое существо, которое, может статься, было гениальным, сеяло вокруг себя доброе, прекрасное. Никогда раньше не виданное, неповторимое чудо, ставшее плотью и кровью, перестает существовать. Ни один человек не бывает ведь повторением другого и сам неповторим. Каждое человеческое существо напоминает те кометы, которые лишь раз в течение вечности пересекают орбиту земли и лишь краткое время чертят над нею световой путь свой. Мгновенная фосфоресценция между двумя вечностями небытия!
Стало быть, люди горюют о каждой угасшей на земле жизни человеческой! Стоят у смертного ложа со скорбными лицами и говорят: «Смотрите, какая потеря для мира, невозместимая потеря! Смотрите, какое чудо гостило у нас на земле!»
Увы! Дитте была не погасшей звездой, опустевшее место которой в мировом пространстве должно быть зарегистрировано на все времена. Она была незваной гостьей, украдкой прошмыгнувшей в мир, во всяком случае, принята была как таковая. С трудом, всякими правдами-неправдами, пробила она себе путь на белый свет. И, став одной из миллиарда с половиной единиц, составляющих массу человечества, взялась за свое дело и до конца жизни без устали трудилась. Она сделала мир богаче, но этого никто не заметил. Она была и осталась одной из бесчисленных безыменных тружениц. Дитя человеческое – вот ее настоящее имя, а примета – загрубелые, шершавые руки!
Дитте похоронили на том участке кладбища, где хоронят бедняков, где могильные холмики особенно недолговечны, – их полагается сровнять с землей как можно скорее, чтобы дать место другим умершим. Ее похоронили на общественный счет: это была единственная почесть, оказанная ей за всю ее жизнь, да и то вынужденная!..
Удалось ли Дитте смягчить сердца людей?..
ПРИМЕЧАНИЯ
Замысел романа «Дитя человеческое» начал складываться у Нексе задолго до начала активной работы над книгой. Г» 1907 году им был опубликован рассказ «Дитя любви», который по своей сюжетной канве во многом был близок роману о Дитте. К написанию романа «Дитя человеческое» Нексе приступил десять лет спустя и работал над ним с 1917 по 1921 год. Это были годы резкого обострения социальных противоречий в Дании. Великая Октябрьская социалистическая революция, открывшая новую эпоху в мировой истории, оказала огромное воздействие на характер общественного развития в Дании. Эти годы были переломными и для творчества Нексе. Как писал в книге «Датская литература 1918—1952 годов» известный датский литературовед Свен Меллер Кристенсен, «Нексе одним из первых в Дании безоговорочно приветствовал русскую революцию, и это привело к разрыву с датской социал-демократией, к которой он ро того времени был близок... Отныне все его отношение к событиям и людям определяется вопросом: за или против Советского Союза, за или против коммунизма».
В конце 10-х – начале 20-х годов Нексе активизирует свою политическую деятельность. Он сотрудничает в революционной газете «Классе-кампен» («Классовая борьба»). На страницах печати, в своих речах он выступает в защиту молодой Советской республики, резко полемизирует с буржуазной и правой социал-демократической печатью, клевещущей па русскую революцию. В ноябре 1919 года революционные силы датского рабочего движения объединились в Лево-социалистическую партию Дании. которая несколько позднее приняла название Коммунистической партии Дании. Нексе был одним из тех, кто участвовал в создании партии нового типа – марксистско-ленинской партии.
Октябрьская революция открыла новый этап в эволюции мировоззрения Нексе, оказала решающее влияние на его творческое развитие, привела писателя к новым четким и ясным эстетическим идеалам. Показательна в этом отношении высказанная Нексе в 1935 году оценка своего раннего творчества: «Я был такой же пролетарский революционер, как и сейчас, но я не имел такого ясного представления о своих путях и целях... Коммунизм рисовался смутным и недоступным, как сон. Еще не был выработан конкретный план, с помощью которого можно было строить новый мир. Советского Союза еще не было...» (Гослитиздат, т. 10, М. 1934, стр. 219).
Естественно, что изменения в мировоззрении писателя сказались п на его художественном творчестве, хотя, конечно, этот процесс проходит постепенно, в течение длительного времени. Эти изменения в известной мере нашли свое отражение и в романе «Дитя человеческое», особенно в последних его книгах.
Роман Нексе выходил по частям в копенгагенском издательстве «Локехоуг и К°», причем обычно этому предшествовала публикация отдельных отрывков в периодической печати.
Первая книга, «Детство», вышла в ноябре 1917 года, вторая. «Мамочка Дитте», в марте 1919, третья, «Грехопадение», в ноябре 1919 года, четвертая, «Чистилище», в ноябре 1920, пятая и последняя, «К звездам», в ноябре 1921 года. В сентябре 1923 года то же издательство выпустило эти книги вместе под общим названием «Дитте – дитя человеческое». Издание это было приурочено к 23-летию писательской деятельности Нексе.
Выход каждой из частей нового романа Нексе был крупным событием в литературной жизни Дании. Мощный реализм Нексе, глубина и последовательность его идейных убеждений, его гуманизм противостояли той подавленности и растерянности, которые были так свойственны многим произведениям датской литературы в годы после первой мировой войны. Вместе с крупными датскими писателями X. Понтопанданом, И. Окьером, И. Скьольборгом и другими он явился хранителем и продолжателем передовых традиций национальной литературы. Новое произведение Нексе получило в его стране широкое признание: писателю была присуждена в 1923 году премия Общества содействия развитию науки и искусства.
Все очередные публикации неизменно вызывали самые широкие отклики в печати, lie только крупные, но практически почти все провинциальные газеты выступали с рецензиями на новые книги романа. Мнения при этом высказывались самые различные. Если печать, близкая к рабочему движению, подчеркивала идейную, социальную глубину нового произведения Нексе, то буржуазные и социал-демократические газеты, как правило, сводили содержание книги к анализу извечного женского начала или, если воспользоваться определением социал-демократического писателя и критика Ю. Вомхольта. к «мистерии женщины-матери». II в последующем в датском литературоведении нередко проявляется стремление смягчить ту острую постановку социальных проблем. которая была столь характерна для романа, и свести его содержание к проповеди душевной доброты. Так. X. Кергор писал в 1934 году в «Истории датской литературы новейшего времени»: «Если «Пелле» был
Ветхим заветом в Библии низшего класса, книгой борьбы избранного народа, то «Дитте» – это Новый завет, книга страдания и любви». Л. Ергенсен («История датской литературы», 1947) представляет содержание романа как «глубоко романтическое мировоззрение», как «торжество доброты и любви над пороками этого мира».
Как и «Пелле-завоеватель». роман «Дитте – дитя человеческое» приобрел мировую известность. В Германии каждая из очередных книг романа выходила в немецком переводе вскоре после ее выхода на датском языке. В 1920—1922 годах в Англии и Соединенных Штатах вышли английские переводы. Всего к настоящему времени «Дитте – дитя человеческое» издан на девятнадцати языках народов мира. Первое русское издание относится к 1923—1924 годам (1-я и 2-я книги были выпущены Государственным издательством в 1923 году в переводе Э. Л. Вейнбаум, а три последующих – в 1924 году в переводе А. В. Ганзен). После этого роман выходил на русском языке еще трижды в отдельных изданиях (в 1939, 1955 и 1958 годах), а также в Собрании сочинений Нексе (Собрание сочинений в десяти томах, т. 3, Гослитиздат, М. 1952).
Роман Нексе «Дитте – дитя человеческое» по праву занимает достойное место среди крупнейших произведений мировой литературы XX века. Показательны те оценки, которые дали роману видные деятели международного коммунистического движения. Клара Цеткин говорила в 1932 году: «Западноевропейские писатели, которые так охотно делают женщин героинями своих романов и драм, не знают женщин и не знают, что такое героизм... Они не понимают, что гораздо легче после обильного ужина, сидя в кожаном кресле и раскуривая сигару с золотым мундштуком, философствовать о том, как страшна, как трудна и некрасива жизнь, чем, получая зарплату, меньшую даже мизерного жалованья мужчин, воспитывать четверых или пятерых детей, нищенство-гать и страдать, ненавидя при этом не самую жизнь, а тех, из-за которых надо так жить. Страдать – и все же верить в жизнь, страдать – и бороться за лучшую жизнь. Такого героя-женщину сумел нарисовать только одни из западноевропейских писателей – Мартин Андерсен Нексе. Свою героиню, ставшую из прислуги фабричной работницей, великий революционный писатель с полным правом назвал «Дитя человеческое».
Высокую оценку вкладу Нексе в развитие революционной литературы дал в 1949 году в связи с 80-летием писателя Отто Гротеволь: «Гитлеровские фашисты хорошо знали, что они делают, когда в 1933 году жгли книги Нексе. Это были не только реалистические описания жизни простых людей... Это были произведения, которые помогали трудящимся и эксплуатируемым осознать силу своего класса. «Пелле», «Дитте – дитя человеческое» и другие произведения Нексе излучали веру в то, что пролетариат достаточно силен для того, чтобы построить более справедливое, лучшее будущее».
Стр. 42. ...теребя кисть постельного шнура.– Старинные крестьянские кровати в Скандинавии напоминали довольно глубокие открытые лари, на дне которых стелилась постель. Чтобы легче подняться с нее, лежавший хватался за толстый постельный шнур.
Стр. 82. ...из рода переселенцев-угольщиков...– Речь идет об итальянца х-угольщиках, поселившихся на северо-западе Зеландии еще в начале XVII века.
Стр. 86. Хусман – домохозяин-крестьянин, владеющий лишь маленьким дворовым участком без земельного надела.
Стр. 104. ...не тратила... ни единого эре; откладывала скиллинг за скиллингом...– По курсу до первой мировой войны эре ценилось приблизительно в 2 копейки. Скиллинг же равнялся двум эре.
Стр. 139. Ригсорт – монета, ныне вышедшая из употребления.
Стр. 142. Подъезжая... к Треугольнику.– Треугольник – треугольная площадь на скрещении нескольких дорог, прежде находившаяся в восточном предместье Копенгагена, а теперь входящая в черту города.
Стр. 201. ...вышла мадам Ольсен...– Женщин из непривилегированных слоев населения принято в Дании называть мадам (в отличие от госпожи – фру).
Стр. 269. ...в первое же воскресенье после дня найма и увольнения.– Для найма и увольнения сельскохозяйственных рабочих в Дании установлены два срока: один в ноябре и второй в июне.
Стр. 332. «Песнь великой беды» – название одной из тех песен, которые с 1286 по 1630 год пели в церкви датского города Виборга в память короля Эрика Глиппинга, убитого близ этого города восставшими против него дворянами.
Стр. 348. Амагер – остров, составляющий часть Копенгагена. Роскильде – древняя столица Дании.
Стр. 435. Тиволи – летний увеселительный сад в Копенгагене.
Стр. 466. ...всегда было затишье в месяцы с буквою «р» – в противоположность потреблению трески...– Треска считается в Дании здоровым и вкусным блюдом лишь в те месяцы, в названии которых есть буква «р».
Стр. 493. Алеенберг – увеселительный сад.
Стр. 499. Армия спасения – реакционная религиозно-филантропическая организация.
Стр. 544. Круглая башня – старинная, чрезвычайно массивная и высокая -башня в центре Копенгагена.
Стр. 564. ...родом не с острова Моль.– Намек на непроходимую тупость и сказочное легковерие, приписываемые «жителям острова Моль»,– излюбленная тема датских народных анекдотов.
А. Погодин
