Текст книги "Дитте - дитя человеческое"

Автор книги: Мартин Андерсен Нексе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 50 страниц)

XI
ПРЯНИЧНЫЙ ДОМИК

До ближайших соседей здесь было рукой подать, и ребятишки Ларса Петера чувствовали себя, как муравьи в муравейнике. Дни были для них полны событий и впечатлений, одно интереснее другого, но больше всего их занимал Людоед, которого они боялись. Нередко в самый разгар игры в прятки между вытащенными на берег лодками и рыбьими садками, или когда ребятишки сидели верхом на коньке крыши пожарного склада, – откуда ни возьмись появлялся Людоед! Длинные ручищи словно загребали воздух, и попадись в них, – пожалуй, и несдобровать! Не всегда одним страхом отделаешься! Из пасти у него пахло человечьим мясом – уверяли дети. Им-то он уж никак не мог показаться лучше, чем был на самом деле. Дети удирали от него со всех ног, дыханье спирало у них в груди, и сердце готово было выскочить от страха. Но это еще больше возбуждало их любопытство.

А вечером, когда они лежали в постели, до их слуха долетали странные шорохи и звуки, исходившие из чуждого им мирка и имевшие свое особое значение. Вот на чердаке слышались мягкие, крадущиеся шаги. Отец многозначительно поглядывал на Дитте, и Кристиан понимал, в чем дело: по его знаку младшие дети прятались с головой под перину и начинали шептаться. Это бродил наверху и подслушивал Якоб Рулевой, он искал слово, которым мог бы одолеть сатану в образе трактирщика. Дети немало ломали себе голову, придумывая это слово, чтобы получить от Якоба Рулевого обещанные двадцать пять эре. А за стенкой кашляла старуха Дориум. Она страдала ожирением и все пухла да пухла, а нутро у нее, должно быть, становилось пустым, так как она выплевывала свои внутренности целыми кусками прямо в стенку.

Сын ее плавал в дальних морях и редко заглядывал домой. Но каждый раз, когда он приезжал, оказывалось, что его ребенок умер, а жена уже успела родить еще одного. Она легко рожала детей, но ходила за ними плохо, и они умирали. «Что легко бог посылает, то легко и отнимает», – посмеивались люди. Теперь у нее остались лишь последние близнецы. Они лежали в двухместной деревянной люльке и целые дни плакали, хотя у каждого во рту торчала соска с жеваным черным хлебом. Матери подле них никогда не было. Приходилось Дитте смотреть за детьми, чтобы они не извелись вконец.

Чуть подальше в дюнах стоял домик, не похожий на все остальные. Красивее домика дети не видывали. Все двери и оконные наличники выкрашены в голубой цвет. Деревянный каркас домика не был осмолен, как у других хижин, но выкрашен в коричневый цвет, а кирпичная штукатуренная кладка простенков – в красный с синими полосами. Вокруг домика не было ни соринки, песчаный грунт выровнен и аккуратно подметался; даже у маленького колодца с «журавлем» всегда бывало сухо и чисто. Близ колодца росла раскидистая бузина, единственное дерево во всем поселке, а под нею стояла скамеечка.

Колодезный «журавль» уравновешивался старым мельничным жерновом. На подоконниках стояли цветочные горшки с красными и синими цветами, а из-за них выглядывала сидевшая у окошка старушка. На голове у нее красовался белоснежный чепчик; а у ее мужа были белые, как снег, волосы. Когда погода позволяла, он целыми днями возился на свежем воздухе около дома, убирая, подметая, подчищая, украшая свои владения. Время от времени на пороге показывалась старушка и похваливала мужа:

– Да как же у тебя все красиво, хорошо выходит, батюшка!

– Для тебя ведь стараюсь, матушка! – отвечал он, и оба смеялись, поглядывая друг на друга. Потом он брал ее за руку, и они мелкими шажками шли к бузине и усаживались в ее тени на скамеечке, как двое детей. Но старушку скоро начинало тянуть назад к окошку, и дальше бузины она вообще никуда не ходила вот уже много лет, – как говорили в поселке.

Старички жили особняком, ни с кем в поселке не водились, но, когда дети Ларса Петера проходили мимо окошка, старушка всегда ласково им кивала и улыбалась. А дети нарочно пробегали мимо по нескольку раз в день, – этот нарядный домик с двумя старичками как будто притягивал их к себе.

Таким же порядком и чистотою, каким отличался ломик, дышала и семейная жизнь старичков. Никто в поселке не мог сказать о них ничего дурного.

Дети Ларса Петера называли между собою жилище старичков «пряничным домиком» и рисовали себе всякие чудеса и прелести, какие, казалось им, находились внутри этого домика. Однажды они все втроем, взявшись за руки, постучали в дверь. Отворил им старичок.

– Вам что, детки? – ласково спросил он, не переступая порога. А ребятишки и сами не знали, что им нужно, вот и стояли все трое, – молча, разинув рот и забыв вытереть носы.

– Да впусти ты их! – послышался голос из комнатки. – Входите, детки!

Они вошли в комнату, там приятно пахло цветами и яблоками. И потолок, и балки, и стены – все было покрашено, все сверкало чистотой. Пол был выкрашен белой краской, а стол так блестел, что окошко отражалось в нем, как в зеркале. В мягком кресле нежился большой кот.

Детей усадили на скамейку под окном и дали каждому по тарелке красного ягодного киселя. А чтобы они не напачкали, под тарелки им подложили клеенчатую дорожку. Оба старичка топтались возле ребятишек, с опаскою поглядывая, как они управляются с едою. По глазам хозяев видно было, что неожиданные гости доставили им удовольствие, но все же старички побаивались за свою посуду. Они ведь не привыкли принимать у себя таких малолетних гостей, а Поуль любого мог бы напугать, так обращался он с тарелкой. Проворно схватив ее обеими руками и чуть не расплескав при этом молоко, он протянул тарелку и крикнул: «Картошки!» – Он подумал, что ему дали одной подливки. Сестренка помогла братишке справиться с угощением. А Кристиан, проглотив свою порцию в одну минуту, уже стоял у дверей, – ему не терпелось поскорее удрать на берег, к морю в поисках новых развлечений.

Им еще дали по румяному яблочку и деликатно отправили домой, – старички уже устали от возни с ребятишками. Поуль на прощанье прильнул щекой к юбке старушки и сказал:

– Поуль тебя любит!

– Ах, господи, что за малыш! Отец, ты слышишь? – спросила она, качая седой головой.

Кристиану показалось, что и ему надо как-то выразить свою благодарность.

– Если вам надо куда сбегать, скажите только, – заявил он, тряхнув головой, – я ведь шибко бегаю! – И, чтобы показать свою быстроту, пустился от двери стрелою. Пробежав круг, он вернулся и торжествующе прокричал: – Видали? Вот какой я бегун!

– Видали, видали! Спасибо! Уж не забудем тебя, – ответили ему старички.

Так завязалось приятное знакомство. Старички стали зазывать к себе ребятишек. Без маленьких неудобств и промахов дело не обходилось, но старички с этим мирились.

Шалить детям в гостях не разрешалось, – это они в дюнах могли делать, здесь же должны были вести себя хорошо. Старичок рассказывал им какую-нибудь сказку или наигрывал что-нибудь на флейте.

Вернувшись домой, дети все выкладывали старшей сестре; глаза их при этом сияли, а сами они как-то притихали.

И вот Дитте стала думать, чем бы со своей стороны отплатить старичкам за их доброту к детям, но, ни до чего не додумавшись сама, стала советоваться с Кристианом – он ведь был такой выдумщик.

Рыбаки, прежде чем отдать улов трактирщику, обыкновенно оставляли немного рыбы себе, и вот однажды чудесная жирная камбала досталась Дитте. Она дала ее Кристиану, чтобы он отнес старичкам.

– Только не надо им знать, что это от нас. Сейчас они спят после обеда, вот ты и снеси им рыбу да положи где-нибудь так, чтобы они нашли сразу, когда проснутся.

Кристиан придумал положить камбалу на скамеечку под бузиной, но когда он немного попозже наведался туда посмотреть, как все вышло, то на скамейке оказались лишь хвост и жабры, – кот съел рыбу! Дитте, узнав о неудаче, выбранила мальчика, и пришлось ему снова ломать голову.

– Пусть отец возьмет Большого Кляуса и покатает их в воскресенье! – придумал Кристиан. – Они ведь никуда не ходят, потому что старые.

– Какой же ты глупый! Разве мы теперь хозяева над Кляусом? – осадила его Дитте.

И вдруг она сама придумала. Она будет каждый вечер чисто-начисто мыть домик старичков снаружи. Старушка ведь по утрам обмывала и обтирала наружные стенки, ползая около них на коленках. Жалко было глядеть на нее. И вот, вечерком, когда старички улеглись спать – а ложились они рано, – Дитте взяла ведро с водой, щетку для мытья пола, набрала в передник песку и отправилась. Кристиан остался около своей хижины, – сестра не позволила ему идти вместе с нею, – он такой шальной, еще разбудит старичков!

– Что-то они скажут завтра поутру, когда увидят такую чистоту?! – крикнул он вслед Дитте, прыгая от радости. Он готов был не ложиться всю ночь, карауля пробуждение старичков, чтобы посмотреть, как они удивятся.

В следующий же раз, когда дети были в гостях, старичок рассказал им сказку про маленькую фею, которая, жалея его старушку, каждую ночь является и моет их домик.

Кристиан рассмеялся. Он-то лучше знал, в чем дело!

– Да это же наша Дитте! – вырвалось у него нечаянно. Он готов был прикусить себе язык, да уж поздно было.

– Как? Разве наша Дитте – фея!..[5]5
  Игра слов fe – фея и foe – дурочка. Произносятся эти два слова почти одинаково.


[Закрыть] – воскликнула Эльза.

Тут и старички и Кристиан расхохотались, сестренка же разобиделась и расплакалась. Пришлось утешить ее пряником.

А на обратном пути домой дети встретили – кто бы мог подумать! – дядю Йоханнеса, который бродил тут, разыскивая их жилье. Одет он был щеголем, как настоящий прасол-барышник. Ларc Петер обрадовался гостю, – братья не виделись с тех пор, как расстались так не по-братски в Сорочьем Гнезде. Теперь это было забыто. Впрочем, кое-что Ларc Петер слышал про Йоханнеса, – он был из тех, кто умеет заставить говорить о себе. Братья подали друг другу руки, как будто между ними никогда не было размолвки.

– Садись к столу, пообедай с нами, – пригласил Ларc Петер брата. – У нас сегодня вареная треска.

– Спасибо. Но я сегодня буду обедать в трактире, в компании с другими коммерсантами.

– Шикарный, должно быть, будет обед? – Глаза у Ларса Петера заблестели, – ему-то никогда в жизни не приходилось бывать на таких обедах.

– Да, вероятно. В харчевне у вас хорошо кормят. Молодец ваш трактирщик!

– Одни говорят – да, другие – нет. Кто как смотрит на дело. Но, впрочем, лучше не упоминай при нем, что братом мне приходишься. Такая бедная родня тебе не в честь и не в прибыток.

Йоханнес засмеялся.

– Да я уже рассказал об этом трактирщику. А он, между прочим, хвалил тебя. Ты у него, оказывается, лучший рыбак.

– Ну-у? В самом деле он так сказал? – Ларc Петер даже покраснел от смущения и гордости.

– Да, он прибавил еще, что ты человек недалекий. Но он считает, что даже треску[6]6
  Здесь обыгрывается слово torsk, означающее «дурак» и «треска».


[Закрыть] можно научить уму-разуму.

– Вот как? Еще и это? К чему же он это сказал, черт возьми? Разве же я не знаю, что дурака уму-разуму не научишь! Глупости какие!

– Уж не знаю, что он хотел сказать. Но сам он человек башковитый. Прямо, как ученый.

– А тебе, я слышал, повезло, – переменил разговор Ларc Петер. – Говорят, что ты почти обручился с дочкой хуторянина?

Иоханнес с улыбкой потрогал пушок над своим женственным ртом и только сказал:

– Мало ли что болтают.

– Только бы ты не потерял ее, как со мною случилось. Я ведь тоже был в дни молодости женихом дочки хуторянина, да она померла еще до венца.

– Правда? – воскликнула Дитте, гордясь тем, что ев отец не хуже других.

– Что скажешь, дочка? – спросил Ларc Петер, когда Йоханнес распростился. – Здорово он в гору пошел!

– Да, и щеголь какой! – согласилась Дитте. – Но мне он все-таки не нравится.

– На тебя не угодишь, – досадливо сказал Ларc Петер. – А другим он, как видишь, нравится. И жену возьмет себе богатую.

– Пожалуй. Недаром у него такие черные волосы. Мы, женщины, с ума сходим по черноволосым. Но, по-моему, он человек недобрый.

XII
БУДНИЧНЫЕ МЕЛОЧИ И ПРЕВРАТНОСТИ СУДЬБЫ

Всего два месяца спустя после переезда своего в поселок, незадолго до сочельника, Ларc Петер не вытерпел и взбунтовался против трактирщика. Он даже не был под хмельком в тот раз, а в поселке считалось просто неслыханным делом, чтобы трезвый человек позволил себе повздорить с трактирщиком. Но Ларc Петер просто глуп еще был тогда; все с этим соглашались, и он сам в том числе.

Все вышло из-за Большого Кляуса. Ларc Петер не успел еще освоиться с тем, что его конь надрывается, работая на чужих людей. И у него сердце кровью обливалось, когда он видел, как тяжко приходится его верному коняге. К тому же Ларc Петер возмущался еще и тем, что ему приходится шататься без дела, несмотря на все прежние уверения и обещания трактирщика. Да, многое в поселке раздражало Ларса Петера. В один прекрасный день он решил отобрать у трактирщика своего коня, чтобы заняться старым промыслом. Он явился к трактирщику и резко потребовал свою лошадь.

– Пожалуйста! – трактирщик сам пошел с ним и приказал запрягать. – Вот твой конь, твоя телега и упряжь, – сказал он. – Больше, кажется, здесь ничего нет твоего?

Ларс Петер немножко растерялся. Он ожидал, что трактирщик заартачится, а тот стоит себе с самым добродушным видом, кроткий, как овца.

– Мне хотелось, кстати, забрать кое-чего у тебя в давке, – смущенно сказал Ларc Петер.

– Сделай одолжение, Ларc Петер Хансен, – отозвался трактирщик и прошел вперед него в лавку. Отвесил и того, и другого, и третьего, чего требовал покупатель, да еще сам напомнил – не забыл ли тот чего. Понемногу на прилавке выросла целая гора продуктов.

– Может, еще изюму для пряников к празднику? Дитте ведь сама печет у тебя!

Вот как он знал все, что кого касалось, и обо всем умел подумать.

Когда Ларc Петер хотел отнести продукты к себе на телегу, трактирщик ласково сказал:

– С тебя приходится сегодня столько-то и столько-то, да еще за тобой должок с прошлого раза.

– Разве нельзя подождать еще немножко? Пока я получу сполна расчет по аукциону?

– Никак нельзя… Я ведь еще не знаю тебя.

– Ага! Стало быть, я наказан! – вскипел Ларc Петер.

– Какое же тут наказание? Ведь нужно же все-таки знать человека, раньше чем отпускать ему в кредит.

– Разумеется! Вижу, вижу, каков ты гусь! – крикнул Ларc Петер и выбежал из лавки.

Трактирщик проводил его до телеги.

– Когда-нибудь ты оценишь меня правильнее, чем сегодня, – сказал он с невозмутимым добродушием. – Тогда мы с тобой и потолкуем хорошенько. Но чтобы не забыть самого главного: где ты возьмешь корм для лошади?

– Как-нибудь устроюсь, – коротко ответил Ларc Петер.

– А про конюшню ты не забыл? Теперь ведь холодно.

– И это я сам улажу. Не твоя печаль!

И Ларc Петер поторопился уехать – в сущности просто назло. Он сам понимал отлично, что ни корму, ни конюшни ему негде взять, – разве только у того же трактирщика. Дня через два он отослал с Кристианом свою упряжку обратно на постоялый двор.

Вот, значит, какое было дело! Теперь Ларc Петер стал умнее или, но крайней мере, осторожнее. И если его иногда непреодолимо влекла к себе проезжая дорога и хотелось хоть полдня провести с Большим Кляусом, он вежливо просил трактирщика одолжить ему конягу. И случалось, что ему не отказывали. Тогда они оба с конем вели себя, как двое влюбленных, редко видящихся и пьяневших от счастья при свидании. Люди уверяли, что у Ларса Петера и Большого Кляуса был такой вид, словно они оба подвыпили.

Вообще же Ларc Петер не стал умнее, и трактирщик по-прежнему был для него загадкой, ставил его в тупик своей необыкновенной заботливостью и потребностью прибирать к своим рукам всех и все.

Столь же «мало понимал Ларc Петер и своих компаньонов по лодке и прочих людей в поселке. Он прожил жизнь среди крестьян-хуторян, которые держались особняком, каждый сам по себе, крепко цепляясь за свое. И ему тогда часто недоставало общения с людьми. Жизнь в поселке, где люди живут дверь в дверь, могут в любую минуту подать друг другу руку помощи, по-приятельски поболтать между собой – какою уютною казалась она ему, когда он глядел на нее со стороны, из уединенного Сорочьего Гнезда! А на деле что оказалось? Работают здесь в поселке спустя рукава, отвиливают от всякой ответственности, от всяких забот о себе и о других, сами перебиваются кое-как, со дня на день, с хлеба на воду, а всю прибыль оставляют в руках чужого человека. Просто чудо, как этот горбатый черт загребает себе все своими длинными ручищами, а люди хоть бы пикнули. Должно быть, ему помогает нечистая сила.

О бунте Ларc Петер больше и не помышлял, поневоле смирился. И когда он начинал возмущаться, ему достаточно было вспомнить Якоба Рулевого, который ежедневно вертелся у него на глазах. Все и каждый здесь знали и рассказывали, каким образом стал он таким убогим. Была у него прежде собственная лодка, и он сам составлял артель, вот и полагал, что незачем ему кланяться трактирщику. Но тот сумел поставить его перед собою на колени! Отказался забирать у его артели улов, так что им приходилось ездить, искать сбыта в других местах. Мало того, трактирщик еще сумел закрыть им и этот выход. Им перестали отпускать в поселковой лавке и продукты и какие-либо орудия или рыболовную снасть, и никто вообще не смел ни в чем помогать им, – они стали как бы прокаженными в поселке. Тогда двое компаньонов, считая Якоба виновником всех бед, обрушились на него: «Черт с тобой! Ты задрал нос, а мы страдай из-за тебя! и тоже отступились от него. Он попытался было продать здесь все и переселиться в другое место. Но трактирщик не захотел купить его имущество, а другие не посмели. Пришлось ему поневоле остаться и покориться. Хоть лодка со всей снастью и была его собственностью, он должен был работать на трактирщика как арендатор. Трудно было ему мириться с таким положением, и рассудок его не выдержал. Теперь у него засело в голове – найти магическое слово, чтобы одолеть нечистую силу – трактирщика. Временами случались у него и буйные приступы, когда он бегал с ружьем, грозя застрелить трактирщика. Но тот только ухмылялся и не обращал внимания. Словом, как ни прикидывай, – тут не обошлось без нечистой силы.

Дитте укрепляла в отце это убеждение. В разговорах со здешними женщинами она от всех слышала одно и то же: трактирщик водится с нечистым, у него «дурной глаз». И вот он стал ей чудиться на каждом шагу, так что она была в вечном страхе; а когда он, случалось, неожиданно вынырнет где-нибудь между дюнами, – она не могла удержаться, чтобы не взвизгнуть. Ларc Петер даже стыдил ее за это.

Как-то однажды он сидел за столом, а Дитте, подавая ему еду, ходила взад-вперед из кухни в комнату и вдруг проговорила:

– Наверное, у меня скоро будет ребеночек, ведь и уже могу кормить грудью.

– Что ты болтаешь, девчонка! – испугался Ларc Петер и даже ложку бросил. Потом рассмеялся: – Вот дурашка! Сама не знает, что болтает!

– Нет, знаю, он меня сглазил, – серьезно уверяла Дитте.

Ларс Петер был очень встревожен этим разговором, но не знал, как быть. Вот горе, что Сэрине с ними нет, она сумела бы наставить дочку.

Вообще же отсутствие Сэрине не чувствовалось; они устроили свою жизнь и без нее.

Поуль пришел домой с берега совсем больным, его тошнило, кидало то в жар, то в озноб, болела голова. Дитте раздела его и уложила в постель, потом позвала отца, который отдыхал у себя в каморке на чердаке.

Ларс Петер мигом сбежал с лестницы, хотя всю ночь провел в море и его еще слегка покачивало.

– Ну, что с тобой, сынок? – спросил он, прикладывая ладонь ко лбу мальчика. У того жилки на висках бились и голова пылала. Ребенок отвернулся.

– Плохо ему, видно, – грустно сказал Ларc Петер, присаживаясь на край постели. – знать меня не хочет. И как его быстро скрутило, утром он ведь был еще совсем здоров.

– Нет, он уже раз приходил домой, такой бледный, и знобило его. А теперь весь горит. Слышишь, как он дышит тяжело?

Они остались сидеть около мальчика, озабоченные, молчаливые. Отец держал в своей руке его ручонку. Это была настоящая кротовья лапка, ногти на пальцах были стерты вровень с мякотью. Мальчуган своих рук не жалел и не был неженкой, всегда подвижной, веселый, готовый бегать, возиться, как только глаза откроет поутру. А теперь лежит и дышит с таким трудом, что смотреть на него больно. Неужели это опасная болезнь? Неужели судьба опять готовится поразить Ларса Петера в самое сердце, отняв у него ребенка? Смерть всех детей от первого брака – дело прошлое, давно пережитое, но теперь у него уже не хватает сил переносить горе! Случись теперь что-нибудь с детьми – ему самому крышка! Теперь он понимал, что только дети поддерживали в нем бодрость духа после этой беды с Сэрине, только они мирили его со всеми прочими вытекавшими из этого напастями. Дети, только дети давали ему силу бороться с жизнью. Все его собственные разбитые надежды и погибшие мечты вновь так чудесно оживали в детях, в их радостном, беззаботном существовании. Может быть, он потому так и любил их, что для него самого многое в жизни было уже потеряно.

Вдруг Поуль приподнялся, хотел встать с постели.

– Гулять! Играть! Гулять! Играть! – повторил он несколько раз.

– Просится гулять, играть, – сказала Дитте, вопросительно глядя на отца.

– Так, может статься, ему полегчало? – с живостью воскликнул Ларc Петер. – Пусть делает, как ему хочется!..

Дитте одела мальчугана, но он опять весь поник, съежился, как увядший цветок. Пришлось снова раздеть его.

– Не сбегать ли за вдовой Ларса Йенсена? – спросила Дитте. – Она мастерица лечить.

Нет, Ларc Петер предпочел бы в таком случае настоящего доктора.

– Как только Кристиан вернется из школы, пусть сбегает на постоялый двор и попросит запрячь Большого Кляуса. Не могут же они отказать нам, когда у нас болел ребенок, – сказал Ларc Петер.

Однако Кристиану не дали лошадь. Зато следом за ним пришел сам трактирщик. По своему обыкновению, он вошел, не постучавшись.

– Мне сказали, что ваш младший мальчик заболел, – начал он ласково, – я и счел своим долгом навестить вас и, может быть, утешить добрым словом. Я захватил, кстати, и бутылочку с питьем, которое надо давать каждый час. Оно приготовлено с молитвой и повредить уж никак не может. Кроме того, надо потеплее укутать ребенка.

Он наклонился и прислушался к дыханию мальчугана. У Поуля глаза остановились от ужаса.

– Ты бы лучше отошел от постели, – сказал Ларc Петер. – Видишь, ребенок боится тебя. – Голос отца дрожал от затаенного негодования.

– Как и многие другие, – ответил трактирщик и охотно последовал совету. – А я все-таки живу и работаю и стараюсь по мере сил для других. А когда вместо благодарности вижу, как вы норовите потихоньку увернуться от встречи со мною, то утешаю себя тем, что господь каждому из нас назначил свой жребий. И людям, пожалуй, не плохо бояться чего-нибудь, Ларc Петер! Но лучше бы вы дали мальчику микстуру сейчас же.

– Я бы лучше позвал настоящего доктора, – сказал Ларc Петер и нехотя стал уговаривать Поуля выпить лекарство, которое предпочел бы выкинуть в окошко вместе с самим трактирщиком.

– Да, да, я понимаю, но давай сначала обсудим это. Что может поделать доктор? Ты только деньги потратишь, а ведь божьего изволения не изменишь. Бедным людям следует быть побережливее.

– Понятно. Кто беден, тот должен со всем мириться! – горько усмехнулся Ларc Петер.

– Могу тебя уверить, что и мы никогда не зовем к себе докторов, но предаем жизнь нашу в руки господа. На все – воля его.

– Ну, я полагаю, что многое на свете творится и помимо его воли – и здесь в поселке тоже! – вызывающе сказал Ларc Петер.

– А я тебя уверяю, что без воли божьей и самой малой рыбешки не изловить, не то что большой трески. – Голос трактирщика звучал торжественно, словно он читал писание, но в глазах его было что-то смущавшее Ларса Петера, и у него словно камень свалился с сердца, когда этот неприятный гость простился и скрылся за дюнами.

Дитте спустилась с чердачка; она так и не входила в комнату, пока трактирщик был тут.

– Какого черта ты бегаешь и прячешься от этого пугала? – накинулся на нее Ларc Петер, ища выхода своему собственному волнению.

Дитте покраснела и отвернулась.

Вскоре в стенку постучали. Это параличная старуха звала к себе Дитте. Девочка пошла к ней. Невестки, крупная и толстая женщина, оказалась на этот раз дома и кормила близнецов грудью.

– Мне слышно было сквозь стенку, кто у вас был, – сказала старуха, – и вел свои лукавые речи. Берегитесь его!

– Он пришел к нам не со злом, – уклончиво ответила Дитте. – Утешал отца и принес что-то Поулю.

– Что-то? Не лекарство ли? Вылейте в канаву поскорее! Там оно никому не повредит.

– Поулю уже дали глоток.

Старуха всплеснула руками и простонала:

– Господи Иисусе! Бедный ребенок! Трактирщик упоминал о смерти? Недаром у нас в поселке так и говорят: «Все мы под трактирщиком ходим!» Так не упоминал? И не предлагал доставить вам гробик? А то ведь он всегда готов услужить чем угодно, такой добрый, заботливый ко всем, с кем беда стрясется. Ну, значит, сегодня он был в хорошем настроении, пожалуй, мальчуган и выживет.

Дитте расплакалась, ей показалось, что никакой надежды нет, если все зависит от трактирщика. Он ведь сердит на них за то, что они не посылают детей в воскресную школу. Вот возьмет теперь и отомстит им!

Но два дня спустя мальчуган уже снова был на ногах, резвился, как всегда, готовый бегать и прыгать до упаду, – пока не свалится от усталости и не уснет. Ларc Петер позабыл все свои тревоги и по-прежнему добродушно мурлыкал. А Дитте, моя посуду, распевала и следила за резвым мальчуганом с материнской нежностью. Но во избежание неприятностей стала посылать детей в воскресную школу.