сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 50 страниц)
Все детали операции были хорошо видны на экране. Силуэты кораблей сблизились и образовали подобие трехлучевой звезды. Теперь для обмена грузами и расстыковки им потребуется не меньше сорока минут. Катера Стэна Керша пришли вовремя. Они окружили троицу, и начались переговоры, содержание которых тоже не было для Скинертона неожиданным.
— Инспектор космополо Керш, — представился Стэн. — Приказываю немедленно следовать за мной.
— В чем дело, инспектор? — спросил Джеймс Бирн, чей голос Скинертон узнал без удивления.
— За грубое нарушение правил движения в космосе я должен доставить вас на базу. — Стэн точно выполнял свою роль по задуманному сценарию.
— Убирайтесь к чертям, инспектор. Фиксируйте наши бортовые номера и отваливайте.
— Номера ваши известны давно. Нарушение правил стало систематическим, и потому я повторяю: следуйте за мной!
Щелкнул и засветился оптитрон базы. Это тоже было предусмотрено. На экране появилось разгневанное лицо Бирна. Увидев Майка Рибера, он чуть не оплевал его брызнувшей слюной.
— Скинертона к экрану! — потребовал Бирн.
— Шеф спит и не разрешил будить до шести тридцати, — со всей присущей ему флегматичностью ответил Рибер.
— Немедленно разбудить! Скажи, что на связи Джеймс Бирн.
— Не могу. Шеф спит. — И Рибер отключился.
Сейчас было важно не дать Бирну связаться с Землей. Точными бесшумными выстрелами Керш срезал корабельные антенны дальней связи и уже после этого спокойно предупредил:
— Если вы сейчас же не запустите двигателей и не двинетесь за мной, я применю оружие.
— Ну ладно, инспектор Керш, — угрожающе по сулил Бирн, — этот последний день вашей службы вы будете вспоминать всю жизнь.
Экспортируемые патрульными катерами, стыкованные корабли повернули к базе космополо.
— Я сплю. Разбудишь не раньше, чем начнется досмотр. Так оно и будет — примерно в шесть тридцать, — распорядился Скинертон и ушел в свою каюту.
Пассажиров оказалось трое. Прямо из шлюзовой камеры Керш отвел их в отсек для задержанных, а сам со своими парнями приступил к обыску кораблей. Каждый их шаг записывался и воспроизводился на экранах базы.
Бирн бушевал и требовал разбудить начальника. Робер взглянул на часы и нажал кнопку. Еще несколько минут спустя Скинертон вошел, потирая глаза с усердием крепко спавшего человека. Увидев Бирна, он изобразил крайнее удивление:
— Джеймс! Как тебя к нам занесло? — Но не дождавшись ответа, с еще большим изумлением по вернулся к спутникам Бирна: — Ба! А это кто с то бой, Джеймс? Неужели глаза мои врут и я вижу Серого Кота и Чистильщика?
— Они не со мной, Рони, — откликнулся Бирн, — и никакого отношения ко мне не имеют. Это твой болван Керш свел нас…
— Керш? — опять удивился Скинертон. Уставившись в экран, он добавил: — Этот болван Керш, кажется, нашел нечто любопытное для космической полиции.
В руках у полицейских были миниатюрные приборы, напоминавшие старинные электрические фонарики, с той лишь разницей, что в них вместо батареек были вмонтированы изотопные датчики. Они просвечивали насквозь любую вещь, из чего бы она ни была сделана, и безошибочно докладывали, что именно и где скрыто. С появлением таких приборов обыск превратился в примитивнейшую операцию. Парни Керша вытаскивали аккуратные контейнеры и переправляли их на базу.
— Рони, — вполголоса сказал Бирн, — пройдем к тебе и поговорим.
— Можно, — сказал Скинертон.
В своей каюте он усадил Бирна, угостил его коктейлем и отбросил тот притворно-шутливый тон, которым разговаривал в отсеке для задержанных. Оба они не один год прослужили бок о бок в одном ведомстве и понимали друг друга, даже когда молчали.
— Что тебя укусило? — спросил Бирн.
— Хочешь начистоту?
— Не иначе.
— Больше ни один контейнер с наркотиками мимо меня не пройдет. Транзит через космос для этой па кости я закрываю. Так можешь и доложить.
— Не много ли на себя взваливаешь?
— Ровно столько, сколько обязан за положенный мне оклад.
— Ты требуешь прибавки от Берча?
— Плевал я на твоего Берча. Больше я никому не служу, кроме правительства.
Бирн смотрел на Скинертона странными глазами — не то удивленно, не то уважительно.
— Твой плевок в Берча может залететь далеко, Рони. Дальше, чем ты думаешь.
— Не пугай меня, Джеймс. Сколько товара выгрузит Керш из твоих колымаг?
Бирн помолчал, но сообразив, что полицейские уже все взвесили и опечатали, ответил:
— Около восьми тонн.
Скинертон долго вышагивал по мягкой дорожке, устилавшей кабинет. Вопрос его прозвучал неожиданно:
— А знаешь, сколько граммов этого дерьма понадобилось, чтобы погубить моего Мартина?
— И он?! — воскликнул Бирн.
— Да. Он был хорошим парнем, мой Мартин. Был и нет… — Гримаса острой боли перекосила лицо Скинертона. — Будь они прокляты, и твой босс, и вся его шайка… Тебя, Джеймс, я отпущу. Составлю акт, что ты брал у них взаймы горючее. Но это в последний раз. А Кота и Чистильщика вместе с грузом отправлю в управление. Пусть там выясняют, на кого они работают.
— Я тебе сочувствую, Рони, — начал было Бирн, но Скинертон его оборвал:
— Молчи, Джеймс! Я уже сам выразил себе сочувствие — понял, что стал палачом своего сына. Пока помогал морить чужих сыновей, ничего не понимал, только подсчитывал, сколько мне причитается. А как дошло до моего — понял… Прикинь, сколько ребят не сделают первой затяжки, потому что эти восемь тонн не попадут к твоему Берчу…
— Ты уверен, что для нашего товара только один путь — через космос?
— Знаю, что путей много, но этот будет закрыт. В этом можешь не сомневаться.
— Ты надеешься, что через Кота полиция выйдет на Берча?
— А куда ему деться? Пока не было парилки, его люди все брали на себя, а он посмеивался и по том досрочно их вызволял. А теперь… Врать в парилке еще никто не научился.
«Парилкой» прозвали новейшую камеру для допросов, сконструированную инженерами и химиками Центрального полицейского управления. Это было прекрасно оборудованное помещение, перегороженное глухой прозрачной стеной. Одну его половину занимал следователь, окруженный микрофонами и записывающей аппаратурой. А во второй — в удобном кресле, с чашкой кофе или сигарой в руках сидел допрашиваемый. И освещение и температура в парилке были нормальными. Ничто не напоминало о прежних аксессуарах допросов третьей степени. Сам того не подозревая, допрашиваемый вдыхал не имевший ни запаха, ни цвета газ ППЛ-14.
Это был многоцелевой шедевр химической науки. В зависимости от числа молекул, приходившихся на кубометр воздуха, ППЛ-14 мог погружать в вечный сон целые города или заставить хохотать родственников, стоящих у гроба усопшего.
В парилке его эффект был иным. Он выключал какие-то центры мозга и превращал допрашиваемого в автомат, отвечавший на любые вопросы только правду и ничего, кроме правды. Показания, записанные при таком допросе, считались неопровержимыми доказательствами.
— А ты представляешь, кого может назвать Берч, если он сам сядет в парилку? — спросил Бирн.
— Знаю… На это и надеюсь — что он назовет и главную гадину — Гудимена.
— Ты с ума сошел, Рони! — с искренним испугом прошептал Бирн. — Гудимен стоит около миллиарда. За ним…
— Чего же ты замолчал? Кто за ним?
— Не знаю, Рони. И не дай бог тебе узнать…
— Ладно, Джеймс. На этом кончим. За каждым из нас стоит одна и та же костлявая старуха, — философски заключил Скинертон.
Бирн встал и протянул руку начальнику базы:
— Как бы там ни было, спасибо тебе, что не втянул меня. При случае в долгу не останусь.
Он ушел. Скинертон связался с Землей и доложил, что задержал два корабля с наркотиками. На связь вышел сам шеф. Он поздравил Скинертона с успехом и назвал номер полицейского космодрома, куда следует доставить груз и преступников.
***
Не только терзавшая его мысль о сыне придала такую бескомпромиссную решительность действиям Скинертона. С каждым днем и в парламенте, и по всем каналам телевещания кампания против торговцев наркотиками становилась все более шумной. Подхлестывала ее широко распространившаяся эпидемия новых душевных заболеваний, которые были столь необычными, что психиатры не могли разобраться в их природе. Но одной из причин они единодушно признали новые синтетические наркотики. Был создан национальный комитет борьбы. В Центральном управлении организовали еще один специальный отдел для искоренения торговли наркотическими средствами.
Скинертон знал цену шумным кампаниям и экстраординарным мерам. Но на этот раз ему захотелось поверить, что за дело взялись всерьез и гангстеров, отравляющих молодежь, если не искоренят, как об этом орут телетрепачи, то уж во всяком случае прижмут основательно.
Одним из проявлений новой эпидемии стала мода на самоубийства в космосе. Очумевшие юнцы вдвоем, а то и целыми компаниями брали напрокат или угоняли чей-нибудь космолет и на высоте в сотню-другую километров над Землей ломали систему герметизации. Корабли, потерпевшие искусственно вызванную аварию, начинали подавать автоматические сигналы бедствия. Патрульным катерам космополо приходилось гоняться за ними и буксировать к причалам. В одном из таких летающих гробов и обнаружил Скинертон своего любимца — Мартина.
Подачки от гангстеров Скинертон получал, как и все. Это было в порядке вещей. Многого от него не требовали — только иногда прикрыть глаза и прозевать неурочный рейс. Джеймс Бирн еще года два назад ушел в отставку и продался Тэди Берчу душой и телом — стал его телохранителем и уполномоченным по связи с полицией. Скинертон на такое не пошел бы ни за какие деньги. Гангстеров он презирал и взятки брал только потому, что так уж было заведено давно и повсюду. Но, увидев открытые глаза мертвого сына, он решил покончить с этим навсегда.
***
Отправив на Землю под надежной охраной Серого Кота и Чистильщика вместе с грузом, Скинертон разыскал Фреда Биллинга. Дружба с пройдошливым журналистом завязалась у них еще в те времена, когда Фред пробавлялся уголовной хроникой, всячески раздувал успехи космополо, чем содействовал служебному продвижению Скинертона, и раньше других из первых рук получал ценную информацию.
Скинертон вызвал Биллинга вовсе не потому, что хотел услужить старому знакомцу. И не для саморекламы. Он надеялся, что крикливый репортаж Биллинга о поимке контрабандистов закрепит успех проделанной работы и еще туже затянет петлю на шее Тэди Берча.
Биллинг примчался, не теряя времени. Скинертон усадил его перед экраном и не без самодовольства продемонстрировал запись всей операции. Только планы с изображением Бирна он предусмотрительно убрал. Как всегда в таких случаях, глаза Биллинга засветились, как у охотничьей собаки. А когда он услышал, какого веса оказался обнаруженный груз наркотиков, то даже подпрыгнул от восторга:
— Молодчина, Рони! На весь мир прославлю! А кто был третьим?
— Случайный человек… Пристыковался за горючим.
Биллинг понимающе подмигнул, но настаивать не стал.
— Ладно, случайный, так случайный, тебе видней. Но за этой парой должны потянуться другие. Как ты думаешь, до боссов дело дойдет?
— Дойдет, Фред. Потому я тебя и вызвал, чтобы ты подготовил своих слушателей к настоящей сенсации. И Кот и Чистильщик — люди Берча.
— Не шутишь?
— Это не новость. Только доказать не удавалось, ускользал. Теперь все, Тэди в капкане. А за ним должны потянуть акул покрупнее…
Прервал их беседу мрачный Майк Рибер. Включив свое изображение, он монотонно доложил:
— Срочное, шеф. Центр сообщает: «При доставке Серого Кота и Чистильщика с космодрома в тюрьму машина потерпела аварию. Все пассажиры погибли». — Подождав, не будет ли каких распоряжений, Рибер отключился.
Скинертон сидел оглушенный. Биллинг задавал ему какие-то вопросы, но он ничего не слышал. В голове его вертелись одни и те же вопросы: «Кто предупредил Берча? Бирн? Он улетел, не имея понятия, когда и куда я отправлю эту пару. В Центральном управлении знал только шеф… Может быть, кто-то еще из его заместителей… Кто?»
— Дело лопнуло, Рони, — расслышал он наконец слова Биллинга и усмехнулся.
— Извини, Фред, я поторопился тебя вызвать… Несчастный случай…
— Везет Берчу на несчастные случаи.
— Везет, — повторил Скинертон, не глядя на журналиста.
— Но передачу я все равно сварганю, — бодро заверил его Биллинг. — Что сделано, того от тебя не отнимешь. Восемь тонн пыли — это произведет впечатление. Избиратели убедятся, что правительство не дремлет.
— Не дремлет, — автоматически согласился Скинертон. Он все еще задавал себе тот же вопрос: «Кто?»
10
В лаборатории начались дни запойного труда. Как охотники, напавшие на след неуловимого зверя, ученые шли вперед без устали, забывая о еде и сне, увлекаемые новыми и новыми доказательствами правильности избранного пути.
Велики были заслуги Цезаря, впервые позволившего увидеть связь работающего мозга с поведением, но как источник информации он был исчерпан довольно скоро. Кроме фона «радости бытия», «спирали поиска», полосы голода, его голограммы отразили еще состояние жажды. Обозначились и затейливые сочетания цветов дружелюбия, возникавших, как только собаку встречали ласковыми словами и поощряющим поглаживанием. Постоянными оказались и разрозненные пятна то ли обиды, то ли тревоги, когда экспериментаторы ошарашивали Цезаря незаслуженно сердитыми окриками или жестами.
Но в том калейдоскопе сменявшихся красок и узоров, которые возникали слева, эти зафиксированные, повторявшиеся сочетания были только крошечными островками в море непонятного, не поддававшегося расшифровке. Часто Цезарь просто лежал или сидел, не шевеля ни хвостом, ни ушами, а на голограмме продолжалась невесть что означавшая пляска разноцветных завитушек, штрихов, пересекавшихся в разных плоскостях, то стойко светившихся, то бесследно исчезавших. Мозг неустанно работал, а поведение собаки никак эту работу не объясняло.
А исследователям нужны были прямые связи между тем, что они видели на обеих половинах кадра. То, что собака переживала, должно было отражаться в ее поступках. Без такой связи никакая раскраска и никакие кружева, сплетенные импульсами нейронов, не делали психические процессы более понятными.
— Нам нужны крайние состояния, — сказал как-то Лайт, устало потирая покрасневшие глаза.
— Что ты имеешь в виду? Какие критерии крайности? — спросил Милз.
— Все, что происходит в мозгу, быстро и наглядно определяет поведение, когда встает вопрос о жизни или смерти организма. Нужно вызвать состояния, непосредственно связанные с механизмом самосохранения. Если бы мы накопили эталоны таких состояний, остальное прояснилось бы само собой.
Очередной эксперимент провели на поле, заросшем низкорослым кустарником. Это был один из немногих ничем не застроенных участков на побережье. За крупную сумму владевшая им фирма в короткий срок преображала пустырь согласно требованиям клиента. На нем могла вырасти тенистая роща с живописной поляной для пикника и даже речонкой для рыбной ловли. А через сутки тот же пустырь мог превратиться в уголок джунглей или прерий или любого другого, давно исчезнувшего ландшафта. Чудо преображения совершали машины, расположенные под землей. Пустырь представлял собой огромную сценическую площадку, на которой только менялись декорации. Хотя вся растительность была синтетической, но, пропитанные соответствующими ароматическими эмульсиями, и трава, и цветы, и деревья ничем не выдавали своего искусственного происхождения.
На этот раз поле было изготовлено по заказу Лайта.
Сначала выпустили на волю матерого зайца. Ошалев от нежданной свободы, он долго сидел, поводя ушами и принюхиваясь. Уверившись, что путь открыт во все стороны, он сделал несколько прыжков, снова затих, прислушался.
А издалека по заячьему следу пустили молодого, звонкоголосого, красно-желтого гончего пса по кличке Буль. Захлебываясь лаем, он стремительным галопом понесся за удиравшим зайцем. И на Буле, и на зайце были датчики. За обоими следили телекамеры. Теперь уже два экрана, разделенные пополам, отражали развернувшуюся драму.
То, что можно было увидеть справа, особого интереса не представляло: одно животное преследовало другое — событие, повторявшееся на протяжении миллионов лет. Зато слева возникло зрелище, никогда никем не виданное.
Хотя весь ход каждого эксперимента записывался и при желании можно было когда угодно восстановить любой эпизод, Лайт и Милз неотрывно следили за двумя раскрывшимися перед ними тайниками психической жизни.
Какими разными были голограммы гончей и зайца! Разными во всем.
У Буля отчетливо просматривались несколько уровней, на которых работал мозг. Эти уровни, уже знакомые по голограммам Цезаря, располагались по вертикали, подобно этажам… Столь же сложной была и глубинная структура — за первым планом просвечивались другие, более удаленные нейронные группы. Отчетливо выделялась спираль поиска. Словно ощутимы были те огромные силы сообразительности, целеустремленности и физического напряжения, которые в эти минуты мобилизовал мозг.
