сообщить о нарушении
Текущая страница: 42 (всего у книги 50 страниц)
Рэти со злостью смахнула изображение диспетчера и стала колдовать над тончайшими ободками своего перстня. Совмещение двух из них включало прямую связь с Кокером.
Лайт смотрел на нее улыбаясь. В его памяти хранились многие ее голограммы, и он сейчас отчетливо представлял себе, что происходило под шапкой ее каштановых волос. Пелена возмущения затянула все ступени Инта. Импульсы, которые в эти мгновения разлетаются по радиусам малого круга, образуют пунктирные линии — обрывки мыслей. Рэти ищет достойный выход из нетерпимого положения. Никогда не знавшая никаких ограничений для своих желаний, легко преодолевая любые препятствия силой фамильного авторитета и несметного богатства, она воспринимала это первое столкновение с неодолимым запретом как болезненное насилие. Естественно, что ничего, кроме всепоглощающего гнева, она сейчас испытывать не могла.
Раздался голос Кокера:
— Здравствуй, крошка!
— Я хочу видеть твое лицо, пра-пра! — потребовала Рэти.
Кокер послушно включил свое изображение. Он улыбался, показывая молодые зубы.
— Почему ты такая сердитая, девочка?
— Ты еще спрашиваешь. Я не хочу больше находиться у тебя ни одной минуты.
Кокер озабоченно сморщился.
— Что случилось, детка?
— Мне нужно на Землю. Немедленно! А эти кретины из твоей охраны меня не выпускают.
Кокер поводил пальцем по верхней губе, будто разглаживая несуществующие усы, и виновато сказал:
— Это я запретил выпускать кого бы то ни было.
— Я не «кто бы то ни было»!
— Именно потому, что ты Рэти, я не могу позволить тебе находиться на Земле в ближайшие дни.
— Это значит, что я у тебя в плену?
— Девочка моя! Я у тебя в плену все время, побудь немного и ты в моем.
— Если ты меня сейчас же не выпустишь, я больше никогда не появлюсь в твоей летающей тюрьме.
— Не могу, дорогая. Даже если бы я сам хотел вы лететь, меня не выпустили бы.
— Врешь! Можешь ты мне, по крайней мере, сказать, чем вызван этот запрет?
— Ты все узнаешь дня через три и сама поймешь, как мудро я поступил, не разрешив вернуться на Землю. А пока успокойся, крошка, и развлекайся со своим спутником. Весь Кокервиль к твоим услугам.
Рэти так же резко отключилась и с незнакомым ей чувством бессилия повернулась к Лайту. Глаза ее как будто наполнились сухими слезами. Лайт предупредительно поднес палец к гортани, напоминая ей правила беседы.
— Ты оказался прав… Но если ты знал о запрете, ты должен знать и о его причине.
Пелена гнева медленно расплывалась. Вошел в строй ее немалый интеллект. Теперь она вновь стала способной думать. Она требовательно ждала ответа.
— Знаю, Рэти, и поделюсь с тобой. Но ты должна осознать, глубоко осознать, что если ты хоть одним словом обмолвишься о том, что узнаешь, я погибну. И не только я…
— Ты стал такой же занудой, как мой пращур. Мне начинает казаться, что я попала в большой сумасшедший дом.
— Ты близка к истине, Рэти.
— Говори наконец! Мне надоело зажимать пальцем горло! Все надоело! Какую треклятую тайну ты скрываешь?
— Это не моя тайна, и не я ее скрываю. Скрывает ее твой пра-пра, в чем ты только что убедилась. А кроме него знают о ней лишь несколько человек.
— А как ты о ней узнал?
— Вот это уже не имеет значения. Слушай и ни на секунду не отнимай пальца. Это на тот случай, если какое-нибудь слово вырвется у тебя непроизвольно.
Лайт медленно и внятно рассказал ей правду о юбилее. Он следил за выражением ее глаз, за тем, как менялось ее лицо, и остался доволен. Он не ошибся. Рэти не только все поняла. Достаточно выразительно проявились и охватившие ее эмоции. Конечно, прежде всего вспыхнула тревога за своего будущего ребенка, но, видимо, дошла и потрясла ее чудовищность задуманного преступления.
Когда прозвучали последние слова Лайта, оба долго молчали.
— Это правда, Гарри? — робко спросила Рэти, видимо сама понимая, что места для сомнений нет.
— Правда, дорогая. После голограмм своего пра-прадеда и Боулза, которые ты видела, эта правда не должна тебя удивлять.
— Как же ты можешь, зная все это, спокойно жить, улыбаться?
— И ты должна жить, улыбаться.
— Нет! Я выброшусь в космос.
— Ты мне нужна.
— Чтобы наш ребенок стал новым Адамом?
— Нет. Чтобы он жил как человек среди людей, на цветущей планете. Я прилетел сюда не для того, чтобы праздновать этот кровавый юбилей. Я хочу помешать им.
— Ты считаешь это возможным?
— Уверен. Но ты мне должна помочь.
— Чем угодно! Хочешь, я сама убью своего бешеного предка?
— До этого, я надеюсь, не дойдет. Такой акт все равно не остановил бы хода событий.
— Скажи, что мне делать. Я никогда так не любила тебя, Гарри, как сейчас.
— И я тебя, Рэти, очень люблю. Тем больше осторожности нам нужно на это время. Малейшее подозрение со стороны охраны может погубить нас. Мне нужно попасть в главный корпус Кокервиля.
— Это проще всего.
— И не только попасть туда на несколько минут. Мы должны заглянуть во все его уголки, даже туда, куда посторонним вход запрещен.
— Ты забываешь, что у меня пропуск «Всюду!».
— Есть места, куда даже с таким пропуском могут не допустить. Да и пропуск только у тебя, а быть там нужно и мне.
— Будем вместе. Ты сам слышал, как он сказал: «Развлекайся со своим спутником. Весь Кокервиль к вашим услугам». Весь! Пусть попробует взять свои слова обратно.
— Я тоже рассчитываю на то, что он чувствует себя виноватым перед тобой и не откажет тебе в такой просьбе. К тому же он полагает, что ты примирилась со своим пленением. Он знает, что ты никуда не денешься до конца операции и ничего никому выдать не сможешь. Потребуй от него, чтобы охрана не мешала нашему путешествию по Кокервилю. Смени гнев на милость, стань с ним особенно ласковой — старик растает и наденет намордники на своих сторожевых псов.
— Я готова висеть у него на шее. И вообще, он не посмеет отказать мне в том, что не связано с возвращением на Землю.
— Не играй слишком грубо. Резкая смена настроения тоже может насторожить. Все должно быть психологически оправдано.
— Не беспокойся. Увидишь, что во мне умерла великая актриса. На эти дни она воскреснет.
— Я тоже думаю, что ты справишься. Для начала придумай предлог для встречи с ним сегодня же.
— Предлогов сколько угодно. Но мне нужно немного времени, чтобы освоиться… То, что я услышала, не переваривается… Пойдем выпьем. Мой палец устал, — сказала она, убирая руку раньше, чем произнесла последние слова.
24
С тех пор как стали прибывать гости, забот у Макро-жера прибавлялось с каждым днем. Пришлось выделить специальную флотилию, чтобы следить за порядком не только в самом Кокервиле, но и в его далеких предместьях. Хотя каждый из ста двадцати тысяч приглашенных был проверен задолго до праздника, никто не мог поручиться, что среди них не затесался какой-нибудь злоумышленник или просто псих, способный выкинуть неожиданный номер, который омрачит торжество.
Тверже, чем когда-либо, придерживался сейчас Макрожер своего руководящего принципа: «Все люди, кроме босса, — подонки. Трудность лишь в том, как отличить своих подонков от чужих». Эту же истину он вдалбливал и своим подчиненным.
Многие агенты были включены в штат обслуживающего персонала под видом мими-слуг. Настоящие мэшин-мены для деликатной службы шпионажа и контрразведки, для незамедлительного пресечения возможных диверсий не годились. Эти штампованные служаки не умели притворяться, изворачиваться, устраивать провокации, а в случае необходимости бить и обезвреживать злоумышленников. Как ни старался Торн, но в этой области люди остались незаменимыми.
Тысячи скрытых телеушей, установленных всюду, денно и нощно передавали компьютерам охраны потоки информации. Фиксировались малейшие нарушения того свода правил, который был установлен на время праздника. Поступали сигналы о ракетах, сбившихся с курса, о пьяных, валявшихся в неположенных местах, об оргиях, которые устраивали наркоманы. Но с такими пустяками легко справлялись местные пикеты. Не это волновало Макрожера. Он ждал сведений о подозрительных свиданиях, переговорах, недомолвках или намеках, которые были куда важнее, чем семейный скандал в спальне какого-то миллиардера.
Но компьютеры были не в силах разобраться в километрах ежечасно поступавших записей. Эти хваленые ДМ никак не могли отличить обычную болтовню от подозрительных разговоров. Они никак не могли понять, что такое «подозрительный». Приходилось самим ковыряться в словесном хламе, сосредоточив внимание на тех гостях, которые с самого начала были взяты под особое наблюдение.
Среди них были и такие, как этот горлодер Плайнер, не стеснявшийся поносить самого босса при каждом удобном случае. И он был не один. Зачем-то этих умников доставили в Кокервиль вопреки их воле. И заткнуть им глотки запретил Торн. «Пусть вопят, — сказал он. — Такие не опасны».
Но когда Плайнер снюхался с любовником праправнучки босса, доктором Лайтом, Макрожер встревожился не на шутку. Записи разговоров Лайта с Плайнером, с Рэти, с почтенным архитектором Молроу были весьма странными. Они состояли из обрывочных, не связанных между собой фраз и бесконечных пауз. Тишина, которая наступала по время общения Лайта со своими собеседниками, обрывалась неожиданно. Странно звучали отдельные реплики Рэти и Молроу, как будто вызванные словами Лайта, но никаких его высказываний на пленке не было. Впечатление складывалось такое, будто сам Лайт объяснялся знаками. Зачем?
Естественно было предположить, что при встрече Лайта с праправнучкой Кокера им не до разговоров. Но чуткие микрофоны не фиксировали и звуков, хорошо знакомых Макрожеру по записям, сделанным в других помещениях, где встречались мужчины с женщинами.
Это тягостное, непостижимое молчание раздражало Макрожера еще и потому, что с Лайтом был связан тот единственный случай, когда компьютер усомнился в полной идентичности гостя. Ведь подтверждение его личности он так и не дал. Если бы не личное распоряжение босса, этого молчальника уже тогда вернули бы на Землю.
На всякий случай Макрожер установил за Лайтом и Рэти усиленное наблюдение. Хотя ничего существенного пока замечено не было, от недоверия к ним Макрожер не избавился. Эта неистовая праправнучка босса и без того приводила охрану в отчаяние. Она получила пропуск «Всюду!», обзавелась личной прогулочной яхтой и носилась по трассам космического города, не признавая никаких запретов и правил безопасности. Хорошо зная ее похождения на Земле, Макрожер ждал от нее любой пакости и в Кокервиле. А тут еще эти пленки… Макрожер распорядился представить ему запись своего старого разговора с компьютером и снова его прослушал.
«Гость, зарегистрированный под номером А/1249, не соответствует биологическим параметрам», — доложил компьютер.
«Что это значит? Каким параметрам?»
«Излучения гостя резко отклонены от нормы».
«Ничего не понимаю. Какие излучения и какие нормы?»
«Ни запах, ни температура не похожи на человеческие».
«Что же, он другой человек, не тот, за которого себя выдает?»
«Нет. Он вообще не человек. Он не мужчина и не женщина».
Макрожер вспомнил, как на этом месте он сам чуть не проглотил язык, решив, что компьютер свихнулся и пора его убрать. Но тут как раз позвонил босс и состоялся неприятный разговор, после которого «нечеловек» оказался в Кокервиле.
Макрожер не раз наблюдал по экрану за передвижениями Лайта, за тем, как он ходит, ест, пьет, разговаривает, и окончательно убедился, что компьютер потерял способность верно оценивать то, что видел. Если бы он утверждал, что под видом Лайта скрывается чужак, можно было предпринять следствие и установить личность злоумышленника. Но искать «нечеловека», который «не мужчина и не женщина», — лучше уж прямо попроситься в сумасшедший дом. Компьютер заменили другим, но неприятный осадок остался.
Но вот эти разговоры… О чем они сигнализируют? Девчонка твердит о своей любви, значит, никаких сомнений насчет его пола быть не может. Плайнер беседует с ним как со старым знакомым, следовательно, он действительно ученый и именно тот, которого зовут Гарри Лайт. Но почему он так подолгу молчит? Может быть, характер такой? А ты сам, Макрожер, разве не стараешься поменьше говорить и побольше слушать? Да, но он странно молчит — молчит так, как будто другие его слышат, а микрофоны пасуют. Но ведь так разговаривать невозможно. Да и ничего угрожающего порядкам Кокервиля за этой странностью нет. Стоит ли тревожиться из-за пустяков?
На всякий случай при очередном докладе Кокеру Макрожер снова заикнулся о Лайте.
— Что еще?! — грозно оскалился босс.
— Странные записи, — без обычной уверенности промямлил он. — Когда они с мисс Маргарэт вместе, очень тихо, они ни о чем не разговаривают… Вернее, только отдельные слова мисс…
Тут Кокер пришел в такую ярость, какой Макрожеру видеть не приходилось. Сэм VI стучал кулаками по мягким подлокотникам своего синего кресла, топал ногами и кричал, пуская пузыри.
— Опять ты хочешь поссорить меня с Рэти, болван! Экое открытие сделал — молчат, когда вместе! И кто тебе позволил подслушивать их? — Кокер еще был под впечатлением недавней ссоры с Рэти, когда пришлось отказать ей в полете на Землю, и больше всего боялся снова навлечь на себя ее гнев. — Я запрещаю тебе вмешиваться в личную жизнь Рэти! Никакой слежки! Пусть говорят о чем хотят и ездят куда захотят. Еще раз станешь мне докучать бреднями о ней и ее любовнике, уберешься к чертям.
Приказание босса пришлось выполнить. Прослушивание апартаментов Рэти прекратилось. Правда, этого не знали ни она, ни Лайт, и ей по-прежнему приходилось, разговаривая, держать палец у гортани.
Но чутье старого охранника подсказывало Макрожеру, что совсем выпускать Лайта из виду нельзя. Вместо мими Джейн он направил в кемп «два-бис» в качестве мими-мужчины одного из самых опытных агентов со стандартной кличкой Дик. Он должен был незаметно, но неусыпно наблюдать за поведением Лайта.
По всем габаритам и внешним данным псевдо-Дик соответствовал стандартам мими. Он не обладал их памятью, отставал в сообразительности и быстроте исполнения приказов, но зато видел человека насквозь, умел прикинуться кем угодно, а главное — мог ясно и толково излагать в ежедневных донесениях свои наблюдения и давать оценку словам и действиям подозреваемого.
Лайт удивился, увидев вместо Джейн живого человека, загримированного под мэшин-мена.
— Ты кто такой? — спросил он.
— Мими Дик. В вашем распоряжении, сэр.
Лайт на расстоянии ощущал живое тепло и специфический запах потовых желез. Видимо, Макрожер решил в буквальном смысле слова не спускать с него глаз. Можно было, конечно, отказаться от услуг мнимого мими и выгнать его вон. Но он все равно будет вертеться где-нибудь поблизости и следить за каждым шагом.
— Очень хорошо, Дик, — сказал Лайт. — Я полежу, а ты почитай мне библию. (Обязательный экземпляр Священного писания находился в каждом жилом помещении для гостей Кокервиля.)
Лайт улегся и выжидающе взглянул на «Дика». Тот взял книгу и начал читать.
— Громче! — потребовал Лайт.
«Дик» столбом стоял посреди комнаты и читал. Лайт внимательно слушал. В конце первого часа голос «Дика» стал сдавать. Он начал было переминаться с ноги на ногу.
— Это еще что?! — грозно удивился Лайт. — С каких пор голосовой аппарат мими стал таким слабым? Какой-то просчет допущен и в твоем механизме равновесия.
— Никак нет, сэр.
— Продолжай!
Прошел второй час. За ним — третий. Лайт видел, как мелкая дрожь трясет коленки и руки «Дика». На его лбу сквозь слой грима выступили капли пота. Лайт делал вид, что засыпает, но как только «Дик» хотел воспользоваться удобным мгновением, чтобы переменить позу или откашляться, Лайт открывал глаза и покрикивал:
— Плохо слышу. Громче!
Иногда Лайт протягивал руку к стоявшему на столе подносу и делал глоток из бокала. При этом он с удовлетворением ловил жадный взгляд, которым «Дик» сопровождал желанную влагу.
Он был очень стойким и натренированным парнем, этот агент Макрожера, и держался до последней возможности. Грохнулся он неожиданно, упал навзничь как подкошенный. Лайт встал, посмотрел в очумелые глаза и брезгливо сказал, обращаясь к своему компьютеру:
— Черт знает какую скверную продукцию стала выпускать «Мэшин-мен компани». Пусть немедленно уберут этот бракованный экземпляр мими.
Тотчас же появился настоящий мэшин-мен, который взвалил на спину безжизненное тело «Дика» и вынес его.
Выслушав рапорт своего сотрудника, Макрожер обрызгал его слюной ярости.
— Идиот! Не мог справиться с чтением.
— Четыре часа, сэр! Четыре часа, не сдвигаясь с места, стоя держал тяжелую книгу и читал. Такой пытки никто не выдержит.
— Пытки… Ты библию читал, святую книгу! А говоришь о пытке. Кретин!
— Это он нарочно, сэр. Ей-богу, нарочно, чтобы испытать…
Эта же мысль пришла в голову и самому Макрожеру. Вряд ли чтение было подсказано религиозными чувствами Лайта. Но как он догадался, что Дик не настоящий?
— Может быть, ты вел себя как дурак — почесывался, чихал?
