сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 50 страниц)
«Задача ясна по замыслу, сложна для решения, но неотделима от судьбы человечества. Примитивная, легко разрушаемая белковая ткань, которую природа, в силу своей ограниченности, выбрала для создания живой материи, должна быть заменена более совершенной синтетической тканью, не нуждающейся в сложном механизме нынешнего обмена веществ».
— Стоп! — скомандовал Бармингем. — Кто говорит? Когда? Где?
ДМ доложила, что это выступление некоего Гарри Лайта, аспиранта Северного университета на конгрессе биосинтетиков, записанное двенадцать лет назад.
— Запомни фамилию и соберешь все, что о нем известно. А пока дай продолжение его речи.
«Будущая живая материя всю энергию, необходимую для жизнедеятельности, будет получать непосредственно от солнца. Прямой фотосинтез обеспечит грядущему человечеству независимость от пищи, от дыхания, от…» Громкий смех аудитории заглушил последние слова Лайта. Но он спокойно выждал и продолжал: «Я и не ожидал от вас другой реакции. Рабы природы не смеют и думать о выходе из-под ее подчинения. Они могут только восторгаться ее мудростью и лить слезы умиления перед ее красотой. Загипнотизированные сознанием неизбежности смерти, вы страшитесь мысли о бессмертии. Между тем время революции в биологии наступает. Теоретическая возможность такой революции уже доказана. Я позволю себе привести предварительный расчет клетки… Она станет основой ткани, ничем не отличающейся от костей, сухожилий и кожи ваших рук — ничем, кроме бессмертия».
На экране появились формулы, но Ник только махнул на них рукой. Последняя фраза Лайта сняла все сомнения. Это он, и никто другой.
ДМ подала справку о Лайте. Она была немногословной. Окончив университет, от предложенных ему должностей в разных фирмах отказался. На средства отца построил лабораторию, в которой ведет работу с узким кругом сотрудников. Уже восемь лет никакой информации о полученных результатах лаборатория не выдает. По мнению специалистов, Лайт давно зашел в тупик и не хочет в этом признаваться. Косвенное подтверждение тому — полтора года назад от него ушел один из двух его помощников, Дэвид Торн, ныне — президент и прославленный руководитель научного центра «Мэшин-мен компани», «отец мими». Фамилия второго помощника — доктор Милз — фигура, известная не столько в научных кругах, сколько в политических. Он активный деятель антимилитаристского движения и находится на особом учете в соответствующих правительственных органах. Конец.
— Болваны! — прошипел Ник. — «Зашел в тупик». А руки Силвера? Сами тупицы. Он их презирает, по тому и молчит. И правильно делает. Теперь будет работать только на синдикат.
Адрес лаборатории и личный номер Лайта стали известны через пять минут. Но попытка связаться с ученым успеха не имела. Ник неизменно натыкался на бесстрастное лицо мими, который, не слушая никаких аргументов, отвечал одно и то же: «Доктор Лайт очень занят. Свободного времени для бесед не имеет».
Можно было бы, теперь уж наверняка, проникнуть в лабораторию испытанным способом и доставить Лайта в «Хе-хе». Но печальный опыт прежних вторжений и похищения Силвера предостерег Ника от этого шага. Лайт ведь не один. У него есть помощник. А что, если начать с него…
Связаться с Милзом оказалось проще. Он сам подошел к оптитрону и внимательно всмотрелся в лицо Бармингема. Лицо ему не понравилось, и он решил сразу же отделаться от назойливого просителя:
— Доктор Лайт никого не принимает, и в лаборатории нет места для приема гостей.
— Мне достаточно будет разговора с вами, доктор Милз. И я не настаиваю на посещении лаборатории.
— Я тоже крайне занят и выделить время для беседы с вами не могу.
— Я надеюсь, что вы измените свое решение, когда узнаете, что речь идет о существовании вашей лаборатории и о жизни вашего шефа.
По глазам Бармингема Милз понял, что в словах его не пустяшная угроза.
— Кто вы такой и кого представляете? — спросил он.
— Это вы тоже узнаете при нашем свидании. — Почувствовав, что Милз колеблется, Бармингем усилил нажим: — У меня время также ограничено. Если наша встреча не состоится сегодня, завтра будет поздно и все, что произойдет с доктором Лайтом, ляжет на вашу совесть.
***
Они встретились в одном из ресторанчиков, висевших над городом в стороне от магистральной трассы. Бармингем был любезен, горячо поблагодарил Милза за оказанную любезность и сразу же приступил к делу:
— Доктору Лайту придется оказать одному человеку такую же услугу, какую он оказал покойному Силверу.
— Это исключено! С Николо Силвером был произведен эксперимент, окончившийся трагедией, и доктор Лайт никогда никому подобных услуг оказывать не будет.
— Бывают, доктор Милз, такие обстоятельства, когда деваться некуда, и тогда делаешь даже то, что не хочется. У моего шефа нет ног. Не то чтобы их совсем не было, но нижней части не хватает. Ходит на протезах. Естественно его желание — получить такие же ноги, какими вы сделали руки Силвера… И… он их получит.
— Кто ваш шеф?
— Это неважно, док. Достаточно того, что он всегда добивается, чего хочет.
— На земле миллионы достойных людей, миллионы детишек, которые нуждаются в нашей помощи…
— В этом все дело, — резко оборвал Бармингем. — Их миллионы, а Нил Гудимен — один!
Имя гангстера, чью голограмму они рассматривали в те страшные минуты, когда где-то в космосе пытали Силвера, оглушило Милза. Ужас так изменил его лицо, что Бармингем, добродушно усмехаясь, протянул ему бокал с каким-то питьем. Милз с отвращением оттолкнул его руку. Ведь и этот мог быть среди палачей, убивших Силвера. Больше ни одной минуты Милз не хотел сидеть с ним за одним столом.
— Сидите, док, — словно прочитав его мысли, сказал Бармингем. — Если вы сейчас уйдете, то погубите и доктора Лайта и себя. Послушайте меня внимательно. Вы, наверно, слышали — об этом много трепались по общим каналам — о налетах на некоторые лаборатории. Раскрою вам секрет. Это люди Гудимена искали Лайта. Искали и не нашли. Нашел вас я. И мог бы вместо того, чтобы уговаривать вас в этом кабаке, распорядиться… И вас бы вместе с доктором Лайтом доставили бы ко мне… Но я не хочу причинять вам никаких неприятностей. Уладим все тихо и мирно. Договоримся о том, когда доктор Лайт сам приедет к нам и сделает все, что нужно.
— Никогда!
— Вы еще не успокоились, док, и говорите глупости. Ведь выбор у вас ограничен: либо одна-единственная услуга человеку, либо самоубийство. И никуда вы не спрячетесь. И никто вас не защитит, — продолжая читать мысли своего собеседника, говорил Бирмингем. — Выпейте, подумайте и убедитесь, что разумное решение только одно.
Милз, уже когда крикнул «никогда!», отчетливо представлял себе всю безвыходность положения. Этот негодяй прав: от гангстеров никуда не скроешься. Отказать им — значит самим похоронить все надежды… Но и вступить в сделку с этим чудовищем Гудименом, отрастить ноги убийце, отрубившему витагеновые руки Силвера… На это Гарри никогда не пойдет… Гарри. А ты сам?… Но если другого выхода нет… Обречь Гарри и себя на мучительную смерть…
— Мне кажется, что вопрос прояснился, — вкрадчиво напомнил о себе Бармингем. — Я понимаю, что сами вы не можете назвать день, когда доктор Лайт сможет приехать к нам. Всю необходимую аппаратуру мы доставим своими силами…
— Аппаратура — это вся лаборатория. Никуда ее перевозить невозможно.
— Допускаю, док. Из этого следует, что моему шефу придется приехать к вам. Что ж… Я думаю, что он согласится.
— А я не думаю, что согласится мой шеф. Он не из тех людей, кого можно запугать.
— Зачем пугать? — удивился Бармингем. — Человек он, судя по тому, что я о нем знаю, разумный, умеющий рассуждать. Если вы в точности передадите ему наш разговор, он все взвесит и придет к тому же решению, к которому пришли вы. Нет ничего проще, док, чем принять правильное решение, когда оно единственное.
Гангстер прав, когда говорит, что он, Милз, уже принял решение. Оно действительно единственное. Но как убедить в этом Гарри? Страшно было даже подумать о том, как встретит он предложение Гудимена… Милз слишком хорошо знал своего друга, чтобы не обманывать себя. Лайт может рискнуть всем, может умереть, но не отступится от своих принципов.
Договорились все уточнить на следующий день по оптитрону. Бармингем улыбнулся, но благоразумно руку на прощанье не протянул.
26
Сначала все было так, как ожидал Милз. Лайт уставился в него непонимающими глазами и, прежде чем переспросить, долго молчал.
— Ты в своем уме?
— Но другого выхода у нас нет, Гарри. Я понимаю, как отвратительно это предложение, сам пережил ужас, когда услышал его. Но нет другого выхода, нет… Не можем же мы от всего отказаться, всем пожертвовать…
— Неужели от них нет никакой защиты?! Нужно немедленно обратиться в полицию, к прокурорам, судьям!
— С чем обратиться, Гарри? В чем их можно обвинить? В убийстве Силвера? Но ты же хорошо знаешь, что наши голограммы никакой доказательной силы не имеют. Если бы мы даже захотели раскрыть тайну нашей информации, прошел бы не один год, пока датчики и голограммы были признаны наукой и приобрели юридическую полновесность. А в нашем распоряжении даже не дни — часы. И следов от нашей лаборатории не останется… Я долго думал, Гарри, старался найти хотя бы щелочку…
— Они нас шантажируют. Разве это не преступление?
— А как мы докажем? Безногий человек обратился за помощью. Что в этом преступного? Если бы знали другие, где родился витаген, обратились бы десятки тысяч.
Лицо Лайта заметно изменилось. Он словно забыл, о чем они говорили. Отрешенный от всего, он смотрел в одну точку. Милзу хорошо были знакомы резкие переходы в состоянии его друга. У Лайта промелькнула какая-то новая мысль, он остановил ее и тщательно рассматривает.
— Пусть Минерва даст все, что есть о Гудимене — Никаких следов смятения и протеста в глазах Лайта не было. Он стал серьезным и деловитым. — Нет, всего не нужно. Достаточно обобщенной голограммы.
— Дать общую характеристику? — спросила Минерва, когда голограмма Гудимена укрупнилась и стали доступными глазу все нюансы светившихся красок.
— Не нужно, — сказал Лайт. Он и Милз достаточно понаторели в расшифровке мозговых иероглифов, чтобы самостоятельно разбираться в простейших вещах.
Милз не понимал, зачем понадобилось Лайту вновь вглядываться в гнусную душонку гангстера. Все и так было хорошо известно. Еще одно знакомство с ней могло только укрепить противодействие единственному разумному решению.
— Полный набор дьявольских качеств, — словно с удовлетворением констатировал Лайт.
— Да, от ангельских крыльев не осталось и пуха, — поддержал Милз. — Но с этим придется смириться, Гарри.
— Нет! Не смирюсь, — откликнулся Лайт и по вернулся к Минерве: — Я задам тебе трудный вопрос, Мин. Если бы удалось выжечь всю эту пакость, в которую превратился Инс, что произойдет с интеллектом?
— Изменения в деятельности мозга будут столь значительны, что предсказать результат я сейчас не берусь, — призналась Минерва.
— Но не подохнет же Гудимен? — зло спросил Лайт.
— Разумеется. Будет жить.
Милз уже понял, что задумал Лайт, и, еще не веря своей догадке, спросил:
— Ты хочешь…
— Да, — помог ему Лайт. — Я сделаю ему новые ноги, но при одном условии — попутно выправлю его кривые мозги.
— Эксперимент на человеке?.. Ты считаешь это допустимым, Гарри?
— Все полезное допустимо… Эксперименты на людях лаборатории военного министерства проводят десятилетиями. Там манипулируют генами, орудуют скальпелем, электродами, газами. И все для того, чтобы обуздать интеллект, превращать толпу в покорное стадо или в разъяренных зверей.
— Но мы всегда возмущались этим. А теперь…
— Как ты можешь сравнивать! — возмутился Лайт. — Мы будем экспериментировать не на человеке, а на уроде, которого давно следовало бы уничтожить. Это во-первых. Во-вторых, он сам нас к этому принуждает. И в-третьих, мы попытаемся сделать урода человеком — что может быть благородней? Клубок его эмоций — это злокачественное образование. А опухоли в мозгу хирурги удаляли еще столетия назад.
— Но это будет попытка без всякой гарантии на успех. Если даже он не умрет физически, мы вопреки его воле лишим его возможности приспосабливаться к той среде, в которой он живет. Это та же смерть.
— Вот уж на что мне наплевать! — еще резче отозвался Лайт. — Меня меньше всего заботит, сможет ли он продолжать свою гангстерскую деятельность. Только так: ноги и голову! Или — ничего!
Дискуссия была закончена. Решение принято. Как всегда в таких случаях, Милз уже стал думать о другом, — как лучше провести операцию.
— Боб! — добавил Лайт. — До Гудимена мы проведем другой эксперимент. Свяжись с Джилстоном, пусть доставят монстра с нужными нам качествами.
Фирма «Джилстон» давно уже поставила генную инженерию на промышленную основу. Несмотря на бесчисленные протесты ученых и общественных деятелей, она продолжала выпускать разного рода живые чудовища, конструируя их по капризу заказчиков. Фирма гибридизировала клетки различных животных и человека в том числе.
Законом была ограничена лишь продажа готовой продукции частным лицам. Ограничения пришлось ввести после того, как владельцы гориллообразных кошек, человекопитонов и других изделий фирмы свели с ума многих людей. Основным заказчиком Джилстона стало военное ведомство, а отдельные экземпляры разрешалось продавать научно-исследовательским учреждениям.
— Гарри, — напомнил Милз, — завтра мне будут звонить. Что сказать? Когда мы будем готовы к операции?
— Пусть приезжает через неделю.
***
Как и требовал заказчик, в лабораторию доставили существо, олицетворявшее злобность. Это была сложная помесь крокодила, акулы и носорога. Имя ему дали по первым буквам трех прародителей — Кракун.
Четырехлапый, с хвостом крокодила, туловищем носорога и головой акулы, Кракун сидел в металлической клетке, свирепо поглядывая на каждый движущийся предмет. В сопроводительной инструкции подчеркивалась «особая опасность для всего живого» и настоятельно рекомендовалось «ни в коем случае не предоставлять Кракуну свободы передвижения за пределами клетки».
Голограмма Кракуна лишь очень отдаленно напоминала привычные для глаза изображения. Никакого деления инстинктов на разные стволы. Один тугой бесформенный одноцветный клубок. Какая-то неразбериха из обрывочных штрихов и точек на предполагаемых уровнях Инта. Даже Минерве понадобились несколько минут, прежде чем она приступила к объяснению:
— Перед нами образец слепой, неукротимой ярости. В естественных условиях такое существо встретить невозможно. Если бы даже, при всей маловероятности такого события, появилось животное с подобным набором отрицательных эмоций, оно было бы единственным и последним. Ни самки, ни детенышей у него быть не могло, — он бы их сожрал. У. любого высокоорганизованного животного мы видели на двух нижних ступенях Инта работающий механизм сообразительности. Он помогал инстинктам самосохранения приспосабливаться к меняющейся среде и находить оптимальную линию поведения: У Кракуна обе ступени полностью подчинены злобным эмоциям. Зачатки интеллекта сосредоточены на одном — как бы не упустить случая на броситься, схватить, разорвать в клочья любое существо, которое появится вблизи.
— Так ведь и гудименовский интеллект работает над тем же, — сказал Милз.
— С той разницей, что он обслуживает еще эмоции осторожности, хитрости, коварства и многие другие. Инт Гудимена может управлять своими злобными чувствами, сдерживать их, даже маскировать в зависимости от обстановки. Он делит людей на сообщников и врагов…
— Он опасней. Кракуна.
— Это не требует объяснений, — вмешался Лайт. — Бобби высказался гиперболически. Продолжай о Кракуне.
— Более детальный разбор его психики станет возможным после тщательного анализа глубинных слоев мозга, — сказала Минерва.
— Это нам ни к чему, — отмахнулся Лайт. — Не будем терять времени. Дик!
Мэшин-мен, как всегда, оказался поблизости и тотчас же вошел.
— Нужно зафиксировать голову этой скотинки, — сказал ему Лайт, указывая на Кракуна. — Сейчас мы его усыпим, ты войдешь в клетку и закрепишь на нем стабилизирующий аппарат.
— Но перед этим, — добавил Милз, — сунь руку сквозь решетку, проверим реакцию.
Дик протянул правую руку к акульей пасти Кракуна. Ни на что не похожий рев огласил лабораторию, и не успели ученые мигнуть, как Кракун по локоть отхватил руку Дика. Отхватил и проглотил, не разобравшись, из чего она сделана.
— Вот страшилище! — содрогнулся Лайт. — Смени руку, Дик, и возвращайся.
Для того чтобы Кракун заснул, хватило небольшой дозы усыпляющего газа. Дик старательно пристроил к его голове прибор, направлявший лучевую иглу в точки, отмечаемые на голограмме.
— Что будем выжигать? — спросил Милз.
— Тут выбирать нечего, убирай весь этот узел, — показал Лайт на черно-зеленый клубок.
