Текст книги "Экспедиция в Лунные Горы"

Автор книги: Марк Ходдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

К следующему полудню, после того, как они перевалили через множество холмов, они увидели огромное озеро, уходившее к горизонту.

– Я извиняюсь, Джон, – сказал Бертон по-прежнему лишенным эмоций голосом. – Если бы, во время нашей первой экспедиции, я увидел его своими глазами, я бы никогда не сомневался в твоих утверждениях.

– Ты не увидел его только из-за меня, – ответил Спик. – Тогда я был одержим мыслью, что именно я должен стать человеком, решившим загадку истоков Нила.

– Тогда мы были в сфере досягаемости алмаза. Не сомневаюсь, что он повлиял на твое решение.

– Возможно. Как ты думаешь, мы доберемся до дома?

Бёртон осмотрел себя. Его зараженная клещами армейская форма образца 1918 года была изодрана, сапоги потрескались.

– У меня есть причина верить, что доберемся.

– И что потом?

Бёртон покачал головой и пожал плечами.

На следующий день они вышли еще до рассвета. Какое-то время Бёртон шел пешком, но потом ноги подкосились и его опять уложили на носилки. Он то терял сознание, то опять приходил в себя. Лихорадка горела в нем как лесной пожар.

Иногда он открывал глаза и видел синее небо; в других случая это был Млечный Путь. Однажды он посмотрел направо и увидел зеркальную поверхность озера, покрытую тысячами пеликанов.

Долгое время он не видел ничего.

Наконец чья-то рука тряхнула его за плечо.

– Изабель, – прошептал он.

– Дик! Проснись! Проснись!

Он открыл глаза и посмотрел на морщинистое, заросшее бородой лицо Джона Спика, и на свое собственное отражение в линзе левого глаза, обрамленной черной медной оправой. Он попробовал подняться, и обнаружил, что к нему вернулось немного силы.

– Что случилось?

– Послушай!

Бёртон огляделся. Они стояли на склоне, скрывавшем ландшафт впереди и справа, но слева покрытые джунглями холмы убегали к далеким горам.

Впереди, за гребнем склона, в небе клубился туман.

Его уши наполнил ровный гул.

– Похоже на...

– Водопад! – с энтузиазмом воскликнул Спик. – Ты можешь идти?

– Да.

Лейтенант помог Бёртону встать на ноги. Потом жестом указал воинам чвези и ваниамбо, что они должны оставаться на месте.

Два британца медленно пошли к вершине, Бёртон тяжело опирался на своего спутника. Их лица жгло солнце, вокруг носились москиты, воздух был тяжелым и влажным.

Наконец они забрались на вершину.

Прямо перед ними землю разрезала глубокая и широкая трещина, в которую с шумом извергалась вода Укереве. Падая через клубы пара, она ударяла, брызгала и кипела над круглыми валунами, и изливалась через арки постоянных радуг. Из нее выпрыгивали рыбы, их чешуя вспыхивала в свете солнца; в волнующемся над ней тумане носились птицы.

Сомнений не было.

Исток Нила.

Здесь это началось, подумал Бёртон, здесь и заканчивается. Не исток, но еще одна часть круга.

Они какое-то время стояли молча, оглушенные звуком падающей воды, потом Спик повернулся, наклонился поближе к Бёртону, приложил рот к его уху и крикнул:

– Мы сделали это, Дик! Мы наконец открыли его! – Он стиснул локоть товарища. – И сделали это вместе!

Бёртон вырвался, и Спик шагнул назад, потрясенный жестоким выражением на лице исследователя.

– Это твое открытие! Я не хочу иметь с ним ничего общего! Оно твое, Спик. Вся эта чертова штука – твоя!

Следующие несколько дней они шли вдоль реки на север, пробиваясь через обширное болото, плотные заросли водяных гиацинтов, и, неожиданно, оказались на берегу второго озера, значительно меньшего и более мелкого, чем Укереве. Его полностью покрывали водяные лилии; в воздухе чувствовался запах гнили.

– Как мы назовем его? – спросил Спик.

– Зачем вообще называть его? – проворчал Бёртон. – Оно такое, как есть. Чертово озеро.

Лейтенант безнадежно покачал головой и пошел прочь. Он не понимал настроение Бёртона, который почти не говорил после открытия водопада. Исследователь даже не стал изучать язык чвези, что было совершенно нехарактерно для него: по опыту Спика Бёртон, встречая незнакомый язык, немедленно бросался изучать его – своеобразная мания.

Воины ваниамбо решили, что ушли слишком далеко от дома и повернули обратно.

За следующие три дня чвези проводили обоих англичан вокруг озера к его западному краю, из которого вытекала река.

Они пошли вдоль ее. Болотистая почва кишела змеями. Из земли поднимались отвратительно пахнувшие пузыри.

Солнце вставало и солнце садилось, и они потеряли счет дням. Москиты непрерывно кусали каждый обнаженный кусочек кожи. Одежда расползлась на куски, и они заменили ее хлопковой, подаренной местными жителями. Обмотав грубые тряпки вокруг ног, обожженные дочерна солнцем и опираясь на посохи, они медленно хромали вперед, похожие на пару заросших бородами скелетов; они были настолько истощены, что не могли ни говорить, ни думать.

Внезапно один из их проводников, взявший на себя роль разведчика, вернулся назад и что-то тихо сказал остальным. Подойдя к англичанам, он ткнул пальцем в одного, потом во второго, и показал на невысокий кряж, лежавший в паре миль от реки, на юго-западе.

Потом присоединился к остальным чвези и они исчезли в подлеске.

Британцы остались одни.

– Хорошо, – сказал Спик, затенив единственный глаз и разглядывая кряж. – Полагаю, мы должны идти туда.

Они продирались через плотный камыш, идя по засасывающей грязи, пока земля не пошла вверх, и они не взобрались на верхушку кряжа. С одной стороны от них Нил впадал в еще одно обширное озеро. Всего в полумиле от них в воздухе висел воздушный корабль, паря над берегом озера на высоте сорока футов. Гаргантюанских размеров, он по форме напоминал сигарообразный аэростат, к которому снизу прикрепили длинную кабину; из-под его боков в горизонтальном направлении тянулись пилоны с моторами на концах. Корабль, длиной не менее тысячи футов, был раскрашен в цвета Юнион Джека и нес на борту имя Неустрашимый.

В тени воздушного судна лежал большой палаточный лагерь.

– Джон, я хочу кое о чем попросить тебя, – внезапно сказал Бёртон.

– О чем?

– Не говори им ничего. Ни сейчас, ни когда мы вернемся в Лондон. Ни слова о том, что мы пережили. Он этого зависит будущее.

– Дик, я...

– Мне нужно, чтобы ты дал слово.

– Хорошо. Даю.

Бёртон взял руку Спика и пожал ее.

Он и спустились с кряжа и похромали к лагерю. Не успели они пройти и половину расстояния, как их заметили. К ним подбежали люди и столпились вокруг; один из них вышел вперед.

– Клянусь святым Иаковом! – воскликнул он. – Это вы, сэр Ричард?

Перед глазами Бёртона все поплыло. Человек перед ним то затуманивался, то возникал опять. Наконец его осенило.

– Привет, – сказал королевский агент. – Счастлив видеть, что вы вылечились, капитан Лоулесс.

Потом все перевернулось с ног на голову, и мир погрузился во тьму.

ТРИНАДЦАТАЯ ГЛАВА
ИСТОК

Мы сами – дьявол свой, и целый мир мы превращаем в ад.

Оскар Уайльд

Пока сэр Ричард Фрэнсис Бёртон был в Африке, в Лондон пришло электричество. Сейчас, в начале 1864 года, толстые кабеля липли к стенам зданий, нависали над улицами, мокли в тумане и тихо шипели, разнося по столице энергию из электростанции Баттерси.

Полыхали уличные лампы. Окна домов и контор. Витрины магазинов. Однако вечный мрак без усилий глотал свет, от которого оставались только смазанные шары, висевшие в непроницаемом воздухе как экзотические фрукты.

По темным уличным ущельям пробирались пешеходы, пытаясь пробиться через путаницу почти невидимых экипажей. Ноги паровых насекомых попадали в колеса карет, испуганных лошадей сдавливали пыхтящие машины, коленчатые валы стучали по дереву, металлу и телам.

Из этой кутерьмы раздались крики животных и ругательства людей.

Вот сюда и вернулся Бёртон на борту корабля Его величества Неустрашимый.

Судно, первое в своем роде, появилось на свет в результате решения Изамбардом Брюнелем проблемы газа, который должен был наполнять дирижабль. Конструкторские ошибки были устранены, нестабильный горючий газ заменен. Неустрашимый стал триумфом гения Брюнеля.

Медленное, но способное на долгие перелеты судно приводили в движение электрические моторы, не имевшие пружин и, поэтому, якобы невосприимчивые к вредному влиянию, мешавшему любым машинам проникнуть в сердце Африки.

К сожалению, это оказалось не так.

Следуя вверх по течению Нила корабль достиг северного края Области озер и... все его моторы вышли из строя. Однако ветер дул сзади, и капитан Лоулесс разрешил ему нести судно дальше. Только когда ветер изменил направление, капитан приказал приземлиться на берегу большого озера.

Экипаж разбил лагерь.

На борту находилось два пассажира: Джон Петрик и Сэмюэл Бейкер, опытные исследователи из Королевского географического общества. Они уже приготовились идти на юг, в поисках Бёртона. Бёртон и Спик появились в лагере за день до отхода экспедиции.

Лоулесс и его инженеры были уверены, что моторы до сих пор не действуют. Бёртон, однако, знал, что наги исчезли из черного алмаза и, поэтому, их влияние больше не существует.

Он оказался прав. Моторы заработали, и Бесстрашный без всяких проблем долетел до дома и приземлился на летном поле в нескольких милях на юго-восток от Лондона. Его встречали Дамьен Бёрк и Грегори Хэйр, два страннорабочих Пальмерстона. Они и забрали все четырнадцать камней – семь фрагментов камбоджийского камня и семь африканского.

– Теперь Британия владеет всеми камнями нагов, капитан Бёртон, – сказал Бёрк. – Вы замечательно поработали на Империю, верно, мистер Хэйр?

– Безусловно, мистер Бёрк! – согласился Хэйр.

Джона Спика тут же арестовали.

– Он предатель, – заметил Бёрк. – И, по иронии судьбы, его посадят в наши тайные камеры под Тауэром, рядом с Глазами. Один из самых непорядочных людей в стране будет находиться там же, где наш, быть может, самый великий ресурс. Так устроен этот мир.

Бёртона отправили в Пенфолдский Санаторий в Сент-Джонс-Вуде, где в течение трех недель над ним колдовало Сестринство Благородства и Великодушия.

Наконец силы вернулись к нему, вместе с беспокойством. Ему предстояло принять ужасное решение. Рассказ Пальмерстону о будущем и его собственной судьбе мог убедить премьер-министра отказаться от планов использования Глаз для медиумного шпионажа против Пруссии и отправки войск в Африку; таким образом он смог бы предотвратить будущую катастрофу. Но если бы ему удалось убедить Пальмерстона не делать этого, Дочери Аль-Манат могли остаться без подкреплений. Берти рассказал ему, что женщины-партизаны сопротивлялись немцам, по меньшей мере, до 70-ых годов. Изменив историю Бёртон обречет Изабель Арунделл, Изабеллу Мейсон и Садхви Рагхавендру на намного более раннюю смерть.

Будущее, в котором он побывал, возникло только потому, что он спас Аль-Манат вопреки прямому приказу стотридцатилетнего Пальмерстона. Несмотря на всю любовь к Изабель, он не понимал, почему должен такое сделать. Неужели эти три жизни – даже такие три – стоят свирепости и разрушения Великой войны?

Он описал проблему в своем личном дневнике, посмотрел на нее со всех возможных точек зрения, и все-таки, исписав множество страниц своим неразборчивым почерком, так и не нашел ответа.

Решение пришло во время визита самого Пальмерстона.

Через две недели после начала лечения, когда Бёртон сидел в кровати и читал газету, дверь открылась, вошел премьер-министр и объявил:

– Я бы пришел раньше, но... Государственные дела. Сложное время, капитан Бёртон. Очень сложное.

Он снял шляпу и плащ – под которым оказался черный костюм с воротником-стойкой и бледно-голубым галстуком – и положил их на стул. Однако остался в перчатках из телячьей кожи.

– Вы выглядите ужасно, – сказал он, стоя у конца кровати. – И ваши волосы – они совершенно белые!

Королевский агент не ответил. Он бесстрастно глядел в лицо посетителю.

Последние лечебные процедуры сделали нос премьер-министра почти плоским. Ноздри превратились в горизонтальные щели, такие же широкие, как и похожий на разрез рот под ними. В середине подбородка добавилась ямочка. Крашеные брови высоко поднимались над узкими восточными глазами.

– Наверно вам будет приятно услышать, капитан, что я не только полностью поддержал ваши рекомендации, но и сумел настоять на них перед лицом жестокой оппозиции, возглавляемой никем иным, как самим Дизраэли, – объявил он.

Бёртон недоуменно посмотрел на него.

– Мои рекомендации, господин премьер-министр?

– Да. Ваши донесения подтвердили мои опасения относительно намерений Бисмарка. Мы не можем разрешить ему утвердиться в Восточной Африке, так что британские войска уже отправились туда на мотокораблях, и это только начало. Это не означает объявление войны с моей стороны, но мы будем сопротивляться любым усилиям Пруссии объявить эти земли своими.

Пальцы Бёртона вцепились в простыни.

– Мои... мои донесения? – хрипло прошептал он.

– Привезенные командором Кришнамёрти. Очень храбрый молодой человек. Будьте уверены, он будет награжден за свою верность долгу. И я заранее предвкушаю ваши следующие наблюдения – о том, что с вами произошло между Казехом и Лунными Горами. Они у вас, надеюсь?

– Н-нет, – промямлил Бёртон. – Но я... я позабочусь, чтобы они были доставлены вам. Бисмалла! Кришнамёрти! подумал он.

– Поторопитесь, капитан.

– Я... я написал их перед тем, как полностью оценил ситуацию, господин премьер-министр. Вы... вы должны немедленно отозвать наши войска. Результатом их присутствия в Африке станут военные действия между Британской Империей и Пруссией, которые достигнут совершенно невообразимого уровня.

– Что? Неужели вы предлагаете мне развязать руки Бисмарку?

– Вы должны, сэр.

– Должен? Почему?

– Ваши действия... они ускорят Великую войну, которую предсказала графиня Сабина.

Пальмерстон тряхнул головой.

– Графиня работает с нами, стараясь не допустить ее. Она и команда медиумов уже используют алмазы нагов, с большим эффектом. – Он указал на газету Бёртона. – Без сомнения вы читали о втором конфликте между Пруссией, Австрией и Данией из-за Шлезвига. Мы ускорили его, мой дорогой друг, при помощи медиумных манипуляций. Я собираюсь впутать Бисмарка в такое количество мелких неприятностей, что у него не будет сил бросить вызов нам в Африке, а тем более создать объединенную Германию!

Бёртон закрыл глаза и обхватил себя руками за голову. Слишком поздно! События, которые должны привести к всеобщей войне, уже пришли в движение.

Он быстро обдумал положение. Теперь он понял, почему стотридцатилетний Пальмерстон утверждал, что он – Бёртон – так и не рассказал о своем визите в будущее. Королевский агент знал, как работает ум премьер-министра. Он уже победил Бенджамина Дизраэли – могучую политическую силу – и никогда не пойдет на попятную, даже по своему собственному совету! И что он будет делать взамен? Ответ был очевиден: премьер-министр попытается обмануть свое будущее упреждающим ударом; он бросит все ресурсы, пытаясь победить Бисмарка до того, как Пруссия мобилизует все силы; и, поступая так, он не предупредит войну, но разожжет ее намного раньше начальной даты.

Бёртон почувствовал, что неизбежность загнала его в ловушку.

– Что с вами? – спросил Пальмерстон. – Позвать няню?

Исследователь отнял руки от головы, почувствовав пальцами рубцы татуировки.

– Нет, господин премьер-министр. Голова заболела, ничего страшного.

– Тогда я больше не буду тревожить вас, капитан. – Пальмерстон надел плащ, водрузил на голову цилиндр и сказал: – Капитан, у нас были разные периоды отношений, но я хочу, чтобы вы поняли: сейчас я опять поверил в вас. Вы замечательно поработали в Африке. Совершенно замечательно! Благодаря вашим действиям Империя в безопасности, и еще долго ей не будет ничего грозить.

Он повернулся и вышел.

Бёртон остался сидеть, глядя в никуда.

Неделю спустя его выпустили из больницы, и он вернулся в свой дом на Монтегю-плейс.

Миссис Энджелл, его домохозяйка, не на шутку перепугалась, увидев его, и сказала, что он выглядит так, как если бы его выкопали из египетской могилы.

– Вы должны есть, сэр Ричард! – объявила она и немедленно принялась жарить и варить, чтобы восстановить его здоровье. И одержимо чистила все вокруг него, как если бы малейшее пятнышко пыли могло его убить.

Бёртон стоически переносил ее усилия, слишком слабый, чтобы сопротивляться, хотя и не позволил ни ей, ни ее служанке – Элси Карпентер – даже коснуться винтовки, прислоненной к его любимому креслу около камина.

Это оружие, оно было аномалией, и его образ постоянно возникал в суфийских медитациях Бёртона, хотя он не мог понять, почему.

Через несколько дней после возвращения домой в окно его студии влетел болтун.

– Сообщение от тупоумного Ричарда Монктона Мильнса, иначе называемого барон Гаутон – волосатые ладони. Сообщение начинается. Я постучу к тебе в три часа, ты, хлопатель по задам. Конец сообщения.

Новоиспеченный первый барон Гаутон прибыл вовремя и нашел завернутого в джуббу Бёртона сгорбившимся в любимом кресле около камина, с черутой в зубах и стаканом портвейна в руке; бассет Фиджет вытянулся около его ног. При виде исследователя слова умерли на губах Монктона Мильнса. Он остановился в двери студии, с отвисшей челюстью.

Бёртон вынул манилу, отставил в сторону стакан и изобразил полуулыбку.

– Ты видишь уже почти восстановившуюся модель, – сказал он, поднялся на ноги и, подойдя к другу, пожал ему руку. – Видел бы ты меня раньше! Снимай плащ, старина, и садись. Да, поздравляю тебя с пэрством. Хочешь, чтобы я встал или нальешь себе сам?

– Гром тебя побери, Ричард! Ты выглядишь старше лет на двадцать!

– На самом деле я постарел всего на четыре года. Нет, на пять, учитывая год, что ты меня не видел. Остальное – злоключения в Африке.

Мильнс сел и взял стакан портвейна.

– Клянусь небесами, как приятно опять увидеть тебя. Но пять лет? О чем ты говоришь?

– Сначала тебе придется отбросить недоверие.

– Больше года назад ты сказал мне, что Джек-Попрыгунчик был человеком из будущего и вся история изменилась. Неужели ты собираешься рассказать мне нечто еще более невероятное?

– В сущности да, собираюсь.

– Очень хорошо. Вперед. Ты будешь говорить, а я буду пить.

За следующие два часа Бёртон рассказал все, что произошло в Африке, не скрыв ничего.

Последовало долгое молчание: Монктон Мильнс переваривал рассказ, запивая его солидным количеством портвейна.

Потом Бёртон показал ему винтовку и надпись на ней: Ли-Энфилд Модель III. Изготовлено в Таборе, Африка, 1918 г.

– Ты должен изменить историю, – тихо сказал его гость.

– Тяжелая задача, – ответил Бёртон. – Для этого надо каким-то образом перехитрить Пальмерстона.

– Даже если у тебя получится, – заметил Монктон Мильнс, – и ты создашь еще одну ветвь истории, ты только увеличишь хаос, о котором предупреждал бедный Алджернон.

Бёртон пососал сигару.

– Не очень бедный Алджернон. Он, похоже, весьма доволен своей новой формой. Но, да, ты прав. Он сказал мне покончить со всеми эти отклонениями, хотя это сотрет историю, в которой он сейчас находится. И как, по-твоему, я могу это сделать?

Он посмотрел на винтовку, лежавшую около его ног.

– Как я могу это сделать?

И тут, без предупреждения или причины, последние слова детектива-инспектора Честона прыгнули ему в голову с такой ясностью, как если бы кто-то прошептал их на ухо: «Нужно подрезать, стволу тяжело».

Монктон Мильнс, как и просил его Бёртон, весь последний год скрытно наблюдал за премьер-министром. Он сообщил, что Пальмерстон втайне учетверил военные расходы, перетасовал свой кабинет – в нем остались только самые воинственно настроенные министры – и фактически отказался освобождать рабов Британской Америки.

Бёртон поблагодарил друга, простился с ним и весь оставшийся день размышлял.

Вечером он поужинал с Манешем Кришнамёрти в клубе Атенеум на Пэлл-Мэлл. Встретившись, они, глупо улыбаясь, молча обнялись. Однако, вглядевшись в глаза друг друга, они увидели в них боль и потери.

Потом сели за стол и заказали бутылку вина.

– Я начал курить эти дурно пахнувшие штуки, – сказал командор, открывая платиновый портсигар и вытаскивая одну из маленьких трубок с табаком «Латакия». – Значительно хуже моей старой трубки, но мне пришлось продать чертову вещь, чтобы избавиться от следов Мадеге Мадого, и у меня душа не лежит заменять ее. Она была подарком от кузена, да будет благословенна его память.

– Я скучаю по нему, – прошептал Бёртон. – По всем им.

Он молча поднял стакан. Кришнамёрти последовал его примеру. Они осушили его одним глотком и тут же наполнили снова.

– Сэр Ричард, я знаю, что выгляжу так, как будто меня избили, протащили через колючие кусты и бросили умирать от голода, но, позволь тебе сказать, ты выглядишь значительно хуже. Что, ко всем чертям, случилось с тобой?

– Время, Манеш. Со мной случилось Время.

Во второй раз за день – и во второй раз с момента возвращения из Африки – Бёртон рассказал о том, что произошло после того, как он и Кришнамёрти расстались около Казеха.

– Клянусь Юпитером, это совершенно невероятно, сэр Ричард, но, глядя на положение дел в мире, я легко представляю себе, как может начаться эта дьявольская война, которую ты описал.

– К сожалению, не может начаться, но начнется.

Они еще выпили. И еще. Слишком много. Кришнамёрти рассказал о своем путешествии от Казеха до Занзибара. Голова Бёртона поплыла.

В это мгновение появился консьерж.

– Простите, сэр, – сказал он. – Письмо для вас. Его принес бегунок.

Бёртон взял конверт и посмотрел на Кришнамёрти.

– Наверно от Пальмерстона.

– Почему?

– Бегунка мог послать только тот, кто точно знает, где я нахожусь; человек, который наблюдает за мной.

Он открыл конверт и прочитал:

Этим утром военный трибунал нашел лейтенанта Джона Хеннинга Спика виновным в предательстве. В пятницу, на рассвете, он будет расстрелян. Он высказал свое последнее желание – увидеть вас. Разрешение было дано. Пожалуйста, отнеситесь к этому с надлежащей тщательностью. Бёрк и Хэйр проводят вас.

Генри Джон Темпл, 3-ий виконт Пальмерстон.

Кришнамерти, прочитав записку, спросил:

– Только из-за того, что он помогал пруссакам?

– Да. Но он действовал, подчиняясь чужой воле. С самого начала всего этого дела Спиком управляли и его использовали.

– Ты пойдешь?

– Да.

Два человека продолжали пить до полуночи, потом пожелали друг другу доброй ночи и отправились в свои дома.

На главных улицах города горели электрические лампы, казавшиеся в густом тумане грязно-оранжевыми шарами. Черные хлопья падали на плечи и цилиндр Бёртона. Он завязал вокруг лица шарф, и, тяжело опираясь на трость-шпагу, немного прошел по Пэлл-Мэлл, потом повернул налево, на Риджент-стрит. Несмотря на поздний час, движение было достаточно оживленным из-за толпы озлобленных пешеходов, запрудивших тротуары. Он повернул направо и пошел по переулкам, темным и грязным, по которым, однако, можно было идти быстрее.

Он выругал себя за то, что так много выпил. Он еще не настолько восстановился, чтобы справиться с сильным опьянением, и чувствовал себя слабым и больным.

Из одного переулка в другой, он шел мимо съежившихся фигур и сломанных окон. Наконец он понял, что заблудился и слишком далеко ушел на север.

Бёртон огляделся. Он находился в лабиринте узких переулков. Внезапно, одетый в лохмотья человек отделился от темноты и размахивая ножом шагнул к нему. Бёртон вытащил шпагу и зло оскалился. Человек отшатнулся, вскинул вверх руки, сказал «Начальник, ничего такого не хотел» и исчез.

Исследователь повернул налево, наткнулся на выброшенный ящик и со злостью ударил его ногой. Две крысы выскочили из-под него и бросилась наутек.

Он оперся о фонарный столб, его всего трясло.

– Соберись, ты, болван, – сказал он себе. – Иди домой!

Он заметил листовку, наклеенную на столб, и прочитал ее:

Работа дисциплинирует твой ум.

Работа развивает твой характер.

Работа укрепляет твою душу.

Не позволяй машинам работать за тебя!

Старая пропаганда либертинов. Еще пару лет назад их считали влиятельной силой, но сейчас технологисты победили и над либертинами издевались все газеты. Но, спросил себя Бёртон, на что будет похож мир, если обстоятельства изменятся?

Он пошел дальше.

А что бы произошло, если бы Эдвард Оксфорд не прыгал через время? И либертины, и технологисты обязаны ему своим существованием – изменился бы мир настолько, если бы их не было?

Эдвард Оксфорд.

Все ведет к нему. Все альтернативные истории возникли только из-за него.

Бёртон завернул за другой угол и остановился. Он оказался в длинном прямом переулке, окруженном высокими кирпичными стенами, и, несмотря на туман, узнал его: его занесло в то самое место, где он впервые повстречался с Джеком-Попрыгунчиком.

Ричард Фрэнсис проклятый Бёртон!

Твоя судьба находится совсем в другом месте.

Понял?

Делай то, что тебе полагается делать!

Слова отчетливо прозвучали в его мозгу, и он сказал вслух то, что сказал тогда:

– Откуда я знаю, что мне полагается делать?

– Что? – послышался голос.

Бёртон повернулся.

Из тумана, шаркая, появился бродяга.

– Эй, мистер, ты меня звал?

– Нет.

– Ну, вродь ты чегой-то сказал.

– Да. Я... я подумал вслух.

– А, лады. Усек. Говорят, первый признак того, что ты спрыгнул с ума. Слухай, нет ли у тебя медяка? Жрать хочется, сил нет, уже два дня в рот ничо не брал.

Бёртон пошарил в кармане, вынул монетку и бросил нищему. Потом повернулся, чтобы идти, но внезапно остановился и сказал бродяге:

– Как можно узнать, что мне полагается делать?

– Эй, приятель, неси то, чо могешь поднять! Судьба сделает остальное.

Бёртон вздохнул, кивнул и вышел из переулка.

Нужно подрезать, стволу тяжело.

Делай то что тебе полагается делать!

Ли-Энфилд Модель III. Изготовлено в Таборе, Африка, 1918 г.

Исток Нила.

Эдвард Оксфорд.

Исток.

Бёртон сел, вырванный из сна.

Чей же это был голос: Берти Уэллса или Алджернона Суинбёрна?

Он посмотрел во все углы спальни.

Никого. Никаких голосов. Сон.

Не вставая, он налил себе стакан воды из графина, стоявшего на ночном столике, открыл выдвижной ящик и вынул оттуда маленький флакон с надписью: Микстура Зальцмана. Он налил из него три капли в воду, выпил и встал. Вымывшись и завернувшись в джуббу, королевский агент спустился вниз и съел плотный завтрак, поданный ему миссис Энджелл. Потом пошел в гардеробную и переоделся в поношенную одежду рабочего.

Было раннее утро четверга.

Бёртон взял хэнсом до Лаймхауса. Попав на полдороги в затор, он вышел из кэба и прошел остаток пути пешком, вдоль Лаймхаус-кат. Дойдя до заброшенной фабрики, он забрался на одну из ее дымовых труб и бросил в нее три камешка. На этот раз Жук откликнулся на призыв. Глава Лиги трубочистов, которого благополучно довезли из арабской пустыни до дома, рассказал, что – по рекомендации капитана Лоулесса – правительство выделило деньги на обучение Вилли Корниша в частной школе; Винсента Снида освободили из каирской тюрьмы и сейчас он работает чистильщиком воронок на летном поле в Южном Лондоне.

Бёртон оставил загадочному мальчику пакет с книгами и, удовлетворенный, пошел домой.

Только к полудню он добрался до угла Монтегю-плейс и увидел мистера Граба, уличного продавца, стоявшего в тумане с выражением глубокого несчастья на лице.

– Здравствуйте, мистер Граб. Где ваша тележка?

– Ее ударил чертов омнипед, кэп, – ответил торговец. – Разлетелась на куски.

– Печально слышать, – ответил Бёртон. – Но у вас еще осталась жаровня, верно?

– Не-а. Разбита одним из этих мегаломовиков.

– Но, мистер Граб, если вы не можете продавать горячие каштаны или моллюсков, какого черта вы торчите тут?

Продавец беспомощно пожал плечами.

– Это мой путь, кэп. Мой па стоял здесь, а его па перед ним. Я принадлежу этому углу, чтоб я пропал!

Бёртон не нашелся, что сказать, только хмыкнул и пошел дальше.

– Простите, что интересуюсь, кэп?..

Исследовать остановился и повернулся.

– Вы нашли его?

– Что именно, мистер Граб?

– Исток, сэр. Исток Нила.

– А. Да, нашел.

– Молодца! Чертово чудо, а? Да, а оно того стоило?

Бёртон сглотнул. Внезапно сердце забарабанило в груди. Он вытер с глаз едкий туман.

– Нет, мистер Граб. Не стоило. Даже на йоту.

Уличный торговец медленно кивнул, как если понял.

– Н-да, – сказал он. – Я давно допер, что источник вещей никогда не бывает тем, чо ждешь.

Королевский агент коснулся на прощание полей своей шляпы, и быстро дошел до дома.

Его уже ждали Бёрк и Хэйр.

– Мгновение, джентльмены. Я только надену более подходящую одежду, если вы не против.

Оставив их дожидаться в холле, он поднялся по лестнице, снял залатанные штаны и потертую куртку, оделся, как подобает джентльмену и спустился вниз, где как раз из кухни вышла миссис Энджелл, одетая в передник и негодование.

– Нет, вы не выйдите опять наружу, сэр Ричард, – запротестовала она, мрачно посмотрев на Бёрка и Хэйра. – А вы, господа, оставьте его в покое. Он еще нездоров! Он заразился в Африке!

Дамьен Бёрк поклонился и сказал:

– Уверяю вас, мэм, я забочусь только о здоровье нашего доброго капитана, не так ли, мистер Хэйр?

– Абсолютно верно, мистер Бёрк. Мэм, если бы не последняя просьба осужденного на смерть человека, мы бы даже не подумали тревожить капитана Бёртона.

– Я замечательно себя чувствую, миссис Энджелл, – добавил Бёртон. – Ваша несравненная еда вдохнула в меня новую жизнь.

– Что за осужденный человек? – спросил домохозяйка.

– Лейтенант Джон Спик, – ответил Бёртон.

– О, – ответила старая дама. – Он.

Она недовольно вскинула подбородок и тяжело спустилась обратно в кухню.

– Она ненавидит Спика за все то, что он сделал мне, – заметил Бёртон, надевая плащ. Он взял цилиндр с крючка и внезапно вспомнил, что больше года назад – или пяти, с его точки зрения – его насквозь пробила пуля. Вглядевшись, он не увидел и следа двух дыр. Очевидно, в его отсутствие миссис Энджелл заплатила за ремонт.

Он улыбнулся, надел цилиндр на голову и взял свою трость-шпагу с подставки в виде ноги слона.

– Пошли.

Спустя два часа они оказались в Тауэре после трудного опасного путешествия в запряженном лошадью тарантасе.

– Я бы быстрее дошел, – заметил королевский агент.

– Да, капитан, прошу прошения, – ответил Бёрк. – Новая подземная железнодорожная система решит многие проблемы столицы, но, боюсь, до ее открытия еще далеко.

– У мистера Брюнеля возникли проблемы?

– Нет, сэр, но он все еще сверлит туннели. Это огромный проект, а такие вещи требуют времени. Не правда ли, мистер Хэйр?

– Безусловно, мистер Бёрк, – согласился Хэйр.

Они сошли в конце Тауэр-стрит и прошли вдоль внешней стены до глядящих на реку ворот Кровавой Башни. От зловония Темзы Бёртон едва не потерял сознание. Он с благодарностью взял надушенный платок, предложенный Хэйром, и прижал его к ноздрям. Однако сами люди Пальмерстона не обращали внимания на ужасный запах.

Несколько тихих слов лейб гвардейцам, охранявшим Тауэр, и двое страннорабочих провели королевского агента через ворота и двор, прямо в Белую Башню. Они прошли в часовню Святого Иоанна и Хэйр открыл дверь в одном из самых темных углов, жестом показав Бёртону, что он должен спуститься по лестнице. Исследователь так и сделал.