Текст книги "Экспедиция в Лунные Горы"
Автор книги: Марк Ходдер
Жанры:
Детективная фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)
Он погрузил тарелку в кубок, зачерпнул пыль черного алмаза и, при помощи небольшого инструмента, перемешал пыль с мазью. Прихромав к голове исследователя, он, тем же самым инструментом, нарисовал на голом черепе Бёртона сложный иероглиф.
– Благодаря этому знаку, сэр Ричард, вы не сойдете с ума, хотя окажитесь в отрезке истории, находящемся за пределами вашей естественной продолжительности жизни.
– За пределами... – начал было Бёртон, потом замолчал, его глаза расширились. – Вы же, конечно, не собираетесь отправить меня в будущее!
– Как раз собираюсь.
Жрец закончил рисовать символ, отложил тарелку в сторону и перевернул инструмент, который держал в руке. Его обратная сторона представляла собой острую иглу.
– Будет больно, – сказал он и начал колоть кончиком иглы в череп Бёртона, с такой скоростью, что его рука превратилась в размытое пятно.
Бёртон стонал и извивался от боли.
– Время, сэр Ричард. Время. Время. Время. Вы, мягкокожие, понимаете его в очень ограниченном смысле. Вы считаете, что оно – удар сердца, что у него регулярный пульс, что оно идет от А к Б, а потом к С. Но время – намного больше, чем ритм и последовательность. Это мелодия. Это рефрены, которые поднимаются, опадают, и поднимаются опять. Время может менять высоту, тембр и структуру. У времени есть созвучия. Громкость. Ударения и паузы. Стихи и хоры. Вы видите только ее скучную горизонтальную составляющую, но у нее есть и вертикальные.
– Даже если вся эта белиберда правда, – фыркнул Уильям Траунс, – что отсюда следует, черт побери?
– А вот что, детектив-инспектор: когда рябь последствий распространяется после совершенного действия, она идет во всех направлениях, а не только вперед, как думаете вы, мягкокожие. Во всех направлениях!
– Бред сивой кобылы!
К'к'тиима выпрямился, закончив работу, и сказал:
– У вас есть платок?
Траунс покачал головой, но Спик порылся в кармане, вытащил кусок материи и передал заводному жрецу. К'к'тиима, используя его, вытер кровь и остатки мази со свежей татуировки исследователя.
– Готово, – сказал он и взял револьвер. – Сейчас мы пошлем нашего друга Бёртона в будущее, где он станет свидетелем музыки времени и всего его великолепия. Это подарок от нагов расе, которая уничтожила нас.
– Зачем? – спросил Бёртон.
– Потому что вы должны узнать! Иначе весь мир будет уничтожен! А сейчас его судьба в ваших руках, мягкокожий – преподайте там урок, который вы выучили сегодня.
– Несусветная чушь! – сплюнул Траунс.
– Мне ужасно жаль, – сказал К'к'тиима, – и я очень извиняюсь, но Глазу действительно нужна жертва – только она активирует его. Однако если это вас утешит, ваша сущность запечатлеется в камнях, Уильям.
Он поднял револьвер и выстрелил Траунсу в лоб.
Бёртон закричал.
Последовала ослепляющая белая вспышка.
ДВЕНАДЦАТАЯ ГЛАВА
БЕГСТВО ИЗ АФРИКИ
В отчаянии много надежды
Арабская пословица
Удивительное растение затряслось; огромный красный цветок закачался, освещенный светом солнца, и развернул колючие лепестки, впитывая свет и тепло. Воздушные пузыри на его стебле надулись, как воздушные шарики, потом сжались, и раздался странный призрачный голос:
Того, что мы видим, нет, а то, что не видим, есть.
Конечно оно не оно, а оно такое как днесь.
Что, где и когда? все только над и под.
Гром без молнии, да. И без грома молния, вот.[72]72
Здесь и далее цитируется стихотворение Алджернона Суинберна: «Высочайший пантеизм в ореховой скорлупе», 1877 г. Это пародия на стихотворение Теннисона «Высочайший пантеизм».
[Закрыть]
Цветок опять задвигался, дерево заскрипело и, казалось, посмотрело на двух людей, которые, сидя на сенокосцах, от удивления открыли рты.
– Говорящее дерево, – прошептал Берти Уэллс то, что Бёртон знал и без него. – Чертово говорящее дерево!
Два длинных узких листа, расположившихся между лепестками, вытянулись и изогнулись, как будто человек выбросил вперед руки.
– Давай, объясняйся, мерзавец! Почему ты так долго не замечал меня? Разве не было ясно, что я зову тебя назад? Маки, Ричард! Маки!
Бёртон заглушил мотор сенокосца, покачнулся, упал с седла и остался лежать.
Уэллс торопливо выключил мотор, тоже спустился и встал на колени рядом с другом.
– Эй, – воскликнул цветок. – Ты кто? Что с Ричардом?
– Я – Берти Уэллс, и, как мне кажется, он в обмороке. Вероятно от глубокого недоверия!
– А, – сказал цветок и добавил:
Сомнение есть вера, в основном, но вера есть сомненье, каково!
Есть доказательство – не верим мы ему, но можем ли мы верить без него?
Как, почему и куда? рожь и ячмень не компот.
Кривы не прямые, да; но верх там где над и под.
Четыре – оно дважды два, но десять – не пять на два,
Судьба и Бог двойники, но Бог совсем не судьба.
– Доказано, что Бог – заблуждение, – растерянно пробормотал Уэллс, вынул фляжку и брызнул воду на лицо Бёртона.
– Действительно, – согласился цветок. – Дарвин нанес удар и оставил нас ни с чем. И что теперь, эй? Что теперь? Быть может, мы должны заменить его высшим видом пантеизма. Как вы считаете, мистер Уэллс?
Даже не думая о том, что растение-переросток вовлекло его в теологический спор – он чувствовал, что это приведет его к неизбежному заключению: он сошел с ума – Уэллс ответил:
– Умный человек должен работать, исправляя собственные ошибки, а не ждать вмешательства свыше, и должен заменить веру в непознаваемый божественный план на хорошо обдуманную собственную программу действий.
– О! Браво, браво! – одобрительно воскликнул цветок.
Мысли кого-то узнай, чувства возьми себе.
И пойманный фактом Бог спину покажет тебе.
Бёртон вздрогнул, чихнул, еще какое-то время полежал, потом, качаясь, встал на ноги и ухватился за одну из ног сенокосца.
И посмотрел вверх, на цветок, который изогнулся вниз и пронзительно запищал:
– Не думал, что у тебя такие слабые нервы, Ричард. Похмелье, скорее всего. Неужели ты выпил слишком много моего бренди? Я выделяю его из себя, ну, как сок. Очень оригинальный процесс, даже если я говорю о себе!
– Да, Алджернон, ты чертовски большой оригинал, – медленно ответил Бёртон.
– Что? Что? Почему?
– Цветок?
– О! Ха-ха-ха. Не цветок, а все эти чертовы джунгли. Блестящая идея, а?
– Но... но это действительно ты?
Цветок слегка повернулся; жест, как будто человек задумчиво склонил голову на бок. Потом вновь наполнил пузыри воздухом и запищал:
Тело и ум двойники, их различит только Бог;
В плоть свалилась душа, как пьяный фермер под стог.
Целое больше чем часть и меньше чем праха щепоть.
Ясно, что тело – душа, но и душа – чем не плоть?
Дернувшись, цветок стал падать, пока не остановился в дюймах от лица Бёртона.
– Что-нибудь не так с твоей памятью, старый жеребец?
– Да. Много чего не так. Я провел пять лет, пытаясь сложить ее из частей, и все это время за мной гнались, по мне стреляли и на меня сбрасывали бомбы.
– И, наверно, ты забыл лепесток мака, который вырос из моей руки?
Бёртон вздрогнул и приложил руку ко лбу; перед его внутренним взором вспыхнуло воспоминание, принесшее ошеломляющее чувство потери.
– Бисмалла! Да, забыл! Но... подожди... я думаю... я думаю... утес Калвера!
Суинбёрн вздрогнул и прошелестел:
– Да, к сожалению.
Прищурив мокрые от слез глаза, Бёртон вгляделся в окружающий их каменный амфитеатр.
– Я знаю это место. Это...
Он посмотрел направо: одна из толстых корневидных конечностей растения пересекала площадку и углублялась в утес. В ней было темное отверстие, и он увидел, что это вход в пещеру.
Очередной кусок разрозненных воспоминаний скользнул на место.
– Это пещера, – хрипло сказал он. – Да! Я вспомнил. Грот! Ты убил графа Цеппелина!
– Да! Воткнул золотую стрелу Эрота прямо ему в глаз! Отомстил за старину Тома Бендиша! Но пруссак впрыснул мне ужасный яд, и в следующее мгновение я понял, что падаю. Мне потребовалась вечность, чтобы вырасти из той ямы на свет дня, скажу тебе. Хорошо, что Цеппелин упал рядом. Из него получилось великолепное удобрение.
Черная яма.
Алджернон Суинбёрн держится на кончиках пальцев.
Из обратной стороны ладони поэта появляется зеленый побег. Лепестки раскрываются. Красный мак.
– Маки, – прошептал Бёртон. – Теперь я понял.
– Типично для тебя, – протрубил поэт. – Я вытягиваюсь черт знает куда, чтобы указать тебе дорогу сюда, а ты даже не понял, что означают проклятые знаки!
– Извини, Алджи. Что-то случилось со мной в той пещере – в храме, о котором говорил Леттов-Форбек. Да, теперь я вспомнил. Он там, за гротом.
– Леттов-Форбек? – спросил Суинбёрн.
– Немецкий генерал, мистер Суинбёрн, – ответил Уэллс. – Вероятно, именно он пытался прожечь себе дорогу через джунгли и найти это место.
– Свинья! Я чувствовал это! Очень неприятно!
– В том храме я потерял память, – прошептал Бёртон. – Частично из-за потрясения после твоей смерти, Алджи, но там еще было много чего. А потом меня послали через время.
Суинбёрн наполнил пузыри, помахал лепестками и сказал:
– Я знаю, Ричард. Можешь представить себе мое удивление, когда – после долгих лет общения только со злоречивыми потомками Покс и Фокса – я увидел, как ты вывалился на эту поляну! Ты нес всякую чушь, как обитатель Бедлама. Я попытался заговорить с тобой, но ты с такой скоростью промчался через горлышко ущелья, как будто у тебя на пятках сидел сам дьявол. Кстати, какой сейчас год?
– Я оказался здесь в 1914-ом. А сейчас 1918-ый.
– Клянусь шляпой! Неужели?
Цветок повернулся вверх, как если бы поглядел на небо.
Один и два – не один; один и ничто – пять.
Правда и ложь – одно; вместе, не разорвать.
Потом опять повернулся к двум людям.
– Оказалось, что в эти дни трудно измерять время. С тех пор, как я... э... обзавелся корнями, я чувствую его по-другому. Не так, как я привык думать о нем. Ты можешь понять, что время наполнено парадоксами и эхом, будущего и прошедшего? Какую замечательную поэму можно из него сделать!
Когда-то жил мастодонт; птеродактилей – легион.
И мамонт был богом Земли, а ныне – бык-чемпион.
Параллельны линии все, хоть иные из них кривы;
Вы – конечно же я; но я конечно не вы.
Течет по равнине камень, бежит поток среди мхов.
Петухи существуют для кур, а куры – для петухов.
Бога, что видим мы, нет, а Бог, что не видим, есть.
Скрипка, мы знаем, обман, а обман все пронзает здесь.
Суинбёрн изогнул толстый стебель, тряхнул им и так пронзительно рассмеялся, что с верхних сучьев полетели листья.
– Мне кажется, – прошептал Уэллс, наклонившись к Бёртону, – что твой друг, это гигантское дерево, вдрызг пьян.
Однако исследователь, казалось, не слушал маленького военного корреспондента.
– Как вертикальные, так и горизонтальные свойства, – пробормотал он себе. – Кто еще говорил мне о природе времени?
Цветок издал странный звук – как будто рыгнул – и направил лепестки на Бёртона.
– Благодаря моему вновь обретенному восприятию, я мгновенно понял, что ты не в том месте – скорее времени – к которому принадлежишь; и я был не в восторге от мысли, что ты там, за горами, среди дикарей.
– На самом деле их осталось не так-то много, – вмешался Уэллс. – Да и они главным образом аскари.
Суинбёрн презрительно зашипел.
– Я не имею в виду африканцев, мистер Уэллс. Я говорю о европейцах.
– А. Тогда понятно.
– Варвары действуют на этом континенте во имя одной или другой идеологии, их социальная политика совершенно отвратительна. Я собираюсь положить этому конец. Я набираю силу и вскоре немецкая растительность – красные тростники и отравленные растения – засохнет и умрет. Я уже управляю этими ужасными штуками, которые пруссаки когда-то использовали как экипажи...
– Ищейки! – крикнул Уэллс. – Это вы! Вы управляете ищейками! Вы открыли дорогу из Таборы!
– А, вы так называете их? Да, конечно я. И сейчас я собираюсь избавить эту землю от армий. Мое влияние растет, мистер Уэллс. Однажды мои корни протянутся от берега до берега! И тогда я установлю в Африке царство Утопии!
– Утопия! – в глазах Уэллса блеснула надежда.
– Пока существует эта ветвь истории, Африка будет Эдемом.
Цветок спустился на уровень их лиц.
– Но, – пропищал он, – эта история не должна существовать. Ты должен вернуться обратно, Ричард, и покончить со всеми эти отклонениями.
Бёрти Уэллс нахмурился, перевел взгляд с кроваво-красного цветка на Бёртона, потом посмотрел обратно.
– Мистер Суинбёрн, – сказал он. – Ричард объяснил мне феномен альтернативных историй. Почему они не могут существовать одновременно?
– Время – сложная штука. Она чем-то похожа на музыку. И вдобавок к ритму у нее есть...
– Мелодия, – прервал его Бёртон. – Рефрены, шаг, тембр, текстура. У времени есть гармонии, громкость, ударения и паузы. У него есть стихи и... Бисмалла! Я уже слышал все это, от... от... от Герберта Спенсера! – Он смутился. – Нет, не от Герберта Спенсера.
– Старая оловянная жестянка! – воскликнул Суинбёрн. Я часто спрашиваю себя, что произошло с ним?
Бёртон указал туда, где пустой корень Суинбёрна закрывал вход в пещеру.
– Он там!
– Эй! Неужели? Быть может именно он помог тебе перебраться сюда?
Исследователь только пожал плечами. Он чувствовал, что что-то не так. Заводной философ был другом и союзником, и, тем не менее, непонятно почему, мысль о нем рождала чувство угрозы и недоверия.
– Да, – ответил он, и немедленно почувствовал, что сказал неправду.
– Тогда ты должен идти к нему, – сказал Суинбёрн. – И он вернет тебя в 1863. А что касается вопроса мистера Уэллса, эти альтернативные истории быстро расширяются и превращают время в какофонию. Представьте себе десять оркестров, играющих разные мелодии в одном театре, одновременно. Музыканты не смогут играть правильно. Некоторые, по ошибке, будут играть чужие мелодии. Все мелодии смешаются, начнется ад. Вот именно это и происходит сейчас. Если не изменить ситуацию, границы между версиями реальности будут нарушены. Самые разные технологии перемешаются между собой. Человеческие личности изменятся, кардинально. События будут все дальше уходить от оригинальных направлений.
– Но как я могу все исправить? – спросить Бёртон.
– У меня нет ответа! Я только поэт. Но ты найдешь способ.
Королевский агент поглядел на отверстие в корне Суинбёрна. Он не хотел входить в пещеру; он не хотел видеть грот или храм; и особенно он не хотел видеть Герберта Спенсера.
Он заметил усыпанный цветами холмик, похожий на могилу. В голове что-то щелкнуло, как будто здесь скрывалась очередная тайна, открытие которой принесет только глубокую печаль.
– Алджи прав, Берти, – сказал он, обращаясь к Уэллсу. – И это означает, что я должен проститься с тобой и войти в храм.
– Я пойду с тобой.
– Нет необходимости. Кроме того, это может быть очень опасно.
– Я видел начало всего этого. Теперь я хочу увидеть конец.
Бёртон какое-то время колебался, но потом кивнул.
– Алджи, – сказал он, поворачиваясь к ярко-красному цветку. – Мне очень жаль, что это случилось с тобой.
– Жаль? – ответил поэт. – Не сожалей! Это больше того, на что я мог надеяться! У меня живые чувства, Ричард. И что за чувства! Я никогда не чувствовал себя таким переполненным жизнью! Опьяненным ею! Только сейчас – наконец-то! – я чувствую невыразимую поэзию настоящего бытия! Это... это чудесно!
Бёртон поднял руку и погладил цветок.
– Я счастлив за тебя, мой друг.
Лепестки Суинбёрна сморщились и сжались, цветок скользнул вперед и оставил мокрый поцелуй на лбу исследователя.
– Иди, – сказал Суинбёрн, отпрянув.
Бёртон протянул руку к седлу и достал оттуда винтовку. Уэллс, увидев это, сделал то же самое. И они, вместе, вошли в отверстие к корне растения.
Королевский агент оглянулся. Огромный красный цветок плавал в свете солнца, его леспестки были открыты. Вокруг него танцевало трио бабочек. Бертон улыбнулся и пошел по полому корню.
Суинбёрн прошептал:
Сэр Ричард Фрэнсис Бёртон и Герберт Джордж Уэллс прошли через корень и спустились в грот. Выйдя из отверстия в конечности дерева, они пересекли комнату и, проползя по узкой трубе в стене, оказалась на скальной полке, нависавшей над обширной пещерой. Спустившись вниз, они встретились с батембузи, которые проводили их к Храму Глаза.
Военный корреспондент с недоверием оглядел на монолитное здание.
– Черт побери, – сказал он. – У этих карликов есть пирамиды! – Он нервно посмотрел на эскорт. – Смешно, конечно, но я всегда считал, что пещерные люди скорее рабочие, чем жрецы.
– Исторически священники жили под землей чаще, чем любые другие слои человечества, – прокомментировал Бёртон.
Уэллс презрительно хмыкнул.
– Сила веры против рационализма.
– Я всегда считал, что мы находимся на противоположных концах спектра, – ответил Бёртон. – А сейчас уже не уверен.
– Надеюсь, ты не собираешься воскресить Бога, Бёртон?
– Нет, скорее самого себя.
– А. Вера в себя. Когда стоишь неизвестно против кого, наверно можно надеяться только на одного человека.
– У меня нет другого.
– У тебя есть моя дружба.
Бёртон посмотрел на Уэллса, коснулся его плеча рукой, и сказал:
– Да. Есть.
Они устало прошли по главной улице комплекса, дошли до входа в храм, поднялись по ступенькам и прошли через двойные двери. Батембузи довели их до подножия лестницы и канули в темноте.
– Они люди? – спросил Уэллс.
– Понятия не имею, но, согласно легенде, наги сумели преодолеть пропасть между видами и произвести полулюдей-полунагов.
Они поднялись в зал, прошли между статуями и остановились перед украшенными золотом дверьми.
Бёртон взялся за ручку и сказал:
– Последнее из моих утраченных воспоминаний находится за этой дверью, Бёрти. Ты действительно хочешь предстать перед ним?
– Конечно!
Королевский агент открыл дверь, и они вошли в комнату.
Которую он мгновенно узнал. Все было так же, как и пятьдесят пять лет назад, за одним исключением.
– Глаз исчез! – Бёртон указал на пустой держатель на конце перевернутой пирамиды.
– Вот теперь я могу точно сказать, что ты вернулся в 1863, взял алмаз и увез его в Лондон, – ответил Уэллс.
– Где его добыли немцы после разрушения города, – добавил Бёртон. – Я вернусь назад, зная, что это произойдет, но почему я разрешил этому случиться?
– Сейчас узнаем. Смотри, это должен быть твой мистер Спенсер! – он указал на пол.
Рядом с алтарем лежал заводной человек. Его латунное тело было потрепано, поцарапано и обесцвечено, левая нога согнута, у нее не хватало ступни. На левой половине «лица» виднелась большая выемка. Говорящий аппарат, отсоединенный от головы, лежал на соседнем каменном блоке, среди различных инструментов.
Бёртон указал Уэллсу на обнаженный бэббидж.
– Видишь семь отверстий? В них находились камбоджийские камни. Они содержали сознание Спенсера и... и...
– И кого Ричард? – спросил Уэллс, увидев перекошенное болью лицо друга.
– К'к'тиимы! Берти, я ошибся – это не Спенсер! Это верховный жрец нагов – К'к'тиима. Он использовал силу алмазов и послал меня в будущее. Но алмазы исчезли – как же я теперь вернусь?
Уэллс указал на алтарь.
– Вот ответ, возможно.
Бёртон взглянул и узнал ключ, которым он заводил механического человека. Он подобрал его.
– Помоги мне перевернуть его на живот, – сказал он, вставая на корточки около латунного механизма.
Уэллс так и сделал, Бёртон вставил ключ в отверстие в спине и несколько раз повернул.
Потом оба встали и молча наблюдали за механическим человеком.
Внутри фигуры на полу что-то затикало. Покалеченная нога звякнула, зажужжала и дернулась; фигура перекатилась и села, потом встала прямо. Механизм посмотрел на Бёртона, отдал честь и указал алтарь.
По телу Бёртона прошла дрожь.
– Конечно. В татуировку на моем черепе внедрена пыль черного алмаза. Она, наверно, связана с Глазом, находящимся в 1863.
Он заколебался.
– Я разрываюсь на части, Берти. Мои инстинкты возражают, но есть ли у меня выбор?
– Все свидетельства говорят, что ты это сделал, и, значит, сделаешь. Хмм. Однако я спрашиваю себя: устранит ли Судьба парадокс? Быть может Судьба – функция человеческого организма?
Бёртон взобрался на алтарь и лег навзничь, положив снайперскую винтовку между телом и левой рукой.
– Если это так, то множественные истории, о которых говорил Суинбёрн, кидают нас из парадокса в парадокс.
– Тогда ты знаешь, что должен сделать, Ричард.
– И что?
– Запечатать собственную судьбу.
Уэллс стоял около алтаря, пока заводной человек застегивал наручники на запястьях и щиколотках Бёртона.
– В таком случае я... – начал было исследователь, но, странно охнув, остановился, когда к нему вернулся последний отсутствующий фрагмент памяти.
– О, нет! – прошипел он, посмотрел на Уэллс и крикнул, изо всех сил: – Берти, черт побери, беги отсюда! Беги!
– Что?
– Убирайся! Спасайся! – крикнул Бёртон истерическим голосом.
Внезапно заводной человек бросился на военного корреспондента, обеими руками схватил его голову и резко повернул. Кости треснули. Уэллс упал на пол.
– Нет! – взвыл Бёртон.
Яркая вспышка.
Ослепляющий свет задержался в единственном действующем глазе Спика.
От выстрела в ушах звенело.
Шум утих, стал слышен отчаянный человеческий вопль.
На него упало тело Уильяма Траунса, потом рухнуло на пол.
Спик быстро замигал.
Зрение вернулось.
Бёртон по-прежнему лежал на алтаре. И, откинув голосу назад, истерически кричал. И он шокирующе изменился. Еще несколько секунд назад его голова была чисто выбрита, татуирована и вся в пятнах крови; сейчас ее покрывали длинные снежно-белые волосы. Мрачное, дикое и сильное лицо стало слабым, морщинистым и диким – как если бы исследователь постарел от невыносимых страданий.
Одежда стала другой. Он сильно похудел. И обзавелся винтовкой.
К'к'тиима отступил назад и положил револьвер на блок с инструментами.
– В высшей степени удовлетворительно, – сказал он. – Жертва была принесена и наш неустрашимый путешественник вернулся. Мистер Спик, успокойте его, пожалуйста.
Спик судорожно вздохнул и подошел к алтарю. Взяв Бёртона за плечо, он легко встряхнул его.
– Дик, Дик! Все в порядке, старина. Перестань!
В глазах Бёртона полыхало дикое пламя. Губы раздвинулись, обнажив оскаленные зубы, изо рта вырвалось рычание, наконец ставшее словами:
– Берти! Беги! Беги!
– Дик, это я, Джон! Джон Спик!
– Беги! Беги! Беги!
Спик отвесил ему увесистую пощечину.
– Дик! Посмотри на меня! Это я, Джон!
Глаза Бёртона уставились на него, и, постепенно, в них просочился разум.
– Это ты, Джон? – прохрипел он. – Джон Спик?
– Да, я. Мы в храме нагов. Помнишь?
– Я помню смерть. Слишком много смертей.
Из глаз королевского агента потекли слезы, рыдания сотрясли тело.
– Я должен сойти с ума, Джон. Мне больше не выдержать. Алджи, он... он... и Уильям, и Берти! – Бёртон посмотрел как К'к'тииму и внезапно заорал. – Ты, чертова ящерица! Сними с меня наручники, убийца!
– Добро пожаловать обратно, мистер Бёртон, – сказал жрец. Хромая, он подошел к Бёртону, разомкнул наручники на левом запястье и лодыжке исследователя, потом обошел алтарь и освободил правые руку и ногу.
Бёртон сел, повернулся, спрыгнул на пол и резким хуком справа ударил в голову латунного человека. Рука полыхнула болью, но он с удовольствием увидел, что на «лице» появилась большая выемка, которую он заметил в 1918.
– Ублюдок! – прошипел он. – Я разорву тебя на куски!
– Не советую, мягкокожий. Не забывай, где находишься. Это 1863. Тебе нужно, чтобы я оставался здесь, в этой комнате, целый, на протяжении пятидесяти пяти лет, иначе как я верну тебя обратно из 1918-ого?
– Ты чертовски хорошо знаешь, что время действует не так! Я здесь, сейчас, и не исчезну, если разломаю твои проклятые колеса!
– Возможно. Но, даже если вам удастся победить меня – а я уверен, что нет – неужели вы действительно хотите создать еще одну альтернативную историю, в которой не сумеете вернуться из будущего и останетесь в Африке в 1918-ом?
Бёртон заколебался. Спик, сбитый с толку, глядел на него во все глаза.
– Что... что с тобой произошло, Дик? Ты не уходил отсюда, но твоя внешность, она... она...
Бёртон посмотрел на тело Уильяма Траунса. Его лицо исказилось от ярости, но потом на нем появилась глубокая печаль.
– Я провел пять лет в будущем, Джон, – сказал он, – и я должен помешать этому будущему произойти. – Он повернулся к К'к'тииме. – Как?
Верховный жрец подошел к алтарю, протянул руку вверх и начал вынимать Глаз из держателя.
– Это и есть настоящий вопрос, не правда ли? Как вы узнаете, правильно вы действуете с точки зрения будущего, в котором только что побывали?
Черный алмаз освободился. К'к'тиима отошел назад и поднял его вверх.
– Вы свободны, сэр Ричард. Наги – наконец-то! – покидают это мир. Мы уходим, но помните – вы должны спеть последний куплет своей песни!
Внезапно стены перестали светиться, весь синий свет сосредоточился вокруг алмаза, раздался негромкий треск, постепенно становившийся все громче и громче. На поверхности каменных плит зазмеились разряды энергии; ярко вспыхивая, они прыгали в руку К'к'тиима. Глаз зажужжал, звук стал глубже – у Бёртона и Спика заложило уши – а потом ушел за пределы слышимости. По поверхности Глаза побежали крошечные трещины, и, со слабым тинк! из них стали появляться маленькие фигуры. К изумлению Спика, у крошечных созданий обнаружились крылья бабочек и стрекоз – фейри! – но Бёртон знал, что это только иллюзии: человеческое сознание не в состоянии воспроизвести их настоящий облик и заменяет на знакомый мифологической образ. Для него они были искрами сознания рептилий, он скорее чувствовал их, а не видел. Он уже видел этот танец – когда раскололся южноамериканский Глаз.
Разряды энергии яростно запрыгали, сталкиваясь и посылая синие молнии в стены, пол и потолок.
– Что происходит, Дик? – с ужасом крикнул Спик.
– Он раскалывает камень! – проорал королевский агент.
Мгновением позже огромный черный алмаз с грохотом треснул и выпал из руки латунного человека; на пол упали семь совершенно одинаковых кусков.
Наступила полная тишина.
Разряды энергии исчезли.
В воздухе повис запах озона.
К'к'тиима нагнулся и подобрал камни.
– Эквивалентность! Хотя один, два или, может быть, даже все три камня остались целыми в других версиях истории, в этой они все разделились, и теперь во всех реальностях ушли за пределы или умерли. – Он направил свое бесформенное лицо на Бёртона. – Наша благодарность, сэр Ричард. Наги благодарны вам за роль, которую вы сыграли в нашем освобождении.
– Почему бы тебе не исчезнуть отсюда, немедленно? – проворчал королевский агент. Внезапно он покачнулся, попытался схватиться за Спика, не сумел, осел на пол и остался сидеть; его глаза остались открытыми, но остекленевшими. Спик присел рядом с ним на корточки и пощупал ему лоб.
– Жар, – пробормотал он. – И сильное истощение.
– Не знаю, что делать, – пробормотал Бёртон. – Как я должен запечатать свою судьбу, Берти?
– Кто такой этот Берти, о котором он все время говорит? – спросил Спик у К'к'тиимы.
– Не знаю, мистер Спик. Давайте поднимем его. – Латунный человек нагнулся, и взял металлической рукой одну из рук Бёртона. Спик понял намек и поддержал исследователя с другой стороны. Вместе они поставили его на ноги и усадили на алтарь.
– Джентльмены, вам лучше уйти отсюда, – сказал К'к'тиима. – Наша работа закончена, по меньшей мере, на следующие пятьдесят пять лет.
Он открыл карман Бёртона и сунул туда семь осколков африканского Глаза.
– Открутите мой голосовой аппарат, чтобы обнажить бэббидж. Выньте семь камбоджийских камней и увезите с собой в Лондон. Да, и оставьте на алтаре мой заводной ключ, пожалуйста. Этому бэббиджу осталось выполнить только одно действие, в 1918; я думаю, вы его видели.
– Убирайся ко всем чертям, в ад! – прошептал Бёртон.
– Напротив, я выбрал выход за границы. До свидани я, сэр Ричард Фрэнсис Бёртон.
И К'к'тиима замолчал.
Несколько мгновений королевский агент сидел молча, а Спик беспокойно наблюдал за ним; наконец исследователь встал и отсоединил голосовое устройство; вынув семь черных камней из обнажившегося бэббиджа, он положил их себе в карман.
Латунный человек подошел к другой стороне алтаря, отдал честь и замер.
Бёртон подобрал винтовку и сказал Спику:
– Помоги мне вынести Уильяма наружу. Я хочу похоронить его на открытом месте.
Уже ночью, при свете звезд, усталые до мозга костей, они выбрались на окруженную утесами арену, с трудом проволочив тело Траунса по узким подземным проходам. Бёртону тарелкообразный амфитеатр показался странно пустым. Он огляделся, вспоминая, где видел растущие на маленьком могильном холме цветы, и, с помощью Спика, положил Транса туда, завалив камнями.
Из мрака вышли воины-чвези. Не произнеся ни слова, они проводили двух людей на ту сторону горы, зачастую ведя и за руки в полной темноте.
Добравшись до места, где был убит Сиди Бомбей, Бёртон обнаружил, что труп его друга еще никто не потревожил. Они задержались и насыпали второй могильный холмик.
Королевский агент, спавший на ходу, потерял всякое представление о месте, времени и своих действиях, пока, внезапно, они не вырвались из Лунных Гор и не обнаружили ваниамбо, сидевших вокруг потрескивающего костра. Воины в суеверном ужасе уставились на чвези и отступили назад. Тогда горцы заговорили. Были сказаны слова уверения. Прозвучала клятва. Было потребовано подчинение и, наконец, достигнуто соглашение. Обе группы смешались, и объединенный отряд из тридцати человек направился на восток, к озеру Укереве.
Уже утром они добрались до первой деревни. Жители, боясь чвези, немедленно предложили еду и кров. Бёртон, не понимая, что делает, залез в ближайшую хижину и заснул.
Проснувшись, он обнаружил себя в носилках, рядом шел Спик. Лейтенант посмотрел на него и сказал:
– Ты горел в лихорадке три дня. Как ты себя чувствуешь?
– Слабость. Жажда. Голод. Где моя винтовка?
– Ее несет один из африканцев.
– Принеси сюда. И больше не забирай от меня.
Еще один день. Еще одна деревня. Они остановились, наелись и напились.
Поздно вечером королевский агент сидел в бандани и смотрел, как солнце втекает в горизонт.
– Где мы, Джон?
– Я не уверен, но, надеюсь, где-то в одном переходе от берега озера. Не знаю, что делать. Без этой чертовой штуки, которая помогала мне... – он коснулся бэббиджа, вставленного в левую часть его черепа, – принимать решения почти невозможно, поэтому сейчас я иду туда, куда мы собирались попасть, завладев алмазом, то есть до самой северной точки озера, а потом строго на север. Я думаю, что чвези понимают мои намерения, хотя я общаюсь с ними только на языке жестов.
Бёртон проверил карманы. Все четырнадцать камней были с ним.
– Похоже, этот план не хуже любого другого, – сказал он. – Пока чвези остаются с нами, жители будут предоставлять нам все необходимое и не требовать хонго.
Спик кивнул и поглядел на королевского агента. В голосе Бёртона была тревожащая безжизненность, как будто его большая часть выключилась.
