Текст книги "Экспедиция в Лунные Горы"

Автор книги: Марк Ходдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

Подчинясь указаниям Бёртона, Траунс повел сенокосца к холму на западной части поляны. Они прошли по песчаной земле, густо усеянной колючими кустами, перебрались через несколько скругленных холмов и спустились на зеленую равнину, усеянную рощами высоких деревьев. Солнце карабкалась на небо за их спиной. Утренний пар уже испарился, воздух начал нагреваться.

Немного позже к ним присоединилась Покс.

Они вышли на болото, и сенокосец пересек его вброд, спугнув гиппопотама.

– Спик бы сошел с ума, – заметил Бёртон.

– Что ты хочешь сказать?

– Он охотник до мозга костей. Он стреляет во все, что движется и наслаждается убийством. Когда мы были здесь в 57-ом, он убил больше бегемотов, чем я могу сосчитать.

Гигантский механический арахнид стонал и раскачивался, пробиваясь через вонючую грязь, но, в конце концов, вышел на более твердую почву и пошел намного быстрее.

Появилось несколько хижин-ульев, жители которых, увидев приближающегося гигантского паука, дали деру.

Бёртон и Траунс пересекли обработанную землю, прошли через мгновенно опустевшую деревню Куингани и оказались на широкой равнине, по которой были разбросаны маленькие леса и одиноко стоящие баобабы, с бутылочными стволами и широко раскинувшимися ветками. Только здесь Траунс впервые увидел настоящую африканскую перспективу и поразился видимой непорочности земли. Далеко справа от них бежали жирафы; два стада антилоп грациозно прыгали слева; орлы почти неподвижно висели высоко в воздухе; на горизонте длинная низкая цепь гор вытянулась от севера к югу. Когда-то, возможно, этот Эдем ласкали самые свежие ветра, но сейчас тяжелый застывший воздух не шевелился, и в нем носились только агрессивные насекомые. Ладони, предплечья и шея Траунса были покрыты шишками от их укусов.

Через два часа пути Бёртон крикнул:

– Смотри, я вижу их!

Действительно, впереди показалась деревня, вокруг которой собралось множество людей. Судя по грузам, лежащим на земле, это был экспедиция.

– Бомани – маленькое собрание хижин, – сказал исследователь Траунсу.

Сенокосец подошел ближе, и эти туземцы отреагировали точно так же и предыдущие – бросились врассыпную.

– Наконец-то! – крикнул Манеш Кришнамёрти, когда сенокосец остановился и, выбросив столб пара, с громким шипением опустился вниз. – В обмен на безопасный проход по своей территории они хотели весь наш табак. Как хорошо, что ты избавился от них!

– Вы шли очень быстро, – заметил Бёртон, спрыгивая на землю.

– Саид заставил нас собрать лагерь и выйти еще до рассвета. Этот человек – демон эффективности.

Бёртон повернулся к арабу.

– Приветствую тебя, Саид бин Салим эль Ламки эль Хинави, и да будет на тебе благословение всемогущего аллаха. Ты замечательно выполнил свой долг.

– И тебе мир, капитан Бёртон. Милостью аллаха наши первые шаги благословила удача. Пусть и впредь он не оставляет нас. Ты догнал нас раньше, чем предвидел.

– Наша миссия заняла меньше времени, чем я ожидал. Дочери аль-Манат были жестоки и почти никто из пруссаков нас даже не заметил. Мы смогли быстро забрать наши припасы. Экспедиция готова двигаться дальше?

– Да.

– Очень хорошо. Пускай носильщики берут грузы.

Рас кафилах поклонился и поторопился прочь – готовить сафари для следующего этапа пути.

Бёртон повернулся к мисс Мейсон.

– Поменяйтесь местами с Уильямом, Изабелла. Будем по очереди вести сенокосца. По меньшей мере, это легче, чем мула.

Юная женщина улыбнулась и отрицательно покачала головой.

– Откровенно признаться, капитан, я бы лучше осталась с животным из плоти и крови. Они мне нравятся больше механических.

– То есть вам вполне удобно?

– Конечно. Я чувствую себя полностью свободной!

В конце концов, место Траунса занял Честон, потому что сестра Рагхавендра также отказалась слезать с мула, предпочитая ехать рядом с носилками Суинбёрна. Поэт проснулся, но был еще слаб.

– Клянусь шляпой, Ричард! – слабо сказал он. – Неужели это действительно был Кристофер Ригби? Что за чертовщина произошла с ним?

– Граф Цеппелин. Как мне кажется, в его когтях есть какой-то яд. Питеру Пимлико он впрыснул совсем немного, хотя, быть может, с того времени его когти стали еще больше. Ригби, напротив, получил полную дозу.

– И превратился в колючий куст?

– Да. Мы чуть было не влипли, Алджи. Эти евгеники превратились в настоящих монстров!

– Не только они, – сказал Суинбёрн, взглянув на сенокосца. – Если ты спросишь меня, все ученые закусили удила. Теперь я уверен, что мои друзья-либертины были правы. Прежде, чем вмешиваться в мир природы, нам надо обращать больше внимания на развитие человеческого духа.

В это мгновение прихромал Герберт Спенсер.

– Мистер Саид говорит, что мы готовы для выхода.

– Герберт, скажи ему, пожалуйста, чтобы начинал движение.

– Заметано. Прости меня, босс, не будешь ли ты так добр подкрутить меня? Пружина слегка ослабла.

– Конечно. Неси ключ.

Заводной человек зашаркал прочь.

– Как ты себя чувствуешь, Алджи? – спросил Бёртон друга.

– Все в ажуре, Ричард, – ответил Суинбёрн. – Как ты думаешь, не является ли глоток джина лучшим средством от малярии?

– Ха! Ну, тебе действительно стало лучше. И нет, не является.

Вернулся Спенсер и встал спиной к Бёртону, который, убедившись, что носильщики не видят его, нащупал под многими одеждами философа дыру в спине. Он взял большой металлической ключ и вставил в спину латунного человека, потом поворачивал его до тех пор, пока заводной философ не почувствовал себя полностью заведенным.

Спенсер поблагодарил его и пошел помогать сафари пуститься в дорогу.

Через полчаса толпа людей и животных выстроилась в длинную линию, чем-то похожая на гигантскую змею, и медленно поползла запад.

И что это была за колонна! Во главе на мулах ехали Бёртон и Траунс, исследователь записывал все происходящее в журнал, оценивая географию и геологию, как и приказал Пальмерстон, в то время как человек из Скотланд-Ярда не отводил бинокля от дороги перед ними. В нескольких ярдах слева от них Честон вел сенокосца; за ними ехали на своих животных Изабелла Мейсон и сестра Рагхавендра, подняв над головой изящные зонтики от солнца. Носилки Суинбёрна несли четверо васавахили; за ними следовали все остальные носильщики и вьючные мулы, все тяжело нагруженные. Большинство людей несли на плечах – или на голове – один тяжелый тюк; другие, объединившись парами, несли шесты с привязанными к ним тяжелыми ящиками. Каждый человек к тому же нес на спине свои пожитки – глиняный кувшин для приготовления еды, сосуд из высушенной тыквы, наполненный водой, тюфяк для сна, трехногую табуретку и другие необходимые вещи.

Васавахили шли полуголыми, с грубой набедренной повязкой вокруг бедер; когда начинался дождь или садилось солнце, они надевали накидку из козьей шкуры. Некоторые обматывали вокруг головы повязку, сплетенную из гривы зебры; другие предпочитали высушенные бычьи хвосты, поднимавшиеся над их лбами как рог носорога; однако большинство украшало свои черепа связками из перьев страусов, журавлей и соек. Запястья и голени африканцев окружали массивные браслеты из слоновой кости, латыни или меди, на шее висели ожерелья и кольца. По меньшей мере, половина носила под коленями маленькие колокольчики, беспрестанное позвякивание которых смешивалось с более громким звоном колокольчиков, привязанным к ошейникам волов. Все это, вместе с непрерывными песнями, смехом, криками, спорами и боем барабанов, превращало процессию в шумное и довольно приятное зрелище.

В конце длинной линии ехали на мулах Кришнамёрти и Спенсер, приглядывая за носильщиками, вечно склонными к дезертирству. Но самыми занятыми членами каравана были Саид бин Салим и его восемь громил-аскари. С неисчерпаемой энергией они сновали взад и вперед колонны, следя за порядком и подгоняя людей громкими «Хопа! Хопа! Вперед! Вперед!»

Вскоре экспедиция оказалась перед одним из многочисленных африканских испытаний: темный густой лес с очень кусачими муравьями. Низкие ветки так и норовили сбросить груз, который носильщики несли на головах. Честон с трудом заставил сенокосца пробиться через непокорную листву.

Наконец они вышли из леса и по длинному пологому склону спустились в болотистую неровную долину. Мулы здесь проваливались по колено, спотыкались, ревели и двигались только тогда, когда их стегали бакуром – африканской плеткой-девятихвосткой. Наконец, потеряв много времени, когда жестокое солнце уже било изо всех сил, они вышли на более твердую почву, оказавшись на великолепной зеленой равнине. Отсюда уже была видна деревня Мквайю. И опять, один вид гигантского паука заставил жителей разбежаться.

– Вот преимущество, которое я не предвидел, – сказал Бёртон Уильяму Траунсу. – Они так боятся сенокосца, что даже забывают про хонго. Эх, если бы у нас были все наши машины! Без крабов, которые могут проложить дорогу через джунгли, мы скоро достигнем точки, где для сенокосца не будет дороги и нам придется бросить его.

Мквайю мало чем отличалась от кучки хижин, скопившихся вокруг дома собраний, но она была последней деревней, находившейся под юрисдикцией Багамойо. Дальше начинался район Узамаро.

Солнце стояло в зените, и усыпляющая жара высасывала из них энергию. Тем не менее, были решено перед отдыхом достичь Нзасы, и они потащились дальше, истекая потом, с остекленевшими глазами.

Сенокосца пришлось бросить намного раньше, чем опасался Бёртон. Меньше чем через два часа после Мквайю они оказались перед джунглями, слишком густыми для механического паука. Честон проехал вдоль края барьера на милю на юг, потом на милю на север – та же картина. Вернувшись, он крикнул из кабины:

– Простирается настолько, насколько может видеть глаз. Нет пути. Объезжать?

– Нет, – крикнул Бёртон. – Я не хочу разделяться и терять тебя! Мы и так знали, что это произойдет. Полагаю, самое время. По меньшей мере, носильщики смогут бросить запасы угля.

Честон выключил мотор и спустился по ноге вниз.

– Надо уничтожить, – сказал он. – Пруссаки. Не хочу, чтобы им досталось.

Бёртон какое-то мгновение подумал, потом кивнул.

– Ты прав.

Пока сафари начало при помощи мачете пробивать дорогу через плотный подлесок, королевский агент и детектив привязали веревку к одной из ног сенокосца и тянули до тех пор, пока машина не опрокинулась. Честон вынул револьвер Адамса и выпустил всю обойму в водяной бак машины. Потом они подобрали камни и до тех пор били ими по одному из суставов ноги сенокосца, пока не сломали его.

– Готово, – сказал Бёртон. – Теперь поторопимся в Нзасу. Чем быстрее мы там будем, тем лучше. Мы все устали и проголодались.

Пробившись через джунгли, они вышли на берег узкой реки. Над водой носились москиты, на берегах грелись крокодилы. Пересечь реку оказалось нелегкой и опасной задачей, и к тому времени, когда экспедиция оказалась на другой стороне, все были покрыты грязью, пиявками, царапинами и укусами насекомых.

Они опять вышли на обрабатываемые земли и устало потащились мимо разбросанных повсюду жилых домов, скрытых высокой травой и купами деревьев.

Они видели и краали – большие круглые хижины или длинные загоны для скота, сделанные из скрепленных травой прутьев. Каждый крааль окружала широкая колючая изгородь. Построенные работорговцами, они молча говорили, что жители района враждебны и не любят чужих в своих деревнях.

Дорога расширилась, идти стало легче. Они медленно поднялись на холм, потом спустились в долину реки Кингани – иначе называемую Вади эль Маут и Дар эль Джуа, Долина Смерти и Дом Голода – и шли по ней, пока не увидели Нзасу, которая, как знал Бёртон, была одним из немногих дружественных поселений района.

Он и Саид выехали вперед. Тут они встретились с тремя п'хази – старостами – каждый в вышитом хлопковом полотне, обернутом вокруг бедер и закинутом на плечо, и каждый с раскрытым зонтиком от солнца в руке. Африканцев звали Кизия, Куффаквема и Комбе ла Симбо. Последний приветствовал посетителей на языке суахили:

– Я старик с седой бородой, но за всю свою жизнь я не видел такой катастрофы – опять на земле нашего народа появились музунго мбайа!

Музунго мбайа переводится как «злые белые люди».

– Я понимаю твое неудовольствие, – ответил Бёртон. – Не помнишь ли ты меня, о Комбе?

Старик нахмурился и спросил:

– Я тебя знаю? – Прищурившись, он посмотрел на Бёртона, и его брови поползли вверх. – Неужели это ты, Мурунгвана Сана?

Бёртон кивнул и прошептал:

– Я рад, что ты запомнил меня таким. – Мурунгвана Сана означает «настоящий свободный человек», и является эквивалентом «джентльмена».

Комбе внезапно широко улыбнулся, продемонстрировав белые, остро подпиленные зубы; на его черном как смоль лице появились тысячи морщинок.

– А! – крикнул он. – А! А! А! Я понял. Ты охотишься на шетани!

– Дьявола?

– Да. Музунго мбайа с длинной мягкой бородой и ружьем, которое никогда не перестает стрелять.

– Ты говоришь о моем бывшем товарище, Джоне Спике? Ты видел его совсем недавно, да?

– Нет, но один человек из деревни Нгоме, далеко к северу отсюда, пришел к нам много... – он растянул слово, чтобы показать, как давно это было: мнооооого – дней назад и рассказал о плохом человеке, пришедшим в его деревню вместе с плохими людьми. Они намериваются сделать плохие вещи. Их вел музунго мбайа; когда он описал его мне, я вспомнил того, кого ты называл Спик, хотя у этого голова наполовину состоит из металла.

– То есть его экспедиция пошла на восток севернее? – спросил Бёртон.

– Да, убивая и крадя везде, куда бы они ни пришли. Ты собираешься сделать то же самое?

– Абсолютно нет. Мои люди хотят только отдых на одну ночь, и за это мы заплатим медной проволокой, хлопковыми тканями и стеклянными бусинками.

– И табаком?

– И табаком.

– И питьем, от которого так приятно горит в горле?

– И питьем, от которого так приятно горит в горле.

– Я должен посоветоваться с братьями.

Три п'хази отошли в сторону и стали неслышно переговариваться.

Саид презрительно хмыкнул и тихо сказал:

– Они вернутся и потребуют большое хонго за проход через свои земли.

– Конечно, – ответил Бёртон. – А чем еще им торговать?

И, действительно, Комбе вернулся с огромным списком. Бёртон и Саид, опытные в такого рода сделках, торговались до тех пор, пока не достигли соглашения. Деревня должна была получить две трети того, что запросила – и это было намного больше того, что ожидали старейшины.

Комбе, удовлетворенный, разрешил экспедиции разбить лагерь рядом с Нзасой и объявил, что в честь прибытия Мурунгвана Сана будет устроен праздник.

После первого полного дня путешествия по Африке все устали до невозможности.

– Я в растерянности, капитан Бёртон, – сказала Изабелла Мейсон. – Мое тело говорит мне, что мы проехали много миль, а голова – что мы почти не сдвинулись с места.

– Это природа нашей задачи, – ответил исследователь. – Сегодня был хороший день. В плохой даже один единственный шаг можно считать достижением.

Полдень перешел в вечер. Поставили палатки, животных загнали в загоны, выставили стражу около припасов.

Начался дождь.

Ни предупреждающих капель, ни предварительного мелкого дождика. Минуту назад небо было чистое, в следующую – темно фиолетовым и полил мсика, сплошное полотно воды. Он лавиной обрушился на палатки. Бёртон, Саид, Траунс, Честон, Кришнамёрти, Спенсер сестра Рагхавендра и мисс Мейсон, собравшиеся в самом большом роути, должны были буквально кричать как из-за шума потопа, барабанившего по полотну, так и из-за грома, грохотавшего без остановки.

– Извините мне мой язык, дамы, – крикнул Траунс, – но это черт знает что!

– Неужели платка выдержит? – спросил Кришнамёрти. – На нас льется целый океан!

Честон оттянул входной клапан и выглянул наружу.

– Не вижу ни зги! – крикнул он. – Твердая вода.

– Дождь продлится ровно два часа, – объявил Бёртон, – и, если Садхви и Изабелла ничего не имеют против, я предлагаю бренди и сигары.

– Не возражаю, – сказала Изабелла.

– Я тоже, – добавила Садхви. – На самом деле я сама опрокину стаканчик.

Через множество одежд и шарфов Герберта Спенсера послушался слабый разочарованный вздох.

Покс, сидевшая, как обычно, на голове заводного философа, издала громкую музыкальную трель, а потом прощебетала:

– Болтуны!

– Ура! – радостно воскликнул Кришнамёрти. – Что-то новенькое!

– Бессмысленные оскорбления самые смешные, – согласилась Изабелла.

– Клянусь Юпитером! – выпалил Траунс. – Эй, Ричард, это напомнило мне те ужасные растения, которые мы видели в Мзизиме...

– Почему? – спросил Бёртон.

– Я спросил себя, поскольку у всех созданий евгеников, таких как Покс, всегда есть...

– Свинодруг! – пропела Покс.

– ... плохие побочные эффекты, независимо от того, какие таланты ученые вложили в них...

– И?

– И какой же недостаток есть у этих бегающих растений, как ты думаешь?

– Хороший вопрос, Уильям, но у меня нет ответа!

Бёртон налил бренди всем, включая женщин, мужчины закурили сигары и трубки, нервно поглядывая на крышу палатки, которая непрерывно дрожала под натиском дождя.

Сестра Рагхавендра раздала всем по маленькому пузырьку со светлой жидкостью и потребовала, чтобы ее добавили к бренди.

– Это специальный рецепт, который мы используем в Сестринстве Благородства и Великодушия, – сказала она. – Он очень хорошо успокаивает лихорадку. Не беспокойтесь, жидкость совершенно безвкусная.

– Из чего она сделана? – спросил Честон.

– Смесь хинина и разных трав, – ответила она. – Я не могу полностью защитить вас от малярии, но, по меньшей мере, приступы будут короче и не такие сильные.

Внезапно входной клапан роути отлетел в сторону, и внутрь впрыгнул мокрый черт.

– Хамы! – крикнул он. – Невежи! Враги! Чертовы предатели! Пить без меня! Без меня! Ааааа!

Черт прыгнул к столу и, дико вращая глазами, схватил бутылку бренди и сделал огромный глоток. Грохнув бутылкой о стол, он вытер рот рукавом, удовлетворенно вздохнул, рыгнул и упал как подкошенный, приземлившись на спину.

– Великие небеса! Неужели это Алджернон? – протрубил Герберт Спенсер.

Сестра Рагхавендра наклонилась над мокрой и грязной фигурой и положила руку ей на голову.

– Он и есть, – сказала она. – И, несмотря на такой вид, у него нет температуры.

Бёртон подошел к ней, поднял своего помощника и перенес на другую сторону палатки, на койку.

– На самом деле Алджи привык действовать в таком состоянии, которое многие посчитали бы лихорадкой, – сказал он. – В данном случае он просто переоценил свои силы.

– Да, – согласилась няня. – Любому человеку потребовалась бы минимум неделя, чтобы придти в себя после такой большой потери крови.

– А Алджи потребуется не более двух дней, ибо он, безусловно, не любой человек.

Они, как могли, высушили своего друга, устроили его как можно более удобно и оставили спать.

Наконец дождь прекратился, так же быстро, как начался, и еще одна тихая африканская ночь опустилась на них. Все сидели молча, наслаждаясь обществом друг друга, слишком усталые, чтобы говорить.

Вдали завыла гиена.

Из деревни донесся короткий крик.

Ударил один барабан.

Потом другой.

И тут громкая ритмичная мелодия наполнила воздух – ударило много барабанов. Голос мальчика окликнул их снаружи. Бёртон вышел из палатки и ребенок, лет десяти, улыбнулся ему.

– О Мурунгвана Сана, – сказал он, – огонь зажжен, мясо готовится, женщины полны беспокойства и хотят танцевать. Мужчины желают услышать новости из страны Музунгу – страны белых людей. Не хочешь ли ты присоединиться к нам?

Бёртон кивнул.

– Мы немедленно идем.

Так что первый день экспедиции закончился пиром и танцами, в которых участвовали все, кроме философа Герберта Спенсера и поэта Алджернона Суинбёрна.

Латунный человек, оставшийся в платке, поставил стул рядом с койкой, сел на него и, опершись на свою палку, наклонился вперед. Скрытое куфьей, его металлическое лицо не отрываясь глядело на помощника Бёртона.

А Суинберну снилась война.

СЕДЬМАЯ ГЛАВА
БИТВА ПРИ ДУТ'УМИ

Грабеж, убийства и опустошение они ошибочно именуют империей. Они творят дикость и называют ее мир.

Тацит

Теплый дождь барабанил по жестяной каске Бёртона и затекал под шинель. Взрыв на мгновение оглушил его, бросил на четвереньки, осыпал комьями грязи и кусками окровавленных тел. Черная жижа на дне траншеи немедленно всосала его ноги и руки, как если бы сама земля жадно хотела проглотить очередной труп. Рядом на поверхности плавала чья-то голова. Половина ее лица отсутствовала. Потрясенный, он опять вскочил на ноги и немедленно согнулся, когда еще одна горошина разорвалась в нескольких ярдах от него. Мужчины и женщины кричали в агонии, звали своих матерей, ругались и богохульствовали, опять и опять.

Семя ударило в лицо солдата. Хлынула кровь, каска закружилась. Кости мужчины внезапно исчезли, и он резко упал на землю, скользнув в грязь.

Бёртон шатаясь пошел вперед, глядя на солдат, выстроившихся в правой стороне траншеи и стрелявших из винтовок через ее край. Наконец он увидел человека, которого искал – большого аскари с повязкой на правом глазу. Он вскарабкался к нему и прокричал в самое ухо:

– Ты рядовой Усама?

– Что?

– Я ищу рядового Усаму. Мне сказали, что он знает Уэллса.

– Я Усама. Что за рельс?

– Герберт Уэллс. Корреспондент. Его видели с тобой.

Ответ солдата пропал – над головами, яростно жужжа и стреляя из винтовок, пролетел взвод шмелей.

– Что ты сказал? – проорал Бёртон.

– Я сказал, что если он не здесь, значит на посту подслушивания. Иди прямо по траншее, пока не увидишь поворот направо. Он там.

Оба согнулись, когда семена просвистели мимо и воткнулись в противоположную стену траншеи. Подмытая дождем грязь рухнула внутрь.

Бёртон прыгнул в воду и пошел по траншее, пробираясь мимо убитых и искалеченных и шепча суфийские мантры, чтобы не сойти с ума.

Женщина-аскари, прислонившаяся к груде размокших мешков с песком, схватила его за рукав и сказала умоляющим голосом:

– Я потеряла ступню. Я потеряла ступню. Я потеряла ступню.

Бёртон посмотрел вниз и увидел, что левая нога женщины под коленом превратилась в спутанное месиво. Ступни не было.

– Я потеряла ступню. Я потеряла ступню.

Он безнадежно кивнул и выдернул руку.

Еще один взрыв. Еще больше ужасных криков.

Проход на пост подслушивания, смутно видимый через непрекращающийся ливень, находился всего в нескольких шагах от него. Он побрел туда, в ноздри бил сильный запах пороха, гниющей плоти и переполненных отхожих мест.

Заглушая стаккато выстрелов и разрывы снарядов, выли сирены:

– Улла! Улла! Улла!

Бёртон вошел в узкий проход и протолкнулся через воду в самый конец, расширявшийся в маленький квадратный окоп. Его стороны были укреплены деревянными кольями, верхние края защищены мешками с песком. На столе, справа, под полотняным навесом, лежало механическое устройство. Рядом со столом лежал наполовину ушедший в землю труп, его остекленевшие глаза глядели в небо. На ящике перед столом стоял невысокий полный человек, и через перископ глядел на север. На его плече висел горн, на голове – жестяная каска, сильно вдавленная с одной стороны.

– Берти?

Человек повернулся. Левая часть лица была сильно изуродована шрамом от ожога. Он был небрит и запачкан грязью.

– Лейтенант Уэллс, если вы не возражаете, – рявкнул он. – А вы кто такой, черт побери?

– Это я, Бёртон.

Уэллс прищурился, внезапно радостно вскликнул, спрыгнул с ящика, налетел на Бёртона и схватил его за руку.

– Точно! Точно! – закричал он, еще более высоким голосом, чем обычно. – Ей-богу, Бёртон! Два года! Два года я думал, что придумал тебя! Но вы посмотрите на него! Живой! Во плоти! Самый настоящий аргонавт во времени! – Внезапно он отступил назад. – Что с тобой произошло? Ты выглядишь как скелет!

– Война, Бёрти, вот что мной произошло, да и с тобой тоже, как я вижу.

В следующее мгновение оба пригнулись, когда что-то свистнуло над головой и взорвалось в траншее за ними.

– Самая отвратительная из всех бывших, – крикнул Уэллс. – Война на истощение. Стратегия гуннов провалилась, но они не забыли, как бить нас. Бери перископ и присоединяйся ко мне. Ха! Как в первый раз, когда мы встретились! Что произошло с тобой после Битвы Пчел?

– Что?

– Танга, парень!

Бёртон взял одно из устройств со стола и, вскарабкавшись на ящик, встал рядом с Уэллсом.

– Я наткнулся на группу партизан, – начал рассказывать Бёртон. – Мы около восемнадцати месяцев делали налеты на посты гуннов вокруг Килиманджаро, потом я заболел горячкой и воспалением ноги, и семь недель провалялся в полевом госпитале. Пока я там лежал, А-Споры убили всех партизан. Во время последней недели в госпитале я услышал... – на поле боя прогремели три подряд взрыва, оба пригнулись, – от другого больного, что ты в Дут'уми, будешь участвовать в атаке на таньганьикскую железную дорогу, вот я и присоединился к тем, кто ехал сюда.

– До чего я рад опять увидеть тебя! – воскликнул Уэллс. – Клянусь небесами, твое необъяснимое присутствие – единственная магическая искра в этом бесконечном конфликте. Твоя память вернулась? Теперь ты знаешь, почему попал сюда?

Бёртон взглянул в перископ. Через весь ландшафт протянулся барьер из колючей проволоки. За ним находились немецкие траншеи, еще дальше местность поднималась к кряжу, заросшему зелеными деревьями. Железная дорога, по-видимому, находилась по ту сторону низкого кряжа.

– Кое-что я вспомнил – главным образом то, что должен что-то сделать. И хотел бы я знать, что именно!

Слева от них застрочил пулемет. Быстро прозвучали еще четыре взрыва, их осыпали куски грязи. Кто-то вскрикнул, закашлялся и умер.

– Прости мною приземленность, – сказал Уэллс, – но нет ли у тебя печенья или чего-нибудь в этом духе. Я не ел со вчерашнего дня!

– Ничего, – рассеянно ответил Бёртон. – Бёрти, этот лес...

– Что? Говори!

– Деревья на кряже. Что-то с ними не так.

– Я заметил. Зеленый лес – а ведь еще два дня назад его не было и в помине.

– Что? Ты хочешь сказать, что эти деревья выросли за сорок восемь часов?

– Да. Евгенические штучки, естественно.

– Это не африканские деревья. Acer pseudoplatanus. Белый клен. Они растут только в Европе.

– Для человека с поврежденной памятью ты слишком хорошо знаешь латынь. Вниз!

Они согнулись и бросились к грязной стене, когда горошина ударилась о грязь неподалеку и взорвалась.

Уэллс что-то сказал. Бёртон тряхнул головой. Он ничего не слышал. Уши наполнил звон колокольчиков. Военный корреспондент наклонился к нему и крикнул:

– Гунны недавно решили задачу увеличения снарядов из желтого гороха. И их шрапнель отравлена. Если в тебя попадет, немедленно выковыривай кусочки из раны.

Необыкновенно длинная и тонкая нога перешагнула через пост подслушивания – над ними прошел сенокосец.

Бёртон снизу посмотрел на его маленькое овальное тело и увидел широкоствольное оружие, раскачивающееся взад и вперед. Он выпрямился, смахнул дождь с глаз и поднял перископ. Длинная линия механических пауков пересекла траншеи подошла к барьеру из колючей проволоки. Их было, по меньшей мере, двадцать, из их оружия полились длинные потоки пламени.

Внезапно ливень прекратился, и без его дробного шелеста грохот паровых моторов и рев огнеметов звучал странно одиноко.

Над полем боя задул сильный теплый ветер.

Бёртон вздрогнул, почувствовал неладное.

Уэллс очевидно ощутил то же самое.

– Что теперь? – пробормотал он.

Снаряд, выпушенный из немецкой траншеи, ударил в одного из сенокосцев и тот, крикнув «Улла», повалился на землю. Его водитель выскочил из седла, бросился бежать и был убит огнем из винтовок.

– Что-то происходит на кряже, – сказал Уэллс.

Бёртон опять посмотрел на далекий лес, потом нахмурился и пробормотал:

– Что-то случилось с моим чувством перспективы?

– Нет, – ответил Уэллс. – Эти деревья стали гигантами.

Усилившийся ветер валил с ног.

– Все это не кажется мне естественным, – сказал Бёртон.

– Ты прав. Похоже на работу климатологов гуннов. Надо доложить в главный штаб.

– Главный штаб? Ты теперь в армии, Бёрти?

– А ты нет? На тебе мундир, между прочим.

– Вся остальная моя одежда сгнила...

Очередная горошина взорвалась поблизости. Ком грязи ударил по каске Бёртона.

– ... и в госпитале мне дали вот это. Но никто официально не призывал меня на службу. Мне кажется, они решили, что я солдат.

– Ничего удивительного, при нашем-то бардаке, – ответил Уэллс. – Однако, Ричард, сейчас все солдаты. Произошли кошмарные события. Во всем мире не осталось штатского британца. И я предлагаю тебе стать моим Номером Два. Предыдущий, рядовой Майкл... – Уэллс кивнул на полуутонувший труп, который Бёртон заметил раньше, – ...выставил голову из-за мешка с песком, дурачок, и его подстрелил снайпер. Я уверен, что ты не сделаешь такой глупости. Бери беспроводник.

Бёртон поглядел на аппарат на столе.

– Беспроводник? Я... э... я не умею им пользоваться.

– Два года здесь и все еще не умеешь пользоваться чертовым радио?

– Я был...

Его прервал свистки, раздавшийся из передней линии траншей.

– Началось! – крикнул Уэллс. – Парни пошли!

Слева и справа от поста подслушивания солдаты аскари – между которыми мелькало несколькими белых лиц – выбрались из полузатопленной траншеи и, вслед за наступающими сенокосцами, пошли через узкую полосу ничейной земли. Низко согнувшись, они выставили вперед винтовки с примкнутыми штыками. Из противоположной траншеи в воздух с шипением взвились семена. Головы людей откидывало назад, им отрывало руки и распарывало живот и грудь; люди падали, и их тут же заменяли новые. Горошины взлетали в небо и разрывались в грязи среди них. Взрывы разрывали людей на куски, но британские войска все равно наступали.

– Бисмалла! – прошептал Бёртон, глядя на бойню, бушевавшую перед ним.

– Смотри! – крикнул Уэллс. Он показал на кряж. – А это что еще за чертовщина?

Бёртон поправил настойку перископа и, посмотрев на кряж, заметил какую-то плотную зеленую массу, изливавшуюся из деревьев. Подхваченная ветром, она полилась вниз со склона, прошла высоко над немецкими траншеями, подлетела ближе и тут Бёртон увидел, что это крутящиеся семена клена. Но только когда одно из них ударилось в ногу сенокосца, он осознал, что они огромного размера – каждое, по меньшей мере, двенадцать футов в длину. Но семя не просто ударилось в ногу паука – его крылья прошли сквозь него; они были тверды и остры, как скимитар. Бёртон с ужасом смотрел, как тысячи и тысячи крутящихся семян сталкивались с высокими боевыми машинами, разрезали длинные тонкие ноги и овальные тела, и отрезали головы водителям. Все сенокосцы упали, а семена уже летели к наступающим войскам.

– В укрытие! – проревел Уэллс.

Бёртон и военный корреспондент бросились на колени, нырнули в грязную воду и прильнули к передней стене окопа. Восемь семян промелькнули над ними и ударились в заднюю стену. Девятое разрезало тело рядового Майкла пополам. Зеленое облако пронеслось над их головами и обрушилось на задние траншеи.