Текст книги "Поцелуй победителя"

Автор книги: Мари Руткоски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

41

Армия медленно двигалась к городу. Было много пеших и раненых. Кестрель не подходила к повозкам последних.

– Я боюсь встречи с ним, – призналась она Арину во время привала. Но в глубине души ей хотелось поговорить с отцом.

– Ты не обязана идти к нему, – успокоил Арин.

Они молча пошли прочь от повозок. Обрывки того, что он рассказал ей, постепенно обретали форму и пугающе яркие цвета. Кестрель как наяву видела: отрубленная рука отца; шанс отомстить, упущенный Арином; письмо, которое она сперва даже не узнала. Через несколько мгновений Кестрель заметила, как напряжен и встревожен Арин. Он кусал губы, а его руки постоянно дергались, будто он жестами пытался объяснить то, о чем боялся заговорить. Наконец он задал свой вопрос:

– Ты просила, чтобы я его убил. Я не выполнил обещание. Я неправильно поступил?

Кестрель охватила нежность. Она поймала руки Арина и сжала в своих.

– Нет, – покачала головой Кестрель. – Все правильно.

Письмо. Она читала его и перечитывала: на привале, сидя в придорожной траве, ночью при свете лампы. Чернила затерлись и стали коричневатыми. Кестрель представила, как отец читал эти слова в лагере, под полуденным солнцем. Местами бумага стала прозрачной, будто воск. Что это? Следы масла для полировки оружия? Отец обычно сам чистил кинжал. Кестрель искала скрытый смысл в грязных отпечатках пальцев под некоторыми словами, но это ничего не доказывало, если не считать самих строк, написанных явно в спешке, неаккуратным почерком. Нижняя часть листка покоробилась от засохшей крови. Последние предложения было невозможно прочесть. Кестрель не помнила, что там написала.

Письмо легко складывалось, точно старая, потертая карта. Сейчас оно мирно лежало у нее на ладони. Кестрель хотелось протянуть руки сквозь время и утешить девушку, написавшую эти строки, пусть даже единственное утешение, которое она могла предложить, заключалось в понимании. Она пыталась представить другую историю. В ней отец, прочитав все, тоже находил в себе силы понять дочь, возвращал ей письмо и предупреждал, как опасно писать такое. «Я люблю тебя. Ради тебя я готова на все», – говорилось в письме. Кестрель чуть не скомкала листок в кулаке, осознав горькую правду: она всегда хотела услышать эти слова от отца.

Когда армия остановилась на ночевку в трех днях пути от города, Кестрель все же пошла в шатер с ранеными. Отец сразу же заметил ее. Он вздрогнул, но встретился с ней взглядом. Кестрель испытывала противоречивые чувства. Покой и умиротворение – просто потому, что это ее отец, – совсем не сочетались с гневом, пылавшим в груди, а сострадание, которое вызывало его увечье, – с желанием сказать, что он это заслужил.

– Почему ты сохранил мое письмо? – спросила Кестрель.

Отец не ответил. Она повторила вопрос. Генерал отвернулся. Кестрель продолжала спрашивать, пока ее голос не надломился. Она решила, что Риша была не права, сказав, что прощение похоже на грязь. Нет, оно было жестким и неподатливым, как камень.

Кестрель покинула шатер.

Верекс сказал, что они с Ришей уезжают – двинутся на восточную равнину, может, доберутся до восточного берега Дакры и отправятся в плавание – узнать, что лежит в неисследованных водах. Верекс не желал править империей и попросил распространить слух о своей смерти. Он увидел, как погрустнело лицо Кестрель.

– Ты считаешь, что мне следует отправиться в столицу и стать императором.

– Если честно, я бы предпочла, чтобы ты никуда не уезжал. Я буду скучать.

Его карие глаза потеплели.

– Я буду тебя навещать. И Риша. Она хочется научить тебя драться каким-нибудь оружием. Выбирай любое.

Кестрель открыла рот – предупредить, что толку все равно не будет, но вдруг поняла, что, возможно, ошибается. Так или иначе, само предложение очень ее обрадовало.

– Мне она тоже нравится.

Они стояли возле огромного дерева, которое росло неподалеку от лагеря. С цветущих ветвей летел белый пух. Возможно, гэррани сочли бы это божественным знаком. Только вот от какого бога?

– Прости, – сказала вдруг Кестрель.

Верекс сразу понял, о чем она:

– Я не любил отца. И он меня тоже.

– Все равно.

– Мне кажется, другого выхода у тебя не было. Если честно… – он прислонился к стволу, ссутулившись, – мне стыдно за то, что его смерть вызвала у меня лишь облегчение.

На мысок его сапога опустилась пушинка, которую тотчас унес ветер. Принц тихонько добавил:

– И за то, что я немного труслив. Я боюсь, что, став императором, я превратился бы в копию отца.

– Нет. Ты – никогда.

– Еще меня гложет чувство вины. Я бросаю свою страну, которая, вполне возможно, теперь развалится. Непонятно, кто теперь будет править.

– Думаю, у тебя уже есть предположения. Я припоминаю нескольких сенаторов, которые не упустят шанс побороться за власть. Или капитан стражи. Правда, кое-кого при дворе я могла забыть. Не помню, кто кому должен, кто на кого обижен. Ты мог бы разъяснить мне все это, ну, а я… обещаю не упускать из виду события в столице.

Верекс приподнял брови:

– Опять станешь шпионом, Кестрель?

– Возможно, даже главным шпионом.

Принц поднял с земли веточку и принялся ломать ее на мелкие кусочки.

– Думаю, Арину нужен человек на эту роль, – добавила Кестрель.

– Лучше тебя ему не найти. Только не хочется, чтобы ты опять рисковала собой. Уж очень ты азартная.

Она пожала плечами:

– Что ж, какая есть.

Верекс ласково улыбнулся в ответ, но потом посерьезнел:

– Я когда-то думал, что мне хватит сил занять место отца. Но Риша была бы несчастна. Да и я тоже.

– Так будь счастлив, – неожиданно пылко произнесла Кестрель.

– Обязательно, – ответил он, – и ты тоже.

Белый пух продолжал лететь с дерева, пока принц объяснял тонкости, связанные с политической жизнью валорианского двора. Потом Верекс рассказал, что щенок, которого он когда-то подарил Кестрель, вырос в огромную добрую собаку и живет теперь в предгорьях Валорианского хребта. Дети семейства, которому ее отдали, обожают свою питомицу, несмотря на то что она иногда грызет их ботинки. Марис – молодая придворная дама, которую Кестрель очень не любила, пока не поняла, что та не так уж и плоха, – удачно вышла замуж и чрезвычайно горда собой. Что касается Джесс, Верекс слышал только, что она уехала на южные острова в самом начале войны.

– Прости, больше ничего не знаю, – вздохнул он.

Кестрель мечтала встретиться с подругой. Но случится ли это когда-нибудь? И удастся ли вернуть их дружбу?

– Я недавно видел, как ты заходила в шатер с ранеными, – добавил Верекс.

– Он не хочет со мной разговаривать.

– Попробуй еще раз.

Когда Риша с Верексом решили, что пора уезжать (они были в двух днях пути от города), Кестрель, улыбаясь, попрощалась с ними и поцеловала обоих в щеку. Сначала ей было трудно держаться и не поддаваться чувствам, но потом она увидела Рошара, который опасался подходить к сестре с момента их возвращения из Сизии. Теперь он стоял чуть поодаль. Риша подошла к нему и прошептала что-то на ухо. Кестрель не расслышала слов, но на лице Рошара отразилось облегчение. Он ничего не ответил, просто сжал руки сестры в своих и поцеловал их.

Кестрель подумала, что они с Ришей обе ошибались насчет прощения – что оно не похоже ни на грязь, ни на камень. Скорее на белый пух, который плавно опускается с деревьев на землю, когда созреет. Он создан для того, чтобы однажды отпустить его на волю, позволить семенам найти почву и пустить корни.

Кестрель снова пошла в шатер с ранеными. На этот раз отец заговорил сразу же, не позволив ей даже рта раскрыть:

– Дай мне свой кинжал.

Горячие слезы подступили к глазам.

– Не смей.

– Развяжи мне руку и дай кинжал.

– Нет.

– Окажи мне последнюю милость.

– Не проси меня помочь тебе покончить с собой.

Он уже не смотрел на нее.

– Почему ты сохранил мое письмо? – повторила Кестрель свой вопрос.

– Ты знаешь почему.

– Из сожаления о том, что сделал?

– Нет.

– Тогда почему?

– У меня нет подходящего слова.

– Поищи получше.

– Не могу.

– Сейчас же.

Генерал сглотнул:

– Я пытаюсь. Я не знал… что все станет так невыносимо. Так бывает, когда уничтожишь то, что тебе дороже всего.

– Ты сам сделал выбор.

– Да.

– Почему?

Он не ответил, но его глаза вдруг стали суровыми и непроницаемыми. Кестрель осознала, что генерал не просто повиновался кодексу чести, когда поведал императору о ее предательстве. Отец хотел причинить Кестрель боль, отомстить за то, что она его ранила.

– Тогда мне казалось, будто все это происходит не по-настоящему. Будто во сне.

– Ты хоть знаешь, – прошептала она, – что со мной сделали в лагере?

Отец закрыл глаза и хранил молчание, позволив Кестрель все рассказать. По его щекам покатились соленые капли.

– Кестрель, – произнес он наконец. – Ты же понимаешь, выход только один. Я не могу быть тебе отцом.

– Ты не можешь им не быть.

– Мне здесь нет места. Ты хочешь, чтобы я прожил остаток жизни в неволе?

Этот вопрос уже обсуждался и вызвал много споров. Рошар считал, что необходимо устроить публичную казнь. Арин пришел в бешенство. Кестрель никогда его таким не видела. Он кричал, что судьбу генерала должна решить Кестрель, и только она.

– Я не знаю, – сказала она отцу.

Они помолчали.

– Почему ты даже не пытаешься попросить прощения?

– Это невозможно.

– Просто попроси.

Он долго не отвечал, прежде чем произнес:

– Я не стану просить о том, чего мне никогда не заслужить. Я прошу лишь о милосердии.

Слезы затуманили взгляд Кестрель. Она понимала: им обоим потребуются годы, чтобы попросить прощения и простить, поэтому нельзя терять ни минуты. Кестрель сказала отцу правду: она по-прежнему любит его, и предупредила, что ей нужны ответы получше тех, что он дал. Даже если Кестрель так ничего и не добьется, она все равно будет спрашивать снова и снова. Кинжал он никогда не получит.

– Мне было непросто жить в твоем мире, – сказала Кестрель отцу. – Теперь твоя очередь жить в моем.

42

Арину следовало ожидать чего-то подобного. Но он все равно оказался не готов. Горы цветов. Все, что цвело летом, срезали для победителей. Сады еще долго будут стоять голые. Когда армия вошла в ворота, каменные стены задрожали от рева толпы, и Арин вздрогнул, стиснув поводья: на мгновение ему показалось, что ему грозит опасность. Но потом он увидел сияющие лица людей, высыпавших на улицы, и понял: вот счастье. В то же мгновение и его самого наполнило это чувство. Кестрель, которая ехала рядом верхом на Лансе, не заметив, что к ее щеке прилип розовый лепесток, улыбнулась. Арину подумал, что, пожалуй, придется привыкать быть счастливым, ведь на этот раз счастье, похоже, не собирается его покидать.

Кестрель повернула голову и окинула взглядом дакранско-гэрранское войско, которое тянулось длинной лентой по центральной улице города. Губы Кестрель напряженно сжались.

– Не уверена, что это мудрое решение – ввести всю армию в стены города.

– Это общая победа. Чествовать должны всех.

– Я знаю.

– Но…

– Наши восточные союзники превосходят нас числом.

Арин понял, на что она намекает:

– Так было с самого начала.

– Если они решат захватить Гэрран, сейчас это будет сделать очень легко… Им даже не придется штурмовать стены.

Арин бросил взгляд на Рошара, который поехал вперед, навстречу королеве.

– Я доверяю ему.

– Да, я знаю.

Арин придержал коня. Ланс тоже остановился. Вокруг них на землю падали цветы.

– Мне больно подозревать его в чем-то, – добавил Арин.

– Вот почему я делаю это за тебя.

Откуда-то с верхнего этажа одного из высоких узких домов возле рынка на голову Арину упала какая-то тряпка. Ослепнув на мгновение, он растерялся, потом стянул ткань с лица. Конь под ним занервничал. Арин, обнаружил, что держит в руках старый гэрранский флаг, на котором вышит королевский герб.

– Но ведь династия прервалась.

– Они просто пытаются придумать, как тебя называть, – сказала Кестрель и пришпорила Ланса, чтобы тот тронулся с места.

– Только не так. Это неправильно.

– Не беспокойся. Однажды они найдут подходящие слова, чтобы описать тебя.

– И тебя.

– О, это очень просто.

– Неужели? – Арин не смог бы: она слишком много для него значила.

Сияющие глаза Кестрель смотрели на него серьезно. Ему нравилось видеть ее такой.

– Они скажут, что я твоя, – ответила она. – А ты мой.

Когда Сарсин увидела Кестрель, она недобро прищурилась. Кузина Арина была немаленького роста, и сейчас Кестрель особенно остро это ощутила.

– Все только и говорят, какая ты умная, – произнесла Сарсин, – однако поступаешь так, будто в голове у тебя пусто. Ты не подумала о том, что я буду волноваться, если ты исчезнешь из города, не сказав ни слова?

– Я не собиралась уезжать.

– Ах, значит, это случайно вышло?

– Да.

– Еще скажи, по воле богов.

Кестрель рассмеялась.

– Может, и так. – Потом добавила, уже серьезнее: – Извини меня, Сарсин.

Кузина Арина скрестила руки на груди:

– Сначала заслужи мое прощение.

– Как?

Лицо Сарсин смягчилось, в глазах заблестело любопытство.

– Расскажи, что произошло, начиная с ночи, когда ты уехала, и до этой секунды.

Кестрель начала свой рассказ.

В городе устроили праздник в честь победы. В особняке губернатора должен был состояться банкет, где в качестве почетного гостя пригласили королеву Инишанавэй. Повара в доме Арина трудились не покладая рук: резали кур, чистили плоды эрасти, месили тесто на покрытых мукой столах.

Арин, стоя в кладовой, пытался успокоить кухарку, которая твердила, что сварила варенье совсем недавно, и неужели так необходимо забирать на банкет все банки до последней? Вряд ли дакраны так уж любят плоды илеа. Зачем подавать то, что они все равно не оценят? По крайней мере часть варенья стоит приберечь до зимы. Арин, пытаясь объяснить, как важен праздник с политической точки зрения, смешался, потому что и сам толком не понимал, зачем выносить все съедобные припасы в один вечер. Потом с кухни донесся голос Рошара. Он говорил по-гэррански с характерным акцентом.

– …Вы не понимаете! Мясо нужно самое лучшее, из филейной части, и вот с этими специями, а не с теми!

Арин извинился, пообещав обсудить варенье чуть позже, и пошел туда, откуда раздавался голос восточного принца.

– И снаружи надо хорошо обжарить, до темной корочки, но так, чтобы внутри осталась кровь! Мясо должно быть ярко-розовым. Если что-то пойдет не так, банкет будет испорчен.

Арин заглянул в основной зал кухни. Рошар препирался с главным поваром. Гэррани посмотрел на Арина с видом человека, чье терпение уже на исходе.

– А вот и ты! – просиял Рошар. – Мне нужна твоя помощь, Арин.

– С приготовлением мяса?

– Это очень важно. Объясни это своему повару. Решается вопрос государственной важности. От этого зависят отношения между нашими странами.

– От мяса?

– Это для тигра, – пояснил повар.

Арин прикрыл лицо рукой, зажмурившись.

– Твой тигр…

– Он особенный, – ответил Рошар.

– Нельзя приводить тигра на банкет.

– Малыш Арин скучал по мне. Я не желаю с ним расставаться.

– Ты не мог бы поменять ему имя?

– Нет.

– Даже если я очень-очень попрошу?

– И не надейся.

– Рошар, тигр давно вырос.

– И стал таким славным мальчиком.

– Нельзя пускать тигра в обеденную залу, где соберется несколько сотен человек.

– Он будет вести себя образцово. У него вид и манеры принца.

– То есть как у тебя?

– Мне не нравится твой тон.

– Я не уверен, что ты справишься со своим зверем.

– Разве он не был славным и послушным всю свою жизнь? Ты что, лишишь своего тезку шанса поприсутствовать на пиру победителей?! И неужели он так и не увидит эту прекрасную картину: ты и Кестрель, гэррани и валорианка, любовь, вошедшая в историю! Сколько песен сложат, когда вы поженитесь, наделаете детишек…

– О боги, Рошар, заткнись.

Даже если бы Арин не знал, как неприятно Кестрель входить в особняк, построенный для губернатора при валорианцах, от него не укрылось то, как напряглись ее плечи и как рука потянулась к кинжалу на бедре. Кестрель чуть не зарычала на Рошара, когда принц предложил ей хотя бы на одну ночь забыть о варварском обычае открыто носить оружие.

Арин бросил на него предостерегающий взгляд. Принц сделал вид, что искренне не понимает, в чем дело, повернулся и зашагал дальше, чуть впереди них, в сопровождении тигра-подростка. Зверь был удивительно покорным, даже учитывая, что его с самого детства воспитывали люди. Он то и дело терся головой о руку Рошара, будто обычный домашний кот. Тигр ступал твердо, лопатки под полосатой шкурой при каждом шаге ходили ходуном. Арин чувствовал, хоть и не знал, как назвать, то, что заставляло всех, включая, судя по всему, и животных, следовать за принцем. Наверное, спроси его Арин об этом прямо, Рошар бы сказал, что его гэрранский друг и сам не лишен этого качества. Отчего-то эта мысль больно кольнула.

Странное чувство, Арину казалось, будто от него во все стороны тянутся нити. Будто рыбацкие лески, которые подергиваются то с одной стороны, то с другой, когда за крючки цеплялось внимание окружающих. Порой люди не осмеливались посмотреть Арину в глаза, а когда все же встречались с ним взглядом, то превращались в рыб, которые не могут вдохнуть, внезапно оказавшись над водой. Арину не нравилось такое отношение, но он понимал, что с этим ничего не поделаешь.

Рошар с тигром скрылись за дверями особняка, и Кестрель с Арином остались на тропинке вдвоем. Кестрель замерла в напряженной позе. Под ее изящными туфельками хрустнул гравий. Поначалу Кестрель аккуратно придерживала пышные юбки, чтобы не наступить на край платья, но сейчас ее пальцы невольно смяли ткань цвета зеленого шторма, сжавшись в кулаки.

– Мне жаль, – произнес Арин, догадываясь, что вывело ее из равновесия: воспоминание о Зимнем восстании. Смерть ее друзей, обман Арина, залы губернаторского особняка, заваленные трупами.

Кестрель прищурилась:

– В глубине души ты не жалеешь об этом.

Ему нечего было возразить. Но Кестрель быстро смягчилась:

– Я тоже не без греха. Мне приходилось совершать поступки, о которых я жалею – и в то же время нет. – Она выпустила юбку и коснулась тыльной стороны его руки тремя пальцами.

На мгновение Арин забыл, где они и о чем говорят. Удивительно, что столь легкое прикосновение показалось ему нежнейшей лаской, на которую мгновенно отозвалось все его тело. В глазах Кестрель зажглись веселые огоньки.

– Давай вернемся, – предложил он и скользнул рукой под ее распущенные волосы, проведя большим пальцем по шее Кестрель и почувствовав, как бьется пульс.

Она смотрела на него уже иначе. Веселье сменилось удовольствием.

– Давай не пойдем туда.

– Арин. – Она вздохнула. – Мы обязаны присутствовать. – Приоткрывшиеся было губы снова сжались в тонкую линию.

– Что еще тебя тревожит?

– Королева и словом с тобой не обменялась.

– Ну… – произнес Арин. Он тоже беспокоился, перебирая в уме возможные причины молчания Иниши.

– И все дакраны как-то слишком тихо себя ведут.

– Про Рошара этого не скажешь.

– Нет, он тоже. Говорит он много, но все по пустякам.

Арин помедлил.

– Я верю в наш союз.

– Хотелось бы и мне верить.

Он предложил Кестрель опереться на свою руку. Они вошли в дом.

Все четверо заняли места за столом на помосте, специально сооруженном в обеденной зале. Арин и королева сидели по центру, Кестрель и Рошар по бокам от них. Принц умудрился расположить их так, как хотел он, причем сотни людей, которые уже были в зале, не заметили его вмешательства. Королева искоса посмотрела на Арина. Ее черные глаза ничего не выдавали. Она не сказала ни слова и больше ни разу на него не взглянула.

Рошар, у ног которого свернулся тигр, почти не ел, пока подавали первые блюда, предпочитая потягивать свой любимый дакранский ликер. Хотя фигура королевы почти скрывала Рошара от глаз Арина, он заметил, как пальцы принца время от времени нервно стискивают бокал. Его рука подрагивала.

– Братец, – сказала королева, словно подначивая его.

– Оставь меня в покое. – Он налил себе еще.

Когда внесли главное блюдо (в том числе, заметил Арин со смесью раздражения и веселья, столь сложное в приготовлении мясо для тигра на отдельной тарелке), Рошар встал, слегка пошатываясь. Все в зале притихли. Принц окинул взглядом лица гэррани и дакранов.

– Народ ста богов, – начал он, употребив древнее гэрранское выражение; Арин удивился, что Рошару оно известно. – Кто ваш предводитель?

Все наперебой стали выкрикивать имя Арина. Его повторили так много раз, что оно вдруг показалось чужим.

– Вы доверите ему свою страну?

«Да!»

– Готовы ли вы сказать, что Гэрран принадлежит ему?

«Да!»

Испуг внезапным холодком пробежал вдоль позвоночника Арина. Рошар поднял руку, усмиряя ревущую толпу, и Арин вспомнил Плута, которому так нравилась роль распорядителя аукциона. В горле встал ком, твердый, как камень. Кестрель сжала его руку, но Арину показалось, будто он перенесся куда-то далеко.

– Довольно, – произнесла королева, не столько укоряя Рошара, сколько… призывая перейти к делу.

– Я сражался за Арина, проливал за него свою кровь. Он дорог моему сердцу. Я даже дал своему тигру его имя, а это великая честь. Однако у нас есть проблема. Арин Гэрранский не всегда был мне другом. Однажды он нанес мне оскорбление, и в наказание за это моя королева отдала мне все, чем он владеет: его жизнь, собственность и – раз уж вы настаиваете на том, что она принадлежит ему, – его страну. Мне позволено забрать у Арина все, что я пожелаю. Говорят, что все это мое по праву. Следует ли мне поступить так? Да. Поддержат ли меня мои люди? Помогут ли в случае необходимости силой забрать свое? Несомненно. Будет ли моя королева гордиться мной? Я в этом не сомневаюсь. Следовательно, я должен это сделать. Нет, Арин, сядь, не то выставишь себя идиотом. Не стоит, я уже взял на себя эту роль. Я вижу, мясо для тигра уже принесли. Эй, ты! Да, ты, с тарелкой. Неси-ка ее сюда.

Кестрель рассмеялась. Арин не столько увидел, сколько почувствовал, как она расслабилась. В ее глазах засверкали задорные искорки. Арин опустился на стул. Теперь он тоже понял, что задумал Рошар. Ему хотелось облегченно выдохнуть, придушить принца и в то же время поблагодарить его.

– Вот. – Рошар изящным жестом указал на тарелку. – Это обед тигра по имени Арин. Мне велели забрать то, что принадлежит Арину. И я заберу. – Рошар вернулся за стол с тарелкой и принялся резать мясо. Потом съел кусочек. – Мм. Великолепно. Очень вкусно. Так вот. Что касается собственности человека по имени Арин, я отказываюсь от всех прав на нее. То, что принадлежит ему, никогда не было и не будет моим. Напротив, я буду защищать его право на все это, потому что я люблю его, а он любит меня. – Принц посмотрел прямо на королеву. – Ужасно вкусно. Приготовлено точь-в-точь как нужно.

Королева выдавила улыбку.

– Ах да, принесите, пожалуйста, еще кусок мяса. Только сырой. Мой тигр страшно проголодался.