Текст книги "Поцелуй победителя"

Автор книги: Мари Руткоски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

34

Когда она проснулась, Арина не было рядом. Сердце Кестрель бешено заколотилось и не успокоилось даже тогда, когда она выбралась из палатки и обнаружила, что Арин кипятит чайник на костре под синим предрассветным небом. Он поворошил угли.

Кестрель потребовала объяснений.

– Нашел коробку чая в палатке. Рошар не станет возражать, – добавил он в ответ на возмущенный взгляд Кестрель.

– Зато я возражаю!

Он недоуменно перевел взгляд на чайник.

– В чем дело?

– Тебе нельзя было спать!

– Мне стало лучше.

Может, и так. Но ей все равно было больно смотреть на него, на густо-фиолетовый синяк, который успел расползтись от лба до щеки, задев даже уголок глаза. На виске ссадина от удара. Арин до сих пор был в грязной тунике – возможно, не хотел пачкать чистую. На его обнаженных руках засохла кровь. От внезапного осознания пережитого под ребрами у Кестрель словно образовалась пустота.

– А мне тем более нельзя было засыпать.

– Тебе нужно отдохнуть после битвы и дороги. Тебе явно пришлось непросто.

– Да.

Арин повертел в руках коробочку с чаем. Внутри зашуршали сухие листочки.

– Спасибо, что спасла мне жизнь.

– Я думала, ты умер. Или умрешь.

Он уставился на коробку.

– Я знаю, это тяжело. Смотреть, как кто-то умирает.

– Не кто-то. Ты, Арин.

Он кивнул, но тут же поморщился и отложил коробочку с таким видом, будто вообще не слышал слов Кестрель. Она уселась возле костра, подогнула колени и оперлась на них рукой, спрятав губы и подбородок в сгибе локтя.

– Тебе до сих пор больно.

– Уже не настолько. Поэтому нам с тобой пора поговорить.

– Арин, мы и так разговариваем.

– О войне.

Кестрель вопросительно посмотрела на него.

– Нельзя отступать к городу, – начал Арин.

– Биться на открытой местности мы не можем. Нам не выстоять против всей валорианской армии. Сражение у Лерралена это доказало.

– Но запираться в городе, дожидаясь осады, – тоже плохой ответный ход. Я уже пытался однажды защищать город от генерала. Он расправился с нашей обороной почти мгновенно и проломил стену.

– Стену успели починить. И теперь у тебя есть союзники на востоке.

– Перестань утешать меня. Если отбросить ложный оптимизм, что бы ты сказала?

Небо постепенно светлело, лагерь оживал.

– Давай говорить начистоту, Кестрель.

– О войне? – Ее голос прозвучал невыразительно.

В глазах Арина мелькнул странный блеск. Он потер подбородок большим пальцем, провел рукой по шраму на щеке.

– А о чем бы ты хотела?

Кестрель видела его усталость. То, как он прячет боль. Ее сердце словно обросло чешуей, но внутри по-прежнему осталось горячим, как алеющий уголек.

– Мы оба знаем, что будет, если наша армия отступит за стены города, – вздохнул Арин.

Кестрель была вынуждена признать:

– Союзники могут задуматься о своих потерях, увидеть близость поражения и бросить тебя… Даже если Рошар захочет остаться.

– И тогда все будет кончено. – Серые глаза Арина смотрели прямо и открыто. – Мне нельзя проиграть. Если это произойдет, у меня ничего не останется.

– Неправда.

Но он уже поднялся. Лагерь пробудился. Костерок Арина потух. Забытый чайник постепенно остывал. Кестрель сидела, опустив голову.

– Надо отступать в глубь полуострова, пока я что-нибудь не придумаю.

Арин подошел к ней. Песчаная почва с редкими травинками приглушила его шаги. Он положил руку Кестрель на шею. Пальцы скользнули вниз, под ворот рубашки.

У Кестрель в голове совсем не осталось слов, подобрать правильные было невозможно. Когда она наконец поняла, что пришло время сказать Арину о своих чувствах, подарить свою любовь, не опасаясь боли, – когда Кестрель осознала все это, Арин уже ушел.

Рошар велел приготовить для Арина крытые носилки, но тот, едва взглянув на них, покачал головой:

– Нет.

– Идиот, – оскалился принц. – Тебя огрели по голове. Ты ужасно выглядишь. Полезай в носилки.

– Я поеду в повозке, – ответил Арин, имея в виду телеги с ранеными. – Не нужно мне особого отношения.

– Нужно, еще как.

Кестрель никогда не видела, чтобы Рошар так злился.

– Почему? – спросил Арин, прищурившись. – Потому, что ты беспокоишься за меня, или потому, что опять хочешь что-то доказать всей армии?

Подобный жест можно было расценить двояко: то ли Рошар хотел показать дакранам, что легендарный гэрранский любимчик богов не такой уж непобедимый, то ли убедить гэррани, что восточный принц дорожит Арином. А возможно, и то и другое.

Губы Рошара искривились в печальной улыбке.

– Тогда я поеду верхом, – решил Арин.

Вечером войско разбило лагерь на невысоком холме, поросшем кустарником с маслянистыми зелеными листьями. Офицер устанавливал палатку для Рошара. Принц стоял рядом, скрестив руки на груди, постукивая пальцами по напряженным мускулам.

Арин исчез. Кестрель думала, что он повел лошадь к ручью, но палатку Рошара давно поставили, солнце село, а Арина все не было. Кестрель почувствовала, как ее окутывает холодный туман тревоги.

– Здесь ему будет удобнее. – Принц кивком указал на свою палатку.

– А ты куда? – спросила Кестрель.

Рошар пожал плечами.

– Арину это не понравится.

– Мне плевать, – отрезал принц, а потом вдруг торопливо добавил: – Я предложил носилки без задней мысли и скрытых смыслов. Не все общаются шифрами. Я просто хочу, чтобы он поправился.

Помедлив, Кестрель ответила:

– Мне кажется, ему уже лучше.

Весь день она следила за Арином. К вечеру его лицо осунулось, но скорее от усталости, чем от боли. Он легко держался в седле и улыбался, когда ловил взгляды, которые бросала на него Кестрель. И ее тревога немного стихла.

Но не исчезла. Поэтому, едва Рошар оставил ее одну, Кестрель обошла весь лагерь. Пальцы сами сжались в кулаки, когда небо цвета индиго стало черным. Пришлось вернуться в палатку и зажечь лампу. Кестрель потерла руки, словно пытаясь согреть их, и уставилась на тлеющий фитиль. Она хотела поставить отметку, дождаться, уровень масла опустится до нее, и снова отправляться на поиски. Но не успел фитиль толком разгореться, как она уже схватила лампу, спеша к выходу из палатки, и… врезалась в Арина, который как раз в эту секунду шагнул внутрь.

Кестрель ахнула:

– Где ты был?

Он пригладил мокрые волосы, покосился на свою влажную рубашку. От него пахло мылом.

– Да вот…

– Ванны принимал?!

– Неподходящее слово для купания в ледяном ручье.

– В темноте?

– Луна светит.

– Я уже хотела идти за Рошаром, чтобы он помог мне тебя отыскать.

– А, я его встретил. Он весьма… настойчиво направил меня сюда. – Арин приподнял брови, показывая, что впечатлен. – В весьма затейливых выражениях.

Кестрель вдруг заметила, что стоит слишком близко. Лампа в ее руках отбрасывала золотистые блики на лицо Арина и на потолок палатки. Мерцающий огонек излучал едва ощутимое тепло. Кестрель отступила на шаг. Арин коснулся ее пальцев, стиснувших лампу.

– Ну же, не сжимай так руки. Что случилось? Вы с Рошаром оба как будто злитесь. А я всего-то получил рукоятью меча по голове.

– И уснул. И поехал верхом. И ушел принимать ванны.

– Ну не мог же я ходить в грязи.

Кестрель отвернулась, подошла к столу и с громким стуком опустила на него лампу Арин последовал за ней.

– Я не знаю, как убедить тебя, что со мной все в порядке.

Кестрель не оборачивалась. Что-то больно царапало горло, рвалось наружу.

– Мне повезло, – сказал Арин, – у меня есть ты. И крепкий череп. И покровительство бога.

– Будь проклят твой бог!

Арин схватил ее за руку повыше локтя. Кестрель повернулась. От шутливого тона не осталось и следа. Его широко раскрытые глаза смотрели испуганно.

– Не говори так.

– Почему? Я могу говорить все что угодно. Только самого важного сказать не могу.

– Кестрель, возьми свои слова обратно. Не оскорбляй его.

– Твой бог подвергает тебя опасности.

– Он меня защищает.

– Ты для него игрушка.

– Неправда! Он любит меня.

В тот миг Арин показался ей таким одиноким. Он напоминал паруса, наполненные ветром – и в то же время пустые. Кестрель поняла, что завидует богу смерти. Этот внезапный приступ ревности стиснул ей горло, не давая вдохнуть.

– Это правда, – настойчиво добавил Арин.

Кестрель осознала, что не на шутку расстроила его. Арин боялся нигде больше не найти любви, потому любовь его бога была особенно важна для него. Ее гнев растаял.

– Извини меня. Извини. Прошу у тебя прощения. И у него тоже.

Арин отпустил ее. На его лице отразилось облегчение.

– На самом деле я не на бога злюсь, – призналась Кестрель. – И не на тебя.

Он в недоумении наморщил лоб.

– Ну ладно, на тебя злюсь немного. – Кестрель ласково стукнула его по груди, а потом положила ладонь на сердце. Арин замер. – Почему ты совсем о себе не заботишься?

Он молчал. Кончиком большого пальца она коснулась ямочки у него над ключицей. Пульс подскочил, в ответ ее сердце тоже забилось чаще. Оно трепетало, словно птенец, рвущийся из рук, и Кестрель испугалась, что уже не сможет его поймать, запереть в безопасном месте. Но она и не хотела больше ничего прятать.

– Почему ты не замечаешь, как дорог людям? – спросила она и потом добавила: – Ты дорог мне.

– Я знаю, но… – Арин вгляделся в лицо Кестрель. – Это обычное дело – дорожить другом.

– Ты для меня не просто друг.

– Тогда, на поле битвы, ты осталась со мной…

– Конечно.

– У тебя очень развито чувство долга. Ты всегда придерживалась принципов чести. Мне кажется, ты вообразила, будто чем-то мне обязана.

– Я осталась, потому что я люблю тебя.

Арин вздрогнул и отвел взгляд.

– Ты это не всерьез.

– Всерьез.

Ночная тьма словно еще сильнее сгустилась вокруг палатки. От лампы пахло горячим маслом. Казалось, что Арин наконец открывается. Он коснулся руки Кестрель, прижатой к его груди. Легкое, едва ощутимое, робкое прикосновение. Но Кестрель чувствовала, как Арина постепенно наполняет уверенность, – его пальцы скользнули по запястью, предплечью.

Казалось, все звуки стихли, когда он коснулся ее губ. Она распустила завязки на его рубашке и провела ладонью по коже. Арин взялся за ее кожаный поясок, на секунду сжав пальцы, прошептал что-то в губы и убрал руки. Зашуршал лен: Арин стянул рубашку через голову, задевая покатый полоток палатки, будто ища опору. Ребра были забинтованы. На теле виднелись шрамы: и старые, некрасиво зарубцевавшиеся, и совсем недавние, еще розовые, свежие. Плечи испещрили бледные борозды, похожие на следы от когтей. Любопытство заставило Кестрель потрогать их. Арин закусил губу.

– Больно?

– Нет.

– Что это за следы? Откуда?

– Я расскажу, – пообещал он. – Как-нибудь потом.

Его рука заскользила по ее рубашке, такой же, как у Арина, – восточного кроя, без воротничка. Арин потер пальцами истершуюся местами ткань, а потом распахнул рубашку. Кестрель показалось, будто весь мир вдруг задрожал, точно капелька воды на кончике булавки.

– Кестрель… Я никогда…

Она прошептала, что для нее это тоже ново. Последовала длинная пауза.

– Ты уверена, что хочешь…

– Да.

– Потому что…

– Арин.

– Может, ты…

– Арин.

Кестрель рассмеялась, и он не мог не ответить тем же. Они уже добрались до кровати. Слов больше не было. Наверное, они остались на земляном полу, спрятались среди сброшенной одежды, свернулись в клубочек там, где упал расстегнутый пояс Кестрель. Может, потом слова вновь соберутся в единое целое, оживут, обретут смысл. Но сейчас они не нужны. Сейчас все обратилось в прикосновения, вкусы и звуки.

Их тела соединились, и Кестрель порадовалась тому, что лампа по-прежнему горит на столе, придавая коже Арина слабое сияние. Кестрель не отводила взгляда от бликов, плясавших на его влажных волосах, на мускулах и шрамах…

Уже потом, когда они лежали рядом в установившейся тишине, Арин приподнялся, подперев голову локтем, и внимательно посмотрел на Кестрель.

– Мне все кажется, что я сплю. – Он почти не касаясь провел пальцем вдоль ее носа, ресниц, растрепавшихся волос, плеча. – Ты такая красивая.

Она улыбнулась:

– Ты тоже.

Арин скептически скривился и прокашлялся. Кончиком косы Кестрель он пощекотал ее щеку.

– Нет, правда, – настаивала она. – Почему ты никогда мне не веришь?

Лампа на столе зашипела, стреляя искрами. Скоро масло догорит, и она погаснет.

– Мне нравятся твои глаза, – сказала Кестрель. – Всегда нравились.

– Они совершенно обычные.

– А вот и нет. – Она провела пальцем по шраму. – И это. – Арин вздрогнул. – Мне тоже нравится. – Кестрель легонько куснула его за подбородок. – И это. – Она продолжила прикасаться к нему.

– Правда?

– Да.

Арин засмеялся, а потом притих, напряженный.

– И губы, – произнесла она, – тоже ничего.

– Ничего?

– Сойдет.

Арин выгнул бровь:

– Ну, сейчас я тебе покажу!

На этом разговоры прекратились.

35

Утром, увидев их лица, Рошар закатил глаза.

– Все, я забираю свою палатку назад, – заявил он.

Кестрель рассмеялась.

Она пополняла седельные сумки Ланса, прислушиваясь к шуму войска, сворачивающего лагерь: стук, лязг, звон упряжи, шуршание земли, которой забрасывают костер. Ланс махнул хвостом. Неподалеку Арин проверял копыта своей лошади. На этот раз ему досталась кобыла, у которой, должно быть, погиб хозяин.

Арин подтянул подпругу. Погладив кобылу по спине, он сказал:

– Как думаешь, почему на нас еще не напали?

Кестрель медленно застегнула сумку.

– Вообще-то, я не это хотел спросить, – вздохнул Арин.

Его глаза слегка покраснели после бессонной ночи, губы припухли, загорелая кожа будто блестела. Кестрель подумала, что, наверное, выглядит примерно так же. Словно желание обновило ее, отполировало до блеска, как вода – камешек на дне реки.

– Если бы… – Он оборвал себя на полуслове и рассеянным взглядом окинул шумный лагерь. Если бы не война, можно было бы просто раствориться друг в друге, не потеряв при этом все остальное.

Но они оба слишком многим рисковали. Кестрель тоже необходима победа в этой войне.

– Нас не преследуют, потому что мой отец хочет как следует закрепиться на пляже. Он перевозит на полуостров запасы провизии, дает войску отдохнуть. Ему дорого обошлась эта победа. Зачем стремиться уничтожить нас сейчас, если можно восстановить силы и уже тогда добить врага? Но долго ждать он не станет. Во-первых, по пути в город генерал сможет захватить все земли вдоль дороги.

– А во-вторых? – Арин посмотрел на нее.

– А во-вторых, – неохотно продолжила Кестрель, – он уверен, что взять город будет легко.

– Мы загоняем себя в ловушку.

– Да, но…

Арин ждал продолжения.

– Так мы выиграем время. Если мы и впрямь начнем отходить, вместо того чтобы только притворяться, и разведка доложит генералу об этом, тогда мы сможем найти способ застать его врасплох. Иногда лучше действительно совершить что-то, чем сделать вид. Особенно если не планируешь доводить дело до ожидаемого конца.

– А что же мы задумали?

Кестрель погладила морду Ланса.

– Пока не знаю.

– Наша главная беда – порох. Если бы у валорианцев не было так много пороха, у нас были бы шансы.

– Ну…

– Что?

– Я могла бы его уничтожить.

Арин, потирая затылок и хмурясь, выслушал Кестрель. План ему не понравился.

– Ты же знаешь, что я все равно поеду.

Арин отошел от лошади, отряхнул руки от грязи с копыт. Когда он приблизился, Кестрель показалось, будто она вошла в дом с холода и встала у очага. Арин коснулся кинжала у нее на бедре и обвел большим пальцем символ на гарде: круг внутри круга.

– Бог душ, – прошептала Кестрель. – Это его символ.

– Ее. На самом деле это богиня, – мягко поправил Арин.

Кестрель не помнила, когда именно узнала, что значит символ. Может, очень давно. А может, только этой ночью. Так бывает: тебе открывается новая истина, но на самом деле кажется, будто ты знал о ней всю жизнь.

Арин смотрел на нее нежно, зачарованно и в то же время озадаченно.

– Тебе не кажется, что все изменилось?

– Да, – прошептала она.

Он улыбнулся:

– Так странно.

Действительно, необычно.

– До Лерралена можно добраться как раз к ночи, – сказала Кестрель, – если гнать лошадей. Ты поедешь со мной?

– Кестрель, тебе даже спрашивать не нужно.

Солнце уже ушло за горизонт, когда они добрались до искореженного ветрами кустарника на краю пляжа. По другую сторону зарослей горели огни вражеского лагеря. Пахло дымом и солью.

Кестрель почистила валорианские доспехи, нацепила традиционный кинжал, который подобрала среди трофеев в повозке с оружием, и молча отдала Арину тот, что он сделал для нее.

– Я не в восторге от своей роли в этом плане, – признался тот. – По сути, мне просто придется стоять и смотреть, как ты рискуешь собой.

– Не забывай, тебя уже ранили.

– Ранили? Так, царапина.

– Но могло быть и хуже.

Арин моргнул.

– Нет.

– Ты вообще за себя не боишься?

– Опасности – не боюсь.

– А чего боишься?

Он уставился на свои руки.

– Иногда… Я вспоминаю прежнего себя. Мальчишку. И разговариваю с ним.

Помедлив, Кестрель спросила:

– Так же, как со своим богом?

– Нет, это другое. Или, точнее, я отношусь к этому ребенку так же, как бог смерти – ко мне. Я надавал ему очень много обещаний и теперь боюсь, что не сумею их сдержать.

– И что ты пообещал?

– Отомстить.

– Ты сделаешь это.

Арин кивнул – не столько потому, что разделял ее уверенность, сколько из благодарности за поддержку.

Кестрель взглянула на него. Света хватало, чтобы различить черты лица, но темный силуэт Арина растворялся в ночной мгле. Скоро ночь окончательно вступит в свои права. Волны одна за другой накатывали на берег.

– Пока в лагерь идти нельзя, – решила Кестрель. – Нужно дождаться восхода луны.

– И чем же, – прошептал Арин, – мы займем часы ожидания?

Кестрель взяла его руку в свои и прижала к губам, чтобы он почувствовал ее улыбку. Арин провел пальцами вдоль ее косы, потеребил кожаную веревочку на конце и развязал узел. Распустил волосы и прижал Кестрель к себе.

Когда луна поднялась, они взяли с собой все необходимое и направились к пляжу, держась поближе к кустарнику и сливаясь с его тенью. Кестрель и Арин подождали на краю лагеря, откуда были видны обозные телеги, укрытые холстиной. В лунном свете они напоминали огромные бледные грибы. Наконец часовой, обходящий лагерь, приблизился к их укрытию. Арин резко выпрямился, зажал солдату рот и повалил на песок.

– Ни звука, – прошипел Арин, держа кинжал за ухом противника, и заставил того повернуть лицо так, чтобы его осветила луна. Глаза валорианца были широко раскрыты. Он побледнел. – Покажи, в какой повозке порох.

Солдат помотал головой.

– Ты помнишь, – прошептал Арин, – как поступали с беглыми рабами? Нет? Я напомню. – Он провел кинжалом по уху часового, потом по кончику носа. – Где порох?

Валорианец снова покачал головой, но на этот раз его взгляд метнулся к одной из крупных повозок.

Арин посмотрел на Кестрель. «Этого хватит?» – как бы спрашивал он. «Да», – произнесла она одними губами, но…

– Не надо, – добавила Кестрель шепотом. Ей тяжело было смотреть на часового, прижатого к песку, на его темные глаза, напоминающие невинные глаза валорианских детей. Они блестели, остекленев от ужаса, который дети с возрастом учатся прятать. Но страх смерти заставляет забыть обо всем. – Не надо, – повторила Кестрель.

Арин помедлил, потом ударил часового по голове рукоятью кинжала. Валорианец потерял сознание.

– Только быстро, – напомнил Арин.

Кестрель надрезала мешочек с порохом, который привязала к поясу. Черная пыльца посыпалась через дырочку на землю. Кестрель выпрямилась и шагнула в лагерь.

Она шла, не поднимая головы, перекинув туго заплетенную косу через плечо. Ее лицо в грязи. Кестрель думала об этом, проходя мимо лагерных костров. Она сильно изменилась. Волосы приобрели медный оттенок, а в свете огней кажутся совсем рыжими. Никто не узнает ее. Она в доспехах. Все привыкли видеть невесту принца накрашенной, в роскошных шелковых платьях и драгоценностях, с золотой линией на лбу. Кестрель сейчас совсем не похожа на себя. Она стала одной из них, обычной валорианкой. Однако во рту у нее пересохло, а в животе все сжалось.

Повозки были совсем близко. Чтобы успокоиться, она коснулась пальцами струйки пороха, которая сыпалась из мешочка, и подумала о том, как черная линия на земле соединяет ее с Арином.

Добравшись до повозки, на которую упал взгляд часового, Кестрель медленно выдохнула. Она заглянула внутрь и увидела в свете луны, пробивавшемся через холстину, плотно набитые мешки, завязанные бечевкой.

– Что это ты делаешь? – неожиданно спросил кто-то.

Медленно, очень медленно, стараясь перебороть внезапный страх, втоптать его в песок, Кестрель обернулась. Это оказалась стражница. Она окинула Кестрель внимательным взглядом.

– И что же забыла простая разведчица возле этой повозки?

Мешочек на поясе стал совсем легким. Почти весь порох высыпался. Заметно ли это в темноте?

– Я проверяю припасы.

– Зачем?

Слова сорвались с губ мгновенно, едва ли не раньше, чем она успела вспомнить:

– Во славу Валории.

Стражница отступила на полшага, явно в испуге: фраза означала, что речь идет о тайном задании, подробности которого не обсуждаются.

– Но… простая разведчица? – Стражница уставилась на доспехи Кестрель. Цвет и материал указывали на ее низкое звание: у офицеров была стальная броня, а не кожаная.

Кестрель пожала плечами. Мешочек на бедре опустел, стал совсем плоским и незаметным.

– Не тебе обсуждать решения генерала.

– Разумеется, – быстро ответила стражница и отступила в сторону. Кестрель прошла мимо нее, изо всех сил стараясь идти помедленнее, хотя больше всего на свете ей хотелось побежать и не останавливаться, пока не выберется из лагеря.

И вдруг Кестрель показалось, как холодная, тяжелая, будто высеченная из мрамора рука легла на плечо, вдавливая ее в землю. «Это мерещится, – сказала она себе. – Никто к тебе не прикасался. Уходи». Но Кестрель не могла пошевельнуться. Она подняла взгляд и увидела отца: он стоял в каких-то пятнадцати шагах, освещенный оранжевым светом костра.

И в это миг словно треснула скорлупа, под которой пряталось воплощение ее чувства: грузное существо с кожаными крыльями и сотней лап. Чудовище, которое вообще не должно было родиться. Лишь увидев лицо отца, Кестрель поняла, что по-прежнему любит его. Неправильно, что любовь смогла ужиться с предательством, обидой и гневом. «Это ненависть», – уверяла Кестрель себя. «Нет», – возразила маленькая девочка.

Отец ее не видел. Он смотрел на огонь. Под глазами у генерала залегли тени. Уголки рта были печально опущены.

– Траян! – раздался чей-то голос.

Седовласый человек шел к отцу через лагерь. Солдаты расступались перед ним. Император подошел к своему генералу, чье лицо изменилось, отражая непонятное Кестрель чувство.

Блики от костра заскользили по щеке императора, когда тот наклонился и прошептал что-то на ухо ее отцу. Кестрель заметила легкую улыбку и вспомнила, какие ходы любил делать император – те, что дадут результат лишь через несколько месяцев. Но эта улыбка не была частью игры. Отец что-то ответил. Кестрель была слишком далеко, чтобы услышать их разговор, но и с такого расстояния она прекрасно видела, что их связывает крепкая, искренняя дружба.

Кестрель отвела взгляд и продолжила путь к дюнам, стараясь не ступать по собственным следам. Только бы ненароком не стереть полоску пороха. Только бы добраться до укрытия, а там останется лишь высечь искру – и огонь мгновенно пробежит по пороховой дорожке до самой повозки. Кустарник, за которым дожидался Арин, издалека казался черными кляксами. Слезы катились по щекам Кестрель, но валорианские солдаты, мимо которых она прошла, даже не взглянули на нее. Кестрель вытерла лицо. Песок шуршал под подошвами. Лагерь остался позади.

Осталось всего несколько десятков шагов, когда она услышала чью-то быструю поступь за спиной, все ближе и ближе. Кестрель замедлила шаг, положив руку на кинжал. Сердце колотилось. Она обернулась.

– Кестрель?