Текст книги "Поцелуй победителя"

Автор книги: Мари Руткоски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

30

Кестрель остановилась в нескольких шагах от принца, который лежал на травке посреди лагеря, прикрыв глаза от палящего солнца. Редко можно было увидеть его лицо таким расслабленным. При ярком свете рубцы было особенно заметны. Кестрель знала, что Рошар не спит.

– Бездельничаешь, – сказала она с укором.

– Ошибаешься, я строю планы.

– Валорианский командир не позволил бы подчиненным застать его в таком виде.

– У меня особая стратегия.

Кестрель фыркнула.

– Нет, правда. – Он по-прежнему не открывал глаза. – Разве ты не спросишь, в чем она заключается?

Кестрель ткнула его мыском сапога. Рошар потянулся, точно кот, и как будто вернулся в прежнее положение. Но потом резко вскинул руку, схватил ее за лодыжку и дернул. Кестрель потеряла равновесие и плюхнулась на землю.

– Так вот. – Рошар сверкнул черными глазами, видя ее возмущение. – Это очень хитрый план. Просто божественный.

Кестрель отвесила ему пинок. Принц цокнул языком.

– Милая госпожа, не желаете ли выслушать мой план? Он просто отменный. Вам точно понравится. Он заключается в том, что я выжидаю.

– Ты загораешь.

– Нет, говорю тебе. Я жду, пока ты придешь и скажешь мне, что делать.

Кестрель в недвусмысленных выражениях объяснила.

– Какой кошмар. Это ты у Арина набралась? Хватит пинаться, привидение. На нас весь лагерь смотрит. Разве не ты только что разглагольствовала про облик командира? Кто будет меня уважать, когда увидит, что я позволяю тебе пинать меня? Так, ладно. Просто посмотри в мои честные глаза. Я спрашиваю серьезно: что мне делать? И самое главное: что сделает твой отец?

Кестрель застыла.

– Нам пора что-то предпринять, – сказал принц.

Леррален. Кестрель уже знала о неудачной попытке валорианцев высадиться на этом пляже. Она понимала, как легко будет добраться оттуда до города. «Если путь к победе слишком затягивается, – любил повторять ее отец, – она начинает ускользать из рук». Должно быть, он чувствует себя уязвленным после поражения на южной дороге. Какую месть придумает генерал? Можно вырвать победу, обрушив все войско на Леррален, не жалея пушек и солдат. Такая победа дорого обойдется, но потом останется лишь дойти до города.

Кестрель посоветовала Рошару оставить гарнизон в Эррилите, чтобы победа, одержанная здесь, не пропала даром. Все остальное войско оправлялось на запад, к дакранской армии, что стояла у Лерралена. Кестрель оседлала Ланса, закрепив подпругу. Тревога не оставляла. Отчего же так неспокойно? В конце концов, что такого может сделать генерал, чего не может она? Разве не он учил ее стратегии? Разве не его голос преследовал ее? Память Кестрель давала советы – или это было воображение? Ей не нравилось, что отец все время оказывался прав. Не нравилось, что она к нему прислушивается. Может, точно так же Арин внимает советам своего бога.

По мере продвижения на запад холмы постепенно сменялись равниной, плодородные земли – более бедными, а грязь – пыльным крошевом. Кестрель заметила, что гэррани заманили Арина к себе, в середину колонны. Иногда его просили помочь приструнить строптивую лошадь или оставляли какую-нибудь историю недосказанной, словно бросая вызов: давай, Арин, закончи сам… если сможешь. Порой раздавались вопросы: Арин точно уверен, что среди его предков не затесались монаршие особы? Тот всегда смущался и влезал в длинные споры, отрицая свою принадлежность к королевской династии. Так что это был верный способ надолго удержать его в своих рядах.

Однажды, когда Арин в очередной раз отстал, чтобы поговорить с гэррани, Кестрель поймала брошенный вскользь взгляд Рошара: задумчивый, мрачный. Он выражал странную смесь удовлетворения и недовольства.

– Разве ты сам не хотел, чтобы народ его любил? – удивилась Кестрель.

Рошар оглянулся на Арина, который был в середине строя. Они продолжили ехать молча. Над головой синело небо. Потом Кестрель сказала:

– В тундре у Арина было кольцо с большим камнем. Оно твое?

– Этому мальчишке ничего нельзя одолжить. Он его потерял!

– Оно усыпляло с одного укола.

– Да.

– А та белая обезболивающая мазь… Она тоже восточная? Это не то же самое вещество?

– Какое наблюдательное привидение у нас завелось! Да, Кестрель. В кольце и в мази в разных количествах содержится яд червя, который водится у нас на востоке. Если смешать немного этого яда с маслом, получится мазь, от которой немеет кожа. Если взять чуть больше, им можно усыпить. А если переборщить с дозой – все, богиня возьмет тебя за руку и уведет в свои чертоги.

– Почему бы не смазывать этим ядом арбалетные болты? Я помню, как отец жаловался на отравленные стрелы жителей восточной равнины.

– Увы, сейчас равнина далеко, а у меня не так-то много запасов. – Рошар прищурился, глядя на Кестрель с подозрением. – А к чему ты спрашиваешь?

Кестрель замолчала.

– Ты не о стрелах хотела поговорить.

– Иногда мне трудно заснуть.

– Если ты вдруг не поняла: когда я сказал про то, что богиня возьмет тебя за руку, я имел в виду смерть. Ты умрешь, ясно? Если взять яд в самой высокой концентрации, то достаточно прикоснуться к нему, чтобы он убил. Даже когда жидкость высыхает.

– Я осторожно.

Рошар резко повернул коня, преграждая ей дорогу. Ланс фыркнул и остановился.

– Мой ответ «нет», – отрезал принц. – Не думай, что ты одна страдаешь. Попробуй справляться так же, как все остальные.

Рошар пришпорил коня и поскакал вперед.

Кестрель посмотрела на дорогу, уходящую к горизонту. Одинокая птица на фоне неба казалась черной трещинкой в слое голубой краски. Кестрель подумала о белой мази, что лежит у нее в сумке, о потерянном кольце и о том, как хочется уснуть спокойно, без снов. «Во сне бояться нечего», – сказал ей давным-давно отец, имея в виду, что жизнь намного страшнее снов. Но в детстве Кестрель этого не понимала. Маленькую ее успокаивали эти слова.

Ночью, лежа в своей палатке, Кестрель вспоминала мучительный холод тундры. Серное крошево. Ужас, охвативший ее, когда память начала подводить. Ночной наркотик – мягкий, густой туман. Страх умереть вдали от дома. Печаль, казалось, пропитавшая даже кости. Все это до сих пор оставалось с ней. Но теперь у Кестрель было кое-что еще. Она задула фонарь. В темноте она вспомнила пыльную дорогу, проделанный сегодня путь. «Попробуй справляться так же, как все остальные». Сегодня Кестрель спала крепко. После этой ночи она почувствовала, что, хотя порой ей по-прежнему хотелось ночного наркотика, он потерял свою власть.

В этой области полуострова выращивали пшеницу. В бледно-золотых полях шуршали колосья. Стебли гнулись под тяжестью зрелых зерен. Вдали можно было разглядеть крестьян, которые собирали урожай, – слишком старых или слишком молодых, чтобы идти воевать. Некоторые поля были брошены. Кестрель видела фермы с пустыми курятниками, пропахшими прелой соломой. Скот увезли или перебили. Плетеная корзина, валявшаяся на земле много месяцев назад, напоминала гнездо. Когда кто-то попытался поднять ее, ручка тут же отвалилась.

Вид опустелых ферм тревожил Кестрель. Тяжело видеть, как урожай пропадает зря, ведь большая часть пшеницы сгниет на корню. Но главная причина была в другом. Кестрель пугали пустые дома. Изредка встречались заброшенные гэрранские виллы: портики с колоннадой, своды с лепниной, блестящие стеклянные крыши атриумов. Но чаще попадались валорианские особняки: новые роскошные постройки, просторные, с гладкими фасадами.

Бараки, где жили рабы, были словно покрыты ожогами – краска отваливалась большими кусками, будто лохмотья кожи. Возле такого барака на каждой ферме притулился маленький домик. Кестрель охватило смутное чувство, когда она отметила эту особенность. До сих пор, даже отправляясь с солдатами на заброшенный участок в поисках провизии, Кестрель не задумывалась о предназначении этих построек. В гэрранском поместье ее отца такого домика не было.

Однажды она заметила, как Арин посмотрел на это крошечное здание: лицо посуровело, в глазах вспыхнул недобрый огонек. И Кестрель внезапно поняла: здесь держали гэрранских детей. Воспоминание ожило неохотно, словно с трудом выбираясь из недр сознания. Кестрель пришлось вытащить его силой. Очевидно, она очень хотела забыть.

Обычно у рабынь отнимали детей, едва отлучив их от груди, и продавали на соседнюю ферму. Валорианцы не желали, чтобы мать отвлекалась от работы. В то же время на фермы привозили младенцев из других поместий. Дети привыкали, что принадлежат лишь своим господам. Их воспитывали в маленьких домиках под присмотром пожилого раба. Сейчас некоторым из этих детей было уже по десять лет.

В сельской местности это было в порядке вещей, в городе такое встречалось реже. Некоторые господа с гордостью заявляли, что позволяют рабам оставить своих детей. Кестрель вспомнила один свой визит в дом богатой валорианки. Они пили чай в гостиной, и хозяйка дома ворковала над ребенком гэррани – малышка, покачиваясь, стояла на ковре посреди комнаты. Кестрель не сразу заметила мать девочки. Проследив за взглядом детских глаз, в тени глубокой ниши она увидела женщину в форме домашней рабыни.

Отец Кестрель решил, что не потерпит детей рабов в своем поместье. Если рождался ребенок, его почти сразу продавали. Сам генерал детей не покупал.

Долгие годы Кестрель делала вид, что такого обычая не существует, словно пряча знание о нем и о других несправедливостях под толстой скорлупой. А ведь все это происходило каждый день. Такова была жизнь других, но не ее. «Нет, твоя», – не соглашался зловещий, настойчивый голос в глубине сознания. «Не моя!» – «Твоя». Теперь даже копыта Ланса выстукивали эти слова.

Кестрель могла бы сказать, что наконец поняла, почему жизнь одного человека нельзя отделить от жизни других. Невозможно спрятать чужое горе под скорлупой. Она могла бы сказать, что усвоила урок: игнорировать несправедливость – все равно что совершать ее. Да, она могла так сказать, но правда заключалась в том, что Кестрель должна была понять все это намного раньше.

На небе высыпали звезды, похожие на морозные узоры. Кестрель нашла Арина у костра. Щурясь от недостатка света, он чинил чьи-то доспехи, на которых оторвалась застежка.

– И много ты видишь при таком свете? – Кестрель не спешила садиться.

– Нет. – Он проколол полоску кожи шилом. – Но днем времени нет.

Кестрель спешила, и войско на пределе возможностей продвигалось на запад, хотя Рошар был против форсированного марш-броска. Усталые солдаты проигрывают войны – отец Кестрель часто так говорил.

Она запрокинула голову, чтобы полюбоваться сияющими звездами.

– Как изготавливают зеркала?

– Тебе нужно зеркало? – удивился Арин.

– Нет, просто интересно.

– Стекло покрывают серебром. Я, правда, никогда не пробовал.

Кестрель повернулась на запад, вглядываясь в созвездия. От примятой травы исходил резкий, пряный запах.

– Раньше, наверное, для этих целей использовали отполированный металл.

– Возможно.

– Небо похоже на зеркало, если представить, что зеркало – чаша с темной водой.

Последовало молчание. Кестрель перевела взгляд на Арина. Он отложил доспехи и повертел в руках шило. Оранжевые блики пламени плясали на его лице.

– О чем ты думаешь? – тихо произнес Арин.

Кестрель помедлила. Он поднялся и встал рядом с ней.

– Арин, как тебе жилось после завоевания?

– Не уверен, что тебе будет интересно.

– Мне интересно все, что касается тебя.

И он рассказал. Казалось, звезды тоже его слушают.

Пшеничные поля остались позади. Почва стала рыхлой и сухой, источников воды было мало. На пятый день пути им встретился ручей, и они наконец смогли наполнить бочки, которые везли в обозе.

Арин принялся чистить коня. Подошел Рошар и что-то сунул ему в руки.

– Вот, сделай одолжение. Ты ужасно грязный. – Рошар окинул его взглядом. – По-моему, у тебя за ушами до сих пор осталась засохшая кровь.

Это оказался кусок мыла. Арин выглядел слегка испуганным, как будто жил в мире, где мыло еще не изобрели. Он разломил брусок пополам и отдал половину Кестрель.

Мыло слегка крошилось. Кестрель еще долго не двигалась с места, вдыхая сладковатый аромат. Ей пришло в голову, что, если они оба вымоются этим мылом, их кожа будет пахнуть одинаково. Кестрель осторожно убрала подарок в сумку, завернув в одежду, чтобы мыло не раскрошилось.

– Идем скорее. – Глаза Арина сверкали. – Хочу тебе кое-что показать.

Кестрель последовала за ним без лишних вопросов, хотя полуденный привал уже подходил к концу. Они верхом поскакали к поросшему травой холму. Кестрель тайком поглядывала на Арина. Он заметил и улыбнулся:

– Это секрет.

Эту его улыбку, весь этот день – небо из голубого шелка, пестрое желтое перышко, принесенное ветром и запутавшееся в гриве Ланса, – Кестрель постаралась сохранить в памяти, точно драгоценный камень.

Они спешились у подножия холма. Каменные ступеньки, заросшие травой, вели вверх по склону. Только теперь Кестрель пришло в голову, что местность вокруг была равнинная, и этот холм вполне мог оказаться насыпным.

– Что это? – спросила она. Ступеньки будто вели в пустоту.

Арин выхватил перышко из гривы Ланса и воткнул его в волосы Кестрель.

– Здесь храм. Точнее, был когда-то.

Она потрогала перышко. Пух слегка щекотал, острый стерженек покалывал кожу за ухом. Кестрель несколько раз провела по перышку пальцем, стараясь не показать, как сильно ее обрадовал этот жест Арина.

– Так это и есть твой секрет?

– Ты бы не стала спрашивать, – сказал Арин с озорной улыбкой, – если бы сама не догадалась, что это еще не все. Идем, сама увидишь.

Ступеньки кое-где были поломаны и шатались под ногами. Только добравшись до вершины, Кестрель увидела мраморные обломки, которые когда-то были фундаментом храма. Его могли разрушить после завоевания Гэррана: валорианцы снесли все храмы, посвященные местным богам. Но эти руины выглядели совсем древними. Мрамор побелел, точно кость. Узоры и надписи, вырезанные на камне, стерлись от времени. Их почти невозможно было разобрать, будто сны после пробуждения.

– Здесь столько зелени, правда? – тихо проговорил Арин. – Не так, как во всей области.

– Да.

В заколуках руин птицы свили гнезда. По упавшей колонне пробежала ящерица. Это место казалось призрачным, но в то же время исполненным жизни. Когда Арин вышел в центр разрушенного храма и встал на колени, Кестрель подумала, что он хочет помолиться. Но нет, Арин начал обрывать зелень под ногами.

– Я узнаю некоторые. – В его голосе звенел энтузиазм. Арина словно и не волновало, что Кестрель не поймет его слов. – Но есть и другие… Я-то думал, что знаю все легенды.

Кестрель опустилась на колени рядом с Арином. Из-под плетей плюща на нее взглянули чьи-то глаза. Вздрогнув, она отодвинула мешавшие листья. Это была мозаика. Она полностью устилала пол храма, скрытый под слоем буйной растительности. Кестрель стерла грязь ладонью. Лицо, сложенное из гладких, прохладных кусочков, засияло на солнце. У существа были крылья – широко расправленные, цвета павлиньих перьев. Чешуйчатая кожа. Когти из сердолика.

Кестрель продолжила обрывать плющ, обнаруживая под ним дивных сказочных созданий. Змея с шестью хвостами. Водяной конь. Женщина, у которой вместо волос были свитки с текстом, – буквы похожи на гэрранские, но не настолько, чтобы Кестрель могла их прочитать. Некоторые фигуры лишь отдаленно напоминали людей. У одной во лбу сверкало множество глаз. Другая – с длинным фиолетовым телом – не имела ни рук, ни ног. У третьей изо рта лилось золото. Конечно, это были боги. Кто же еще?

– Пожалуй, пора возвращаться, – неуверенно произнес Арин – он явно предпочел бы задержаться здесь. Он облизнул палец и потер деталь мозаики, не поднимая взгляда. Солнце играло на его взъерошенных волосах. Широкая полоска света перечеркнула переносицу, легла на шею и плечи. Арин пошевелился, и солнце полностью осветило его лицо.

Кестрель казалась себе пушинкой, как бывает, когда переполняет страх. Кровь в жилах стала легче воздуха.

– Еще рано, – возразила Кестрель и увидела, как засветились счастьем глаза Арина.

Она помогла ему оборвать плющ и раскрыть мозаику целиком. Кестрель казалось, что сама она тоже состоит из осколков, которые наконец встали на свои места, сложившись в цельный образ. Вот юноша, впервые открывающий для себя этот мир. И девушка, которая видит его искру, его огонь и наконец понимает, что чувствует. Она осознает, что это чувство было с ней уже давно.

Лазурит, смальта, оникс, позолота, раковины, слоновая кость, изумруд, аквамарин. Кестрель едва различала границы между кусочками мозаики, настолько плотно они были подогнаны друг к другу. Она прижала ладонь к поверхности и представила, как изображение отпечатывается на коже.

Спустя время Кестрель пожалела, что не призналась сразу же, упустила время. Ах, если бы на руинах храма ей хватило смелости сказать Арину то, в чем она уже не сомневалась: она любит его всем сердцем.

31

В последний день пути к Лерралену Кестрель была необычайно молчалива. На вершине холма, среди каменных обломков, Арину показалось, что между ними возникло новое нежное, хрупкое чувство. Но с тех пор она неизменно держалась на расстоянии. Он не мог объяснить поведение Кестрель, не понимал, в чем причина. Арин перебирал воспоминания о храме, о нагретой солнцем зелени и гладких кусочках мозаики, о спрятанных изображениях. Кестрель не меньше него хотела рассмотреть эти картины. Арин не мог понять, что случилось, – он совершил какую-то ошибку? Но в то же время каждое мгновение того дня казалось ему драгоценным камнем. Арин представлял, как сжимает эти сокровища в руке. Ему хотелось сохранить их, спрятать понадежнее, чтобы никогда с ними не расставаться. В своем желании он сам себе напоминал ребенка, собравшего целую коллекцию драгоценностей, которая на поверку оказалась горой хлама. Пуговица, речная галька, моток лески. Или пестрое желтое перышко. Жаль, не оставил его себе. Возможно ли, что Кестрель его не выбросила? Да нет, скорее всего, оно упорхнуло, когда они галопом возвращались к лагерю.

Пожелтевшая трава на откосе колыхалась. Воздух пах солью. До моря осталось совсем немного. Когда войско остановилось, чтобы напоить лошадей из бочек – пресной воды они не встречали уже два дня, – Арин отыскал Кестрель, которая чистила Ланса. Она подняла взгляд, но тут же отвела глаза. Арин не понимал, отчего она вдруг переменилась в лице. Это его появление виновато? Или перистые облака в небе? Или чайка, которая борется с ветром? Так или иначе, Кестрель внезапно показалась очень хрупкой и слабой. Ее волосы порыжели под жарким южным солнцем. Кожа подрумянилась, как хлеб на костре. Ее длинные пальцы выбирали мусор из гривы коня. Нет, дело было не в облаках и не в чайке. Арин попытался завести непринужденный разговор:

– Ну что, стратег, каковы наши шансы? Или мы скачем навстречу неминуемой гибели?

Кестрель улыбнулась уголками губ, словно благодарила его за попытку развеять тревогу. Да, слова он подобрал весьма странные, но Кестрель уже не смотрела вдаль с отсутствующим видом. Пальцы перестали судорожно перебирать гриву Ланса. Значит, ее волнует не предстоящая битва, не конь и не хруст песка под ногами – ничто из этого. Дело в Арине.

– Есть три варианта развития событий, – ответила Кестрель. – Первый: мы опоздаем, и мой отец успеет захватить пляж. Второй: мы подоспеем в разгар битвы и сыграем роль подкрепления. Или же третий: мы придем раньше моего отца и будем ждать. – Подумав, она добавила: – Есть, конечно, и четвертый. Я могла ошибиться, генерал не собирается высаживаться на этом пляже, и мы зря пригнали сюда все свои силы.

– Четвертого варианта нет.

Кестрель покачала головой:

– Неправда. Я могу ошибаться.

– Поэтому ты так беспокоишься?

– Даже если я не ошиблась, даже если мы успеем подойти заранее, трудно назвать это удачей. Ведь если генерал высадится позже, значит, он ведет крупное войско, с тяжелой артиллерией. Чем больше людей и пушек, тем больше времени у них уходит на сборы. И тем труднее нам будет победить.

Ланс ткнулся носом в ее плечо. Она улыбнулась, и Арина охватило чувство покоя, похожее на сон.

– Я сказала отцу, что люблю его, – ни с того ни с сего произнесла Кестрель. – Это последнее, что я успела ему сказать.

Арин постарался не смотреть на нее. Он не хотел видеть ее лицо в такой момент.

– Когда мы ехали через пшеничные поля, я видела брошенную корзину на земле, – продолжила она. – Она совсем развалилась. В такую корзину ничего нельзя положить. Ее невозможно даже взять в руки.

– Не сравнивай себя с корзиной.

– Я подумала… – Кестрель смолкла.

Есть вещи, о которых страшно трудно говорить, и ты не можешь признаться даже в том, как тебе тяжело.

– Так ты не скажешь, о чем подумала?

– Нет.

– Почему?

– Я боюсь, – прошептала она.

– Чего, битвы?

– Нет.

– Отца?

Голос Кестрель зазвучал холодно:

– Пусть он меня боится.

Арин горел желанием убить генерала. Но если дело в этом… Если никакой ошибки Арин не совершал, и ничего исправлять не нужно, а Кестрель пряталась от него лишь потому, что ее пугала жажда мести – его или ее собственная…

– Кестрель. – Он решил спросить прямо. – Ты хочешь его смерти?

Ее глаза сверкнули.

– Я не стану убивать его, – пообещал Арин, – если ты не хочешь.

– Убей, если сможешь. Мне все равно. Он обрек меня на смерть. На то, что хуже смерти.

Ненависть в душе Арина скрутилась в тугой узел.

– Если убью его, сможешь ли ты потом меня простить?

– Ты говоришь об этом так, будто все зависит только от тебя.

– Мне обещали.

Кестрель сощурилась:

– Кто? Твой бог?

– Не прямым текстом, но все же.

Она покачала головой.

– Прошу тебя, ответь на мой вопрос.

– Может, он погибнет от моей руки, – сказала она. – От моего меча.

– Я должен знать, каково твое решение.

– Тогда убей. – Глаза Кестрель влажно заблестели. – Поклянись, что убьешь.

Узел в груди распутался.

– Конечно.

– Он изменил нас обоих. – Кестрель с трудом подбирала слова. – Стоит мне только подумать о тебе, обо всем, что ты потерял, о том, кем ты был и кем тебя вынудили стать… О том, кем ты мог бы стать… И я – я стала такой, не способной даже… – Она резко замолчала.

– Кестрель, – тихо произнес Арин, – я люблю тебя такой, какая ты есть.

Но в ответ она только сжала губы. Ее лицо снова застыло. Арин вцепился в гриву Ланса.

– Так значит, дело во мне.

– Нет, Арин. – Но ее ответ прозвучал неуверенно.

Он подумал о том, как Кестрель любила отца – а тот просто взял и выбросил ее любовь, как мусор. Арин хотел бы рассказать, как вздрогнул, сорвав плющ, – потому что мгновенно узнав лик своего бога. Когда они разглядывали ночное небо, Арин будто смотрелся в черное зеркало воды, о котором говорила Кестрель. А там, в руинах храма, его охватила странная радость, облегчение от осознания собственного предназначения. Словно покровительство бога вернуло ему семью. Он хотел предупредить Кестрель: она пока еще не понимает, что это значит – потерять родителя.

– А ты боишься битвы? – спросила Кестрель.

Что ж, хотя бы на один вопрос было легко ответить. Арин непринужденно улыбнулся:

– Нет.

Пляж был пуст, если не считать того, что на песке расположилось целое дакранское войско. Но валорианцы еще не высадились, их корабли даже не показались на горизонте. И Арин успокоился, хотя, по мнению Кестрель, это могло означать подготовку масштабного наступления. Арин рад был видеть пустую полоску потемневшего от дождей песка, разделяющую палатки и море. Приятно было следить за отливом, разглядывать позеленевшие камни, крабов и рыбок в мелких лужицах, наблюдать за дракой чаек. Ветра почти не ощущалось. Небо было ровное, беспросветно-серое. Прошлой ночью был шторм, и соленый воздух отзывался свежестью.

Солдаты Рошара очень обрадовались приезду принца. Арин подумал, что тот зря прикидывается человеком, не имеющим никакого политического веса. Да, люди преданно служили королеве, но любили они Рошара.

– Сейчас безопасное время суток, – заметила Кестрель, направляя коня к островку бледной травы на холме. Там, как им сообщили, бежал ручей, поивший всю армию.

Арин догнал ее и поехал рядом.

– Да, валорианцы высадятся в прилив, – согласился он.

Кестрель слегка вздрогнула, как будто не ожидала от Арина ответа. Вероятно, ее слова не были попыткой начать разговор – задумавшись, она лишь случайно произнесла вслух свою мысль. Кестрель не стала спрашивать, как Арин понял, о чем речь. Судя по всему, решила, что преимущества высадки во время прилива очевидны.

«Море мгновенно вынесет их на берег, – прошептал бог смерти. – Оно вспенится под тяжестью пушек, разинувших черные пасти».

Арин бросил взгляд на Кестрель. Эта битва – совсем не то, что засада на южной дороге. Безопасных мест здесь не будет, лишь открытая арена, готовая для боя. «Не смотри на нее, Арин. Смотри на меня. Ты встретишь их с радостью. Твое сердце встрепенется, наполнится счастьем. Что есть враг? Он – удары твоего меча, расчищенная дорога к цели. Путь ко мне».

Кестрель и Арин довольно далеко отъехали от лагеря. Их окружали топкие солончаки, обнаженное отливом дно. Запах моря был прекрасен. «Любуйся на нее, сколько захочешь, – прошептал бог смерти. – Но по-настоящему принадлежать ты можешь лишь мне».

Кестрель вырвалась немного вперед. Она обернулась, встретилась с Арином взглядом. На его щеку упала капля дождя. Потом еще одна – на шею. «Ты мой. А я твой. Правда, Арин?» Радостное выражение исчезло с лица Кестрель. Арин представил шкатулку, которая захлопывается так плотно, что крышка сливается со стенками. «Правда».

Вечером Арин, Кестрель и Рошар поднялись на утес. Море сверкало в свете луны. На черной воде плясали белые блики. Песок казался серебряной пылью.

– Симпатично, – отметил Рошар. – Хотя напоминает чистый экстракт ядовитого червя. Когда он застывает, то блестит точно так же. – Он повернулся к Кестрель. – Ну и как, по-твоему, пройдет битва?

За нее ответил Арин:

– И для них, и для нас это будет отчаянное сражение. Солдаты будут драться до последнего, переборов страх смерти. Потому что тяжелое отступление и есть смерть.

Рошар насмешливо приподнял бровь: его милый гэррани преувеличивает. Однако Кестрель кивнула, соглашаясь с Арином.

Тревогу затрубили в полдень. Моросил дождь. Солнце не показывалось, так что невозможно было понять, в какой точке неба оно находится. На востоке собиралась гряда облаков. А на море возникла тонкая бледная линия – паруса.

Артиллерия расположилась на флангах. Объединенная армия Дакры и Гэррана выстроилась клином. Во главе строя встала конница. Лицо Кестрель застыло. Она так сжимала поводья, что костяшки побелели. Ланс глухо топнул копытом.

На море показались плоские валорианские лодки. Несколько тысяч. Уже можно разглядеть лошадей и пушки. Большие шлюпки шли к берегу от вставших на якорь кораблей. Даже сквозь пелену дождя было видно, как поднимаются и опускаются весла.

Арин не слышал валорианских команд. Голоса врагов тонули в шуме моря. Но он видел, как солдаты начали готовить пушки. Арину уже чудился запах пороха. На секунду он словно перенесся с берега, где сидел верхом на коне, в шлюпку, покачивающуюся на волне. Почувствовал пороховую пыль на ладонях, тяжесть ядра в руках. Они начнут стрелять еще до того, как высадятся.

У Арина осталось единственное желание: он готов был умолять Кестрель уйти. Прислушайся он к себе раньше, то знал бы, о чем будет просить в последние минуты перед боем, несмотря на обещание довериться Кестрель. Арин коснулся ее плеча. Кестрель вздрогнула. Он понял, что ее нервы тоже натянуты до предела.

– Еще не поздно передумать, – напомнил Арин. – Прошу тебя, уходи, возвращайся на утесы.

– Нет.

Только в это мгновение он проникся страхом, которому уже поддались все остальные.

– Тогда держись ко мне поближе.

Ответ Кестрель утонул в пушечном грохоте, расколовшем мир пополам.