Текст книги "Поцелуй победителя"

Автор книги: Мари Руткоски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

– Его здесь нет, но он в любом случае не возразил бы.

– Нет, вы ошибаетесь.

Император окинул Кестрель придирчивым взглядом:

– Ты на него не похожа. Если не считать глаз.

– Почему? – вырвалось у нее.

– Что «почему»? – мягко переспросил император.

Горло сжалось. Глаза защипало. Кестрель поняла, что упустила ход игры… И, возможно, именно этого и добивался император. Она не хотела задавать свой вопрос, но ничего не могла с собой поделать… как и с тем, что ее голос дал трещину.

– Почему он выбрал вас, а не меня?

– Ах, это. – Император потер сухие ладони друг о друга и сложил пальцы домиком. – Пока что ты неплохо меня развлекаешь. Пожалуй, я должен тебя вознаградить. Вот тебе правда. Траян не сразу стал моим другом. Он просто был необходим для достижения моих целей: победы в сражениях, расширения пределов империи. Я же, в свою очередь, давал ему возможность достичь того, чего хотел он: чтобы однажды его дочь стала правительницей империи. Амбиции твоего отца вполне понятны. Хотя, пожалуй, наша дружба началась раньше. Мы знали друг друга еще до твоего рождения. Он чрезвычайно умен. Приятно найти в ком-то равного. А уж как наши отношения переросли в нечто большее… – Император пожал плечами. – Может, он просто видит, каков я со всеми остальными, и знает, что с ним я веду себя иначе. Я ценю Траяна. В конце концов, когда у него в руках оказалось твое предательское письмо, когда он понял, что ты обманывала его, выбор между мной и тобой превратился в выбор между тем, кто любит его, и тем, кто не любит.

По щекам Кестрель покатились слезы. Император погладил ее по холодной руке.

– Лучше не будем говорить о твоем отце.

Он сделал ход.

В воздухе пахло серой и горелой кониной. Громкие вопли доносились со всех сторон, так что Арин уже не различал их. В ушах звенело. Валорианцы тонули в собственной крови на разбитой дороге. Стрелы продолжали взлетать в воздух. Обломок плиты упал на женщину-гэррани. Ее тело лежало на границе между грязным оврагом и взорванной дорогой. Арин все еще не видел генерала. Валорианская армия была огромна. Взрыв уничтожил лишь первые ряды конницы. Тем временем к ним приближался второй конный отряд.

Кестрель понимала, что проиграет. До этого император тянул время, чтобы вывести ее из равновесия, упивался ее страхом. Ему хотелось насладиться видом червяка, извивающегося на крючке. Кестрель тянула совсем по другой причине. Сейчас уже она подолгу думала, задерживая ход. Поначалу она мечтала закончить партию поскорее. Теперь же ей нужно было больше времени.

Четыре блестящие костяшки поблескивали в куче, словно подмигивая. Она знала, какие на них символы. Волк бы ей сейчас пригодился или даже пчела. Кестрель все больше злилась. Слезы на щеках высохли, кожу стянуло от соленой влаги. Кестрель все думала о том, что сказал император про отца. Вспоминала, как тот произнес: «Ты разбила мне сердце». Будь отец здесь, она бы набросилась на него с воем. Он ведь тоже разбил ей сердце. И делал это снова и снова, год за годом. Пытался навязать ей свои представления о чести. Превратить ее в ту, кем генерал хотел видеть свою дочь. А Кестрель была совсем не такой.

Она невольно выпрямилась. Будь проклята его честь, его преданность. Когда подошла ее очередь тянуть костяшку, она не взяла ни одну из помеченных.

– Не двигаемся! – крикнул Арин.

Его лошадь мотнула головой. Авангард все еще держал первоначальный строй – несколько рядов, растянутых в ширину от дороги до деревьев. Валорианская конница неслась вперед, готовясь прорвать их ряды. Арин увидел, как всадники выстраиваются клином. После столкновения бока этого клина подтянутся и попытаются зажать в тиски середину дакранско-гэрранской колонны, проскакав вдоль дороги, как только разделаются с авангардом. «Да, – выдохнул бог смерти. – Отлично».

Император взял одну из помеченных костяшек. Кестрель сдержалась, не произнесла ни звука и отвела взгляд, чтобы не выдать своих чувств.

На улице светлело. Кестрель впервые увидела затейливые узоры витражей. Ночью окна казались черными, а теперь постепенно начали проявляться цвета. Очень скоро они станут еще ярче. Цветы, боги, нос корабля, птица в полете. Окна выходили на восток. Рассветный вид будет великолепен.

Две армии столкнулись. Центр авангарда сплотился вокруг Арина. А вот края, как и планировалось, рассыпались. Казалось, солдаты отступают в лес. Правый и левый фланг валорианской конницы вылетел прямо в поле по бокам от дороги, которое до этого закрывал собой авангард. Валорианские кони напоролись на колья, которые установил Арин.

Император выложил на стол лисицу и окинул взглядом открытые костяшки.

– Кажется, все складывается не в твою пользу, – сообщил он Кестрель.

В гуще боя, среди мешанины тел, грязи, смерти, солдат, которые падали и поднимались, Арин вдруг заметил какое-то движение. Ему показалось, будто на краю поля битвы, там, где барахтались кони со вспоротыми животами, мелькнуло что-то похожее на кролика. Присмотреться получше не получалось: Арин вместе с конем едва не пострадал от копыт вставшего на дыбы валорианского жеребца. Потом пришлось драться с самим всадником. Арин рассеяно схватил противника за предплечье. Нет, там не кролик. Что-то более крупное, но столь неуместное здесь. Он вывернул противнику руку, так что та с хрустом выскочила из сустава. Всадник закричал, но Арину было не до него. Охваченный нетерпением, он убил валорианца. Арин понял, что он увидел возле дороги, среди окровавленных кольев.

Это был Верекс. Он не мог высвободить ногу, придавленную мертвой лошадью, и был легкой добычей. Солдаты Арина заметили принца… Вот только они не знали, что это валорианский наследник, тот самый, которого им велели не убивать.

Разве принц может выглядеть вот так? Весь в грязи, так что видны лишь волосы цвета соломы, тощий и напуганный, Верекс пытался высвободиться. Он не видел, как дакранская лучница взяла стрелу. Арин был слишком далеко. Он закричал: «Нет!», но восклик потонул в грохоте боя. Лучница прицелилась и отпустила тетиву.

– Мне даже жаль, что я не могу проиграть, – задумчиво произнес император. – Это был бы интересный опыт. Надеюсь, игра хотя бы немного затянется? Соберись, Кестрель, иначе все закончится слишком быстро.

Кестрель напомнила себе, что проиграть можно даже тогда, когда в руках самые сильные костяшки. Она выложила очередную дощечку на стол.

Арин беспомощно смотрел, как метко пущенная стрела летит прямо в Верекса. Наконечник стукнулся о металлическую броню. Лучница не сдавалась: она взяла новую стрелу.

«Пригнись, – мысленно умолял Арин, безуспешно пытаясь пробраться к краю дороги. – Спрячься за лошадью». Но принц, который уже понял, что размытое облако нависшей над ним опасности успело сжаться в одну точку на кончике стрелы, просто замер. Взгляд Арина снова метнулся к лучнице, которая резко переменилась в лице, едва выпустив тетиву. В ее глазах застыл ужас.

Тогда Арин увидел: наперерез стреле к валорианскому принцу мчался Рошар. Он успел прижать Верекса к земле. Стрела пронеслась над ними. Затем брат Риши, ругая ошалевшего валорианца последними словами, вытащил его из-под лошади и поволок к деревьям.

Теперь они оба молчали, сосредоточившись на игре. Император взял вторую блестящую костяшку. За витражными окнами разгорался рассвет. Внутри у Кестрель будто распустился цветок надежды. Насыщенные цвета озарили комнату. Кестрель посетило странное желание: она очень хотела бы, чтобы отец оказался здесь. «Ты, дочь, что желает смерти родному отцу». Но это было не так. Кестрель не могла желать ему смерти, как бы сильно он ее ни ранил. Жаль, что отец не увидит, как она играет и выигрывает. Жаль, он не видит того, что вдруг открылось ей.

Окно и витраж – всего лишь стекло. Только солнце превращает их в нечто большее. Кестрель показала бы ему все это и сказала: «Вот какой должна быть любовь». «Да, и тебя тоже, – добавила бы она, ведь, несмотря ни на что, это нельзя было отрицать. – Тебя я тоже люблю».

Когда Рошар с Верексом исчезли в лесу, Арин перестал задумываться о чем бы то ни было. Во время битвы он размышлял редко. Проще было довериться инстинкту. Поддаться порыву. Тело само знало, что делать.

Колья сломали стратегию валорианцев. Теперь невозможно было зажать в тиски армию Арина, которая продолжала идти плотной колонной. Края дакранско-гэрранского авангарда подтягивались вперед, стремясь пробиться к противнику со стороны поля, где валорианская армия была хуже всего защищена. Если повезет, Арин зажмет врага в тиски.

Рассекая очередного валорианца мечом, он подумал, что сам не выбрал бы себе другого покровителя. Ни один из сотни богов не мог доставить ему такую радость. «Это щедрый дар», – подумал Арин. «Это так, мелочь, – ответила смерть. – Разве я тебе не обещал? Разве ты не был верен мне, дожидаясь этого мгновения? Смотри, что я для тебя приберег».

Арин огляделся. Всего в нескольких шагах от него без коня и шлема стоял генерал Траян.

Игра слишком затянулась. Рассвет полыхал пожаром. Витражи сияли дикими красками. Кестрель выжала из партии все, что смогла. У нее на руках была достойная подборка, но она боялась открыть костяшки перед императором. Однако все это уже не имело значения. Главное, что игра закончилась. Император откинулся на спинку стула, выжидающе глядя на Кестрель из-под полуприкрытых век. Его глаза влажно поблескивали.

– Показывай.

Арин пришпорил лошадь. Генерал увидел его и выпрямился. В голове у Арина было пусто. Он ничего не слышал, даже голоса смерти, а зря. В последнее мгновение генерал упал на одно колено и вонзил меч в живот лошади.

Как можно медленнее Кестрель перевернула последнюю костяшку. Четыре паука. Император не улыбнулся. Она почти хотела увидеть эту улыбку. Но он на мгновение прикрыл глаза, а когда снова открыл, Кестрель пронзил взгляд, который был куда страшнее. Император победил. Четыре тигра.

Лошадь издала жуткий крик. Арин вылетел из седла и ударился головой о дорогу. В ушах зазвенело. И все звенело, звенело не переставая…

Над верхней губой императора выступили капельки пота. Он коснулся их, с удивлением посмотрел на пальцы, а потом снова перевел взгляд на Кестрель. Та со скрипом отодвинула стул. Император одним движением схватил кинжал Кестрель со стола и приставил к ее горлу. Кончик клинка проколол кожу. Выступила крохотная капелька крови. Как же глупо! Какой дурацкий план, нелепый риск. Однако разум Кестрель продолжал работать, судорожно перебирая варианты, ища выход, который исправил бы ее ошибку или приблизил то, что уже должно было произойти.

– Ну, не расстраивайся так, – сказал император. – Если тебя это утешит, я не собирался выполнять свою часть сделки, даже если бы ты победила. Но игра доставила мне удовольствие. Теперь садись.

Ноги Кестрель подкосились.

– Давай обсудим, что ты мне должна.

Арин почувствовал, как металл рассекает воздух. Он уклонился и услышал, как меч генерала ударился о дорогу. Арин вскочил на ноги.

Император тоже вернулся за стол. Кестрель уставилась на его победный расклад. Голова кружилась от страха.

– Тебе неприятно смотреть на мою победу?

По-прежнему держа кинжал в одной руке, император перевернул костяшки лицом вниз. Потом замер, нахмурившись. Погладил одну из двух блестящих дощечек, потом перевернул костяшки, которые выложила Кестрель, и присмотрелся к их обратной стороне. Затем отыскал в оставшейся куче еще две помеченные костяшки.

– А это что такое?

Из горла Кестрель невольно вырвался полузадушенный звук. Император взмахнул рукой, словно отгоняя невидимое насекомое. Комнату заполнило разноцветное сияние. Четыре отмеченных костяшки заметно блестели.

– Ты сжульничала? – пробормотал он. – Сжульничала и все равно проиграла?

Арин нанес удар. Генерал без труда отбил его с размаху, вынуждая Арина опустить меч и раскрыться. Траян быстро двигался и легко наносил удары. Его меч был так остро заточен, что Арин сперва даже не почувствовал, как его задели.

Император облизал пересохшие губы. Он перевернул две помеченные костяшки, оставшиеся в куче. Волк. Змея.

– Хорошие символы. Зачем ты пометила дощечки, если сама не собиралась ими пользоваться?

Он сглотнул. Его кадык дернулся. В глазах императора мелькнула догадка, его тело тоже начало понимать, что к чему. Он кинулся к ней.

Меч задел шею Арина, прямо под ухом. Он бы остался без головы, если бы вовремя не отшатнулся. До сих пор Арин смотрел на лицо генерала, но как будто не видел его. А теперь разглядел в малейших подробностях. Тот знал, кто перед ним, и желал противнику смерти с не меньшей силой.

Император опрокинул кубок и схватился за стол. Кинжал Кестрель все еще был у него. Она отошла от стола. У императора начались судороги. Кестрель испытала огромное облегчение, но не успела даже понять этого, поскольку оно тут же сменилось ужасной усталостью.

– Я солгала, – призналась она.

Император попытался приподняться. Возможно, он хотел наброситься на свою бывшую невестку с кинжалом, но руки уже не слушались его. Ладонь размазала лужицу вина.

– Я солгала, когда сказала, что не собираюсь вас убивать.

Он смотрел на нее стекленеющими, широко раскрытыми глазами.

– Мне не важно было, выиграю я или проиграю, – продолжила Кестрель. – Нужно было только дождаться, пока яд убьет вас. Его делают из червя, который водится на востоке. Яд сам по себе прозрачен. Когда он застывает, то немного блестит. Я покрыла им четыре костяшки из набора, а вы к ним прикоснулись.

На сжатых губах императора выступила пена. Он захрипел. Булькающий звук раздался где-то в горле. Еще немного – и все было кончено.

Арин нанес ответный удар. Во время боя в крови пульсировало всего несколько слов: «Мама, отец, сестра. Кестрель». Арину было все равно, что удары отлетали от металлических доспехов генерала, что в них не было изящества, что пробить броню не удастся, а несколько срубленных застежек с доспеха делу не помогут. Ему отчаянно хотелось ранить генерала, увидеть его кровь. Но если уж до него не добраться, Арин будет осыпать его ударами, пока не сломает что-нибудь.

«Застежки», – шепнула смерть. Арин развернул клинок на полпути и направил его к локтю правой руки генерала, целясь туда, где болтался наруч, лишенный застежек. Он отрубил руку по локоть. Полилась кровь. Если генерал и вскрикнул, Арин этого не заметил. Он смотрел на теплую кровь. Генерал повалился на землю. Он лежал, моргая на солнце, и смотрел на Арина. Его глаза остекленели, губы шевелились, но слов слышно не было.

Арин замер на мгновение. Но этот человек, его поверженный враг, совсем не походил на нее. Арин занес меч, размахиваясь сильнее, чем нужно для смертельного удара. Он хотел вложить в это движение всего себя. Месть, темная и густая, как вино, заполнила легкие. Светло-карие глаза смотрели на него не отрываясь. Вот то единственное, в чем Кестрель походила на отца.

Арин услышал собственный голос. Он звучал издалека, будто половина души Арина поднялась в небо и оттуда смотрела на то, что происходило на земле. Он сказал:

– Кестрель попросила меня об этом.

Ведь она и впрямь попросила. Арин стал одновременно маленьким мальчиком, рабом и взрослым, свободным мужчиной. Всеми тремя сразу… Но лишь сейчас он понял кое-что другое и опустил меч, нацеленный в шею генерала. Арин не был любимцем бога смерти.

Бог смерти – это он сам.

40

Он успел остановиться. Чувство, охватившее его, нельзя было назвать сожалением, скорее неверием. Порой, спустя годы после войны, Арин продолжал просыпаться посреди ночи в холодном поту. Его преследовал кошмар, в котором он все же убил отца своей любимой. «Но ведь ты этого не сделал, – говорила она ему. – Не сделал. Расскажи мне еще раз, как было дело». Все еще дрожа, он начинал рассказ.

В то мгновение сознание Арина превратилось в стеклянный шар. Внутри разносилось лишь эхо. Запах матери. Голос отца. Взгляд Анирэ, который будто просил: «Выживи». Ее глаза говорили: «Люби». Умоляли: «Прости меня, милый братик».

А потом в голове осталась лишь тишина. Арин стоял на дороге, не слыша больше никаких голосов. Он подумал о том, почему Риша, желая смерти императору, все же отказывалась сама убить его. Только теперь Арин понял ее. Он не понаслышке знал, каково это – остаться без родных. Человек без семьи – точно дом без крыши. Даже если бы Кестрель была здесь и принялась умолять: «Нанеси последний удар, прошу тебя, пожалуйста!» – даже тогда Арин, возможно, не согласился бы оставить ее сиротой.

Хотя он уже сомневался, что она попросила бы об этом, если бы увидела сереющее лицо генерала с блестящими глазами, отражавшими небо, и едва шевелившимися губами. Целой рукой он шарил по груди, над сердцем. Арин почувствовал, как внутри все горит. Раньше он не понимал, какой сильной может стать жажда мести, желание убить. Глаза защипало, потому что он уже знал, как поступит.

Арину хотелось оказаться где-нибудь далеко отсюда. Почему мы не помним то время, которое провели в утробе матери? Темнота, ровное биение сердца составляли весь мир. Никто не мог причинить нам вреда, и сами мы никому не делали больно. Арин подумал: если он не убьет этого человека, то воспоминания о матери постепенно сотрутся. Они и так уже померкли за прошедшие годы. Однажды она покажется далекой, как звезда. Он не мог этого сделать, но должен был.

Арин бросил меч, упал на колени, сорвал с плеча генерала тряпичную перевязь и скрутил из нее жгут, чтобы спасти жизнь человеку, которого ненавидел больше всех на свете.

После битвы, когда Рошар принял капитуляцию валорианцев, когда Арина охватила мучительная тревога при мысли о том, что Кестрель еще не вернулась из Сизии, он отправился в шатер с ранеными. Генерал спал. Обрубок руки прижгли и замотали повязками, броню сняли. В горло ему влили снотворное, хотя он яростно сопротивлялся. Даже теперь, будучи без сознания, он находился под охраной. Ноги его заковали в цепи, а уцелевшую руку примотали к телу.

Арин запустил пальцы в волосы и до боли натянул их. Если Кестрель не вернется к полудню, он поскачет в Сизию. В голове мелькали невыносимые мысли, желудок сжался в комок.

Генерал вызывал у него отвращение. Даже Верекс стал ему омерзителен (хотя сам по себе принц ему почти нравился), когда Арин увидел, как тот, прихрамывая, бродит по лагерю, охваченный страхом – за Ришу и за Кестрель. Арин испытал прилив нелепой ревности, как будто Верекс обкрадывал его, испытывая похожее чувство. Арин понимал, что ведет себя отвратительно, но ему приходилось каждую секунду бороться с мыслью о том, что, если с Кестрель что-то случится, его сердце превратится в камень.

Он смотрел на спящего генерала и не знал, куда девать руки. В итоге Арин принялся обшаривать его карманы, пытаясь отвлечься и не задушить врага в порыве гнева. Пришлось напомнить себе, зачем он пришел. Арин разорвал куртку генерала и проверил нагрудный карман, к которому тот прижимал руку, лежа на дороге в крови. Пальцы нащупали бумагу. Арин вытащил мягкий, как замша, ужасно потертый листок. Его явно много раз сворачивали и разворачивали.

Сначала Арин не понял, что перед ним. Почерк Кестрель. Гэрранский шрифт. Черные ноты. В глаза Арину бросилось его собственное имя. «Милый Арин!» Потом он узнал мелодию. Это была соната, которую Кестрель репетировала, когда Арин вошел в музыкальную комнату дворца поздней весной. В следующий раз они встретились уже в тундре. Но в тот раз он думал, что уже никогда больше ее не увидит.

Арин поспешил к выходу из шатра. Читать письмо здесь он никак не мог. Впрочем, найти подходящее место вряд ли удастся. Если даже Арин сможет укрыться от других людей, от себя все равно не спрячешься. Ему было тяжело вспоминать о том, как он ушел в тот день и что потом случилось с Кестрель. Арину отчаянно хотелось прочитать письмо, и в то же время даже думать об этом было невыносимо. Он злился на генерала за то, что тот сохранил письмо. Ломал голову над тем, что может означать этот поступок. Арин, сам толком не осознавая, куда идет, покинул шумный лагерь и дошел до леса. Ему казалось, что, прочитав письмо, он поступит нечестно, будто послание предназначалось кому-то другому. Однако письмо было адресовано ему. «Милый Арин!»

Он начал читать.

– С тобой все хорошо?

Арин взглянул на Рошара и снова повернулся к лошади. Провел рукой по левой передней ноге животного и поднял копыто, обхватив его ладонью. Свободной рукой он взял крючок, вычистил и стряхнул грязь, а затем прошелся кончиком ножа по копыту снаружи, пытаясь найти источник боли. Рядом стояло ведро с горячей соленой водой, от которого поднимался пар.

– Арин.

– Я просто думаю.

Слова, написанные Кестрель, все еще переполняли его, распирая грудь. Он словно проглотил солнце, которое каким-то образом уместилось внутри и теперь сияло, больно обжигало, слепило. Арин словно лишился зрения – и одновременно прозрел.

– Заканчивай с этим, – велел Рошар. – Ты либо бродишь с угрюмым видом, либо витаешь в облаках. Ни то ни другое не к лицу победителю и вождю свободного народа.

Арин фыркнул. Острие ножа задело больное место, и лошадь попыталась выдернуть копыто. Арин лишь крепче сжал его, подперев коленом.

– Мог хотя бы произнести вдохновляющую речь, – возмутился Рошар.

– Нет. Я поеду в Сизию.

Из горла Рошара вырвался изумленный звук.

– Не на этой лошади, – успокоил Арин.

– Что ты вообще делаешь?

– Увидел, что она прихрамывает. Смотреть больно. Думаю, это воспаление. Наверное, наступила на что-нибудь острое.

– С каких пор ты заделался коновалом? Доверь эту работу кому-нибудь еще.

– Тсс, – сочувственно прошипел Арин, отыскав место нарыва.

Лошадь снова попыталась вырваться, но он проколол болячку, из которой полился черный гной. Арин вскрыл рану и выдавил остатки гноя.

– Пододвинь поближе ведро, будь добр.

– О, разумеется. Мне же больше нечем заняться!

Арин окунул копыто в горячую воду. Лошадь, которая и так долго терпела боль, топнула, расплескав воду, и мотнула головой. Но Арин потянул повод, заставив ее пригнуть голову, и принялся перебирать гриву, успокаивая животное и посматривая на ногу, чтобы убедиться, что копыто все еще в воде.

– Арин, по тебе сразу все понятно! Когда ты беспокоишься, то начинаешь все вокруг чинить. Лечение гнойного нарыва у лошади – это еще цветочки. Не знаю, что хуже – смотреть, как ты это делаешь, или знать, что ты никогда не научишься скрывать свои чувства!

Арин похлопал лошадь по шее. Она снова топнула, но уже почти успокоилась.

– Мы победили, – добавил Рошар, – и с Кестрель все в порядке. Мы об этом уже говорили. Яд смертельный.

– Но она не вернулась.

– Вернется. Тебе нельзя упускать политически важный момент, пока на твое место не влез кто-нибудь еще.

Арин взглянул на него, прищурившись.

– Ты говоришь, что я не умею скрывать чувства, так, будто это что-то плохое. Но мои люди понимают, кто я, безо всяких торжественных речей.

Рошар смолк. Он, возможно, сказал бы что-то еще, но в это мгновение в лагерь въехали Кестрель с Ришей.