Текст книги "Скандал у озера [litres]"

Автор книги: Мари-Бернадетт Дюпюи

Альберта причесала роскошные волосы дочери, закрепив на ее голове с помощью атласной цветочной диадемы бежевого цвета пышную тюлевую фату.

– Боже милостивый! – воскликнула она. – Еще никогда в Сен-Приме не видели столь экстравагантного свадебного наряда. Во времена моей молодости замуж выходили в простом воскресном платье.

При последних нотках партитуры музыка сделалась тише. Пьер, с зачесанными назад темными кудрями, в коричневом велюровом костюме и белом галстуке, заставлял завистливо вздыхать едва ли не каждую присутствующую на церемонии даму. Он сожалел об отсутствии своего друга Дави, но юный рабочий плохо себя чувствовал – молодой человек подхватил ветряную оспу, довольно опасную для взрослых болезнь. Но, любуясь Жасент, которая напоминала ему принцессу былых времен, он быстро забыл о своей печали. Наконец она, трогательно-бледная, оказалась рядом с ним.

Кюре не сводил с брачующихся доброжелательного взгляда. Прежде чем перейти к совершению ритуальных обрядов, он отметил стойкость семьи Клутье, члены которой смогли преодолеть самое тяжелое из всех возможных испытаний, не преклоняя голову, благодаря вере и желанию вернуть в домашний очаг утерянное счастье. Одобрительный шепот, прошедший по рядам, стал для кюре знаком того, что бо́льшая часть присутствующих разделяет его мнение.

Наконец пришло время молодым обменяться клятвами, скрепив свои слова серебряными кольцами с выгравированной на них датой бракосочетания. Жасент произнесла сокровенное «да»; голос Пьера прозвучал твердо, но слегка напряженно. После улаженных накануне у нотариуса гражданских формальностей они соединились друг с другом перед Господом Богом. Пьера охватило странное ощущение, будто только что у него осуществилась казавшаяся невозможной мечта. «Я страдал на протяжении двух этих лет, проведенных без нее! Временами даже плакал по ночам. Бывало, я ненавидел ее за то, что она оттолкнула меня, но все это стоило того, чтобы сейчас, покончив с терзавшими нас сомнениями, с еще большей радостью обрести друг друга. Моя красавица супруга, моя Жасент!»

Он обнял ее и нежно поцеловал в губы, в атмосфере одобренного радостного гула, поднимавшегося из толпы.

«Любовь моя, моя великая любовь! – думала она, опьяненная от безграничного счастья. – Я все сделаю, чтобы ты забыл о тех мрачных днях, которые мы провели вдали друг от друга, расставшись по моей воле. Я буду о тебе заботиться, буду тебя уважать, с каждым днем дарить тебе все больше любви».

Раздался звон церковного колокола. Плывущие высоко в небе серые облака смягчали яркие краски сентября. Однако молодожены, выйдя за порог церкви, ничего этого не видели. Дети Сен-Прима обсыпали их рисовыми зернами – это было залогом процветания в семье и символом приближающихся снегов.

Сен-Прим, ферма Клутье, тот же день, пять часов вечера

Жасент и Пьер вернулись на ферму, сидя рядом в семейной повозке, украшенной сучьями деревьев и цветами из крепированной бумаги. В повозку впрягли старичка Звонка. Казалось, животное осознает всю важность своей миссии. Сидони позаботилась о том, чтобы до блеска натереть его шерстку и причесать гриву. Конь элегантно, словно породистое животное, ровным шагом пересек главную улицу.

Сидящий на переднем сиденье Шамплен тоже держался ровно, счастливый отец приветствовал жителей деревни, вышедших навстречу молодой чете.

Пришло время полакомиться вкусными угощениями: многоэтажным тортом – подарком Фердинанда – и тремя пирогами, заказанными в кондитерской Роберваля. Таким было решение молодых, и с ним согласились родители с обеих сторон. Время года было не самым сухим. Если бы решились организовать обильный ужин – в самый разгар празднований поставленный во дворе стол могло бы залить дождем. Все пришли к выводу, что Сен-Приму вполне хватило майских дождей. В деревне еще царил священный ужас при воспоминании о весенних паводках. В воздухе витало недовольство правительством, оставшимся равнодушным к судьбам пострадавших, а также компанией «Дюк Прис», которая своевременно не открыла водосбросы плотины на Птит-Дешарж, что могло бы помочь избежать худшего. Ходили слухи о том, что все только начинается, ведь с целью получить пресловутую обещанную компенсацию были запланированы судебные процессы и подписаны набившие оскомину ходатайства.

– Я всегда мечтала о многоэтажном торте, – заявила Жасент. – Обожаю заварной крем с карамелью и цветочки из розового сахара. Это будет для меня самым лучшим подарком.

Альберта достала из шкафа свою самую красивую белоснежную скатерть с вышитым атласной нитью затейливым орнаментом. У Сидони были фарфоровые десертные тарелки, предназначенные для праздничных застолий, но их было всего шестнадцать.

– Мама, нас пятнадцать взрослых и трое мальчиков Артемиз.

– Детям хватит блюдец, которые я поставлю под кофейные чашки. Если хочешь, побеги одолжить тарелки у Артемиз. Она придет, после того как накормит малышку Мари.

– Нет, ты права, блюдец будет вполне достаточно.

С помощью своего жениха Сидони украсила потолочные балки гирляндами из разноцветной бумаги. Журден вызвался купить их в одном из магазинов Роберваля, славящемся своим богатым выбором.

Шамплен вышел из погреба, куда поставил охлаждаться шесть бутылок вина «Сен-Жорж» и вино собственного изготовления из одуванчиков.

– Где невеста? – тихо спросил он.

– Она отдыхает в мастерской Сидони, – ответила Альберта. – Бедняжка Жасент со вчерашнего вечера почти ничего не ела, выпила только чай и съела кусочек хлеба. Она неважно себя почувствовала. За ней присматривает Матильда.

– А Пьер? – поинтересовался Шамплен.

– Он показывает нашу отару своим отцу и дедушке! – воскликнула Сидони. – Журден с ними… До чего забавный этот Боромей! Он принес аккордеон – мы сможем немного потанцевать, а мадам Дрюжон пообещала спеть.

Она изобразила классическое па вальса, протягивая руки к невидимому кавалеру. На ней было платье, сшитое ею к их с Журденом помолвке, которую отпраздновали в предыдущую субботу в Сент-Эдвиже, юная талантливая мастерица выглядела в нем превосходно. Под темно-зеленой меховой тафтой по последней моде угадывалась ее тонкая талия. Изящные руки плотно облегали шелковые рукава более светлого оттенка зеленого цвета. Они прекрасно сочетались с накинутым на плечи, словно шаль, платком, на котором сверкала эффектная брошка – подарок Журдена.

– Жаль, что Дезире отказалась принять наше приглашение, – сетовала Альберта.

– Да, ее общество очень приятно, – согласился с супругой Шамплен. – Это образованная и очень любезная женщина.

– Она боялась, что из-за своей коляски будет чувствовать себя неловко, – объяснила Сидони.

– Сев за стол, она была бы точно такая, как мы все, – ответил отец. – Что ж, не будем мешкать… я пойду за свадебным тортом.

– Будь осторожен, дорогой, – предупредила Альберта. – Лучше я схожу с тобой, придержу тебе дверь.

В неясной темноте кладовой она прижалась к супругу. Шамплен поцеловал жену в щеки и в губы, затем погладил уже чуть округлившийся живот: жест, который он не позволял себе во время всех предыдущих беременностей Альберты.

– Этой зимой, когда повалит много снега, я смастерю колыбельку, – прошептал он Альберте на ухо. – Ты будешь прясть шерсть. Мы будем с тобой счастливы!

На его лице заиграла мечтательная улыбка. В этот момент послышался голос Сидони – дочь звала родителей. Шамплен вышел к гостям, держа в руке блюдо, на грильяжной основе которого возвышалось хитроумное сооружение из политых искрящейся карамелью заварных пирожных. Аппетитная конструкция была увенчана миниатюрными фигурками жениха и невесты, окруженными розочками из леденцов.

Альберта удовлетворенно вздохнула. Жасент была бы очарована.

В это время, лежа на диване в мастерской Сидони, новоиспеченная мадам Дебьен вдыхала запах пропитанного мелиссовой водой носового платка – по словам Матильды, это было хорошим средством от головокружений. Но это почти не помогало.

– Боже милостивый, да что с тобой? – взволнованно проговорила целительница. – Я налила тебе немного подслащенного виски с кофе. Такое впечатление, будто ты в любой момент готова рухнуть на пол! Почему ты ничего не ела? Может быть, тебе стоит пройтись, подышать свежим воздухом?

– Ничего не помогает, сердце бьется так же быстро, несмотря на все твои манипуляции.

– Тебе следовало бы проконсультироваться с врачом, голубушка. Возможно, у тебя что-то с сердцем. Но, уверяю тебя, мне кажется, что дело не в этом. Скорее всего, твои недомогания вызваны постоянной тревогой. И все же пора бы тебе подняться! Тебя ждут.

– Я не слышу голосов. Тибо еще не пришли, иначе их сыновья уже бы наделали шуму во дворе. Давай посчитаем, сколько человек собралось.

– Твои родители, трое мсье Дебьенов, включая твоего супруга, Сидони со своим любезным женихом… Вот уж золотой мужчина! Твоя сестра по уши в него влюблена. Фердинанд со своими соседями, семья Тибо, кюре и я. Боже милостивый, я забыла посчитать тебя! Значит, пятнадцать взрослых и трое детей.

Жасент попыталась присесть. Молодая женщина корила себя за свою слабость.

– Мне уже немного лучше, Матильда. Мне стыдно, что в день свадьбы с Пьером я нахожусь в таком состоянии. Думаю, все оттого что я разочарована. Я так надеялась отыскать Анатали! Все лето я поджидала прихода почтальона. Мы с Сидони написали всем акушеркам в районах Перибонки, Шикутими и Дольбо. Мы попросили их не отвечать нам в том случае, если они никогда не встречались с Эммой.

– Ты все еще не сдаешься?

– Нет. Я всего лишь хочу знать, что стало с этой маленькой девочкой, хочу получить доказательство того, что она мертва, или же удостовериться в том, что она счастлива. Вот что грызет меня!

– Подумай о вас с Пьером. Ты так красива в этом платье! Мне показалось, что в церковь заходит настоящая фея.

– Ты так любезна! Дай мне руку, Матильда. Боюсь, я не смогу идти ровно – у меня все еще немного кружится голова.

В коридоре раздался веселый грохот. Затем можно было разобрать резкий голос Жактанса: сосед Клутье отчитывал своих сыновей, неугомонных мальчишек. Вскоре послышалась громкая и отчетливая речь Ксавье Дебьена: тот хвалил Шамплена за отличное здоровье овец.

– Пора идти! Простите, красавица! – пошутила Матильда.

В этот момент открылась дверь, и на пороге показался взволнованный Пьер. Он бросился к Жасент – девушка была уже на ногах, но ее лицо оставалось все таким же бледным. Он поспешно сжал ее в объятиях и поцеловал в губы.

– Дорогая, тебе не лучше?

– Теперь, когда ты рядом со мной, я чувствую, что полностью излечилась, – кокетливо заверила возлюбленного Жасент.

Целительница беззвучно вышла: она посчитала, что молодой человек вылечит Жасент быстрее всех бальзамов на свете.

– Мне стало страшно, Пьер, – тихо призналась Жасент. – Но теперь ты здесь. Когда я в твоих объятиях, со мной не может ничего случиться. Обними меня крепче.

– Любимая моя, я больше никогда тебя не оставлю. Этим вечером мы начинаем долгую совместную жизнь, в нашем доме на улице Лаберж. Теперь это настоящий дворец!

– Это правда, и я до сих пор не могу в это поверить. Ты будешь рядом каждую ночь, каждое утро, каждый вечер!

Они обменялись страстным поцелуем, который придал новобрачной сил.

«Почему меня охватила паника? – спрашивала она себя. – Тревога меня сломила. Однако все чудесным образом наладилось. Лорик нашел серьезную работу на острове Ванкувер, он отправил нам красивую открытку с пожеланиями счастья. Пьер заменил его на сыроварне – он работает недалеко от нашего дома, который теперь находится в полном нашем распоряжении, ведь Сидони не хочет обустраивать там ателье… по крайней мере не сейчас. Наверняка у нее появилась идея получше. Я приняла первых пациентов в своем хорошо обустроенном, просто безупречном кабинете…»

Пока она раздумывала об этих приятных вещах, Пьер, прижав к себе жену, тихонько гладил ее. Он ласково проводил рукой по ее волосам, увенчанным диадемой из крохотных белых цветочков.

– Где твоя фата? – спросил он, поцеловав Жасент в лоб.

– Сидони сложила ее в картонку для шляп. Слышишь? Нас зовут! Пойдем скорее!

Когда молодожены показались в просторной кухне, гости встретили их радостными криками. Жасент увидела стол, на котором царственно возвышались три сладких пирога из кондитерской – настоящие шедевры, великолепно украшенные, – многоярусный свадебный торт, а также искрящиеся бокалы, тарелки с аккуратно уложенными полотенцами и прекрасный, посыпанный воздушной зеленью букет из роз и георгин.

– Спасибо, это просто великолепно! – воскликнула растроганная до слез Жасент.

– Да, спасибо! – повторил Пьер вслед за супругой.

– Пришло время поднять за вас бокалы, сын мой! – торжественным тоном произнес Ксавье Дебьен.

Светясь от счастья, Шамплен откупорил первую бутылку вина. Франк Дрюжон – вторую.

– Садитесь же, мадам Рене, и вы, Журден… Пора за стол, – говорила Альберта, легонько подталкивая Артемиз к столу.

Пораженная пышностью стола, соседка прижимала к груди свою малышку.

Боромей Дебьен не мог больше сдерживаться. Удобно устроившись в кресле хозяина дома, он, поставив аккордеон себе на колени, принялся наигрывать заводную мелодию. Трое сыновей Тибо окружили колоритного белобородого дедушку в кожаной шляпе.

– Это же ригодон! – воодушевилась Рене Дрюжон – слух у нее был поистине музыкальным.

Сидони принялась передавать всем свадебный торт, накладывая каждому гостю по два заварных пирожных. Жасент и Пьер, находясь в центре всеобщего внимания и немного смущаясь оттого, что на них направлены все взгляды, крепко держались за руки.

После того как вино было выпито, а с пирогами – практически покончено, за столом стало еще более шумно.

– Вместе с мсье Лавиолеттом мы осмотрели ваш дом, – обратился Ксавье Дебьен к молодой чете. – Смотровая медицинской сестры выглядит очень современно. Господи, как радуемся мы сегодня, в этот вечер, собравшись все вместе на вашей свадьбе… но тем не менее нам не забыть те ужасные дни, навевающие мысли о Всемирном потопе. Действительно, все тогда напоминало библейский сюжет: наши деревни, церкви и жилища были полностью поглощены водой, небо покрыто мрачными, слово апокалиптическими, тучами.

– Папа, прошу тебя… никто об этом не забывает, такое невозможно забыть, – ответил Пьер. – Вспомни лучше о большом несчастье, постигнувшем этот дом – мою жену и моих тестя с тещей.

Слова Пьера омрачили всеобщее веселье, но повисшую на миг тишину вскоре нарушил приветливый голос Франка Дрюжона:

– К счастью, улица Лаберж не пострадала. Хотя Рене не могла найти себе места.

– Это уж точно! – согласилась его супруга. – По утрам я проверяла, не затопило ли нас, а ты, Франк, обходил дорогу вдоль озера, оценивая, насколько ситуация опасна. Но знаете, что меня утешало? Соседство Фердинанда, нашего дорогого друга, и близость школы для мальчиков. Когда раздавался звонок, нам было не избежать шумихи под окнами – все дети выбегали на улицу. Не так ли, Франк?

– Да, и я на это не жалуюсь. Эти мальчишки такие живые, такие веселые… среди них – и ваши, мсье Тибо!

Жактанс громко расхохотался.

– Они, черт возьми, всегда не прочь порезвиться… Скажите-ка, вы наверняка заметили, – он заикался, уже немного захмелев, – мадам Брижит Пеллетье с ее чудны́м сыном в церкви не было. В последнее время она не выпускает его из дому.

Альберта перебила соседа, сокрушенно воскликнув:

– А господин кюре! Боже мой, мы его не дождались!

– Наверное, у него возникли дела, – предположила Сидони. – Но он пообещал прийти. Я оставила ему кусочек торта и савойского клубничного пирога.

– Я мог бы подъехать за ним на машине, – предложил Журден. – Мне он показался уставшим после церемонии.

Жасент бросила взгляд на Матильду – женщина молча сидела, довольствуясь тем, что слушала, о чем говорят другие, и время от времени согласно кивала головой. «В начале лета она говорила мне о нашем кюре. Будто бы он болен, серьезно болен… это опухоль», – вспомнила девушка.

В воздухе повисло молчание. Боромей Дебьен сложил аккордеон в футляр. Почти сразу же в приоткрытую дверь постучал кюре – так, словно он не решался войти раньше.

– Простите меня за опоздание! Мне нужно было немного отдохнуть, и я невольно уснул. Но мне очень хотелось прийти в ответ на ваше любезное приглашение. Я сел на свой велосипед – и вот я здесь! Надеюсь, я не пропустил выступления мадам Дрюжон.

– Ах, господин кюре! Я исполню всего одну-две песенки, – скромно ответила Рене.

Сидони с Журденом подвинулись, освободив место для священника. По желтоватому цвету его кожи и осунувшимся чертам лица можно было догадаться о том, что у кюре проблемы со здоровьем. Однако под взволнованным взглядом Матильды он с аппетитом принялся за угощения.

– Может быть, споешь нам ту песню, которую дважды повторяла дома? – обратился Франк к супруге. – А после мы вернемся домой. Набегают тучи… Нам лучше не засиживаться.

Рене вышла из-за стола и сделала глубокий вдох.

– Я выбрала для вас, Жасент и Пьер, одну очень красивую французскую песню. Не удивляйтесь, если я немного всплакну… Временами меня охватывает тоска по родине. Это естественно!

Послышался ее мягкий, ясный и высокий голос, чарующий внимательных слушателей.

 
Самый прекрасный край на свете —
Это земля, где я рожден.
Весенняя пора – и все в душистых розах цвете
Купается и утопает… сладкий сон.
 
 
Витает в ветерке фривольном
Чудной и дивный аромат.
Петух, сидящий на церковной колокольне,
Все ждет, когда же лучи солнца задрожат.
 
 
В краю том говорят на языке прекрасном —
Красивейшем из всех, что только могут быть.
Мудрее станет пилигрим бесстрастный,
Что сможет навсегда язык тот полюбить.
 
 
И счастлив тот, в кого он влился
Из материнских нежных уст.
Язык французский воплотился
В извечно молодую песнь, извечно молодую грусть.
 
 
Цветов благоуханье, звон колоколов,
Журчанье быстрых ручейков и сладостная дрожь.
А на полях – богатых урожай хлебов.
Придет пора – и ты его пожнешь.
 
 
Звезды ласкового неба,
Улыбки утренней зари.
Ах, край родной, где бы я ни был,
Люблю я песнь твою в тиши![25]25
  «Самый прекрасный край на свете», слова Филеаса Лебега (1913). (Прим. авт.)


[Закрыть]
 

– Браво! Это было так прекрасно! – воскликнул старик Боромей, когда Рене со своей привычной скромностью поклонилась публике.

– Да, мадам Рене, спасибо, это было так трогательно! – добавила Жасент. – Я словно побывала на небесах!

– Черт возьми! – расхохотался Жактанс. – Так вот ты где отхватила мужа небесной красоты!

Артемиз, делая вид, что возмущена, легонько ударила супруга по руке. Их малышка от этого проснулась и стала требовать грудь. Пользуясь всеобщим весельем и шумом поздравлений, Шамплен тихонько вышел. Он вошел в кладовую и зажег приделанную к стене лампу. «Только бы Жасент осталась довольна! – подумал он, охваченный сомнениями по поводу того, достаточно ли его подарок удачен. – Эх, ладно, я сразу увижу, понравился ли он ей. Моя старшая не умеет скрывать своих эмоций!»

Он кое-что забрал из кладовой и бесшумно вернулся в кухню. Альберта с нежностью посмотрела на супруга.

– Жасент, твой отец хотел вручить тебе подарок, который прячет сейчас под пиджаком. Закрой глаза и протяни руки!

Просьба матери заставила прыснуть со смеху всех тех, кто знал о сюрпризе. Невеста послушно повиновалась. Жасент почувствовала, как на ее ладони опускается что-то теплое, неспокойное и покрытое шерстью, – она поспешила открыть глаза.

– Ах, папа! – восторженно воскликнула она, увидев крохотного черно-белого щенка, который тут же стал лизать ее запястья. – Ты не мог доставить мне большего удовольствия, папа!

Сдерживая слезы радости, она потерлась своим носом о мордочку щенка, затем прижала его к груди. Он тут же принялся покусывать перламутровую пуговицу на ее платье.

– Да перестань же, глупое ты создание! – пожурила щенка Сидони.

Испугавшись повелительного тона девушки, животное клубочком свернулось на коленях своей новой хозяйки.

– Он очарователен! – восхищался Пьер, знавший о подарке Шамплена ранее. – Я уже выяснил, что когда он вырастет, то будет не больше ягненка… или скорее крупного ягненка примерно месяца от роду.

Не в силах ответить, Жасент поднялась со стула. В руке она держала драгоценный подарок, и на лице у нее была написана детская радость. Не в силах сдерживать нахлынувшие эмоции, она подошла к отцу:

– Спасибо, папа, спасибо!

Со стороны могло показаться, что отец поправляет выбившуюся у нее прядь волос, однако на самом деле он пальцем провел по шраму на лбу Жасент, шраму, виной которому был он сам, когда в порыве ярости избавился от выводка щенков.

– Я должен был это сделать, – прошептал он, обнимая дочь. Это было проявлением отцовской нежности, которую Шамплен не мог позволить себе на протяжении двадцати трех лет. – Если Эмма видит нас оттуда, с неба, то, должно быть, радуется. Перед каждым твоим днем рождения она изводила меня просьбами о том, чтобы я подарил тебе щенка.

Жасент разрыдалась. Она отдала бы многое, чтобы вновь увидеть свою сестренку здесь, вместе со всеми, живую и радостную. Главным образом, живую.

Боромей поспешно взялся за аккордеон и стал наигрывать вальс.

– Довольно слез, давайте танцевать! – воскликнула Сидони, так же растроганная, как и ее сестра. – Жактанс, Журден, помогите мне. Пододвинем стол к буфету. Пьер, закружи свою супругу в вальсе!

Молодой человек повиновался. Альберта взяла на руки щенка и принялась его ласкать, чем вызвала насмешки Артемиз и зависть у троих ее мальчишек. Тем временем гости восхищались пышной развевающейся медового цвета юбкой невесты, порхающей по паркетному полу. Фердинанд хлопал в ладоши, Матильда отбивала ритм ногой, Рене и Франк забыли о том, что собирались уходить.

– Танцуй, папа, пригласи маму! – кричала Сидони, грациозно двигаясь в такт своему жениху, превосходному партнеру.

Никто не слышал того, как по крыше стучит дождь и стекают капли воды, никто не слышал, как над озером бушует северо-восточный ветер, как в его ледяных когтях рождаются высокие сварливые волны. Наступала осень, за которой последует суровая квебекская зима.

Сен-Прим, улица Лаберж, тот же день, десять часов вечера

Наступил момент, которого новобрачные не могли дождаться. Лежа под белоснежными простынями, приятно пахнущими мылом, они наслаждались близостью друг друга. От ночника исходил теплый розоватый свет.

– Наконец мы дома, любовь моя, – нежно произнесла Жасент. – Буря кончилась, она была совсем незначительной. Но даже если все еще идет дождь, с тобой я чувствую себя в безопасности.

– Я в раю, – произнес Пьер, уткнувшись своей темноволосой головой в широкую подушку.

Щенок спал у их ног, временами поскуливая, умиляя тем самым новобрачных.

– Строгий муж сказал бы, что животному здесь не место, – пошутила она.

– Я никогда не буду строгим мужем. Я усвоил урок. Чтобы завоевать самую красивую девушку в округе, нужно позволить ей поступать, как ей заблагорассудится… Не правда ли, медсестра Дебьен?

– Боже милостивый, ты прав, мне нужно сменить фамилию!

Они рассмеялись, затем обменялись поцелуями. Они не требовали от жизни ничего большего, чем счастья быть супругами и спать в стенах дома, который постепенно станет их семейным очагом. Жасент не захотела ничего слушать о свадебном путешествии, пусть даже коротком. Дедушка хотел подарить ей поездку к знаменитому Ниагарскому водопаду, но она отказалась от его предложения.

– Это очень мило, дедушка, но сохрани свои сбережения для чего-то более важного, – ответила она Фердинанду. – Хоть нас с Пьером и нельзя назвать экономными, все же мы не должны неразумно расточать деньги. Я не хочу, чтобы тебе или родителям пришлось тратиться на меня.

Ее пожелание было услышано, и свадьба не сильно ударила по карману их с Пьером родных. Жасент чувствовала, как ее охватывает ощущение полноты счастья и одновременно необыкновенной легкости. Они были обручены перед Господом Богом, имели полное право свободно и нежно любить друг друга. Лишь это имело значение. Однако в этот вечер, утомленные долгим праздничным днем, они целомудренно уснули в объятиях друг друга. Под пламенем плотской страсти, навсегда связавшим их друг с другом, таилась великая любовь, исполненная бесконечной нежности.

Шикутими, дом семьи Делорм, четверг, 20 сентября, 1928, позднее утро

Пронежившись в постели, Эльфин наконец поднялась. Ей нравилось проводить время у тети Марианны и дяди Герберта, в их возведенном на холмах Шикутими роскошном особняке. Ее обязанности состояли лишь в том, чтобы составлять компанию Фелиции и все время развлекать несчастную кузину.

Несмотря на свой стальной характер, вдова Теодора Мюррея тяжело переживала выпавшее на ее долю испытание. Однако ее родители считали, что дочь выказывает поразительное мужество. Всегда приветливая, она увлеченно посвящала себя своему маленькому сыну. Плакала Фелиция только в ночной тишине, за закрытой дверью своей комнаты.

Даже сюда, в Шикутими, донеслись постыдные слухи о разразившемся скандале, и репутация семьи Делормов, одной из самых зажиточных в городе, была запятнана. Все лето семья провела, укрываясь в этом большом доме. Однообразие дней скрашивали только запланированные заранее визиты Люсьена и Корали, связанные с изысканными ужинами под сенью огромной липы, окутанной ароматами розовых кустов. Иногда по четвергам, когда Делормы приглашали своих состоятельных родственников, их навещал и Валлас. Люди высшего общества тактично соблюдали приличия, танцевали, стараясь избегать неделикатных озабоченных взглядов в сторону Фелиции – несчастной жертвы дела Мюррея, как писали заголовки газет.

Но в этот четверг Валлас приехал без предупреждения. Гувернантка провела его в столовую, где Эльфин, сидя за столом в атласной розовой пижаме, медленно покусывала намазанный апельсиновым повидлом тост.

– Ну здравствуй, сестренка! – приветливо сказал он. – Совершенствуешься в искусстве долгого сна? Уже почти полдень! Явись я немногим раньше, то, сдается мне, я застал бы тебя еще в постели!

Он поцеловал ее в лоб и присел рядом.

– Ты хорошо сделал, что приехал. Я рада тебя видеть. Хочешь чаю? Он еще горячий.

Молодой человек кивнул в знак согласия – в его голубых глазах читалась грусть.

– Они поженились! – бросил он.

– Кто? – Эльфин сделала вид, что не понимает, хотя у самой сердце тревожно сжалось.

– Жасент и Пьер. В субботу, в Сен-Приме. Я видел заметку в Le Colon.

– Этого следовало ожидать, Валлас. Лично мне наплевать. Знаешь, недавно я встретила замечательного парня, англичанина по имени Джеймс.

– Тем лучше, если тебе, как ты говоришь, плевать, но почему ты побелела как мел? К тому же у тебя дрожат руки.

– Слишком уж резко ты об этом сообщил, – сказала она с грустью в голосе. – Я по-настоящему любила Пьера, но я забуду его. А тебе следовало бы поискать себе невесту, полную противоположность Жасент… беззаботную темноволосую девушку с короткой стрижкой, с задорной искоркой во взгляде…

Валлас Ганье пожал плечами. В этот момент в столовую вошла тетя Марианна. Она легонько поцеловала племянника в щеку и присела за стол.

– Фелиция не станет задерживаться, она одевается. Ты будешь ужинать с нами, дорогой племянничек, – не терпящим возражения тоном произнесла элегантная горожанка.

– Думаю, что я даже проведу здесь несколько дней, если это тебя не стеснит, тетя Марианна. Я взял отпуск. Я жутко скучал по кузине и моей дорогой Эльфин, – засмеялся он.

– Ты никогда меня не стесняешь, Валлас. Ты приехал очень удачно – в конце месяца мы все уезжаем в Нью-Йорк. А пока, дети мои, прошу вас развлекать Фелицию! Дайте ей почувствовать вашу заботу и, что самое главное, заставьте ее видеть будущее только в радужном свете. Однажды она еще выйдет замуж, вот увидите. Кстати, вам обоим тоже следовало бы уже подумать о женитьбе.

С этими словами, произнесенными с безграничной нежностью, тетя удалилась. Брат с сестрой обменялись раздосадованным подмигиванием. Вздохнув, они шутливо чокнулись чашками чая.

– За нашу утерянную любовь! – хором воскликнули они.

Сен-Прим, четверг, 20 декабря, 1928, пять часов вечера

Жасент закончила накладывать повязку. Вот уже две недели она занималась лечением семидесятидвухлетнего вдовца, Эфраима Лекюйера, который проживал на окраине деревни, у дороги, – старика беспокоил нарыв на левом колене. Всю неделю шел сильный снег, а теперь пушистая искрящаяся крупа крепко пристала к почве, которая под порывами холодного ветра замерзла еще до появления первых снежных хлопьев.

– И главное, мсье Лекюйер: не забывайте ходить по дому с палочкой! – напомнила Жасент. – Как можно меньше нагружайте больную ногу!

– Я сделаю все, что в моих силах, чего уж там! – проворчал старик – характер у него был скверный. – Мне уже ничто не поможет.

– Теперь место заражения здоро́во, весь гной вышел. Я зайду завтра утром, чтобы продезинфицировать гнойник.

– Черт возьми! На все это уйдут мои последние сбережения!

– Я вам уже говорила, что нет, – улыбнулась Жасент, привыкшая к несправедливым обвинениям старика. – Вы уверены, что ваш сын зайдет сегодня вечером, чтобы приготовить вам ужин и растопить печь?

– Ну да! А вам лучше скорее возвращаться домой, идти-то не близко.

Медсестра Дебьен надела шерстяное пальто и шапочку, повязала шарф, натянула рукавички. По совету своего супруга она носила подбитые мехом сапожки с маленькими железными шипами на подошве.

– Ходьба не страшит меня, дорогой мсье. Увидимся завтра утром! Заодно зайду к вашим соседям, Руа, – их сын Валентен подхватил сильный бронхит. Я делаю ему припарки из горчичной муки. Это очень неприятно.

Старик Эфраим ухмыльнулся, обнажив свои гнилые зубы. Завернутый в клетчатый домашний халат, он проводил все свое время в кресле у печки.

– Передайте привет этому плуту Озиасу. Десять лет назад он купил у меня пастбище на берегу реки Ирокуа. Тогда я завысил цену втридорога. Напомните ему об этом, пусть немного поворчит на меня.

– Непременно, мсье Лекюйер, но только завтра. А пока я поспешу вернуться домой.

Жасент вышла и с облегчением вдохнула ледяной воздух. После долгого дня обхода пациентов на дому ей не терпелось вернуться в свое жилище, где ее ждал Пьер в компании полугодовалого щенка Томми. Вскоре за ужином они расскажут друг другу о том, как прошел их день.

После свадьбы молодая чета занялась обустройством своего нового жилища. Отказавшись от гостиной в традиционном понимании, которой обычно пользуются довольно мало, они по-своему решили обустроить помещение, где они готовили, принимали пищу за круглым столом и проводили время у широкой печи. Так, смотровая Жасент служила исключительно для приема пациентов, которых со временем становилось все больше, – место доктора Фортена до сих пор никто не занял.

Если Жасент сталкивалась со случаями, вызывающими у нее опасения, то отправляла пациентов в больницу Роберваля или же связывалась с доктором Ланжелье из Сен-Метода – у него был телефон.