Текст книги "Скандал у озера [litres]"

Автор книги: Мари-Бернадетт Дюпюи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 36 страниц)

Глава 7
Остров Кулёвр

Сен-Прим, улица Лаберж, тот же день

Жасент нашла семью в полном сборе на кухне Фердинанда. Дедушка сидел во главе стола, как в былые времена, когда его супруга Олимпия приглашала всех на ужин после воскресной мессы. Шамплен сидел напротив Фердинанда, рядом с ним – Альберта, слева от нее – Сидони. Увидев Жасент, Лорик взглядом указал ей на пустой стул рядом с собой.

– Где ты опять была? – проворчал отец. – Твоя сестра приготовила вкусный ужин. А ты болтаешься непонятно где.

– Простите меня, я заходила попрощаться с Матильдой. Это настолько необычная женщина! У меня был приступ тахикардии, а она помогла мне с ним справиться.

– Говори на нашем языке, чтобы мы тебя понимали! – ответил фермер – у него было явно жуткое настроение. – Прибереги медицинский жаргон для своих больных.

– Проще говоря, мое сердце билось так быстро, что я боялась, что мне станет плохо! – сухо ответила Жасент.

После столь резкого ответа повисло тягостное молчание.

– Кажется, Матильда помогает многим в Сен-Приме и в округе, – заметила Сидони, – но лично я больше доверяю настоящим врачам.

Она встала из-за стола и достала из печи большую круглую тарелку, почти до краев наполненную аппетитным омлетом насыщенного желтого цвета. Она подала на стол и салат, украшенный кружочками корнишона.

– Я приготовила омлет с салом, – добавила она. – В курятнике у дедушки нашлось много яиц: в последние дни он их не собирал. Утки тоже снесли яйца. Блюдо оставалось в печи. Мы ждали только тебя, Жасент.

– Солома и сено испорчены, – объявил Лорик, положив руку на плечо Жасент. – Когда вода спадет, стадо сможет щипать траву, но я буду сильно удивлен, если следующей зимой мы соберем много сена. То же касается и соломы.

– Может быть, если лето будет засушливым… – усталым голосом начала Жасент.

– Ты меня удивляешь, дочка, – проворчал Шамплен. – Чтобы возместить все убытки, понадобится шесть летних месяцев.

Альберта ткнула вилкой в тарелку, при этом рука ее дрожала. Она пыталась держаться достойно и мужественно, однако будущее без младшей дочери наводило на нее ужас. На протяжении многих лет она c радостью и полной отдачей вела хозяйство, помогала мужу собирать на полях сено, пшеницу и ячмень, участвовала в стрижке овец, чесала и пряла шерсть, часто качая при этом одной ногой люльку своих младенцев. Характер Шамплена всегда был жестким, а со временем он еще больше почерствел, но по отношению к нему Альберта проявляла уважение и привязанность. Потребность же ее в том, чтобы любить и быть любимой, удовлетворяли ее дети.

– Мама, все в порядке? – взволнованно спросила Сидони, которую все еще беспокоило мамино состояние.

– Ну да! У меня совсем нет аппетита. И твой отец так волнуется! Нам не нужно было селиться так близко к озеру.

– И где же ты хотела обосноваться? – прорычал Шамплен. – Это лучшие земли в округе. По крайней мере, были лучшими.

Закипая от злости, он налил себе чаю и залпом выпил.

– Жасент, я слышал, что Пьер Дебьен и один из его приятелей отвезут тебя в Роберваль на лодке, – слабым голосом произнес Фердинанд. – Мне это не по душе, внучка. Ты понимаешь почему. А если мы и тебя потеряем? Ветер усиливается, озеро неспокойно. Проклятое озеро!

Старик вытер слезы кончиком пальцев. Он пытался восстановить дыхание, безразлично уставившись в свою тарелку.

– Ну же, дедушка, окажи честь моему омлету! – взмолилась Сидони.

– Да, ты должен немного поесть, – поддержала сестру Жасент, взволнованная дедушкиным отчаянием. – А за меня не волнуйся. Как бы там ни было, железная дорога вышла из строя. Мне было бы удобнее приехать в Роберваль до вечера. С моторной лодкой мы доберемся туда быстро. Я доверяю Пьеру и его другу. Они уже ездили в Сен-Метод в воскресенье.

– Не переживай, дедушка, если кто-то и внушает мне доверие, то это Пьер, – заметил Лорик. – Я был очень рад увидеть его здесь.

Парень замолчал; его охватила внезапная ностальгия по детству и юношеству, и он сокрушался по поводу нынешних обстоятельств, которые неожиданно вновь свели их с Пьером вместе.

Заявления сестры и брата приводили Сидони в ярость. Она не могла больше сдерживаться и резко заявила:

– Люди меняются. Кому в наше время можно доверять?

– Пьер – честный и хорошо воспитанный молодой человек, – возразила Альберта. – Он принес букет цветов на Эммину могилу.

– Это меньшее, что он мог сделать, – холодно ответила Сидони. Ее слова причиняли Жасент боль.

– Что это ты говоришь? – угрожающе спросил отец. – Почему это меньшее, что он мог сделать?

– Да прекратите вы! – воскликнул Лорик. – Пьер часто бывал у нас на ферме; он видел, как росла Эмма. В том, что он принес цветы, нет ничего удивительного. С его стороны это простая вежливость. Все, я ухожу. Такие застолья отбивают у меня аппетит.

Опять наступила тишина, прерываемая тихим тиканьем настольных часов в гостиной. Шамплен снова принялся за чай. Альберта отказывалась проглотить хотя бы кусочек, Фердинанд – тоже.

– Хочу вас предупредить: сегодня вечером, за ужином, меню будет то же, – объявила Сидони, глотая слезы.

Жасент прожевала кусочек хлеба; ее преследовала мысль о дневнике Эммы, о том, что она в нем прочла накануне. «Я должна поговорить об этом с Сидо, чтобы она больше не обвиняла несправедливо Пьера. Сегодня она мне высказывает свое мнение, а завтра может заговорить об этом с папой. Боже мой, этого нельзя допустить!» – подумала Жасент, поднимаясь, чтобы помочь убрать со стола.

– Выйду присмотрю за овцами, – сказал Шамплен. – Пойдем, Жасент, мне нужно с тобой поговорить. Немедленно.

Девушка последовала за отцом в просторный загон, поросший молодой зеленой травкой. Под мелким дождем они шли друг за другом среди уток и куриц с пестрым оперением. К ним подбежал ягненок, подпрыгнул, затем к бросился к своей матери.

– Стадо спасено, – обратилась она к отцу.

– Да, но семья распадается, – пробурчал он. – Куда ты засунула Эммину сумку? Когда ты уедешь, я объясню твоей матери, как мы ее обнаружили: спишу все на забывчивость Пакома. Ты ходила к Матильде, чтобы отдать ей сумку, пока я не прибрал ее к рукам?

Шамплен возвышался над дочкой на целую голову. Стиснув челюсти, он наклонился и устремил на нее взгляд своих карих глаз.

– Ты найдешь сумку в передней, я повешу ее на вешалку. Вчера я действительно спрятала сумку, чтобы ее случайно не обнаружила мама. Меня немного утешало то, что сумка была со мной. Там были только губная помада, кошелек, ключ и тюбик барбитала. Только аккуратно, эти таблетки опасны.

– Можно их дать твоей маме, если с ней снова случится припадок?

– Поговори сначала с доктором Клодом, папа, прошу тебя.

– Но Эмма принимала их от бессонницы! Значит, это не отрава!

– Все зависит от дозы. Паком, хоть он и крепкий парень, не выдержал; он проспал много часов. Должно быть, Эмма делила таблетки на две части.

– Ни слова Дебьенам о письме твоей сестры и о ее самоубийстве! Ты меня слышишь? Лорик и Сидони поклялись, что будут молчать. Значит, и ты не будешь болтать об этом направо и налево. Хотя ты и старшая, ты тоже должна мне подчиняться.

Жасент рассеянно провела рукой по лбу, дотронувшись до шрама, который накануне заметила Матильда. Беловатый след, спрятанный за прядью волос, временами выглядел как клеймо на животном.

– Да, папа, я буду тебя слушать.

Эти самые слова она произнесла еще ребенком, стоя в потемках амбара с рассеченным лбом. Шамплен назавтра собирался отправить на тот свет выводок щенков, с которыми не хотел возиться. Жасент, противясь такому решению, попыталась задобрить отца, пообещав ему находить для щенков еду. Но усилия ее были тщетны. Тогда она вбила себе в голову мысль о том, что на рассвете ей нужно спрятать суку вместе с ее щенятами. Когда отец заметил, что щенки исчезли, он пришел в ярость, а Жасент не смогла сдержать победоносной улыбки. Шамплен все понял. Не обращая внимания на мольбы Альберты, в присутствии ошеломленных Лорика, Сидони и Эммы, фермер дал старшей дочери несколько таких сильных пощечин, что она, как подкошенная, рухнула на доски. Из одной из них торчал гвоздь – он и порезал ей лоб.

Не на шутку испугавшись и помогая дочке подняться, Шамплен пробормотал слова извинения, а затем быстро ушел, сжимая в руках топорик. «А щенков тогда он все-таки нашел! – вспомнила Жасент с горечью. – Вернувшись, он спросил меня, буду ли я теперь ему повиноваться. И тогда я произнесла те же слова, что сказала сейчас, словно хорошо выдрессированное животное».

– Я тебе это советую, – сказал он, поворачиваясь к ней спиной. – Да, настоятельно советую тебе меня слушать.

В тот момент Жасент поняла, что нуждается в поддержке, в ком-то, кто мог бы внимательно ее выслушать, в ком-то, кто хорошо знал бы ее семью и Эмму. «Пьер! Он сможет мне помочь».

– Это все, что ты хотел мне сказать, папа? – спросила она окрепшим голосом. – Я вернусь в дом, я не взяла пальто.

– Да, иди.

Она поискала глазами Лорика, но брата возле стада не было.

«Тем хуже, мне нужно только дождаться воскресенья».

Дом Фердинанда казался опустевшим. Однако в кладовой, примыкающей к кухне, Жасент обнаружила Сидони. Кладовка представляла собой мрачное помещение, стены которого покрывали ломящиеся от разного рода провизии полки: консервы с желтым и зеленым горохом, банки с вареньем, помидорами и медом, бутылки кленового сиропа, металлические коробки, на этикетках которых стояли надписи: макаронные изделия, рис, вермишель, чечевица… Сидони с необычайным рвением подметала пол – грубый дощатый настил.

– Ты выглядишь смешно, Жасент, – бросила она. – Господи, послушала б ты свой голос, когда ты произносишь имя Пьера! Он выдает тебя: сразу чувствуется, что ты готова броситься ему в объятия, все простить. Как ты так можешь, ведь Эмма…

– Прошу тебя, Сидо, не горячись. Мне действительно очень жаль, но я не смогла рассказать тебе раньше. В сумке Эммы был дневник. Этой ночью я прочитала ее записи. Я хотела показать его тебе сегодня утром, но не смогла. Одно очевидно: Пьер не имеет к беременности нашей сестры никакого отношения. Начиная с конца февраля она говорит о встречах с неким М. Вместо имени есть только буква и точка. И потом…

– И что же потом, говори! – взмолилась Сидони, враз побледнев.

Жасент посмотрела сквозь приоткрытую дверь кладовой на кухню, опасаясь того, что их могут подслушать.

– Ничего не бойся, мама и дедушка поднялись наверх отдыхать, – заверила сестру Сидони. – Лорик всегда так шумит, что ему точно не застать нас врасплох.

Жасент тихо, но эмоционально передала Сидони те фразы из дневника Эммы, которые ее наиболее потрясли.

– По большому счету, волноваться тут нечего, – сделала вывод Сидони. – Хорошо, значит, отец Эмминого ребенка – не Пьер. Она встретила другого мужчину, что, впрочем, меня не удивляет.

– Если тебя это не удивляет, почему ты обвиняла Пьера?

– Жасент, Пьера обвиняла не я, а ты. Ты поступаешь, как тебе вздумается. Да, прошлой ночью я легла спать рядом с мамой, но ты же могла прийти за мной! И мы бы вместе прочитали дневник.

– Я этого и хотела, поверь! Но я не могу оставить его здесь у тебя: родители не должны узнать о его существовании.

Сидони убрала метлу – она не могла скрыть своего раздражения:

– Жасент, Эмма утонула, она мертва. Мы должны молиться за упокой ее души. В конце концов, какая разница, кто был ее последним мужчиной, с которым она хотела развлекаться и которому хотела нравиться? Я бы хотела, чтобы ты не думала больше ни о таблетках, ни о сумке. Я бы хотела мирно оплакивать свою сестру. Зачем ворошить улей, копаться в грязном белье? Нам нужно только продолжать жить, сохранив светлый Эммин образ, ее ребяческие улыбки, ее шаловливость и веселость. Тебе следовало бы сжечь этот проклятый дневник. Мне не хочется даже видеть его и к нему прикасаться. Увы, я никогда не обманывалась насчет темперамента нашей сестренки. Поразмыслив немного, я подумала, что два или три десятка лет назад она могла бы стать чьей-нибудь женой или даже матерью еще в пятнадцать. В этом возрасте жены поселенцев считали себя уже взрослыми женщинами. Просто Эмме нужно было рано выйти замуж.

– По-твоему, мы обе – сварливые старые девы? – уныло пошутила Жасент.

– Нет, ничуть. Ты обожала Пьера, вы были помолвлены, но ты порвала с ним, чтобы продолжить свою учебу. Это было твое право. Что касается меня, то я застряла в Сен-Приме; я никогда отсюда не выезжаю. Я могла бы описать тебе лица всех здешних мужчин моего возраста или чуть постарше, так как всех их уже изучила, но никто из них мне не нравится. Мне не пристало мечтать о большой любви, о том, что когда-нибудь я увижу у забора нашей фермы того, кто сумеет наполнить радостью мою душу, сердце и тело. Это глупо, но когда я играю в эту игру, представляя себе своего единственного, то вижу перед собой Лорика.

– Нашего брата? – растерянно пробормотала Жасент.

– Господи Иисусе, не делай такие глаза, я не влюбилась в своего близнеца. Но он тоже остается холостяком, мы с ним беседуем о литературе и сельском хозяйстве, мы вместе работаем, проводим вечера. Его присутствия мне достаточно. Мне было бы тяжело с ним расстаться.

– Но, Сидони, ты не можешь сравнивать такую жизнь с бытом семейной пары! На мой взгляд, здесь не хватает основного компонента: ночи, супружеской постели, детей, рожденных от такой близости…

Молодая девушка задумчиво смотрела своими зелеными глазами на выставленные в ряд банки. Ее изящный профиль напоминал оттиск на греческой гравюре.

– Если он, как ты говоришь, так важен, этот компонент, то почему ты предпочла учебу и работу любви Пьера?

Жасент, понимая правоту сестры, взяла ее за руку и повела за собой на кухню.

– Время идет, мне нужно идти к Пьеру и Дави. Только поднимусь поцеловать маму и дедушку. Сидо, если я смогу освободиться, то вернусь в субботу или воскресенье. Я буду держать Эммин дневник у себя. Но я не все тебе рассказала. Есть еще что-то вроде черновика…

– Ради бога! – взмолилась Сидони. – Прошу тебя, не сейчас. С меня довольно твоих историй, Пакома, таблеток, сумки… Что это изменит? Эмма на кладбище, она заслуживает доли уважения. Поцелуй-ка свою сестру, я собираюсь в универсам за черной тканью. Мне нужно сшить траурное платье на лето.

* * *

Спустя несколько минут Жасент, завернувшись в плащ и надев на голову платок, шагала по грязной дорожке, ведущей к семейной ферме. Она плакала не переставая, и дождь смывал ее слезы. Ее молчаливый отъезд с улицы Лаберж можно было принять за побег. Она сравнивала себя с паршивой овцой, которую держат в стороне от стада. Жасент не понимала поведения отца и сестры: ей казалось, что оно граничит с трусостью.

«Они закрывают на все глаза, сознательно обманываются. Папа отрицает самоубийство Эммы, хочет забыть о том, что она была беременна. Сестра тоже хочет сохранить все в тайне».

Жасент жалела о том, что Лорик ушел: он ведь говорил, что готов помочь.

«И я бегу к Пьеру. Пусть хоть я останусь честной. Да, я счастлива, что он предложил мне поехать с ним на лодке, да, я счастлива увидеть его снова, поговорить с ним», – думала она.

В настоящее время ее бывший жених представлялся ей мирной и надежной гаванью, дружеским плечом, на котором можно вволю выплакаться. Жасент не заботило то, что она выставит свои чувства напоказ перед Дави. Он показался ей хорошим парнем. «Даже если я брошусь Пьеру в объятия и вволю выплачусь, почему бы Дави осуждать меня? Он знает об Эмме, он был на кладбище».

Жасент видела крышу дома, где она выросла, крыши сарая и конюшни. Тихая сероватая вода окружала каждое здание; она покрывала луга и дорогу, и поверхность ее ощетинилась множеством острых травинок: признак того, что уровень воды спал. Молодая женщина нетерпеливо всматривалась в озеро, ожидая увидеть там лодку и силуэты двоих молодых людей. Неожиданно ее кто-то окликнул:

– Мадемуазель Клутье, можно вас на минутку?

Этот пронзительный голос принадлежал Артемиз Тибо. Стоя на крыльце своего дома в сером, натянувшемся на животе платье, женщина махала Жасент рукой. Брижит Пеллетье стояла рядом с ней, под навесом. Жасент вынуждена была вернуться и пересечь липкий участок земли с многочисленными лужами. Она была рада, что из предосторожности надела сапоги Сидони.

– Мы увидели, как вы идете, и я удивилась, куда это вы можете направляться в такую погоду! – сказала мать Пакома.

– Я возвращаюсь в Роберваль на моторной лодке, – объяснила Жасент, раздраженная такой внезапной несвоевременной задержкой. – Железная дорога в неисправности.

– Все же вы могли предупредить меня, – добавила Брижит. – Со вчерашнего дня я пытаюсь оказать вам услугу и разговорить своего сынишку.

Артемиз Тибо согласно кивнула головой, глаза ее горели от любопытства. Было абсолютно очевидно, что супруга Жактанса давно в курсе истории с сумкой и таблетками.

– Трое моих разбойников наверняка не оправились бы, если бы проглотили такие гадкие таблетки…

– Я знаю, но худшего мы избежали, – нервно ответила Жасент. – Мадам Пеллетье, если у вас будут новости, пишите мне в больницу Роберваля. Паком действительно ничего больше не рассказал? Где он?

– У Матильды. Колет ей дрова. С такой-то влагой нужно хорошо топить в доме, да еще и готовить… – пожаловалась Брижит. – Но знаете, мадемуазель Клутье, Паком уже забыл о сумке вашей сестры. Я спрашивала его, но все без толку. Он забавлялся со своими игральными костями. Бедный мальчик!

– Спасибо, что пытались мне помочь, мадам Пеллетье. Берегите себя, Артемиз. Когда должен родиться ребенок?

– В июле, не раньше.

– Не делайте лишних усилий: так будет безопаснее.

Вежливо улыбнувшись, Жасент попрощалась с женщинами. Она снова зашагала по направлению к пляжу, теперь уже полностью погруженному в воду. Ее охватила смутная тревога: она до сих пор не видела ни Пьера с Дави, ни вообще какой-нибудь лодки. Подходя к ферме Клутье, как местные называли отцовские владения, она уже полностью шлепала по воде. И тут до нее донеслись звуки оживленной дискуссии, затем ее снова кто-то окликнул:

– Стой на месте, мы идем к тебе!

Это был Лорик. Он выбежал из конюшни, за ним – Пьер.

– Я искал удобное место, чтобы ты смогла подняться на борт! – крикнул ей Пьер. – Лорик посоветовал мне подвести лодку ближе к вашему сараю. Я перенесу тебя, Жасент, иначе вода дойдет тебе до колен.

– А где твой товарищ? И что здесь делаешь ты, Лорик?

– Я пришел попрощаться со своим другом Пьером и выкурить с ним по сигарете, – ответил он. – Мы пообещали друг другу узнать всю правду о смерти Эммы.

Девушка снова почувствовала себя отверженной, словно недостойной быть чьей-либо соучастницей. Она поочередно с укором посмотрела на друзей.

– И как это вам удастся, если один из вас в Ривербенде, а другой – в Сен-Приме? Лорик, мы не должны распространяться об этом.

– Но Пьер должен был знать, что Эмма покончила жизнь самоубийством. Он давно почти что член нашей семьи. К тому же вы были помолвлены.

Не в силах больше возражать, Жасент капитулировала. Пьер не спускал с нее взгляда своих серо-голубых глаз. Она догадалась, что Пьер не рассказал Лорику о ее визите в прошлую субботу и что, должно быть, признания брата ему пришлось выслушивать, изображая удивление.

– Где твой друг Дави? – спросила она. – В городе?

– Он уже едет в Ривербенд, – ответил Лорик за Пьера. – Мы встретились все втроем в Grand Café. Пьер с Дави как раз только позавтракали.

– Дави решил забраться в фургон каких-то парней из энергетической компании – они собрались добраться до Альмы через Сент-Эдвиж, объехав дорогу, ведущую вдоль озера.

– Но почему? Я не предполагала остаться с тобой наедине. К тому же это непристойно.

Лорик попросил у Пьера еще одну сигарету. Он прикурил и, прищурившись, посмотрел на встревоженное лицо своей сестры.

– Думаю, ты уже совершеннолетняя, – пошутил он. – О том, что Дави не пришел на встречу с Пьером, буду знать только я. Жасент, лучше признай, что тебе не хочется грести, если в моторе не хватит бензина!

– Глупости! В этом случае грести буду я, – засмеялся Пьер. – Мы приплывем очень быстро. Да и ветер будет толкать нас в сторону Роберваля.

– Ну тогда едем сейчас же. Лорик, позаботься о маме, Сидони и дедушке.

– Решено! Хорошей дороги. Отдаю сестру в твои руки, Пьер.

– Я о ней позабочусь, – заверил тот.

Не предупредив Жасент, он поднял ее на руки. Она была вынуждена обнять его за шею. Так они прошли несколько метров, отделявших их от деревянной лодки. «Я должен был нести ее так два года назад, входя в свой дом после бракосочетания в церкви, – думал Пьер, возбужденный близостью их тел. – Да, на тебе было бы красивое платье, а твои распущенные волосы венчали бы цветы, живые или искусственные, все равно какие».

Охваченный сладостными фантазиями, Пьер помог Жасент устроиться на одной из скамей лодки. Взволнованная Жасент погрузилась в созерцание пейзажа, неизменная серость которого удручала ее. Небо было покрыто тяжелой цепью облаков цвета пепла. Озеро было такого же свинцового оттенка. С пляжа Сен-Прима семья Клутье всегда могла наблюдать широкую полоску земли – мыс Сен-Метод. Полуостров, покрытый кленовыми деревьями, березами и елями, сейчас частично погрузился в воду. И только холмы вдоль берега, покрытые белой пеной, проступали светлым пятном на фоне мрачной картины.

– Тебе страшно? – прошептал Пьер – молчание Жасент волновало его.

– Нет. Чего мне бояться?

– Поломки мотора, – ответил Пьер, и его голос был серьезным.

Не сказав больше ни слова, он отвязал якорную веревку лодки и отъехал от сарая, управляя с помощью служившего жердью весла; корпус лодки местами задевал почву. Но вскоре он уже смог завести мотор, и лодка покинула затопленную зону.

– Жасент, ты хотела поговорить со мной без свидетелей, – сказал Пьер, когда они отдалились от берега. – Я тебя слушаю. Оглянись вокруг: эта водная пустыня отделяет нас от всего. Нет даже чаек: ветер словно унес их на край света.

– Ты ошибаешься. Я вижу одну или две, там, вдалеке.

Внезапно она закрыла глаза, но тут же, сложив руки у рта, открыла.

– Что случилось? – воскликнул Пьер. – Тебя укачало? Мне очень жаль, сильно шатает.

– Нет, с этим все в порядке. Но мне очень грустно. Мне не дают покоя совершенные мной ошибки, особенно по отношению к тебе. Я чувствую себя такой жалкой! Отец меня презирает; он обвиняет меня в том, что я не выполнила свой долг старшей сестры. Мама тоже укоряла меня в этом. Последние три дня я сражаюсь с ветряными мельницами, как Дон Кихот. Да, я хотела поговорить с тобой в надежде, что ты поможешь мне разобраться с гибелью Эммы.

– Я сделаю для этого даже невозможное, Жасент. Я очень тронут, что ты снова одариваешь меня своим доверием и дружбой, хотя мне это и кажется невероятным.

Она опустила голову, боясь крикнуть ему, что готова вновь отдать ему свою любовь: любовь, которая переполняла ее душу. Сейчас она чувствовала себя счастливой: они оба сидели в одной лодке, она слушала его голос, и он ей улыбался.

– Таким уж невероятным? Но ведь я не оттолкнула тебя тогда, в Сен-Методе. Что бы случилось, если бы малыш мадам Плурд не заплакал?

– Ты знаешь, что они с мужем решили остаться в доме? Ходят слухи о буксирном судне, которое правительство выделяет для всеобщей эвакуации. Люди должны увезти мебель, вещи, продукты. Вода подтачивает некоторые постройки, а особенно – старые дома, как, например, в Сен-Жероме. Об этом нам рассказали парни из энергетической компании.

– Боже мой, Плурды должны уезжать! У них новорожденный ребенок. А Жюль, их сын, думал только о том, как спасти их лошадь!

– Мэру удастся образумить их до того, как они поймут, что уже слишком поздно, – вздохнул Пьер.

По мере того как глубина воды под лодкой возрастала, волны становились все больше и больше. Жасент совершила ошибку, посмотрев на движущуюся массу разбушевавшихся потоков.

– Мне страшно от этой взбушевавшейся воды, я боюсь этого озера, – призналась девушка изменившимся голосом. – Я вспомнила! Когда я уснула у Матильды, в субботу вечером, мне показалось, что я слышу странную фразу: «Озеро давно ждет вас: твоего брата, сестер и тебя. Эмму оно забрало первой».

В страхе она вцепилась в борта лодки, широко расставив руки; в ее затуманенном взгляде застыл испуг. От качки у нее закружилась голова.

– Прошу тебя, успокойся, – увещевал ее Пьер. – Твои нервы на пределе, я тебя знаю: тебе нужно поспать и отдохнуть. Озеро не забрало Эмму, и оно не заберет ни тебя, ни Лорика, ни Сидони. Это всего лишь озеро, а не фантастическое создание. Помнишь, в ясные летние дни я учил тебя плавать? Раньше тебе нравилось наше озеро.

– Тогда оно было послушным. А сейчас… такое ощущение, что это какой-то монстр, превратившийся в озеро, впивается когтями в наши земли, чтобы посеять несчастье и разруху. Господи, если бы ты знал, как я страдаю с того момента, когда в субботу утром узнала о смерти сестры! Мне плевать, если она меня презирала, если она бессовестно нас одурачивала, – я ее любила.

Пьер не мог отпустить руль, иначе судно могло бы завертеться; а если бы он выключил мотор, лодку могло бы отнести течением. Он мучился, опасаясь нервного срыва, который мог бы толкнуть Жасент на безумный поступок. «Такое странное поведение случается абсолютно неожиданно, и люди даже не успевают понять, что произошло! – размышлял он. – Люди, которым становится нехорошо или у которых начинает кружиться голова, внезапно поднимаются и бросаются в воду. Об этом мне рассказывал отец».

– Жасент, – ласково позвал Пьер, – там небезопасно! Я не могу ничего сделать, но ты можешь. Осторожно встань со скамейки и пересядь сюда, ко мне в ноги, и повернись спиной. Так я не дам тебе упасть в воду. Ты будешь за меня держаться. Умоляю тебя! Ах! Как жаль, что нет Дави! Я такой глупый!

– Ты что-то придумал, чтобы избавиться от него, да? – пролепетала Жасент.

– Да, я хотел сказать тебе об этом, но ты была не в состоянии слушать. А пока давай займемся самым неотложным! Послушай меня, иди сюда!

Но она отрицательно покачала головой и посмотрела вдаль. Затем ее взгляд опустился на воду у борта. На мгновение ей показалось, что она увидела в воде тело женщины в красном платье; волны растрепали ее волосы. От этого видения у нее застучали зубы. Увидев это, Пьер одной рукой властно притянул ее за талию, заставив сесть на дно лодки, и сжал ее своими коленями и бедрами.

– Моя дорогая, моя милая, отдыхай, дыши глубоко, я рядом, я тебя защищаю. Успокойся. Знаешь, я люблю тебя так же, как и раньше, да, люблю всей душой.

Еще чуть-чуть – и он готов был разрыдаться. Жасент постепенно притихла: она чувствовала себя узницей в его крепких бедрах. Его ровное дыхание успокаивало ее. Она положила голову ему на живот и устремила взор в небо. Дождь временно прекратился, но тучи, подгоняемые ветром, неслись по небу в бешеной скачке.

Так говорить ей было гораздо легче: собеседник не волновал ее и не приводил в смущение взглядом. Жасент подробно рассказала ему обо всем, что делала и что узнала в течение последних дней, перебирая в воспоминаниях все те часы, которые она провела в Сен-Приме, Сен-Методе, у Матильды, у Брижит, с Жактансом Тибо, Сидони и отцом. Она постаралась как можно точнее описать Пьеру свои растущие сомнения, а в завершение своего рассказа она поведала о том, что прочла Эммин дневник, а также черновик ее прощального письма, о котором не смогла рассказать ни Сидони, ни Лорику.

Временами комок подкатывал к ее горлу, она запиналась, дрожала, и для Пьера это было поводом наклониться к Жасент и поцеловать ее в лоб, в тот бледный шрам, который был так хорошо знаком ему. Когда Жасент закончила свое повествование, Пьер некоторое время молчал.

– Я не понимаю позицию Шамплена и Сидони, – наконец произнес он. – Жасент, дорогая, ты права, Эмма не покончила жизнь самоубийством. А даже если она все-таки его совершила – зачем это скрывать? Во имя сохранения чести Клутье? Чтобы напечатать статью, очерняющую правительство? Как мне кажется, Паком знает больше, чем мы все. Если бы ты рассказала мне обо всем в Сен-Методе, я бы не поехал к отцу и мы с Лориком и Дави постарались бы Пакома разговорить.

– Матильда говорит, что он славный парень. Что его нужно задобрить, не вести себя с ним резко. Я ни в чем его не обвиняю. Он мог встретить Эмму на берегу озера, поговорить с ней, а затем уйти. Возможно, он украл у нее сумку. Но который был час? Почему Паком разгуливал так поздно? Или рано… Я не перестаю задавать себе этот вопрос.

– Нужно предупредить полицию, Жасент. Доктор Гослен был прав, Матильда тоже. Мне даже кажется странным то, что вы похоронили Эмму так скоро, без всякого расследования.

– И это еще одна моя ошибка. В тот же вечер по возвращении из Ривербенда я показала Эммино письмо папе. Для него, Лорика и для меня это был суицид, для всех остальных жителей деревни – несчастный случай. Пьер, если я расскажу полиции все то, что знаю, случится ужасное: мама узнает правду, тело будет эксгумировано, будет произведено вскрытие. Во время учебы я присутствовала на такой процедуре. Это отвратительно. И еще: эта «М» ни о чем тебе не говорит? Ты знаком со многими жителями Альмы, Сен-Жерома и Арвиды. Умоляю тебя, подумай хорошенько. Ты говорил, что в середине января вы с сестрой снова виделись. Она была одна? У нее не было возлюбленного?

– Имен и фамилий, начинающихся на «М», – десятки. Может быть, это прозвище. Я подумаю, обещаю.

В этот момент на них со всех силой обрушился шквал ветра. По лодке застучал ливень; Пьер должен был контролировать ее курс, чтобы не сбиться с нужного направления. Он не выпускал из виду берег, нетерпеливо ожидая появления наиболее заметных сооружений Роберваля: больницы, отеля «Шато Роберваль», монастыря урсулинок. Он без устали всматривался в окрестности, а также следил за бревнами, занесенными в эти края рекой Мистассини и плавающими теперь на поверхности воды.

– Нам еще далеко? – спросила молодая женщина.

– Увы, мы приближаемся! Мне будет тяжело с тобой расставаться. Когда ты хочешь, чтобы я отвез тебя в Сен-Жером, чтобы забрать Эммины вещи?

– Завтра вечером, если ты сможешь, – прошептала она. – Теперь, когда ты в курсе всей ситуации, я чувствую себя намного спокойнее. Я хотела бы видеть тебя, сесть напротив. Позволь мне вернуться на скамейку.

– Хорошо, но руку твою я не отпущу. Будь осторожна!

В тот момент, когда Жасент уже собиралась подняться, Пьер задержал ее, страдая оттого, что не будет ощущать рядом с собой ее тела. Они посмотрели друг на друга неотрывным взглядом, преисполненным боли и нежности, словно встретились после долгой разлуки, во время которой у них не было вестей друг о друге, но при этом они не теряли надежды воссоединиться.