Текст книги "Скандал у озера [litres]"

Автор книги: Мари-Бернадетт Дюпюи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 36 страниц)

– Моя супруга не в силах оправиться от всего этого ужаса. Мне кажется, своими расспросами вы только провернули нож в ее ране.

– Мы всего лишь делаем свою работу, мсье, – сухо отрезал Карден. – Прошу вас, давайте выйдем.

* * *

Голова Альберты покоилась на плоском матрасе; под ноги ей подложили две подушки. Она все еще была невероятно бледной. Ее веки оставались закрытыми, дыхание еле прослушивалось. Проворно, как и подобает прилежной медсестре, Жасент измерила пульс матери, сожалея о том, что у нее с собой не было тонометра.

– Думаю, дело в упадке сил и резком падении давления, – сказала Жасент, тщательно осмотрев Альберту. – Она ничего не ест и мало спит. Сидони, принеси стакан теплой и хорошо подсахаренной воды, добавь примерно одну чайную ложку водки. Лорик, ты мог бы сходить к Матильде, попросить ее прийти?

– Мне не нравится эта старуха, Жасент. Я предпочел бы сходить за доктором Фортеном, – проворчал он.

– Ты не прав. Матильда поможет. Я думаю, мама нуждается именно в ней.

– И все-таки что с ней, как думаешь?

– Горе, стыд, страх – этого достаточно для того, чтобы отнять у человека желание жить. Мама лишь делает вид, что справляется.

– Бедняжка! Хорошо, я пойду.

В соседней комнате, отделенной от мастерской коридором, Сидони выполняла указания сестры. По всей видимости, Шамплен Клутье с Альфредом Карденом вышли на улицу, как и юный полицейский с необыкновенным голосом. Она увидела, как подошел Лорик, печальный, готовый расплакаться.

– Боже милостивый, надеюсь, маме не хуже? – взволнованно спросила Сидони.

– Нет, она словно уснула. Мне нужно в деревню. Возьму твой велосипед. Я скоро вернусь.

Расстроенный брат поцеловал сестру в лоб, как часто делал раньше. Она печально улыбнулась в ответ. Едва брат вышел, как в комнату вошел Журден Прово.

– Мадемуазель, ваш отец проведет нас к тому месту, где было обнаружено тело вашей сестры, – объяснил молодой человек. – Вашей матери лучше?

– Пока нет, но Жасент – медсестра, и она знает, что делать.

– В таком случае я спокоен, – сказал он, перед тем как выйти.

Сидони удивила заботливость полицейского, которая, как ей показалась, была искренней. Она добавила в стакан нужное количество алкоголя и пересекла коридор. Помощник Альфреда Кардена возбуждал ее любопытство. Однако в его чертах не было ничего примечательного. Среднего роста, стройный, с ровным цветом лица, с очень коротко подстриженными каштановыми волосами, светло-коричневыми глазами и хорошо очерченным под тонкими усиками ртом – его приятное лицо, казалось, излучало нежность. Хотя для Сидони он казался менее привлекательным, чем Лорик.

«Я и представить себе не могла, что полицейский может так выглядеть! – подумала она. – А вот его начальник, с такой-то миной высокомерного человека, очень соответствует должности!»

* * *

Поднимающийся ветер гнал в небе когорту пушистых, искрящихся, белых облаков. На поверхности озера рождались новые волны, все более резвые, и их рокот становился более отчетливым, более навязчивым. Альфред Карден озадаченно изучал темно-голубую воду. Шамплен стоял рядом с полицейским; волосы его были взъерошены.

– Значит, тело нашли здесь, мсье? – спросил Журден Прово.

– Да! – проворчал фермер. – Участок принадлежит моему соседу, Жактансу Тибо. Моя дочь лежала в этом месте, и это было жуткое зрелище.

– Установили ли вы конкретное место, где некто по имени Паком Пеллетье обнаружил тело? – спросил начальник полиции безразличным голосом.

– Послушайте, неужели теперь это имеет значение? – рявкнул Шамплен.

– Мсье, я пытаюсь составить картину пройденного доктором Мюрреем пути; он подробно описал свои поступки и действия, предшествующие преступлению, в котором, по его словам, оказался виновен потому, что находился в состоянии нервного помешательства.

– Вы только посмотрите! Если все чокнутые разгуливают на свободе, нам стоит запираться в домах! При всем уважении к вам – этот подлец не более безумен, чем вы или я!

– Если бы вы обладали информацией о том, где находилась ваша дочь до того, как ее тело перетащили сюда, у нас появился бы незначительный шанс зацепиться за улику, – спокойно объяснил Прово.

– Зачем вам, черт возьми, нужны улики, если убийца сдался и признался в преступлении? – нетерпеливо воскликнул Шамплен. – Ладно, я полагаю, выбора у меня нет. Идемте!

В этот момент за спинами мужчин раздался чей-то оклик, остановив всю троицу. К ним быстрыми широкими шагами направлялся Жактанс Тибо, подавшись своим высоким тощим телом немного вперед.

– Эй, Клутье! Нужно было меня предупредить! – крикнул он. – Это землемеры от правительства? Они приехали оценить ущерб?

Ошибка Жактанса была вполне понятна: полицейские носили черные костюмы и шляпы, из-за чего походили на горожан, с виду занимавшихся осмотром почвы.

– Десятки акров моей земли превратились в болото! – продолжать вопить Жактанс. – А я засеивал их ячменем и пшеницей!

– Попридержи язык, Тибо, – ответил Шамплен, когда сосед похлопал его по плечу, словно чтобы показать незнакомцам, что они с Шампленом солидарны. – Эти господа находятся здесь по гораздо более серьезной причине, чем твои затопленные акры. Возвращайся-ка домой. Готов поспорить, что сегодня до наступления вечера тебе не избежать допроса.

Жактанс недоверчиво воткнулся взглядом в Альфреда Кардена, который, как ему показалось, был наделен бо́льшими полномочиями.

– Нет никаких причин оказывать помощь, начиная с Клутье, я могу доказать, что мои убытки больше, – пробормотал он.

– Мсье, – ответил Карден, – мы приехали в Сен-Прим для расследования уголовного дела о преступлении. Мой помощник пройдет с вами и возьмет у вас показания касательно гибели Эммы Клутье.

– Что же, давайте, скажите же ему, наконец! – яростно прорычал Шамплен. – Жактанс и его Артемиз – главные сплетники этого края! Эй, Тибо! Если уж ты такой любопытный, то тебе стоит узнать: да, Эмма была убита. Сволочь-доктор удерживал ее голову под водой; моя крошка утонула не сама. Затем он дотащил ее сюда.

– Какое горе! – промямлил Жактанс. – Если бы я мог предположить! Мне жаль, Шамплен. Ах да, мсье, на своей лодке я отвозил старшую сестру на то место, где была обнаружена утопленница. Я могу вам показать.

Трое мужчин удалились под пристальным взглядом черных глаз Шамплена. Временами полицейские в уличной обуви по лодыжку застревали в насыщенной влагой и покрытой увядшей растительностью земле. «Пусть они будут хоть по колено в грязи, эти идиоты, – думал Шамплен, охваченный горечью и злостью. – Колеса их мнимого правосудия уже завертелись».

Он стоически выжидал, но мало-помалу бурное негодование взяло верх над его добрыми намерениями. В его сердце снова закралась обида на Жасент. «Если бы не она, у нас бы не было столько проблем. Ей не следовало совать свой нос в жизнь сестры! – пронеслось у него в голове. – К тому же я настойчиво советовал ей мне повиноваться».

Сен-Прим, ферма Клутье, тот же день, три часа дня

Жасент ни на минуту не отходила от изголовья маминой постели. Чтобы составить сестре компанию, Сидони принялась за неоконченное ранее шитье. Лучи солнца освещали шторы из белого кретона, украшенные кружевной лентой. Раньше эта комнатка, которая по размеру была меньше кухни и гостиной, в праздничные дни превращалась в столовую. Теперь же, когда из нее сделали мастерскую, она могла похвастаться причудливым оформлением, делающем ее уютной и милой. Внутренние дощатые стены из ели были покрашены в розовый и бежевый, тогда как дверь и окно были обрамлены полотнами цветастой ткани. Вырезанные из журналов мод иллюстрации были прикреплены к стенам кнопками, вместе с букетиками засушенных цветов и исчерченными пометками и замерами выкройками.

Знаменитый «Зингер» покоился под большой лампой на столе прямоугольной формы, застеленном красной хлопчатобумажной тканью. Напротив платяного шкафа из легкой древесины, где висели платья и блузы, стоял узенький диван с пестрыми подушками, пошитыми Сидони. Чтобы передвигаться по комнате, приходилось протискиваться между мебелью. Так пришлось делать и Матильде, когда та, поздоровавшись с обеими сестрами, захотела подойти к Альберте поближе.

– Мама пришла в себя около полудня. До этого, как по мне, она спала слишком глубоким сном, – объяснила Жасент. – Спасибо, что пришла.

– Увы, я не смогла прийти раньше, – сокрушалась Матильда. – Что, красавица, устала?

Вопрос был адресован больной; Альберта облокотилась о гору подушек, ее ноги были укрыты одеялом.

– Если бы дело было только в усталости, бедная моя подруженька! – еле слышно ответила Альберта. – С тех пор как похоронили Эмму, я делала что могла. Теперь у меня больше нет сил. Господь мне свидетель: за эти две недели я настрадалась больше, чем за всю свою жизнь. Матильда, я говорила это своим детям меньше часа назад: я предпочитаю умереть. Жасент рассказала вам? Они обольют мою крошку грязью. Первые полосы всех газет будут кричать о ее прегрешениях. Местные жители, да и не только местные, будут называть ее бесстыдницей. Я хотела бы уйти из жизни.

Матильда водрузилась на край постели и материнским жестом взяла Альберту за руки.

– Боже милостивый, да вы ледяная! – воскликнула она. – Жасент, принеси грелку и кипяток. Я прихватила растения, которые нужно будет заварить.

– Хорошо, я займусь этим.

Сидони подняла голову от своей работы и бросила на гостью заинтригованный взгляд. Она не понимала того почти слепого доверия, которое ее сестра испытывала по отношению к этой смуглой немолодой женщине, совсем не выглядевшей на свой возраст. К тому же бесцеремонность Матильды вкупе с прямолинейностью не могли не приводить девушку в смущение. Но Сидони готова была принять хоть самого дьявола, лишь бы он был в силах вернуть матери желание жить.

– После трагической гибели Эммы я словно потеряла голову, – призналась Альберта. – Но я заставила себя продолжать дышать, есть и передвигаться. Хотя какой смысл рассказывать о том, что вам уже известно от Жасент? Она вам рассказала про Шамплена? О том, что он со мной сделал перед тем, как на мне жениться.

– В общих чертах, – осторожно ответила Матильда. – Я прочитала это в ваших глазах сразу же, когда вас впервые увидела. Послушайте-ка, мадам! Чего вы, в сущности, боитесь? То, что вашу дочь станут очернять в газетах, – это еще не факт. К тому же те, кто прочитает статью, наверняка через два-три месяца просто об этом забудут. Жуткие истории печатаются в газетах каждый божий день, черным по белому. То, что причиняет вам боль, заключено не в сельских пересудах и не в прессе. Оно сидит внутри вас, вот здесь.

Матильда дотронулась до груди Альберты, у сердца.

– Вам кажется, что вы потеряли вашу девочку не один раз, а дважды, потому что вы думали, что она другая. Немного ветреная, но при этом рассудительная; любительница танцев и развлечений, но при этом серьезная. Вы должны простить Эмму, иначе вас будет разъедать изнутри и зиму вы не переживете.

– Мне все равно!

– А как же мы, мама? – с обидой воскликнула Сидони. – Тебе нет дела до того горя и отчаяния, которое обрушится на нас, если ты умрешь, если тебя больше не будет с нами? Матильда права, ты должна простить Эмму за ее ошибки.

Задыхаясь, Альберта в отчаянии потрясла головой.

– Я так сильно хотела бы, чтобы она вернулась, пришла домой, как раньше! Мы бы поговорили с ней за чашкой чая, и она поклялась бы мне, что все те слухи, которые о ней разносят, – всего лишь клевета… Вы не знаете самого худшего, Матильда. Убийца Эммы утверждает, что Эмма уже рожала, втайне от нас, – у нее была девочка. Ребенок, сразу же после рождения оставленный непонятно кому.

– Ах!

Жасент, которая как раз возвращалась, услышала это восклицание и успела заметить, что смуглое лицо их с матерью подруги приняло странное выражение.

– Так ты знала об этом, Матильда! – с упреком выкрикнула девушка. – И ты ничего мне об этом не сказала!

– Не сердись, мне было известно немного. Это случилось тогда, когда я готовила Эмму в последний путь. Я говорила тебе, что тогда осмотрела ее, чтобы убедиться, что какой-нибудь подонок ее не изнасиловал. Диплома у меня нет, но до переезда сюда я долгое время была повитухой. В интимных местах у женщины есть кое-что, что не обманет наметанный глаз. Я четко увидела, что Эмма была беременна и что она уже рожала, потому что ее живот был зашит – на это указывал небольшой шрам.

Сидони поднялась, охваченная возмущением. Она была уверена, что Матильде следовало рассказать им об этом гораздо раньше. Чтобы не закричать от негодования, она выскочила из комнаты, хлопнув за собой дверью. Она легко сбежала по ступенькам крыльца и поспешила к старенькому Звонку, упряжному коню Клутье, который поприветствовал девушку коротким ржанием; добрые карие глаза животного частично закрывала рыжая грива.

– Я задыхаюсь, Звонок, я больше не могу! Временами меня охватывает желание сбежать, сесть на поезд со своим чемоданчиком и выйти только в Квебеке. Но в чем-то я похожа на тебя: я так же связана с фермой Клутье. Я довольствуюсь одной лишь маленькой мечтой: обосноваться на улице Лаберж. Какие амбиции, правда?

Она прижалась лбом к шее животного, сдерживая исполненные разочарования рыдания, – ее горло словно сжалось в тисках. Плечи девушки ссутулились под тяжестью невидимой ноши, ставшей для нее непосильной.

– Мадемуазель? С вами все хорошо? – послышался мужской голос за ее спиной.

Сидони узнала этот необыкновенный тембр. Это был Журден Прово. Сидони думала, что оба полицейских покинули Сен-Прим, ведь их машины на дороге больше не было видно.

– Зачем вы здесь? – сухо спросила она.

– Мне нужно допросить некую Матильду. По всей видимости, она сейчас у вас. Я встретил кюре перед церковью. Эта дама предупредила святого отца о том, что отлучится повидать вас. Мой начальник беседует с мэром. Ему еще нужно кое с кем увидеться. А я вернулся пешком. Прошу прощения, мадемуазель, но мне показалось, что вы плакали. Состояние вашей матери ухудшилось?

Сидони, будучи во взвинченном состоянии и в то же время смущаясь от учтивости незнакомца, ответила не очень-то любезно.

– Вы беспокоитесь о состоянии моей матери… это что, часть вашего расследования? – бросила она, испепеляя его взглядом своих зеленых глаз.

– Нет, но полицейский – это не обязательно бесчувственный и неспособный на сострадание человек, – ответил он.

Сидони поправила выбившуюся из прически прядь волос, напоминавшую блестящий бархатный серпантин каштанового цвета. Догадываясь, что этот молодой человек оказывает ей знаки внимания, девушка почувствовала, как ее щеки невольно заливаются румянцем.

– Мне не совсем понятна суть этого расследования, – произнесла она. – Виновный сдался полиции и признался в своем преступлении. Так что же вы ищете?

– Доказательства, которые могли бы подтвердить его слова. Известно ли вам, мадемуазель, что иногда бывает так, что подсудимые отказываются от сказанного после ареста? В случае если они дают другие показания, лучше всегда вооружиться достоверной информацией, с тем чтобы в итоге сбить их с толку. Что касается настоящего расследования, то Мюррей мог бы, к примеру, утверждать, что говорил по принуждению – все-таки ваш брат неплохо его отделал!

– А как бы вы поступили на месте простого гражданина, если бы узнали о том, что ваша младшая сестра убита? – прошептала Сидони.

– Возможно, в действительности еще хуже, чем ваш брат, но это ничего не меняет.

Смягчившись, Сидони кивнула головой в знак согласия. Прово находил ее поистине очаровательной.

– Что ж, мне надо поговорить с этой женщиной.

– Так вперед! Войдите и позовите ее. Она в моей мастерской, рядом с матерью и моей сестрой.

– В вашей мастерской? Вы, наверное, художница?

– Вовсе нет, всего лишь обыкновенная портниха.

С этими словами Сидони удалилась по направлению к овчарне, не попрощавшись с Журденом и не удостоив представителя сил правопорядка ни единым взглядом.

* * *

Жасент вела себя с полицейским не вежливее, чем Сидони. Увидев, как в полдень автомобиль защитников правопорядка отъехал, она почувствовала облегчение.

– Вы все еще здесь? – спросила она, увидев полицейского на пороге дома.

– Прошу прощения за то, что беспокою вас снова. Я ищу Матильду Лялибертэ.

Как и большинство жителей Сен-Прима, Жасент не знала фамилии Матильды. На ее губах заиграла ироничная улыбка:

– Я предупрежу ее, подождите минутку.

Помощник начальника полиции отметил, что сестры Клутье – девушки очень симпатичные, однако с колючим характером. И все же молодой человек посчитал, что поведение сестер можно оправдать теми обстоятельствами, при которых он с ними повстречался.

«До гибели сестры они наверняка были повежливее и повеселее», – подумал он.

Матильда подошла к полицейскому и, едва слышно поздоровавшись, почти насильно увела его от дома на улицу, под навес. Чтобы записывать за ней, Прово присел на ступеньку и вынул пачку бумаги, многие страницы которой уже были исписаны пометками. Матильда Лялибертэ оставалась стоять; на ее мужественном лице проступало врожденное благородство. Отвечая на вопросы полицейского, Матильда то и дело сверкала своими черными бездонными глазами. В поисках деталей, которые могли бы пролить свет на правду, полицейский задал женщине ряд вопросов, в частности, о приготовлении покойной в последний путь.

– Следовательно, вы утверждаете, что на теле Эммы Клутье не было ни синяков, ни следов удушения. Она была беременна. Вы определили это, но родителей в известность не поставили. Почему?

– Я хотела их пощадить, мсье. Все думали, что она утонула в результате несчастного случая. Я посчитала, что не стоит усугублять тяжелое горе, свалившееся на ее семью. Мы и так пережили жуткое время. Реки выходили из русла, и вся деревня подвергалась опасности быть затопленной безумными водами озера.

– Я не вижу особой связи, – удивился Прово. – Роберваль пострадал от паводков еще сильнее. Однако это не помешало нам ни работать, ни размышлять.

– Я не это имела в виду. Повсюду царили страх, безумие и негодование. Когда в 1876 году по стране прокатились небывалые наводнения, мне было пятнадцать. Я хорошо это помню; тогда во всем была виновата природа, а не люди. В субботу, когда Альберта и Шамплен принесли ко мне в дом тело своей дочери, родительский траур органично вписывался в проливной дождь, в угрожающее серое небо и разбушевавшиеся волны, наводнившие пашни фермеров. Глядя на эту девушку в красном платье, такую бледную и такую красивую, я словно почувствовала печальное предзнаменование. Поэтому факт ее беременности я не посчитала чем-то уж особо важным. Возможно, я была неправа.

Журден Прово решил не записывать слова Матильды: они казались ему слишком сумбурными.

– Хорошо, мадам. Гибель Эммы настала в ночь с пятницы на субботу, 26 мая. И, если бы семья обратилась в полицию, факт беременности был бы весьма значимым.

Его прервал настоящий хор блеяния. Лорик и Сидони выпустили отару овец. Животные бежали рысцой, рассеиваясь по двору в поисках хоть малейшей травинки. Шамплен в рабочей одежде замыкал шествие, сжимая в руках палку. Пересекая двор, фермер бросил на полицейского ледяной взгляд.

– Благодарю вас, мадам Лялибертэ, мне нужно вернуться к начальнику, – внезапно заявил Прово. – Думаю, мы очень скоро вернемся.

Затем показалась Жасент. Поверх черного платья девушка повязала передник, что подчеркивало ее стройную талию и пышную грудь.

– Вы уже закончили? – спросила она. – Мама просит тебя подойти, Матильда.

– Я могу идти, мсье? – насмешливо спросила шестидесятилетняя женщина, копируя интонацию полицейского.

– Конечно, идите! – вздохнул он. – Мадемуазель Клутье, я пришлю вам и вашему брату повестки. Вам необходимо дать показания.

– Почему бы вам не взять у нас показания сегодня?

– У меня нет с собой оборудования. Я должен напечатать ваши показания на машинке, и сдается мне, что текста будет много. До свидания, мадемуазель. Надеюсь, ваша матушка скоро поправится.

Полицейский натянул шляпу и энергичным шагом удалился. Жасент развернулась и вновь отправилась на кухню. Она собиралась пожарить к ужину блины. Из мастерской до нее донесся шум голосов. Должно быть, это Матильда пыталась утешить Альберту.

Впервые за сутки Жасент подумала о Пьере. Она все еще не написала ему. Как его сейчас не хватало! На нее нахлынули воспоминания об их романтической ночи на острове Кулёвр. Она вновь представила тело своего любовника, его мускулистые бедра, его руки, его улыбку на пике удовольствия, его необыкновенную сладостную нежность, мечтательность его серо-голубых глаз, когда он любовался ею.

«Пьер, мой Пьер, если бы ты мог прямо сейчас оказаться здесь, если бы ты мог прижать меня к себе!» – грезила она.

Жасент разбила три яйца в наполовину наполненную мукой емкость, добавила соли и растительного масла. Затем небрежным жестом вытерла слезы.

«Боже мой, как я была неправа тогда, два года назад, когда оттолкнула его, отказалась выйти за него замуж! Будучи уверенной в том, что моей любви будет недостаточно, я видела в браке только тюрьму, а в итоге осталась в одиночестве, пускай с работой, но с болью в душе от осознания того, что рассталась с ним», – думала Жасент.

Со сдавленным от сожаления сердцем она налила молоко и принялась размешивать тесто. В этот момент она вспомнила, какие страдания испытала, когда Эмма рассказала ей о своих отношениях с Пьером. «Это было в августе, на улице Марку. Она пришла ко мне в гости. Я была переполнена чувством гордости, оттого что меня взяли на работу в больницу! Я купила ей пирожные и лимонад. Эмма сияла, в своем зеленом платье, в черных обтягивающих чулках. Догадывалась ли она тогда, как сильно меня ранило каждое ее слово? Она рассказывала мне, что Пьер был обходительным, нежным, что по субботам он водил ее на танцы, делал ей тысячи комплиментов. Она обожала его: да, именно так она выразилась. Мне тогда удалось казаться счастливой за нее, я даже ее поздравила. Господи, какой же я была глупой! Я и сейчас такая».

Она с досадой заметила, что в тесте для блинов полно комочков. В этот момент в открытую дверь прихожей тихо постучали. У Жасент взыграло сердце, она на миг замерла в надежде, что это Пьер. «Наверное, он вернулся из Сен-Метода на лодке!»

Она почти радостно бросилась навстречу посетителю. Но ее разочарование оказалось столь же сильным, как и надежда. На крыльце с большим букетом белых роз в руке терпеливо ждал Валлас Ганье.

– Здравствуйте, Жасент. Я понимаю, насколько вы удивлены моему визиту сюда, к вам домой. Однако я хотел бы лично передать вам и всей вашей семье, как я сочувствую вашему горю.

Валлас в смущении замолк, не решаясь произнести все те красноречивые слова, которые повторял про себя по дороге.

– Вижу, вы готовите, – сказал он в надежде завязать отвлеченный разговор. – У вас щеки перепачканы мукой…

– Ах, да, конечно, – пробормотала Жасент. – Прошу прощения, я очень удивлена! Полагаю, вы в курсе?

– Мне было бы сложно быть не в курсе, ведь Теодор Мюррей – муж моей кузины Фелиции, которая укрылась у нас вчера вечером. Жасент, услышав эту жуткую историю, я сразу же подумал о вас. Это омерзительно, гнусно, я не нахожу слов для подобного преступления. Ах!.. Возьмите! Цветы для вас, вашей сестры и матери.

– Спасибо, эти розы прекрасны. Валлас, подождите минутку. Я хотела бы немного пройтись с вами. Маме нехорошо. Я предупрежу о том, что выйду.

Жасент сняла передник, одарила гостя слабой улыбкой и скрылась, унося роскошный букет. Матильда увидела, как девушка вбежала в мастерскую, теряясь в облаке белоснежных роз, завернутых в глянцевую бумагу с золотистыми блестками.

– Тише, твоя мать уснула, – прошептала она. – Мои травы подействовали. Когда она проснется, я помогу ей подняться. Но откуда у тебя эти цветы?

– Ты могла бы ненадолго остаться с мамой? – ответила Жасент. – К нам пожаловал Валлас Ганье. Я немного с ним знакома: это заместитель директора банка в Робервале. Я хотела бы вежливо объяснить ему, что в этом доме он нежеланный гость. Он посчитал нужным подарить эти розы. Я ненадолго, Матильда.

– Сегодня вечером я не нужна господину кюре, он ужинает в монастыре. Если я вас не побеспокою, я хотела бы побыть с Альбертой еще несколько часов.

– Это очень было бы кстати. Мне спокойнее оттого, что ты здесь.

Жасент почувствовала искреннее облегчение. Увидеть Валласа здесь, под крышей их дома, казалось ей немыслимым, ведь он был родственником Эмминого убийцы, пусть даже он ни в чем не виноват. Не уделив своему внешнему виду ни минуты, Жасент вышла к Валласу, элегантный наряд которого резко контрастировал с окружающей обстановкой. На нем был льняной костюм-тройка бежевого цвета, светлые волосы покрывала фетровая шляпа того же оттенка и в дополнение ко всему – скрепленный позолоченной булавкой шелковый шарф цвета слоновой кости.

– Давайте пройдемся по дороге, – сказала Жасент, опережая Валласа. – Вам следовало бы надеть деревенскую одежду, потому что в этом наряде вы выглядите слишком шикарно для того, чтобы шлепать по двору нашей фермы. Это слово часто употребляет моя сестра Сидони – «шикарно».

– Мне плевать на шлепанье по грязи и на то, выгляжу ли я шикарно или нет, Жасент. Прошу вас, давайте обойдемся без банальностей, сказанных из смущения или же из стыдливости. Я приехал выразить соболезнования вам и вашим близким от имени своей семьи.

– Это очень плохая мысль. Идемте скорее. Где вы оставили машину?

– У кладбища. Я положил еще один букет на могилу вашей сестры. Белые лилии и розы с алыми прожилками: символ искалеченной невинности.

Жасент заметила на соседнем лугу, огражденном ивовой изгородью, отару овец. Отец, Лорик и Сидони, казалось, были заняты изучением почвы.

– Вам повезло, поблизости никого нет, – вздохнула Жасент. – Валлас, я должна вас предупредить. Боже мой, во что вы играете, говоря об «искалеченной невинности»? Эмма ни в коем случае не заслуживала смерти, но наивной девочкой, попавшей в сети доктора Мюррея, она тоже не была. Нам с братом удалось добиться признаний ее убийцы. Может быть, вы не в курсе…

– Я кое-что знаю. Однако, соглашусь с вами, я не посвящен в подробности.

– Скоро будете, – отрезала Жасент. – Будьте так любезны, уходите отсюда.

– Клянусь богом, я не сделал ничего плохого! Почему вы меня прогоняете? Жасент, станьте на мое место. В тот день, когда вы узнали о гибели Эммы, я стал свидетелем ваших слез. Вчера вечером я узнаю, что муж моей кузины убил вашу сестру. Я спешу к вам, чтобы облегчить вашу боль и попросить прощения от имени моих близких, чего они сами, увы, никогда не сделают!

Они шли очень быстро и уже подходили к улице Пресипаль, главной улице Сен-Прима. Валлас искоса смотрел на девушку, роскошное тело которой идеально подчеркивал ее скромный черный наряд, и восхищался ею. Он залюбовался ее гордым профилем и высоко поднятыми каштановыми волосами, казавшимися почти что светлыми под яркими лучами солнца. Будучи романтиком по натуре, он невольно сравнил ее с античной героиней, вынужденной сохранять свое достоинство посреди хаоса и бурь.

– Не сердитесь на меня, Валлас. Я прекрасно понимаю, что вы не виноваты в нашем горе и что вы следовали добрым побуждениям своего сердца. Стоит лишь сказать вам, что я узнала правду об Эмме из ее личного дневника и благодаря намекам горничной вашей кузины. Вчера мы с братом отправились в Сен-Жером, чтобы узнать больше. Напуганный горячностью Лорика, доктор Мюррей решился на длинную и страшную исповедь. Я ожидала всего, но не такого. Он убил ее, удерживая ее голову под водой! Вы понимаете весь ужас этого преступления? Вероятно, понимаете. Мне же все это не дает покоя. Я представляю эту сцену, тот момент, когда моя сестренка перестала шевелиться. Была ночь, волны, должно быть, неистово рокотали, озеро устремлялось к нашим землям, к нашим пастбищам, к деревне. Вода окружала нашу ферму со всех сторон, и он, этот мужчина, утверждавший, что любит Эмму всей душой, хладнокровно перенес ее тело ближе к нашему дому.

– Не плачьте, Жасент. Господи, какой кошмар!

Валлас взял ее за руку. Они шли по улице Пресипаль. Оба, словно по молчаливому согласию, затихли при виде выходящей из ресторана группы мужчин.

– На нас обращают внимание, – прошептала она. – Люди любопытны, они, должно быть, спрашивают себя, кто вы и что делаете рядом со мной. Не могли бы вы меня отпустить и отойти чуть в сторону?

– Вы боитесь за свою репутацию?

– Конечно. Я собираюсь устроиться медсестрой в этой деревне, потому что из больницы меня уволили по милости вашей сестры.

– Мне жаль, Жасент. Мне сообщили об этой истории. Наша семья приносит вашей одни неприятности! Я хотел бы вам помочь, если это возможно.

Жасент пожала плечами. Они обогнули церковь и уже видели кресты и стелы кладбища, возвышающегося на поросшей низкой травой территории.

– Я не возвращалась сюда со дня похорон, – взволнованно прошептала она. – Валлас, могу ли я вам доверять, по-настоящему доверять?

– Абсолютно.

– Я говорила вам о своем намерении устроиться здесь медсестрой, но мне, возможно, придется отказаться от этой затеи. Как только в прессе разболтают об убийстве Эммы и обстоятельствах, вызвавших его, вполне вероятно, что нашу семью станут презирать или же по меньшей мере плохо к нам относиться. Судя по словам доктора Мюррея, моя сестра шантажировала его, угрожала все рассказать супруге. Хуже того: Эмма забеременела от доктора и не согласилась принимать от него деньги на ребенка. Послушать его – так это Эмма довела его до греха. Правда, она дошла до того, что написала прощальное письмо, чтобы заставить его поверить в то, что желает смерти. Стремясь узнать правду, я вела борьбу с сомнениями и десятками предположений. Сейчас же я борюсь с чудовищной клеветой.

Они стояли перед могилой. На еще рыхлой почве, у подножия деревянного креста, покоились перевязанные серебристой ленточкой лилии и розы.

– Временами меня охватывает ощущение, что похороненная здесь юная девушка мне незнакома, – тихо призналась Жасент. – Я бы так хотела вновь обрести свою сестричку или хотя бы найти в себе силы простить ее за такое бездумное поведение! Мы все сломлены: родители, брат, Сидони и я.

Валлас сделал едва уловимый жест, свидетельствующий о дружеской нежности, но, опасаясь того, что Жасент его осадит, сделал шаг назад.

– Вы поступили правильно, изложив мне всю ситуацию, – мягко произнес Валлас. – В случае необходимости я могу встать на вашу защиту. Я намеревался предупредить вас. Моя кузина, испытывающая к своему мужу безграничную любовь, слепо прощает ему его преступление и решительно настроена на то, чтобы избавить его от тюрьмы. Она наймет превосходного адвоката, и мой отец поддерживает ее в этом. У него много связей: начальник полиции, журналисты в Квебеке и бог знает кто еще!