Текст книги "Скандал у озера [litres]"

Автор книги: Мари-Бернадетт Дюпюи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 36 страниц)

– Мой Пьер, – прошептала она. – Слава богу, что ты рядом, со мной.

– Жасент, я не должен был…

Она прижалась к нему и поцелуем заставила замолчать. Сейчас даже самые страшные катастрофы, которые могли обрушиться на мир, не помешали бы ей прижаться губами к губам своего возлюбленного, почувствовать его тепло, его запах. Пьер выключил мотор и отпустил штурвал, чтобы хоть на несколько мгновений страстно сжать ее в своих объятиях. Так они и сидели, обнявшись, опьяненные всепоглощающим чувством, которое испытывали от этого трепетного и одновременно неистового соединения их губ.

Тем временем лодку относило мощным и капризным течением, усиленным паводками на реках Мистассини, Ирокуа, Тикуапе и Перибонке.

– Может быть, останешься сегодня у меня? – прошептала Жасент Пьеру на ухо. – Мне тоже не хочется с тобой расставаться.

Пьер как будто очнулся от глубокого сна, черты его прояснились; он был счастлив, но в то же время удивлен. В тот момент, когда он с улыбкой готов был согласиться на ее предложение, он увидел лицо Жасент, искаженное от ужаса.

– Осторожно, сзади!

Сильный удар, сопровождаемый оглушительным треском, сотряс лодку. Они натолкнулись на огромный дрейфующий ствол дерева. Пьер даже не успел обернуться. От яростного толчка нос лодки приподнялся, и Пьер, потеряв равновесие, боком упал в воду. Все произошло очень быстро. У Жасент возникло ощущение, что они стали жертвами кошмара или какой-то молниеносной галлюцинации.

– Пьер? – позвала она, не решаясь встать. – Пьер, отзовись, прошу тебя!

Не успела она это сказать, как заметила, что на дне лодки плещется мутный сероватый поток. В это же мгновение в борт вцепились руки Пьера: промокший до нитки, с прилипшими к голове волосами, он вынырнул из воды.

– Не бойся, моя хорошая, мы выберемся! – крикнул он. – Помоги мне подняться – мне мешает одежда, она стала тяжелой.

– Да, да, – пробормотала она.

Помогая Пьеру залезть на борт, Жасент мимолетом бросила взгляд на кожаную сумку, которую перед этим спрятала под лавку. «Боже мой, дневник Эммы! Нельзя, чтобы он намок, а главное – нельзя, чтобы письмо стерлось! Никто не поверит мне, если я потеряю это доказательство: доказательство того, что в ее самоубийстве было не все так ясно», – подумала она.

– Жасент, нужно вычерпать воду, – спокойно сказал Пьер, не поддаваясь панике.

Он открыл свой полотняный сверток, откуда достал большую алюминиевую кружку. В борьбе с прибывающей водой это «оружие» выглядело довольно примитивным, но лучшего у него не было.

– Мы пойдем ко дну? – взволнованно спросила Жасент. – Брешь слишком большая…

– Я знаю, – ответил он, бросая обеспокоенный взгляд на темные берега, виднеющиеся вблизи. – К тому же мы уже проскочили Роберваль. Продолжай пока черпать воду, мне нужно запустить мотор. Мы можем достичь острова Кулёвр и, если повезет, причалить там.

– Но я не вижу его, – всхлипывала Жасент.

– Там, справа, присмотрись лучше. Он выглядит сейчас немного меньшим, чем обычно, потому что частично затоплен, как и почти все вокруг. Но там наверняка будет участок суши. Можно различить деревья!

К Жасент вернулась надежда – Пьер был прав. Она спрятала сумку под плащ, у груди. Сумка была довольно объемная, занимала много места и сковывала движения, но у нее не было выбора. Она принялась усердно черпать воду, сосредоточившись на этом занятии.

– Почему бы тебе не попробовать достичь Роберваля? – наконец спросила она, понимая, что ее труд никоим образом не улучшает ситуацию.

– Я пользуюсь течением; оно толкает нас к острову. Я часто бывал там в последние месяцы, добирался туда даже вплавь. Там я, надеюсь, найду, чем можно залатать лодку. Под деревьями находятся небольшие домики.

– Но мы же не будем там ночевать? – взволнованно спросила Жасент.

– Надеюсь, что нет. Возможно, к нам придут на помощь. В Сен-Фелисьене я слышал, что в Сен-Метод должен прибыть пароход «Перро»[15]15
  Пароходное судно, курсирующее в этот период. Спущено на воду в 1920 году, в Робервале. (Прим. авт.)


[Закрыть], чтобы отвезти семьи в надежное место. Мы сможем разжечь костер и таким образом дать о себе знать. Мне жаль, Жасент, это снова моя вина. Если бы я не захотел тебя поцеловать…

– Нет, это я не смогла справиться со своим желанием, – с улыбкой произнесла она.

Несмотря на свое плачевное положение, они обменялись радостными улыбками, которые вернули их в юношество, в эту благословенную пору беспечности.

Сен-Прим, дом Матильды, тот же день, то же время

Паком с жадностью поглощал кусок сладкого пирога, который подала ему Матильда к чаю с молоком. Она любила готовить и угощать близких своей стряпней. Сидя напротив мальчика, она с удовлетворением наблюдала за тем, как он ест.

– Ну что, тебе нравится, мой милый? Я открыла банку черники: я каждое лето ее консервирую. А для сливок взбила яйцо с кленовым сиропом.

– Вкусно, мне нравится, – сказал Паком с полным ртом.

– Когда будешь колоть мне дрова – в благодарность, помимо денег, я буду готовить тебе сладкое. Любая работа должна быть оплачена.

Матильде не давали покоя признания, сделанные Жасент сегодня утром. Чтобы помочь молодой медсестре и одновременно утолить свое любопытство, она хотела понять, что произошло тогда на берегу озера.

– А ты лакомка! – весело расхохоталась она, имитируя его простоватый говор.

В ее жилах текла унаследованная от предков-гуронов хитрость, а также тяга к сражениям, пусть даже без оружия. Она думала, что Паком доверится ей, если она станет вести себя так же, как он. Ей даже стало интересно, сумеет ли она расположить его к разговору. «Он отказался отвечать на вопросы матери о сумке Эммы, – думала она, наблюдая за Пакомом. – Все-таки он ее боится… Когда его стала расспрашивать Жасент – он замкнулся в себе! Его мозг работает медленно, но все же работает».

– Могу взять еще? – промямлил Паком; на усах у него блестел крем, уголки губ были измазаны черничным вареньем.

– Хорошо, но сначала я вытру тебе ротик, – ласково ответила Матильда.

Она поднялась из-за стола, чтобы взять влажную салфетку. Вернувшись к Пакому, женщина увидела, что он с беспечным видом вытирает губы красивым, окаймленным зеленой нитью носовым платком в цветочек. Обычно Паком, вытирая в сарае пот со лба, пользовался большим куском хлопчатобумажной шотландки, которую доставал из кармана.

Заинтригованная Матильда хранила молчание. Теперь Паком нюхал платок, приложив его к своим сомкнутым векам.

– Ты хочешь плакать? – спросила Матильда, охваченная неясным предчувствием. – Твой носовой платок очень красивый! Тебе повезло!

Слабоумный питал к этой женщине нежные чувства – она всегда ему улыбалась и угощала вкусной едой.

– Эмма грустная, а не я, Эмма плачет, а не я, – прошептал он.

– Когда? Маленькой девочкой?

– Нет… большая… со мной… она плакала.

Ничего не сказав, Матильда отрезала второй кусок пирога. Знания, которыми она обладала по части человеческой души, подсказывали ей, что лучше подождать, не стоит торопить события. Если Пакома не расспрашивать, он может продолжить говорить.

– Скажи-ка, мой мальчик, а что, если мы выпьем по стаканчику моего карибу? – участливо предложила Матильда. – Но ты ничего не скажешь маме, мой сладкий, иначе она разозлится.

– Черт возьми, я хочу, – согласился Паком, смеясь от радости.

– Твой папа Иньяс так чертыхался, когда попадал молотком себе по пальцам! Как-то раз я его лечила.

– Папа был хороший, – заявил Паком, зачарованно глядя в свою тарелку, на которой снова появилось сладкое.

Он отпил немного вина, откусил кусок пирога и снова принялся за вино; Матильда не спускала с него внимательного взгляда. Паком уронил платок на стол, рядом с так и не использованной салфеткой.

– Твоя мама тоже очень хорошая. Она дала тебе красивый платок, – сказала старуха.

– Не мама, а Эмма. Нет, не Эмма, я нашел в ее сумке, платок, в сумке Эммы, в такой белой, красивой сумке… У меня больше нет сумки, мама ее забрала.

– А сумку ты тоже нашел?

Паком обратил к Матильде широкую лукавую улыбку. Он немного повертелся на стуле.

– Я не знаю…

В этот момент в дверь стали барабанить. Не дожидаясь ответа, в дом ворвалась Брижит Пеллетье, охваченная гневом.

– Ну что это за манеры? Нужно возвращаться домой, Паком. Скажите, Матильда, вы вообще видели, который час? Я всегда неспокойна, когда мой сынишка гуляет где-то допоздна.

Матильда извинилась; она была раздосадована. Быстро убрав со стола стаканы, она украдкой взяла платок. Брижит, сверлящая сына суровым взглядом, ничего не заметила. Паком, которого оторвали от приятного занятия, надел свой картуз и, ворча, вышел. Женщины попрощались. Тайну раскрыть не удалось.

Остров Кулёвр, тот же день, два часа спустя

В хижине было темно. Пьеру удалось растопить старую ржавую печку с помощью почти не намокших опилок, валяющихся на полу, и досок, на которые пришлось разобрать небольшой подвесной шкаф. Жасент сидела на пороге их временного укрытия, предварительно очистив хижину еловой веткой, которую она использовала в качестве метлы. На острове, поглощенном безумными паводками последних дней, можно было разглядеть только молодые деревца, растущие в его центре.

– Нам очень повезло, что вода так высоко поднялась! – крикнул Пьер. – Там, куда мы приплыли, перед пляжем очень много скал. Это опасное место, особенно для лодок.

Шум потрескивающего огня частично заглушал его голос. Жасент от волнения кусала губы – она знала, что Пьер, стоявший у нее за спиной, был сейчас обнажен. Он грелся, разложив свою одежду на ветвях хвороста, чтобы она хоть немного просохла. По этой причине Жасент упрямо не оборачивалась.

– Особенно нам повезло, что у тебя в сумке оказались сухие спички, – громко ответила она.

– Мне правда очень жаль, – бросил он, но прозвучало это не совсем убедительно. – Тебе нравится здешний пейзаж?

– Да, я, похоже, одна из первых, кто любуется паводком озера Сен-Жан. Но, если бы я была на острове одна, такое зрелище показалось бы мне зловещим.

Удивительно, но они оба старались избегать разговоров о постигшей их трагедии, о трауре, сомнениях, обидах. Против всякой логики смерть Эммы сблизила и примирила молодых людей.

– Ты еще долго будешь сидеть ко мне спиной? – спросил Пьер.

– Так будет лучше.

– Медсестры имеют дело как с женщинами, так и с мужчинами. Тебе следовало бы привыкнуть… А впрочем, не волнуйся: в сумке у меня есть сменное нижнее белье.

Жасент закрыла глаза: ее богатое воображение живо воссоздало желанное тело Пьера, тело, которое она не забыла. Ощущая сухость во рту и неровное биение своего сердца, она еще раз убедилась в том, что дневник ее сестры не пострадал из-за их с Пьером злоключений.

– Слушай, во внутреннем кармане моей сумки есть карамельки! – воскликнула она. – Нам будет чем поужинать.

– Поужинать? Здесь? Я думал, что как только я отогреюсь, а одежда высохнет, то сразу же примусь за починку лодки, чтобы отвезти тебя домой.

– В это время года дни долгие, даже если солнце ни на миг не выходит из-за туч. К тому же я пошутила. Иногда нужно и посмеяться, не всегда же плакать!

– Я так люблю твой смех! – признался он. – Я помню, что, как только ты изображала серьезную девушку, я начинал щекотать тебя, только для того чтобы услышать, как ты смеешься. Жасент, не бойся: я сяду рядом, но не обижу тебя. Я взял с собой нижнее белье на случай, если бы мне пришлось задержаться у отца в Сен-Фелисьене. И оно пригодилось… Но в его доме ничего не изменилось, и там, в моей комнате, еще осталась моя старая одежда.

Жасент нежно улыбнулась, вспоминая один из летних дней, проведенных у Ксавье Дебьена. Они приехали к нему, чтобы сообщить о своей будущей помолвке. После завтрака учитель ушел проводить урок, и Пьер воспользовался этим, чтобы отвести Жасент в свою комнату. Придя в возбуждение от внезапной близости, они целовались до изнеможения. Тогда влюбленные, дрожа от желания, впервые позволили себе смелые ласки.

– О чем ты думаешь? – спросил Пьер, подражая хриплому голосу Боромея.

– Угадай…

– Про тот день, который мы целиком провели в моей комнате в Сен-Фелисьене, – ответил Пьер.

Пьер устроился рядом; на нем были белая майка и длинные серые кальсоны. Они сидели совсем близко. Жасент не смогла не поддаться соблазну полюбоваться его мускулистыми бедрами хорошего пловца, его сильными икрами. Взволнованная, она сосредоточенно стала вглядываться в глубь озера, которое, казалось, собирается поглотить остров.

– Ты ждешь появления Ашуапа?[16]16
  Об этой легенде вновь вспомнили в 1975-м. Тогда в газетах печатали рассказы людей, утверждающих, что они заметили в озере Сен-Жан какое-то неизвестное морское животное. (Прим. авт.)


[Закрыть] – шепнул он ей на ухо.

– Ашуапа? Какое смешное имя! Думаю, это что-то индейское, что-то на языке монтанье[17]17
  Одна из субэтнических групп индейского племени инну в провинциях Квебек и Ньюфаундленд.


[Закрыть].

– Не знаю, но так люди называют монстра, который будто бы живет в нашем озере и которого многие будто бы видели. Древние индейские легенды гласят, что его убежище находится здесь, на острове Кулёвр, который в народе раньше называли островом Злого духа.

Жасент вздрогнула: хоть она и не верила в подобные истории, но на всякий случай придвинулась ближе к Пьеру.

– Почему же тогда этот остров носит название Кулёвр, то есть Змеиный?

– Племена, которые обитали в округе, ненавидели змей. Поэтому они обратились в миссионерство с просьбой разрешить им загнать всех змей на этот крохотный участок земли.

– Ты хочешь напугать меня своими несусветными историями, и все только для того, чтобы…

– Чтобы что?

Жасент бросила на него растерянный взгляд своих светло-бирюзовых глаз. Не в силах больше сдерживаться, она прижалась к Пьеру. Он нежно обнял ее одной рукой за плечи.

– Когда я буду достаточно натренирован для того, чтобы вплавь пересечь озеро от берега до берега, я, может быть, и повстречаюсь с этим монстром Ашуапом.

– Но плавать так далеко – это безумие, Пьер!

– Дави будет следовать за мной на лодке. Если меня схватит судорога или ногу мне откусит Ашуап, Дави придет мне на помощь, – пошутил он. – Только при условии, если я починю его несчастное судно.

Пьер замолчал, слишком взволнованный прикосновением длинных волос Жасент к своей щеке. Она тихо вздохнула, и Пьер понял, что ей отрадно находиться подле него.

– Отдыхай, любовь моя, – сказал он нежно. – Отдыхай от всего. Тучи исчезнут, снова взойдет солнце, распустятся цветы, а по озеру, которое вновь станет небесно-голубым, будут плавать белые парусники.

– А что будет с нами? Есть ли у нас будущее, Пьер? Это нелепо, но в Сен-Приме я была такой несчастной! Я чувствовала себя настолько одинокой, что мечтала о том, чтобы побыть с тобой хоть пару часов, хоть несколько минут… Ты словно чудом появился на кладбище. Боже мой, Эмма… Я дышу, я улыбаюсь, а она мертва. Я думала, что забыла те места и те чувства, которые у меня были три года назад, в начале нашей любви.

– Я все время любил только тебя, – сказал Пьер. – Но я повел себя ужасно, и теперь не понимаю почему. Почему я бросился в объятия малышки Эммы, как мы ее называли? Почему я согласился встречаться с Эльфин? Прости, Жасент, это мой самый большой недостаток: стоит девушке состроить мне глазки, как я чувствую перед ней свое бессилие. Однако с тобой и с самим собой я хочу быть честным. В те моменты я думал, что имею все основания спать с любой женщиной, раз ты от меня отказалась.

– В конце концов, это моя ошибка, – посетовала Жасент, огорченная откровенностью Пьера. Его слова были для нее оскорбительны.

– Нет, ты была вправе учиться, чтобы получить профессию. Прости меня, дорогая. Господи, я хотел бы надолго остаться в этой хижине, чтобы никто нас не беспокоил. Я смог бы исправить свои ошибки, утешить тебя, доказать свои добрые намерения.

– Может быть, останемся здесь хотя бы на сегодняшний вечер? – тихо предложила Жасент, но голос ее прозвучал натянуто. – Ты попробуешь починить лодку до наступления ночи, а на рассвете отвезешь меня в Роберваль. Но на свою бумажную фабрику ты точно опоздаешь!

– Определенно! В глубине души мне на это наплевать. Если понадобится – я уйду с этой должности. Работа есть и в других местах: в Дольбо, в Альме, да повсюду. Жасент, ты правда этого хочешь? Ты хочешь спать здесь, на острове Злого духа, в логове монстра?

Она покивала головой и потянулась к нему губами. Это было обещание, такое же горячее и манящее, как и огонь, который весело потрескивал за их спинами, подпитанный сосновыми шишками и сухими ветками.

* * *

Пока Пьер, облачившись во все еще влажные штаны и рубашку, оценивал степень поломки лодки, Жасент пыталась немного привести в порядок полуразвалившуюся хижину, где им предстояло провести ночь. Она жаждала получить хоть толику счастья от сумрачного настоящего, поэтому больше не задавала себе вопросов, несмотря на огромную печаль, что ее грызла, ведь она искренне страдала от того, что потеряла свою младшую сестру. Слова и фразы, которые она прочитала в дневнике Эммы, как будто опустили ее с небес на землю, против ее же воли. «Я никогда не думала, что Эмма такая черствая, такая высокомерная. В ее записях часто проскальзывает недовольство, она называет меня холодной, суровой и неспособной любить. Сидони она использовала, как ей заблагорассудится. Она щадила только маму».

Чем активнее она занималась подготовкой их с Пьером гнездышка, тем свободнее текли ее мысли: она взвешивала и анализировала прочитанные в дневнике фразы.

Жасент ненадолго вышла из хижины – запаслась поблескивающими от влаги ветками и сложила их у печки. «Скоро они высохнут», – подумала она.

Ловким движением она сняла с себя плащ и повесила его на гвоздь. Ей показалось, что ее юбка и жилет – черное и серое – были под стать затянутому хмурыми облаками небу и темным, с металлическим отливом, водам озера. Чтобы немного освежить свой вид, Жасент распустила волосы и причесала их кончиками пальцев. Затем девушка, немного смутившись, взяла в руки все еще влажную, тяжелую куртку из коричневого сукна.

– Это будет нашей постелью, – сказала она, потершись щекой о плотную ткань.

Дыхание ее участилось. Так, что там еще написала Эмма?

«В последние несколько дней, когда мы с Пьером встречались в Робервале, он меня не понимал. Уговаривал меня быть сдержанной, осторожной. Я подтверждаю: они с Жасент были бы хорошей парой. Спасибо Господу (или дьяволу) за то, что познакомил меня с М!»

От воспоминания об этих строках мурашки забегали по спине Жасент, и она бессознательно перекрестилась. Она спасла дневник от воды, но теперь ею овладело искушение бросить его в огонь. Однако это было мимолетное желание, и она вновь принялась за работу.

Когда Пьер вернулся, она протянула к нему руки.

– Добро пожаловать домой, мсье Дебьен! – воскликнула она.

Пол был чисто подметен, старая печка посапывала – знакомый успокаивающий звук. На плоском камне лежали три завернутые в серебристую бумагу карамели. В глубине шкафа Жасент нашла старую покореженную кастрюлю. Туда она положила термос Пьера: так налитый в него кофе лучше сохранял тепло.

– Печенье! – удивился он, заметив пачку сливочных бисквитов, своих любимых.

– Это было у тебя в сумке, – объяснила она. – Наверное, твой отец или дедушка подложили тебе печенье тайком от тебя. Ты голоден, дорогой?

– Голоден как волк, – ответил он, обнимая Жасент. – Голоден, как невиданный мифический монстр, давно поджидающий нас на этом жутком острове.

Пьер погладил распущенные волосы Жасент, струящиеся по ее спине, нежно провел пальцами по кончику носа и подбородку, затем с трепетом поцеловал шрам у нее на лбу.

– Я не смог починить лодку, – сказал он ей на ухо.

– Очень жаль, – прошептала Жасент, приближаясь губами к губам любимого мужчины. – Озеро держит нас в плену, и это прекрасно.

Глава 8
Воды озера

Остров Кулёвр, тот же день, вечер

Жасент и Пьер долго целовались и ласкали друг друга, однако не уступали снедающей их любовной страсти. На пороге более интимных ласк, присущих любовникам, их сдерживало чрезмерное волнение.

День все не хотел умирать. Влюбленные чувствовали себя как будто виноватыми в проявлении своих светлых, безоблачных чувств на фоне этой зловещей осени, когда воды озера превратились в некое подобие зверя, необузданного, стремительно несущегося, разъяренного, подтачивающего сваи мостов и фундаменты домов, убивающего на своем пути молодые ростки.

Сидя у печки, они лакомились теплым кофе и сдобным печеньем.

– Как мы сможем вернуться в Роберваль? – тихо спросила Жасент. – Когда ты сказал, что не можешь починить лодку, я ответила, что это к лучшему, но сейчас начинаю волноваться. Хоть я и могу рассчитывать на снисходительность главврача больницы и на понимание сестер, мои отгулы все же заканчиваются этим вечером. А твоя работа? Ты же не хочешь ее лишиться из-за какого-то абсурдного непредвиденного случая, которого мы могли бы избежать, если бы вели себя более благоразумно!

Пьер ответил не сразу, разочарованный тем, что Жасент так быстро спустилась на землю и немного отдалилась от него.

– Пока у меня нет ответа, – сказал Пьер задумчиво. – В крайнем случае мы могли бы поджечь хижину, чтобы привлечь к себе внимание. Тогда, может быть, за нами приедут. Однако всего несколько минут назад ты казалась довольной тем, что стала узницей этого острова! Что произошло? Посмотри на меня! Ты избегаешь моего взгляда. Почему?

– Ты очень хорошо знаешь почему. Я злюсь на себя. Я вела себя неразумно. Даже в лодке я опрометчиво рисковала… Пьер, я подумала… На какое будущее мы можем надеяться? Я ношу траур по Эмме, с которой у тебя, на мой взгляд, была слишком долгая романтическая авантюра. Если я стану уступать своим чувствам в те моменты, когда нахожусь в твоих объятиях, к чему это нас приведет? Когда наше приключение останется позади, я буду страдать еще сильнее: оттого что буду видеться с тобой крайне редко… или же не видеться совсем. Я пережила достаточно боли из-за того, что потеряла тебя однажды. Я предпочитаю на этом поставить крест. Умоляю тебя, нам как-то нужно уезжать отсюда. До наступления ночи тебе следовало бы изучить то, что осталось от острова. Кто-то мог здесь оставить лодку или барку, пусть небольшую.

– Мне так не кажется, но, если ты правда этого хочешь, я сделаю все возможное.

– Или же, как ты и предлагал, сожжем эту несчастную хижину, которая совсем скоро обвалится. Из-за наводнений люди сейчас бдительны, полиция и пожарные настороже. Они наверняка заметят языки пламени.

Пьер безропотно покорился. Он осмотрел свою шерстяную куртку, чтобы проверить, высохла ли она. Жасент низко опустила голову. В мыслях она уже видела себя обнаженной на этой брезентовой куртке, которая могла бы стать их счастливым ложем.

– Мне жаль, – вздохнула она. – Но есть еще кое-что. Понимаешь, с тех пор как мы порвали, у меня не было других мужчин. Тогда как у тебя была Эмма, Эльфин и другие, имен которых я не знаю.

Пьер чувствовал, что вот сейчас он может навсегда потерять женщину его жизни. А ведь они только встретились после долгой разлуки, и Пьер считал эту встречу чудесной! Жасент снова уйдет в работу и в свою семью, которая проявляет к ней так мало нежности. Он молча схватил девушку за запястья, чтобы заставить ее подняться.

– Нет, – воскликнул он. – Нет и нет! Я слишком страдал от разлуки с тобой. Мне плевать на будущее, как и на прошлое. Когда-нибудь, возможно, уже завтра или послезавтра, я расскажу тебе больше об Эмме и Эльфин. Жасент, если ты ускользнешь от меня этим вечером, у нас не будет больше шансов. Я уверен: все будет навсегда кончено! Посмотри на меня, прошу тебя!

Она упрямо не поднимала голову, часть ее лица скрывали огненные волосы. Пьер ласково положил ладони на ее щеки, приподнял ее лицо и пристально в него посмотрел. Уставшая от треволнений Жасент закрыла глаза.

– Почему ты отказываешься быть счастливой, хотя бы этой ночью? – в голосе Пьера звучала бесконечная нежность. – Посмотри на меня.

Жасент часто заморгала – она была на грани паники. Наконец она сдалась и, взглянув на Пьера, утонула в его отливающих синевой ясных серых глазах, в которых читались трепетная нежность и безграничное обожание. Она увидела в них несокрушимую силу любви, непреодолимую мощь его мужского обаяния. С мучительным стоном она бросилась к нему.

– Я так тебя люблю! – вырвался у нее крик признания.

Пьер поцеловал Жасент, не опасаясь раскрыть перед ней своего неистового желания обладать ею. Жадные ласки и поцелуи, временами прерывающиеся короткими словами нежности, сломили ее сопротивление. Пьер больше не отпускал ее. Он непрерывно шептал ей на ухо, как все это время мечтал о ней, о ее прекрасном теле, о том, как страдал от ее отказа.

Обхватив ее талию, Пьер с прерывающимся дыханием увлек ее за собой на пол.

– Иди сюда, не бойся, – повторял он.

Он сел спиной к стене и усадил ее к себе на живот так, чтобы она уперлась спиной в его согнутые ноги. Она покорно откинулась на его бедра, а Пьер тем временем ласкал ее грудь через шерстяную ткань жилета.

– Ни о чем не думай, отдайся воле желания, – прошептал он. – Мы далеко от всего; есть только ты и я.

Осторожным искусным движением он расстегнул пуговицы на сером жилете Жасент, таком темном по сравнению с ее белым шелковым телом. Он нащупал верх ее сорочки из розового атласа с кружевным нагрудником.

– Ты не замерзла? – обеспокоенно спросил он.

– Нет, совсем нет…

Он медленно оголил ее плечи, опустив бретельки сорочки, а затем и белого бюстгальтера. Ее грудь оказалась в его ладонях; он стал ласково ее сжимать и гладить. Ему нужно было лишь немного наклониться, чтобы прильнуть губами к ее светло-коричневому соску. Она застонала от наслаждения и откинулась назад, охваченная прекрасными воспоминаниями об их первой близости, об их единственной ночи любви:

«Я лежала на его кровати; он неторопливо меня раздел. Мне было страшно, я была смущена из-за света свечи. Но он заставил меня потерять голову, лаская мою грудь, целуя ее, как сейчас. И тогда, пренебрегая всеми своими страхами, я захотела, чтобы он вошел в меня».

С горящими щеками она вспомнила, что тогда они занимались любовью до самого рассвета. Понимая ее смущение, Пьер привлек ее к себе и нежно овладел ее губами. Она была очень чувствительна к поцелуям, к прелюдии и к акту страстного слияния двух тел. Когда их дыхание стало ровнее, Жасент поднялась и приподняла свою длинную черную юбку.

– Помоги мне, – взмолилась она, внезапно почувствовав нетерпение.

Он дотронулся щекой до мягкого шелка ее бедер; у нее вырвался неожиданный смешок – его борода немного ее щекотала. Пьер снял с нее трусики и уткнулся в темный треугольник внизу ее живота.

– Жасент, моя дорогая!

Он что-то бормотал, опьяненный счастьем и охваченный все нарастающим желанием. Кончиками пальцев он словно изучал ее ноги и колени. Она высвободилась из его объятий, чтобы бросить на землю тяжелую куртку, которая висела на гвозде. С чувственной улыбкой на устах она легла на нее, обмотав бедра юбкой.

– Я жду тебя, Пьер, любовь моя, – сказала она, готовая заплакать.

Он поспешно разделся и лег рядом с ней. Он хотел бы еще долго покрывать ее поцелуями и ласками, хотел любоваться ею. Но она, казалось, опасалась того, что какое-нибудь внезапное происшествие снова разлучит их. Тогда он осторожно прекратил свои прелюдии. Дотронувшись опытной рукой до ее сокровенного цветка, пылающего и уже достаточно влажного, он растянулся над ней и медленно, с наслаждением проник в нее. Оба погрузились в сладкую нирвану – жесткий пол уплыл из-под их разгоряченных тел, и они не слышали ни безумных шквалов ветра, ни раскатистого грохота озера.

Ничто больше не имело значения, кроме их тел, упоенных удовольствием, экстазом и исступлением, граничащим с безумием. Они не замечали ни ночи, опустившейся на остров, ни деревьев вокруг, шатающихся от порывистого ветра.

* * *

Они не смогли бы сказать, сколько времени провели в таком единении, опьяненные криками радости и глухими стонами.

Наконец, пресыщенные и изможденные, они вернулись в реальность. Дождь барабанил по кровле, капли воды монотонно стучали. Влюбленные улыбнулись друг другу, охваченные счастьем, и снова поцеловались. Пьер первым прервал это волшебство.

– Мне жаль, – сетовал он, – я не смог себя контролировать… Но, если ты забеременеешь, я отвезу тебя за тысячи километров отсюда, в Штаты, туда, где никто нас не знает.

– Я не забеременею, – ответила она вполголоса. – Не забывай, что я медсестра; за время учебы в Монреале я кое-чему научилась. Японский гинеколог Кийосаки Огино изучил циклы женской менструации. Он высчитал дни, когда у женщины нет шансов зачать ребенка. Исходя из разработанной им схемы, я ничем не рискую. Церковь не одобряет его методику, и, возможно, доктор ошибается, но, если хорошенько поразмыслить, его выводы логичны.

Слова Жасент показались Пьеру циничными, он нахмурился.

– Ты рассказывала об этом Эмме? – спросил он.

– Нет. Хотя, зная о ее образе жизни, я, наверное, должна была это сделать. Но чаще всего женщин, особенно женщин верующих, шокирует мысль о том, чтобы помешать рождению ребенка. Однажды я попробовала поговорить об этом с одной молодой матерью в лечебнице. В двадцать шесть лет она родила уже пятого ребенка. Она сказала, что ее достойный супруг был бы раздосадован, если бы она в скором времени не подарила ему шестого.

Пьер улыбнулся какой-то разочарованной улыбкой. В своих рассказах об истории колонизации Квебека его отец часто превозносил традицию, господствующую в больших семьях: их целью было увеличение количества поселенцев, готовых к завоеванию земель, к их вспахиванию и окультуриванию.

– Ты помнишь мадам Розу из Сен-Метода? У нее было восемнадцать детей и шестьдесят правнуков! Она часто хвалилась этим перед моим отцом!

– Конечно, помню! Она отпраздновала свое столетие, окруженная целой толпой своих потомков, – ответила Жасент умиленно. – Казалось, в этой семье царила всеобъемлющая любовь.

Она вздохнула и собрала свои вещи. Пьер оделся не спеша, словно желая продлить сладкие минуты недавнего наслаждения.

– Пойду поищу сухих веток, – сказал он. – Лучше заранее их подготовить, они ведь еще должны высохнуть.

– Погоди, останься еще ненадолго. Я хотела бы, чтобы ты перечитал письмо Эммы… то есть черновик письма, написанный в ее дневнике. Ты уже читал его в Ривербенде, но тогда я обвиняла тебя в ее смерти и ты был шокирован… Мне необходимо знать твое мнение, потому что в прошлом году ты был ближе к ней, чем мы все.

– Это не может подождать? Нам вместе так хорошо!

– Пьер, я буду постоянно думать обо всей этой истории, она будет мучить меня, как только я останусь одна или вернусь на работу в больницу. Мне еще предстоит пережить сочувствие своих коллег. Мне будут задавать вопросы, в то время как у меня нет ни одного ответа, в то время как я лишь пытаюсь все понять.

– Хорошо. Я пообещал тебе помочь, и я не нарушу своего слова.

Жасент, растроганная словами Пьера, протянула ему Эммин дневник с письмом. Он внимательно на него посмотрел, как будто в руках у него был заветный талисман. Всего несколько листков, из которых достаточно было прочесть лишь пару слов, нацарапанных серым карандашом или чернилами, чтобы посеять в его душе бурю, парализовать ядом сомнения.