Текст книги "Скандал у озера [litres]"

Автор книги: Мари-Бернадетт Дюпюи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 36 страниц)

– Лорик попросил у меня прощения. Он поклялся передо мной и мамой, что освободился от своих нездоровых чувств и ревности. Он сказал, что наше озеро словно подарило ему второе крещение и он обернет это себе на пользу. Я почувствовала, что он говорит искренне. Если бы я сегодня его потеряла, после Эммы, то, думаю, не пережила бы этот новый траур. Мне кажется, это чем-то напоминает войну – смерть, которая каждое мгновение может постучать в дверь, и ты чувствуешь, что просто обязан быть счастливым, пусть хотя бы на час, на день, когда тебе удается ее избежать. Пьер останется на ужин сегодня вечером, это точно. Я испеку пирог с ветчиной. И мы хором споем!

Несмотря на удовольствие, которое испытывала Жасент, глядя, как будущий супруг улыбается и работает вместе с отцом, ей не удалось до конца насладиться всеобщим хорошим настроением. У нее перед глазами все время стоял Лорик, готовый исчезнуть в прозрачных водах большого озера. Эта мысль приводила ее в дрожь, и она зябла, несмотря на ослепительное солнце. Неясная фраза, услышанная ею в полусне двумя неделями ранее, всплыла и снова не давала ей покоя:

– Озеро давно ждет вас: твоего брата, сестер и тебя. Эмму оно забрало первой.

Если бы не Пьер, Лорик стал бы второй жертвой.

* * *

Отара Клутье была заперта в просторной овчарне. На следующий день животных приведут на соседнее пастбище. Жалобное блеяние нарушало спокойствие этого вечера. Собранная в надлежаще перевязанные кипы шерсть лежала на полу в сарае.

Пьер и Жасент, держась за руки, покинули двор и направились по дороге, ведущей в деревню. Они собирались забрать машину Пьера. На обратном пути они должны были пригласить на ужин Фердинанда.

Небо бледнело и постепенно становилось светло-сиреневым, по нему плыли облачка, края которых светились золотым светом заходящего солнца. Воздух был теплым и наполненным благоухающими ароматами.

– Спасибо, сегодня утром ты спас моего брата, – прошептала Жасент. – Сидони мне все рассказала. Мама права, Господь сжалился над нами. Если бы тебя там не оказалось… Я постоянно гоню от себя эту мысль, но с полудня только об этом и думаю. Я могла бы благодарить тебя за это всю свою жизнь.

– Случай, судьба, божественное провидение – как правильно назвать ту цепочку событий, которые приводят в итоге к счастливому или трагическому концу? – ответил Пьер. – Если бы Эльфин вчера мне не позвонила, я бы не приехал в Сен-Прим. Если бы ты не смогла пойти со мной этой ночью и, что самое главное, если бы я не заснул у хижины, мечтая о тебе во сне, все было бы по-другому. Проснувшись, я захотел пройтись вдоль берега, поджидая восхода солнца. Возможно, Господь привел меня туда, возможно, это было предначертано свыше. Каков бы ни был ответ, я думаю, что Лорик больше не будет докучать Сидони. Страх смерти, мои нравоучения с кулаком в придачу – все это привело его мысли в порядок.

– И обещание, которое он дал матери, тоже, – доверилась Пьеру Жасент. – Еще одно благодеяние с его стороны! Когда мама собрала их в своей комнате, этим утром, она поклялась восстановить свои силы, начать питаться, не предаваться больше своему горю, но только при условии, что оба они станут благоразумнее. Сидони считает, что в этом есть и ее вина. Судя по ее словам, она поощряла Лорика в его безумии, повторяя ему, что он для нее был идеальным мужчиной, что у нее не было ни малейшего желания выходить замуж, что они могли бы довольствоваться друг другом. Были и еще некоторые странные вещи, о которых я даже не подозревала, потому что в свое время уехала с фермы на учебу в Монреаль, а затем жила в Робервале. Я не справилась со своей ролью старшей сестры.

По пути к причалу они обменялись и другими признаниями. Жасент кратко рассказала Пьеру, при каких обстоятельствах она появилась на свет. Пьер был возмущен.

– Тебя это сильно мучает? – спросил он.

– Не то чтобы сильно, но я хотела бы больше никогда об этом не говорить. Страсть толкает мужчин и женщин на множество безумных поступков. Смерти Эммы мне достаточно, это мой крест. И потом, сейчас со мной ты.

Некоторые прохожие с ними здоровались, чтобы обменяться парой-тройкой слов: люди с любопытством смотрели на их переплетенные руки, свидетельствующие о том, что они готовы заявить всем о своей любви.

Из окна своего дома Матильда видела, как они проходят. Преисполненная радости, оттого что они снова вместе, она решила пока не показываться влюбленным. «Боже милостивый, не стоит им мешать, моим голубкам! – думала она. – Я молилась за них, и Господь услышал мои молитвы».

Перекрестившись, женщина вернулась к своей печке, где варился ароматный суп для кюре – замысловатая смесь капусты, лука и мелко порезанной кружочками моркови. «Но этим вечером наш добрый священник будет лакомиться не один – я обязательно напрошусь к нему за стол! – размышляла Матильда. – Кто знает! Он – пастырь душ своих прихожан. Он выслушал много признаний, в частности, и от малышки Эммы. Я прочитала по картам таро: чтобы найти пропавшего ребенка, нужно обратиться в религиозные учреждения. Значит, это либо – к кюре, либо – к монашкам».

Ясные глаза целительницы заискрились. Казалось, она сквозь стены всматривается в какую-то определенную точку в далеком треугольнике, образованном церковью, домом священника и женской обителью Сен-Прима.

Глава 15
По следам Эммы

Сен-Прим, церковь, воскресенье, 10 июня, 1928, утро

Матильда и Жасент встретились перед церковью. Месса должна была вот-вот начаться. Празднично одетые прихожане толпились на паперти, обмениваясь приветствиями, перед тем как войти. Жасент немного отстала от своей семьи: пожилая подруга придержала девушку за локоть.

– Послушай, детка, мне бы хотелось помочь найти ребенка твоей сестры. Вчера вечером я планировала разговорить господина кюре – у меня есть на то свои причины, но сейчас не время объяснять, какие именно. Однако он вежливо отправил меня домой, хоть иногда и предлагает мне поужинать с ним за столом. Он сказал, что в данный момент у него нет времени на разговоры, – ему необходимо было подготовить проповедь.

– Да, это идея моего отца, – тихо сказала Жасент. – Папа считает, что лучше рассказать местным жителям всю правду об Эмме до того, как они узнают об этом из газет. Не хочу тебя обидеть, Матильда, но считаю, что расспрашивать кюре – дело бесполезное. Я тоже думала задать ему кое-какие вопросы. Он крестил нас, мы ему исповедовались. Возможно, Эмма рассказала ему о своей беременности, но, как бы там ни было, он никогда не предаст своих раскаивающихся грешников, даже если в интересующий нас период какой-нибудь парень из округи и признавался ему в преступной связи с моей сестрой. Пойдем скорее! Мы зайдем последними, а я не люблю, когда все оборачиваются и глазеют на опоздавших.

– Ты права, красавица, пойдем! – согласилась Матильда.

Жасент беспокоилась напрасно. Некоторые верующие не спешили усаживаться на скамейки и все еще стояли группками в разных местах нефа. Вокруг раздавался обычный гул перешептываний и пустых разговоров. Одетая во все черное, Жасент присела в первом ряду, возле Сидони. Вся семья Клутье была в траурном облачении. Альберта надела шляпку-вуалетку из черного тюля. Фердинанд Лавиолетт тоже не нарушал правил. Его соседи, Рене и Франк Дрюжон, сидели рядом.

Не изменяющая своим причудам Матильда оставалась стоять у кропильницы, однако оставила за собой место, положив руку на спинку стула. Она намеревалась пристально следить за выражением лица каждого из прихожан, а особенно тех из них, кто был приблизительно одного возраста с детьми Клутье. Когда жестокая правда о судьбе Эммы выплывет наружу, возможно, кто-нибудь из бывших поклонников убитой как-то особенно на это отреагирует.

Месса шла своим чередом и уже подходила к концу, когда кюре взял слово, попросив паству присесть на свои места.

– Дорогие мои прихожане, в это воскресенье вас собралось много, и я хотел бы воспользоваться этим, дабы внять смиренному прошению одного отца. Шамплен Клутье, выходец из первых поселенцев, обосновавшихся в Сен-Приме, которого обрушившееся на его семью горе ранило в самое сердце, поручил мне обратиться к вам, его соседям и друзьям, со следующим сообщением. Естественно, все мы знаем о том, какую жуткую утрату в лице дочери Божьей Эммы довелось понести его семье и ему самому. Возможно, уже на днях вы прочитаете в прессе трагические подробности этого происшествия. Но Шамплен хотел бы, чтобы впервые вы узнали об этом не из газет.

По рядам прокатились заинтригованные перешептывания. Сидони сжала руку матери, тогда как Жасент схватила за руку брата, сам Лорик нервно теребил ногой.

– Мы оплакивали юную Эмму, получившую должность преподавательницы в другом муниципалитете, – продолжил священник. – Мы думали, что она пала жертвой несчастного случая, утонув в водах разлившегося озера, но все оказалось совсем не так. Став на гибельный путь, подобно овечке, что сбилась с дороги Священного Писания, Эмма обожглась пламенем запретной любви, попав в ловушку женатого мужчины, уважаемого, как мы полагали, доктора, который на пятнадцать лет старше ее. Именно он, обесчестив девушку, лишил ее жизни, здесь, в Сен-Приме.

После этих слов гул в церкви усилился, прерываемый восклицаниями и исполненными ужаса сетованиями. Кюре жестом потребовал тишины. Для него была мучительна его нелегкая миссия, но он, казалось, был решительно настроен довести дело до конца.

– Подобно Господу нашему Иисусу, мы должны прощать тех, кто согрешил. Кто из нас не совершал глупостей, достигнув возраста первых любовных волнений? Неужели Эмма так уж виновата? Оказавшись в затруднительной ситуации, она опасалась справедливого гнева отца и стыдилась матери. Она умоляла о помощи единственного виновного в этой ситуации – объект своей безумной любви. Доведенный до исступления мужчина убил Эмму. А посему я прошу вас, дорогие мои прихожане, не судить об Эмме Клутье по статьям, которыми, бесспорно, будут пестреть газеты. Я призываю вас также не переносить на семью, уже и так достаточно пережившую, ваше негодование. Не нужно упрекать Эмму в отсутствии чести и порядочности. Помните, что все мы будем судимы столь же строго, как сами судили своих ближних. И никогда не забывайте о том, что сказал Господь наш Иисус яростной толпе, которая жаждала забросать камнями Марию Магдалину: «Кто из вас без греха, первый брось в нее камень». А теперь помолимся за спасение душ Эммы и ее убийцы.

Тишина, последовавшая за этими словами, впечатляла больше, чем недавние перешептывания. Кюре начал читать «Отче наш», и вскоре его примеру последовали прихожане. За чтением молитвы Матильда внимательно наблюдала за Брижит Пеллетье, которая нашептывала что-то на ухо Пакому. Слабоумный побагровел и отрицательно покачал головой. Он, казалось, чувствовал себя неловко в своей праздничной одежде.

«Если бы только я могла узнать, что она требует от своего сынишки и почему он возражает, – спрашивала себя Матильда. – Вижу, младший сын Озиаса Руа пустил слезу. Сколько ему уже лет? Ах да, двадцать шесть».

Ее размышления прервал голос священника. Кюре сделал знак кому-то из второго ряда.

– Перед причастием, дорогие мои верующие, хорошая знакомая мсье Лавиолетта, который, как мы знаем, приходится Эмме дедушкой, споет «Аве Мария» в память об ушедшей и в знак своего сочувствия.

Рене Дрюжон поднялась, печальная и немного сконфуженная. Она любила петь и охотно на это соглашалась, но не могла отбросить свою природную скромность, придающую ей очарование.

– Все прошло хорошо, мама, – тихо сказала Эмма Альберте. – Дедуля подготовил для нас приятный сюрприз.

Жасент обернулась, чтобы улыбнуться дедушке. Тот украдкой погладил внучку по щеке. Рене стала у алтаря. На ней был скромный и в то же время элегантный наряд, серое шелковое платье украшало жемчужное колье. Вскоре послышался ее чистый и пленительный голос, прославляющий Деву Марию. Нежное лицо Рене в искреннем порыве обратилось к небу, от всего ее грациозного тела веяло трогательным послушанием. Когда она смолкла, многие женщины вытирали слезы.

Шамплен расслабился. Испытание пройдено, он сделал для этого все возможное, как и кюре. Успокоившись, он, тронутый чистым голосом певицы, тоже смахнул несколько слезинок. Альберта это заметила. Она плакала и, недолго думая, просунула руку в перчатке под руку мужа, улыбнувшись ему из-под шляпки. Шамплен решил, что она сделала это в знак прощения, хотя это был всего лишь мимолетный порыв участия.

По окончании мессы церковь быстро опустела. Все еще находясь на своем наблюдательном посту, Матильда не сводила глаз с выходящих из церкви сограждан, которые, соскучившись по солнцу и простору, казалось, спешили поскорее покинуть прохладу святого места. Жактанс Тибо поздоровался с ней кивком головы. Его супруга Артемиз поравнялась с Матильдой:

– Матильда, срок приближается. Будет ли у меня на этот раз девочка? Ты не знаешь? После трех сыновей мне бы хотелось дочь.

– Думаю, да, но не спеши радоваться, я могу ошибаться.

– Спасибо. Я приду к тебе завтра.

Брижит Пеллетье окинула Матильду подозрительным взглядом и прошла как можно дальше от кропильницы. Однако Паком, размахивая руками, рысцой бросился к той, кто угощает его пирожными с сухофруктами и сладкими пирогами из патоки с изюмом.

– Здравствуй, Матильда, – промямлил он, переминаясь с ноги на ногу. – А она злая, Эмма, а? Мама так сказала.

– А ты, мой славный Паком, что про это думаешь?

– Она не злая. Эмма хорошая, красивая!

– Приходи к четырем часам – вчера я собирала ревень, буду печь перевернутый пирог.

Слабоумный стал смеяться, радуясь приглашению, затем побежал к выходу, чтобы догнать свою мать. В церкви остались только беседующие с кюре – почти вся семья Клутье, Фердинанд и супруги Дрюжон.

Сидя немного в стороне от остальных, Жасент едва вслушивалась в разговор. Она думала о Пьере. «Вчера вечером он ужинал с нами за одним столом, как раньше, когда помогал собирать урожай или молоть пшеницу с ячменем. Поэтому у меня было такое чувство, будто мы вновь обручены. Мы могли свободно проявлять свою любовь, мечтать о женитьбе. Но ему пришлось уехать в Сен-Фелисьен. Завтра Лорик поедет к нему на поезде. Папа хотел, чтобы сын тоже принял участие в беседе с кюре, но Лорик предпочел удалиться. Пьер попросил его приехать завтра утром и остаться с ним на два дня. Лорик должен ему помочь, ведь старик Боромей захотел, чтобы его отвезли домой, в Сен-Метод, вместе с его котами и аккордеоном».

Кто-то мягко похлопал ее по плечу. Это была Матильда.

– Хочешь прийти ко мне на кусочек пирога? Я кое-что узнала. Все собираются обедать у твоего дедушки, даже господин кюре. А нам с тобой нужно поговорить. Уладь все с родителями, а я пока улизну, чтобы приготовить тебе рагу.

– Хорошо, я приду, – пообещала Жасент Матильде.

Сен-Прим, дом Матильды, тот же день, час спустя

– Твое рагу просто замечательное, Матильда, – похвалила Жасент. – Я готовлю намного хуже Сидони. Нужно, чтобы ты дала мне рецепт.

– Это очень просто, барышня. Кусочки поджаренной говядины, жареный картофель и немного подрумяненный в сливочном масле лук – все это заливается сливочным соусом.

– Попробую запомнить. Когда мы с Пьером поженимся, я хотела бы готовить ему что-нибудь вкусное.

– Значит, на этот раз это точно? Ты выходишь за него, за свою большую любовь?

– Да, и теперь я спрашиваю себя, как я могла жить без него последние два года. Мы планируем свадьбу в сентябре или октябре, когда кленовые рощи будут пламенеть красным цветом! Ты представляешь? Мои родители, кажется, довольны.

– Боже милостивый, они были довольны еще во время вашей помолвки! Почему бы им изменить свое мнение?

Матильда мягко рассмеялась. Она встала со стула и принялась кипятить воду на спиртовке.

– Для тебя – никакого кофе, твое сердце слишком сильно трепещет. Тебе можно только травяной чай из липы и боярышника. Послушай-ка, протри немного на столе, я хотела бы кое-что тебе показать, кое-что из того, что не одобряет господин кюре. Если бы только он знал, что я гадаю на картах его прихожанам, даже не знаю, осмелился бы он тогда есть мой суп!

– Ты насмехаешься над ним, Матильда, – заметила Жасент игривым тоном.

– В этом нет ничего плохого. Понимаешь ли, Жасент, я хорошая христианка, я молюсь Господу Богу и Деве Марии, но, по моему скромному мнению, существуют и другие всемогущие духи: в земле, воде, огне и воздухе, возможно, также в деревьях, скалах, камнях и картах, особенно в картах таро. Вчера они со мной поболтали. Они рассказали мне, что, для того чтобы найти Эмму, нужно обратиться в религиозные учреждения. Не смотри так недоверчиво. Переворачивая карты, я получаю информацию. Так можно узнать что-либо о будущем, прошлом и часто – о настоящем. Озиас, гордый Озиас Руа, правая рука владельца сыроварни Перрона, как ни в чем не бывало прогуливается мимо моего дома, незаметно заходит, и я предсказываю ему, сколько он заработает на биржевых вложениях, или же заверяю верность его супруги.

Жасент в недоумении все еще протирала стол.

– Ты правда этим занимаешься, Матильда? – удивилась она. – Я думала, люди приходят к тебе за советами о здоровье, за травами для отваров! Как-то раз доктор Фортен сказал мне, что ты отбираешь его пациентов.

– Кажется, ты сердишься, моя красавица. Люди приходят за тем, что им нужно. Я помогаю им, если мне это под силу. Ладно, оставь уже эту тряпку, а я возьму свои карты таро.

– Нет, я не хочу ничего знать о будущем, а прошлое мне известно. Если карты говорят с тобой, то почему ты не предвидела гибель Эммы и ее безумную страсть к доктору Мюррею?

Смутившись, Матильда занялась травяным чаем. Она сняла кастрюлю с огня и процедила настой.

– Как тебе сказать, детка? Две недели назад я недостаточно хорошо тебя знала, чтобы говорить о таком. Ты бы приняла меня за сумасшедшую. Согласна, я не предвидела гибель твоей сестры. Однако как-то вечером, склонившись над своими картами, я почувствовала что-то странное. Расклад карт указывал на смерть: я увидела воду, угрожающую воду и молодую женщину из местных, которую подстерегала серьезная опасность. Что ж, теперь я лучше понимаю свои карты. Но мне было непросто рассказать тебе об этом, ведь речь шла об Эмме.

Лицо Матильды слегка перекосилось. Жасент изумленно смотрела на женщину, разрываясь между страхом и одновременно уважением, которое внушал ей подобный дар.

– И все же тебе стоило на днях рассказать мне об этом. Мы с тобой подруги. В таком случае, ты могла бы помочь мне найти малышку моей сестры. Что рассказали об этом твои карты? Я уверена, ты уже пыталась узнать. И все-таки признаюсь тебе – я настроена скептично.

Матильда ответила не сразу. Она замолчала, входя в связь с теми, кого про себя называла своими поводырями, они общались с ней с помощью карт, но также путем коротких видений. Теперь же, словно эхом отвечая на вопрос Жасент, карты настаивали на своем и давали Матильде понять, что еще ничего не завершено, что Жасент должна оставаться настороже до тех пор, пока правда окончательно не восторжествует.

Это все. Несколько секунд Матильда сидела, обхватив голову руками, затем, улыбаясь, посмотрела на Жасент.

– Прости меня, я хотела убедиться. Теперь все точно: нужно искать в религиозных учреждениях или же попытаться разговорить нашего кюре.

Взволнованная Жасент подсластила золотистую жидкость, дымящуюся в чашке, добавив в нее немного приторного кленового сиропа.

– Религиозные учреждения? Это займет месяцы. В Квебеке их много.

– Зачем обходить их все? Для начала ты могла бы написать в приюты и конгрегации Сагенея, а также наведаться к сестрам из Сен-Прима.

– Я знаю, Эмма работала там зимой 1924 года, в тот год, когда она забеременела. Но от кого, боже мой?

– Валентен, сын Озиаса Руа, обронил слезу к концу проповеди кюре, перед тем как эта дамочка начала петь, – заметила Матильда с хитрым видом.

– Нет, Эмма считала его глупым и уродливым. Я сомневаюсь, что это он. Мы можем предполагать все, что угодно, не исключено и изнасилование, что могло бы объяснить такое ее поведение. Может быть, ей было стыдно. Она предпочла тайно родить и затем бросить ребенка. Как ты думаешь?

– Ты правильно подметила, детка, – мы можем строить множество версий и предполагать худшее.

Жасент, которую такой уклончивый ответ мало успокоил, добавила:

– Я непременно должна отправиться в Перибонку, чтобы поговорить с Маргаритой Лагасе, торговкой, у которой Эмма нашла работу. Я поеду на корабле вместе с Сидони. Для нее это станет настоящим приключением, ведь она бывала только в Сен-Приме и Робервале. Матильда, я пытаюсь геройствовать перед тобой, когда говорю, что мы пересечем озеро, но на самом деле мне страшно. Тогда, в лодке, перед тем как мы с Пьером сели на мель у змеиного острова Кулёвр, меня охватил приступ ужаса. Я была уверена в том, что вода зовет меня, а от головокружения я потеряла равновесие. Ты знаешь еще не все – сегодня ночью Лорик чуть было не утопился.

Будучи уверенной в дружбе, сочувствии и умении Матильды держать язык за зубами, Жасент рассказала пожилой женщине о новой драме, разыгравшейся под крышей их фермы.

– Боже милостивый, как у вас там неспокойно! Не переживай, я никому об этом не расскажу. Ты делаешь мне приятный подарок тем, что относишься ко мне так, словно я твоя бабушка или подруга твоего возраста! Скажи еще, вы собираетесь скрыть это от Шамплена? Ведь это могло бы заставить его вести себя не так жестко, открыть свое сердце.

– Я не хотела, чтобы в семье были какие-то тайны, но такое решение приняла мама. Матильда, ответь честно: ты считаешь, что озеро желает нам зла? Что Лорик, Сидо и я – все мы утонем, как и Эмма?

Матильда покачала головой, с нежностью глядя на красивое лицо Жасент, исполненное бесконечной тревоги.

– Нет, это никак не связано. Не забывай, что Эмму убил ее любовник. Что же касается твоего брата, то Господь заботился о нем, и с Пьером или без него он, возможно, сделал бы выбор в пользу жизни и доплыл бы до пляжа без посторонней помощи. А теперь окажи мне услугу, красавица, пересеки церковную площадь и наведайся к сестрам. Ты им не помешаешь, они не проводят занятий по воскресеньям.

* * *

Жасент овладело странное, волнующее чувство. Она только что дернула за колокольчик, подвешенный ко входной двери обители, красивого кирпичного здания с окрашенными в белый цвет рамами на окнах. Там ничего не изменилось. Статуя Девы Марии, все такая же белоснежная, встречала посетителей с высоты своего постамента, возведенного посреди круглой клумбы, где к началу летней жары зацветут карликовые розы.

Школьные годы Жасент, равно как и школьные годы ее сестер, прошли за этими стенами. Не один год Жасент, исполняя свой долг старшей сестры, за руку приводила Сидони и Эмму из дому к этой самой двустворчатой двери, за которой сейчас были слышны чьи-то шаги.

Наконец дверь открылась, и Жасент увидела перед собой юную монахиню, с повязанным поверх черного форменного одеяния передником.

– Добрый день, сестра. Мне жаль, если я потревожила ваш воскресный отдых, но я хотела бы поговорить с матушкой-настоятельницей.

– Я не отдыхала, мадемуазель, не волнуйтесь, – весело ответила послушница. – Я засахариваю фрукты. Входите же!

Только Жасент переступила порог прихожей, как она сразу же уловила запах воска и жидкого мыла. Раньше, когда она была маленькой, он приводил ее в восторг. Сейчас он был смешан с тяжелым запахом плавящегося сахара.

– Я скоро, мадемуазель…

– Мадемуазель Клутье. Я здесь училась.

– Вы – сестра той несчастной, что встретила свою смерть на берегу озера две недели назад? Господин кюре сообщил нам эту печальную новость позавчера вечером. Мы молились за Эмму и за вашу семью.

– Благодарю вас, сестра.

– Сестра-послушница Сен-Тома. Я здесь недавно. Будьте любезны подождать немного, я поднимусь предупредить матушку-настоятельницу.

Оставшись одна, Жасент стала внимательно рассматривать помещенные в рамочки фотографии основательниц обители, о которых у нее сохранились лишь смутные воспоминания: матушка Сен-Габриэль, настоятельница, сестра Сен-Жан-де-Дьё, сестра Сен-Жорж, сестра Сент-Элен и сестра Жанна д’Арк[21]21
  Имена реально существовавших монашек-основательниц монастыря, построенного в 1911 году и выполнявшего функции учебного заведения вплоть до 1950-х гг. (Прим. авт.)


[Закрыть].

«Мне было восемь, когда меня приняли в начальный класс средней школы. Это было в 1913 году. С тех пор сменилось много сестер». Чтобы немного скрасить ожидание, одетая во все черное, Жасент стояла на месте, словно послушный ребенок, пытаясь вспомнить имена кого-то из преподававших ей монахинь. «Подумаем… Когда мне исполнилось пятнадцать, в 1920 году, это были сестра Мари-дю-Пресье-Сан, сестра Сент-Роз-де-Жезю… да, все верно. Эти имена производили на меня такое впечатление… поэтому я их запомнила. А еще сестра Мари дю Бон-Секур»[22]22
  Имена реально существовавших монашек, пребывавших в монастыре Сен-Прима. (Прим. авт.)


[Закрыть].

В этот момент молодая женщина услышала перешептывание на лестнице. В прихожей показалась настоятельница, за ней следовала сестра Сен-Тома.

На вид настоятельнице можно было дать около пятидесяти лет.

Женщины зашли в залитый солнцем кабинет, служащий одновременно библиотекой, о чем свидетельствовали два заполненных переплетенными книгами больших шкафа.

– Мне очень жаль беспокоить вас в этот воскресный день, – начала Жасент. – Дело касается моей младшей сестры Эммы, которая работала здесь в конце 1924 года. Это ваша бывшая воспитанница, как и другая моя сестра Сидони.

Матушка-настоятельница молча кивнула, скрестив руки на уровне талии.

– Я сочувствую вашему трауру, мадемуазель Клутье, но чем я могу быть вам полезна? Я приехала в Сен-Прим всего несколько месяцев назад, после смерти сестры Мари-дель-Евхаристи. Я не знаю, что именно вы ищете, но вам следовало бы обратиться к монахиням, которые находились здесь в том году.

– Как я могу узнать их имена? – смутившись, спросила Жасент.

– В этом я могу вам помочь, – ответила настоятельница, присаживаясь за длинный стол из темного дерева.

С невозмутимым видом она углубилась в ведомости: водила указательным пальцем по строчкам, размышляла, что-то записывала. Покончив с этим занятием, она, словно охваченная внезапной мыслью, открыла ящик и вынула из него большой конверт.

– Это снимки последних лет, сделанные во время церемонии награждения. Просмотрите их, мадемуазель. Возможно, вы найдете на них себя или вашу покойную сестру. Кстати говоря, я рассматривала их перед похоронами, когда нас навестила матушка-настоятельница из больницы Роберваля. Тогда мы помянули трагическую судьбу вашей сестры. Мы молились об Эмме, наши старшие воспитанницы – тоже. Наша преподавательская миссия, возблагодарим за это Господа, позволяет нам заботиться о духовном воспитании приходских детей. Но в этом году нас здесь всего трое сестер. Образцовая школа для девочек насчитывает двадцать пять учащихся, у нас же два начальных класса с тридцатью пятью девочками.

Не зная, что на это ответить, Жасент взяла в руки пачку фотографий и без приглашения присела на стул. Настоятельница обошла стол и склонилась над ее плечом.

– На обратной стороне есть даты, – уточнила она своим тихим голосом.

Через некоторое время женщины обратили внимание на снимок, сделанный в начале июля 1924 года. На нем была Эмма – она стояла у подножия лестницы, на которой стояли и все остальные ученицы, ступеньки служили для них возвышением. Рядом с ней стояла молодая монахиня. «Боже мой, Эмма в серой блузке, ее кудри закреплены заколками. Какой она была милой!» – пронеслось в голове у потрясенной Жасент.

В этот момент в дверь кабинета легонько постучали, и в приоткрытую дверь заглянула сестра Сен-Тома.

– Матушка, не желаете ли вы, чтобы я подала вам и вашей гостье чаю?

– Нет, спасибо, сестра Сен-Тома, но вы могли бы нам помочь. Посмотрите на этот снимок. Возможно, вы знаете сестру, позирующую вместе с классом. Это было четыре года назад.

Желая оказаться полезной, послушница охотно согласилась. Она внимательно всмотрелась в лицо монахини.

– Да это же сестра Сент-Бландин! Я как раз уходила из монастыря в Перибонке, когда она приступала к своим обязанностям там.

– Ах! В Перибонке есть монастырь? – тихо спросила взволнованная Жасент.

– Это скромное учреждение, не слишком комфортное в период долгих зимних месяцев, – призналась сестра Сен-Тома. – Там я заболела, и это заставило меня вернуться в Шикутими, где наши милые сестры из Нотр-Дам-дю-Бон-Консей поставили меня на ноги.

Крайне взволнованная, Жасент поднялась. Необходимость путешествия в Перибонку казалась теперь еще более очевидной. Эмма могла умышленно укрыться на другом конце озера, если знала, что может найти поддержку у сестры Сент-Бландин.

– Благодарю вас от всего сердца! – воскликнула она. – Правила приличия обязывают меня не раскрывать вам конкретной причины, толкающей меня на эти поиски.

Настоятельница и послушница пристально смотрели на Жасент одинаково заинтригованными взглядами.

– Вы никоим образом не обязаны этого делать, мадемуазель Клутье, – важным тоном заверила преподобная матушка. – Да хранит вас Господь, дитя мое.

«Карты не ошиблись, я поговорю об этом с Матильдой», – думала Жасент по пути из обители.

Она застала свою пожилую подругу за готовкой. Темноволосые косы Матильды были венцом уложены на голове. Выслушав Жасент, она расплылась в улыбке:

– А я что тебе говорила? Верь мне, я чувствую, что ты на правильном пути. А теперь беги, я жду беднягу Пакома. Он всегда рад угощению, но, если ты здесь останешься, он будет чувствовать себя не в своей тарелке.

– Оставляю тебя с твоей выпечкой. Я возвращаюсь на ферму, мне не терпится поговорить с Сидони. Что ж, давай я поцелую тебя в знак благодарности!

Матильда с удовольствием подставила щеку для поцелуя. Для женщины, которую жизнь не особо баловала, это было самым ценным вознаграждением.

Сен-Прим, ферма Клутье, понедельник, 11 июня, 1928, три часа дня

После суровой и невероятно снежной зимы, за которой последовала дождливая весна, природа, казалось бы, решила попросить прощения, подарив жителям прибрежных к озеру Сен-Жан территорий преждевременное лето. В безоблачном небе светило яркое солнце. Растительность буйствовала. На деревьях красовалась темно-зеленая листва, блестевшая под ослепительными лучами солнца.

Дом был погружен в спокойную безмятежность. Альберта поднялась к себе отдохнуть, Лорик еще на рассвете сел на поезд в Сен-Фелисьен. Шамплен заявил, что направляется на сыроварню Перрона, не предоставив домашним больше никаких подробностей.

Готовясь к предстоящей поездке в Перибонку, Жасент и Сидони закрылись в мастерской и обсуждали наиболее подходящий для дороги наряд. Теплый ветер с озера задувал через москитную сетку – окно было открыто настежь.

– Мы носим траур, – настаивала Сидони. – К тому же нам необходимо внушать людям доверие. Поэтому никаких фантазий.