Текст книги "Танец над вечностью (СИ)"
Автор книги: Маргарита Дорогожицкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц)
– Так это… У тебя ж опыта побольше с колдунами будет. Посоветоваться. Поможешь?
– В чем? Вы перейдете наконец к делу?
– В городе творится что-то странное, и старый пень… ну в смысле здешний инквизитор Альдауэр заподозрил колдовство. А меня это… прислали ему в помощь.
Нишка лгала так неумело и безыскусно, что мне стало ее жаль. В конце концов, она всего лишь подчинялась приказу, как подчинился бы я, будь до сих пор в сане. Глядя на ее бритую голову, я очень остро ощутил собственную потерю.
– Я больше не в сане, – мягко напомнил я Нишке. – Не имею права вмешиваться в дознание.
– Так нет пока никакого дознания, – пробурчала она, отводя взгляд в сторону. – Я ж говорю, пока только подозрение.
А вдруг это след к Хриз? Вдруг она уже успела отличиться в городе?
– Говорите, что там, – вздохнул я.
– Худеют они, – невпопад ответила инквизитор, кроша остатки хлеба и возя их по тарелке. – А им нельзя. А потом они исчезают. Две уже, а третья только начала.
– Кто худеет и куда исчезает?
– Танцовщицы Императорского театра, "Винденские львицы". Они толс… ну в смысле, упитанные, такие здесь нравятся. Их специально кормят, поддерживают форму, так сказать. А три месяца назад одна из них, – Нишка пожала плечами и заглянула в блокнот, – прима-балерина Мария Робас стала худеть. Ее пытались откормить обратно, но она все таяла и таяла, пока однажды не исчезла. Она лежала в кровати, уже не могла вставать от слабости, никуда не выходила. А утром ее кровать оказалась пустой, только одежда валялась.
– Бред какой-то.
– Вот и остальные так подумали, что притворялась. Мало ли куда она могла сбежать, да хотя бы с таинственным покровителем, о котором только и судачили в театре. Но потом все повторилось. Второй была… – Нишка опять сверилась с записями, – Ева Деблинг. Тоже местная знаменитость.
– Из той же труппы?
– Ага. Они все оттуда. В общем, она худела-худела, пока совсем не растаяла. В прямом смысле этого слова. Ну как… Ему бы никто и не поверил, что она исчезла в воздухе, но он клялся и божился, что все так и было…
– О ком вы? Был свидетель?
– Да, некто Джеймс Рыбальски. Очень уважаемый здесь человек. Неимоверно богат, владеет чуть ли не половиной города и обожает балет, вернее, балерин. С пышными формами. Он был очень напуган увиденным и настоял на обращении к старику Альдауэру. А тому, чтоб ты знал, восемьдесят четыре года! Меня и прислали…
Я нахмурился. Первый случай произошел три месяца назад. Едва ли Хриз к этому причастна. Но и на выдумку Нишки не похоже. Однако я категорически не верил, что инквизитор появилась здесь случайно. Скорее всего, Святая Инквизиция решила воспользоваться предлогом, вытащив на свет божий старое дело, чтобы оправдать присутствие Нишки.
– А кто третья? – не удержался я от вопроса.
– Мишель Пихлер. Восходящая звезда и императорская любимица, чтоб ты знал!
– Она тоже исчезла?
– В том-то и дело, что пока нет! Она заметила, что начала худеть, и пришла в настоящий ужас. Ее осмотрели лучшие лекари Виндена, она регулярно питается, но все без толку. Сейчас она уже весит вполовину меньше того, было раньше.
Нишка замолчала, глядя на меня исподлобья. Я вздохнул и спросил:
– Госпожа инквизитор, от меня-то вы что хотите?
– Ну, у тебя ж так лихо получалось, в Кльечи, с колдунами… С тремя расправился. И в столице на раз поймал змеиного колдуна.
– И что? Я не имею права вмешиваться в дела Святой Инквизиции.
– Или просто боишься? Затрусил, что все поймут, что ты вовсе не такой умный?
– Ага, вот вы и добрались до сути? – разозлился я. – Да, давайте, расскажите мне, каким идиотом я был, как эта бледная поганка ловко меня обкрутила!..
– Ты чего? – удивленно воззрилась на меня Нишка.
– Ничего! – вызверился я. – Я не собираюсь вам помогать. Сами ловите госпожу Хризштайн и других выдуманных колдунов. И вытрите уже усы, смотреть противно!..
Когда я покидал кофейню, инквизитор растерянно глядела мне вслед, застыв с салфеткой в руке.
Я бесцельно бродил по городу, пытаясь остыть. Очевидно, что Нишка и офицер Матий так просто от меня не отстанут. Но мне нужны сведения о банде Вырезателей, нужно встретиться с воеводой, нужно получить записи из городского архива о семье Вурст, нужно найти Шестую раньше других! А эти двое будут путаться под ногами, как и Лешуа, кстати. Я сунул руку в карман и обнаружил, что кармана нет. Как нет и кошеля с золотом. Ловкое ворье Виндена срезало карман из-под внутренней подкладки сюртука так, что я и не заметил. Я стоял посреди снующей в радостном возбуждении толпы на площади и думал лишь о том, что где-то там, среди них, разгуливает Шестая. И если я сольюсь с людским потоком, если буду бродить и вглядываться в лица прохожих, то однажды мне повезет, и я поймаю ледяной взгляд серых глаз…
Вернувшись в гостиницу, я застал Дерека в еще более скверном расположении духа, чем до этого. В нетерпении он мерил шагами комнату в моем номере и бормотал что-то себе под нос, однако, завидев меня, встрепенулся и оживился.
– Господин Тиффано, я побывал в городском архиве.
– И?
– Записей о семье Вурст там нет. Они не покупали жилье в городе, не совершали иных сделок, также нет записей о браках, смертях или рождениях с этой фамилией.
– И как вы это узнали? – спросил я устало. – Опять дали взятку?
– Сейчас не время для вашей принципиальности, – раздраженно отмахнулся Лешуа. – Я голову сломал, пытаясь придумать, что делать дальше! У вас есть идеи, как искать беглянок?
У меня были сомнения, что эти двое вообще добрались до Виндена, но вместо этого я сказал:
– Дождемся возвращения воеводы Даугава и поговорим с ним, а уже после будем решать.
– Зачем? – взорвался мой спутник. – Зачем нам воевода? Что вы хотите от него узнать? Ведь ясно же, что его бойцы отправились в поместье, но по пути попали к этой банде, а Милагрос и госпожа Хризштайн поехали в Винден. Их надо искать здесь!
Я подошел к дорожному кофру и полез за поручительными бумагами. Как бы я не хотел этого избежать, но придется обращаться в Орден Пяти, чтобы получить те деньги, о которых говорил отец Георг. В конце концов, часть из них по праву являлась моим наследством, поскольку была выплачена отцу за его изобретения. Увы, без золота и полномочий много не навоюешь, как и просто сидя в ожидании воеводы. Пусть я уже был не в сане, но пройти мимо творящегося в городе колдовства тоже не мог. Даже если это уловка Нишки, все равно следовало проверить.
– Думаю, нам непременно надо посетить Императорский театр. Говорят, что "Винденские львицы" просто прелестны… – пробормотал я.
– Вы тоже об этом подумали? – почему-то обрадовался Лешуа. – А я и не знал, как вам это предложить!
– Что предложить? – не понял я.
– Правильно придумали, надо ее выманить. Она же невозможно ревнивая! Гениально!..
– О чем вы говорите?
– Только вы уж простите, господин Тиффано, но вам надо привести себя в порядок, иначе на вас никто не клюнет… – он обошел вокруг меня, ворча что-то себе под нос и яростно жестикулируя.
– Вы спятили? Прекратите нести чушь и объяснитесь. Кого вы собрались выманивать?
– Госпожу Хризштайн, конечно же. О вас и ваших любовных похождениях должен заговорить весь город, чтобы она взбесилась от ревности. Но даже захудалая актрисулька не взглянет в вашу сторону, пока вы в этом тряпье, – он ткнул меня пальцем в плечо и поморщился. – Но ничего, это поправимо. Я немедленно попрошу привратника послать за лучшим портным города! И цирюльником! Сейчас же!
Он устремился к двери, а я не успел его остановить, задохнувшись от возмущения и беспомощно разевая рот, словно выброшенная на берег рыба.
Несмотря на мои протесты, вызванный в гостиницу портной обмерял меня с ног до головы и истыкал булавками, заверяя, что все будет по высшему разряду, и не надо так волноваться. На пару с Лешуа они заморочили мне голову до такой степени, что я на все согласился, лишь бы отстали. В результате довольный портной поспешил к себе в лавку, чтобы успеть пошить в срок темно-синий приталенный сюртук по последней винденской моде, черный выходной фрак, щеголеватого кроя тонкие рубашки, жилетку, узкие брюки. Однако цирюльника, который вознамерился побрить меня, я спустил с лестницы, а Лешуа, посмевший заявить, что госпоже Хризштайн нравятся гладко выбритые мужчины, поймал мой бешеный взгляд и почел за благо убраться из номера сам. Правда, через пять минут он заглянул вновь и робко поинтересовался, что я думаю по поводу скромных усиков над верхней губой, за что был послан мною еще дальше. Закончилось все тем, что я позорно сбежал из гостиницы.
Визит к капитану Чапке успехом не увенчался. Того попросту не было в городе. Я сунулся к бургомистру, но меня даже на порог не пустили, заявив, что фрон Маттерних принимать всяких бродяг не изволит. Пришлось возвращаться несолоно хлебавши и сдаваться на милость Лешуа. В конце концов, какая разница, что распахнет передо мной двери в домах Виндена? Раньше это была инквизиторская мантия, а теперь придется изображать из себя богатея…
– Ай-яй-яй, – кружил вокруг меня и причмокивал портной, – какая фигура, одно удовольствие шить на такого красавца! Сидит все, как влитое, тютелька в тютельку! Будь я девицей, таки был бы уже весь ваш!
– Спасибо, не надо, – отшатнулся я, уклоняясь от широких объятий портного, но тот все равно ухитрился поймать меня за воротник рубашки и ловко накинуть на шею черный шелковый платок, завязав его вычурным образом.
– Таки посмотрите, какой крой, какой материал! – он подтолкнул меня к зеркалу и нырнул вниз, к сапогам. – Фрон Кляйвице – лучший в городе сапожник. Не жмут?
– Нет, – процедил я.
Мне категорически не нравилось собственное отражение. В белоснежной рубашке с воротником-стойкой, в жилете, в неприлично узких брюках и сапогах из мягкой кожи, я был похож на расфуфыренного богатого бездельника, невообразимо далекого от той скромности, которая предписывалась послушникам любого ордена Святого Престола. Разве что когниматы позволяли себе излишние вольности в образе жизни, что, впрочем, объяснялось тем особым положением, которое они занимали, обеспечивая финансовое могущество церкви. И мое, как оказалось, тоже… Но даже казначей когниматов, выдавший мне деньги по поручительным бумагам отца Георга, и тот был одет намного скромнее. Никуда не годится!
Еще полчаса мне пришлось терпеть пыточные примерки, пока наконец портной не убрался восвояси.
– Господин Тиффано, поверьте, вы уже выглядите намного лучше, но все же… – заикнулся Лешуа.
– Бриться не буду, – отрезал я.
– Ну ей же не нравится…
– А вы, господин Лешуа, как я вижу, успели так хорошо выучить пристрастия госпожи Хризштайн, что закрадывается подозрение…
– Тише, тише. Вы же не ревнуете? Это глупо. Вы забываете, что Милагрос ее просто обожала? У нее только и было, что разговоров про хозяйку. Она очень сокрушалась, что вы в сане и не можете ответить на чувства ее госпожи…
– Какие чувства? – вспылил я. – Хватит уже твердить эти глупости. Госпоже Хризштайн плевать на всех, кроме себя. Да и на себя плевать, если так подумать. Предупреждаю, что никаких интрижек, как вы изволили выразиться, я заводить не буду!
– Да ничего такого и не потребуется. Просто окажите некоторые знаки внимания…
– Нет!
– Ладно, ладно, успокойтесь. Мы всего лишь посетим Императорский театр, обратим на вас внимание высшего света и заведем полезные знакомства. Против этого вы, надеюсь, возражать не будете?
– Места заказали? Мне нужны именно "Винденские львицы".
Лешуа подошел ближе и утвердительно кивнул, вглядываясь в мое отражение в зеркале.
– Да, завтра в шесть. А сейчас предлагаю прогуляться по лавкам оптиков. Было бы неплохо сменить ваши очки на что-то более… ммм… несколько менее страшное?
– Это подарок отца Георга! – возмутился я.
– А еще привратник посоветовал обзавестись карманными часами. Винденцы крайне придирчивы и сразу обращают внимание на дорогие мелочи, чтобы понимать положение в обществе того, с кем общаются. Мне порекомендовали часовых дел мастера Гральфильхе. Он несколько чудаковат, но дело свое знает отменно. Кстати, те ратушные часы на площади – его творение. А еще я взял на себя смелость… – Лешуа замялся.
– Да говорите уже, – разрешил я, плотно застегивая сюртук и надевая перчатки. – Да уж, видок у меня еще тот…
Дерек подошел к столику и взял с него трактат профессора Бринвальца, перелистывая страницы. Вид у мужчины был непривычно смущенный, и мне сделалось нехорошо.
– Что еще вы натворили? – спросил я, отбирая у него книгу.
– Вы читали с таким сосредоточенным видом, что это заинтересовало привратника…
– И что здесь странного? В трактате изложены весьма интересные мысли о влиянии жестокости на развитие душевных болезней, а меня эта тема интересует из-за…
– Вот примерно так я и ответил привратнику. Сказал, что профессор Тиффано – известный душевед и ученик того самого Бринвальца…
– Что?!? – ужаснулся я. – Вы с ума сошли?
– Да кто ж знал, что этот Бринвальц еще жив? Всегда полагал, что имена на подобных заумных фолиантах принадлежат давно почившим мыслителям. Вы только не волнуйтесь! Я все устрою. Лично встречусь с профессором и объясню недоразумение…
– Как встретитесь? – оторопел я. – Где встретитесь? Он что, здесь? В Виндене?
– Да, преподает в Имперском университете. Я уже узнавал.
– Господи, да сколько же ему лет? Он ведь учил профессора Адриани, когда тот сам был студентом…
Тяжелые двери закрылись за нами, отсекая наружные звуки, и мы попали в лавку часовых дел мастера. Ее хозяин Жука Гральфильхе был преклонных лет и довольно примечательной наружности. Он носил замусоленную круглую шапочку на лысой шарообразной голове, на его курносом носу поблескивали круглые очёчки, а округлившееся и туго обтянутое рубашкой брюшко как будто завершало этот странный образ идеальной окружности, вписанной в сотни других помельче. Повелитель циферблатов сидел в глубине мастерской, окруженный бесчисленными часами, которые оглушали с порога. Мерное тиканье хода, неслышимое для одних часов, многократно усиливалось в созвучии с их собратьями, создавая удивительный гипнотический эффект. Казалось, что стоит только замереть и вслушаться, и можно услышать дыхание вечности…
– Простите, мастер Гральфильхе, – нарушил тишину Лешуа, – вас порекомендовали как лучшего из лучших. Возможно ли у вас заказать карманные часы для… эмм… профессора Тиффано?
– Ооу, – округлился рот у мастера, выдав маловразумительный звук. – Я… несколько занят… простите.
Я огляделся, пытаясь поймать то странное очарование, которое всегда овладевало мною в подобных местах. Здесь человеческий разум торжествовал над грубой материей и своим гением обращал ее в чудеса, от которых захватывало дух. Разве можно не восхищаться этими искусно сделанными часами в виде крошечного деревенского домика, в котором сидят двое старичков, взявшись за руку, а их сердце, одно на двоих, бьется в вечном ходе времен? Как можно пройти равнодушно мимо этих хрустальных часов на каминной полке, которые прозрачны настолько, что сквозь толщу камня видны все шестеренки, пружинки и гирьки? Неужели возможно отвести взгляд от этого стеклянного цветка, который роняет лепестки на изящный циферблат, растворяясь в причудливой игре теней?
– Нет, никак не могу, – отбивался несчастный мастер от Лешуа. – У меня императорский заказ!
– Но это же профессор Тиффано, тот самый, что!..
– Простите моего спутника, – не выдержал я. – Мы все понимаем. Не будем мешать. Пойдемте, господин Лешуа.
Я попытался взять его под локоть и вывести, но Дерек не собирался сдаваться. Он отмахнулся от меня и кивнул на часы на каминной полке.
– А может, у вас есть готовые? Вы поймите, профессор Тиффано недавно приехал в Винден, только успел обосноваться. Ему никак нельзя появиться в театре без часов.
– Хватит!
– Пожалуй, у меня найдутся подходящие… – пробормотал мастер и ловко крутанулся на кресле, задумчиво разглядывая полки. – Но прежде ответьте, профессор Тиффано. Что для вас есть время?
– Хм… – несколько растерялся я. – Время и пространство – два величайших дара Единого своим неразумным детям, которыми те, увы, не всегда могут распорядиться правильно…
– Вы считаете, что временем можно распоряжаться? – вдруг необычайно повеселел часовщик, поворачиваясь ко мне с серебряными карманными часами на тонкой цепочке.
– Да. И время, и пространство порождены мыслью Единого, которую возможно принять и понять силою веры, а следовательно, и распорядиться согласно божьему помыслу.
– Свет, – сказал мастер. – Свет Единого вдыхает жизнь в пылинки времени, раскачивая маятник души и тела. Взгляните, разве они не чудесны?
С негромким мелодичным звуком откинулась крышка протянутых мне часов. Я осторожно принял их в ладонь. На потемневшем от времени серебряном циферблате отсчитывала секунды, минуты и часы… рубиновая капля. Движимая дыханием вечности, она растекалась по крошечным отметкам, ловила рассеянный свет газового светильника и преломляла его в живой пульс. Ее завораживающий ход ощущался едва слышным биением механического сердца в руке.
– Я сделал их, когда был молодым… и влюбленным. Вы влюблены, профессор?
– Нет! – очнулся я.
– Да, он безусловно влюблен, – влез Лешуа. – Очарован одной из "Винденских львиц". Завтра собираемся на их выступление в Императорском театре.
– Юность так скоротечна, – печально улыбнулся мастер Гральфильхе. – Забирайте. Они ваши. Пусть они помогут вам завоевать сердце вашей избранницы…
Несмотря на все возражения, часовщик отказался назвать цену. Мне пришлось дать обещание навестить его еще раз, чтобы достойно вознаградить за проявленную щедрость.
Императорский театр сиял газовыми светильниками так ярко, что у меня слезились глаза. А возможно, тому виной были новые очки, постоянно съезжающие с носа. Великолепная мраморная лестница была укрыта мягкими коврами, которые приглушали негромкие любезности и шаги гостей. Высший свет Виндена струился по ней в сверкающем величии бальных туалетов, драгоценностей, сложнейших причесок, сочетая надменность с простодушным желанием зрелищ. Знатные дамы в шелках и парче, в корсетах и с бриллиантами в волосах, с веерами в руках, заполняли ложи первых двух ярусов. Затянутые в мундиры или строгие фраки, мужчины – мужья, отцы или братья – словно служили элегантным обрамлением своих спутниц. Было много офицеров западной империи, из-за чего необычайно остро чувствовалась близость границы.
Нам с Лешуа достались места в третьем ярусе, вместе с простыми смертными: чиновниками, купцами и прочими. Занавес поднялся, и представление началось. Извивающиеся потоки голубого шелка воспарили над сценой под пронзительный плач скрипки. Стайка юных балерин, совсем еще девочек, выпорхнула в танце и закружилась в облаках белого муслина.
– Лебеди, – шепнул мне Лешуа, сверяясь с программкой. – А сейчас на них нападут львицы. Они должны быть в черном.
Я отмахнулся от него, завороженный красотой танца. Но внезапно темп музыки изменился, в нее вплелись тревожные острые нотки. Сменились декорации. Хищная тень вынырнула из тьмы, потом еще одна, и еще одна. Затянутые в черное, эти балерины были удивительно полнотелыми, но при этом двигались с непостижимым проворством. Они стремительно взяли в кольцо испуганных лебедей, выделывая немыслимые прыжки и повороты, и стали его сужать, вместе с нарастающим бешенством музыки. И когда уже казалось, что черное сольется с белым, захлебнется скрипка, разорвется сердце, вдруг на сцене из ниоткуда возникла она. Огромная рыжеволосая львица яростно ворвалась в кольцо, промчалась вихрем, закружилась… Черный ураган выхватил хрупкую фигурку в белом и опрокинул ее во тьму, потом закружил в охотничьем неистовстве подле следующей лебедушки. Это завораживало. Весь зал, ну по крайней мере, мужская его часть, затаил дыхание в томительном ожидании, что вот сейчас тонкий черный муслин, туго обтягивающий немаленькую грудь примы, не выдержит этого сумасшедшего натиска, этих подпрыгиваний, этих колебаний, и разойдется, приоткрывая пышное богатство. Но последний белоснежный цветок упорхнул в темноту занавеса, и прима театрально взмахнула рукой, рассыпая червленую гриву в поклоне под бурю аплодисментов разом выдохнувшего зала. Я очнулся от наваждения и обнаружил, что у меня запотели очки.
– Пойдемте, пойдемте! – тянул меня Лешуа прочь из здания театра.
– Но мне надо увидеть Мишель Пихлер!
– Надо же… Вы оказались таким тонким ценителем женских прелестей…
– Вы не понимаете, я хочу узнать…
– Поверьте мне, будет лучше пообщаться с ней на Кофейном балу.
– Где?
– После выступления обычно устраивается бал для знатных гостей и артистов. Я узнавал, в этот раз объявлен Кофейный бал. В парке Прастервице. Хороший повод завязать нужные знакомства. Там будет бургомистр. Держите!
Он на ходу сунул мне в руки маленькую бархатную коробочку, даже не замедлив шага и целеустремленно двигаясь вдоль набережной в сторону парка.
– Что это?
– Небольшая безделушка вашей красавице.
– Я не буду ничего дарить.
– Это вас ни к чему не обязывает. Сделайте красивой девушке приятное, а заодно подразните госпожу Хризштайн слухами о том, что у вас роман.
– Да причем здесь Лидия? Неужели вы думаете, что она настолько глупа, чтобы обнаружить себя из-за этого?
Лешуа так резко остановился и развернулся ко мне, что я чуть не налетел на него. Он поправил цепочку моих карманных часов, выгодно выставляя их на всеобщее обозрение, и заглянул мне в глаза, крепко удерживая за плечи.
– Господин Тиффано, даже если есть наименьший шанс, что это сработает, то я готов его использовать, потому что очень хочу найти Милагрос. А вы? Насколько сильно {вы} хотите найти госпожу Хризштайн?
Я сжал коробочку в руке и выругался.
– Демон с вами, пойдемте!
Теплый весенний вечер сгустился в ночную темноту, которую разгоняли разноцветные фонарики в парке. Прямо под открытым небом были установлены навесы, поставлены столы, освобождено место для танцев и выступлений циркачей. Их пестрые шатры стояли вдалеке, и меня вдруг охватила странная тоска. Где Хриз? Что она думала, глядя на такие же яркие повозки фальшивых циркачей в лагере? Что чувствовала, когда убивала? Осталось ли в ней хоть что-нибудь человеческое? Мне внезапно вспомнилось, как она когда-то советовала поставить себя на место преступника, чтобы понять и предугадать его действия. Но, исходя из всего, что я о ней знал, проклятой не должно было быть в Виндене, а она была. Я это чувствовал.
Винденцы любили повеселиться. Повсюду слышался смех, лилась музыка, а легкий ветерок доносил умопомрачительные ароматы кофе и сдобной выпечки. Я пробирался сквозь танцующих к пышному навесу Императорского театра, оставив Лешуа любезничать с бургомистром, но внезапно на моем пути образовалось непредвиденное препятствие в лице распорядителя.
– Мне нужно увидеть фронляйн Пихлер.
– Фронляйн Пихлер занята, – мужчина оттеснил меня от навеса, загораживая собой столик, за которым рыжеволосая прима сидела вместе с остальными балеринами. – Изволит ужинать. Ей нельзя мешать.
Мишель встряхнула огненными кудрями, мазнув по мне равнодушным взглядом, а потом жадно впилась в булочку. Стол ломился от еды: винденские колбаски, дымящийся мясной бульон, осетрина, пироги трех видов, печеные яблоки, хрустящие медовые палочки, белый хлеб… Девушки поглощали все это без видимого удовольствия, почти не переговариваясь друг с другом. Слуга принес им большой торт из кофейно-белоснежных слоев, украшенный марципановыми фигурками. Я недоумевал, как это все в принципе можно съесть. Мишель Пихлер отнюдь не выглядела отощавшей, как утверждала Нишка.
– Послушайте… – заикнулся я распорядителю.
– Подите прочь.
Меня разобрала досада, и я намеренно повысил голос, чтобы было слышно за столом:
– Передайте фронляйн Пихлер мои искренние соболезнования. Профессор душеведения Тиффано желает ей как можно быстрей оправиться от душевной хвори и сожалеет, что его помощь оказалась не нужна. Всего доброго!
Я развернулся и твердым шагом отправился прочь, однако не успел далеко отойти. Меня окликнули.
Девушка была красива, вот только правильные черты лица портил слишком курносый нос с веснушками. Но едва ли кто-то замечал такую мелочь, когда взор так и норовил соскользнуть ниже. Было очень сложно сидеть с примой за одним столиком и не замечать глубокое декольте, из которого, казалось, от одного неосторожного движения все вывалится и оконфузится. Положение не спасала даже черная прозрачная накидка с кружевными цветами, которая укутывала округлые плечи, но ничего не скрывала.
Закаленный вызывающими нарядами Хриз, я твердо смотрел только в подернутые синевой глаза Мишель либо отводил взгляд в сторону, где на грубо сколоченной сцене немолодой циркач ловко пересыпал колоду карт из одной руки в другую и предлагал на спор угадать масть у доверчивой публики.
– Кысей Тиффано, профессор душеведения из столицы. Услышал о той беде, что с вами приключилась, и…
– Откуда услышали? – нахмурилась балерина. – У меня нет никакой беды.
– Правда? Вы не похудели?
По ее лицу пробежала едва заметная тень, и у меня противно заныло в груди. Значит, все-таки правда.
– Немного. Чуть-чуть. А вы можете помочь? – в ее голосе слышалось недоверие, смешанное с затаенной надеждой.
Мне сделалось совестно за собственную ложь, но отступать было некуда, да и имеющийся диплом душеведа отчасти заглушал мои терзания.
– Возможно, – пробормотал я, а потом снял очки и вздохнул с облегчением от того, что облик примы поплыл перед глазами. – Расскажите все с самого начала. Когда вы заметили, что похудели?
– Понимаете, какое дело… – замялась девушка. – Вы не подумайте, что я спятила. Мария наверняка сбежала с любовником, чтобы не отрабатывать контракт, а Ева… Ну да, она якобы худела, но я уверена, что ее отравила та мымра!
– Давайте по порядку. Мария – это Мария Робас?
– Да. Она выступала с этим дурацким танцем и ничего не хотела менять, а наш руководитель, фрон Крауз, настаивал, что надо обновить репертуар. Но у нее на уме были только любовники!
– И что с ней случилось?
– Я уверена, что она притворялась!
– Подождите, как можно притворяться? – не понял я и даже решился вновь надеть очки, внимательно разглядывая Мишель. – Она похудела или нет?
Девушка закусила пухлую нижнюю губу и упрямо выставила вперед подбородок.
– Она подкручивала весы! Уверена! – прима стукнула ладонью по столу так, что жалобно зазвенела посуда, и на нас стали оглядываться. Необъятная грудь опасно колыхнулась, грозя вывалиться.
Признаться, я был в некотором замешательстве.
– Так, давайте еще раз. Если она похудела, как утверждает Ни… – я вовремя прикусил язык, – как утверждают злые языки, то неужели она… ну… ее же должно было стать меньше? Это же невозможно симулировать!
– Вот именно, а я о чем вам говорю! Весы показывали, что она почти ничего не весит, а эта корова по-прежнему едва влезала в наряд!
– То есть весы показывали один вес, а выглядела она на другой?
– Да, и все время жаловалась, как ей сложно ходить и дышать. А потом сбежала, тоже мне – умирающая!
– Хорошо. Пусть так. Ладно, – пробормотал я, рассеянно наблюдая, как циркач раскланивается перед публикой и уступает место для следующего выступления. – А что было с Евой?
– Она заняла место Марии! Рада-радёхонька, только недолго ей музыка играла! – с какой-то странной мстительностью заявила Мишель. – А что она думала? С женатым будет крутить, а его мымра все стерпит? Фрона Рыбальски не из таких!
– Стоп-стоп-стоп! Вы утверждаете, что Ева Деблинг была любовницей Джеймса Рыбальски, а его жена?..
– Угу, Шарлотта Рыбальски. Вы бы видели эту старую шкарпетку!
– Обязательно встречусь и увижу, – пообещал я. – Так вы думаете, что она травила Еву, и поэтому та худела?
В синих глазах появилась неуверенность, Мишель пожала плечами и нервно захрумтела медовыми палочками.
– Не знаю. Я не знаю, худела Ева или нет, но почти наверняка та ее травила!
– Ева взвешивалась? – терпеливо уточнил я. – Сколько она весила?
– Пару раз взвесилась, потом перестала, потому что с весами было что-то не так. Не могла она так мало весить.
– Она тоже уставала?
– Да она была просто лентяйкой!
– И что с ней произошло?
Мишель поманила меня к себе пальцем, и я был вынужден перегнуться через столик к ней поближе.
– Говорят, что она растворилась в воздухе. На глазах у фрона Рыбальски. Только я уверена, что ее… – она понизила голос до едва слышного шепота, и я придвинулся вплотную, – что ее отравила его жена, а тело они вдвоем закопали в саду!
Громкие возгласы ужаса раздались за спиной, и мы едва не стукнулись лбами, разом обернувшись и устремив взоры на сцену. Тот самый фокусник теперь выступал мишенью для метательницы кинжалов – тощей белобрысой девицы в пестрой маске, которая, очевидно, промахнулась и едва не убила несчастного. Он стоял, зажимая руками окровавленное ухо, а яблоко над его головой было истыкано кинжалами. Циркачка отмерла и торопливо согнулась в поклоне перед зрителями, отчего ее яркий наряд заискрился сотнями зеркальных отражений в свете фонариков, а глазам сделалось больно. Я отвел взгляд и тут же об этом пожалел, наткнувшись на опасную близость Мишель.
– О боже… Я уже подумала, что убили кого-то… – испуганно выдохнула она и схватила меня за руку, приложив ее к своей необъятной груди. – Послушайте, как стучит сердце! А мне нельзя волноваться… от этого еще больше худеешь!
Я поспешно высвободил руку, пытаясь справиться со смущением.
– Давайте вернемся к делу, – отодвинулся я от балерины. – Сколько вы сейчас весите?
Я нашел взглядом седую кучерявую макушку Лешуа и двинулся к нему, не переставая размышлять об услышанном. Колдовство? Или все можно объяснить естественными причинами? Мария могла симулировать недомогание и просто сбежать. А вторую девушку могли травить, из-за чего ее самочувствие постепенно ухудшалось, а потом убить, спрятать тело и придумать историю с исчезновением в воздухе. Надо бы наведаться в гости к Рыбальски для очистки совести. А пока я посоветовал Мишель лучше питаться и побольше отдыхать, между делом преподнеся украшение и заверив, что оно будет отгонять дурные мысли во время благочестивой молитвы и медитации. Золотая брошь была выполнена в виде застывшей в прыжке львицы. Прима чрезвычайно расторгалась и бросилась мне на шею, у всех на глазах одарив поцелуем. Я был зол и недоволен собой за этот цирк, зато Лешуа за столиком просто лучился от счастья, что его план сработал.
– Присаживайтесь, профессор Тиффано, – предупредительно встал он и кивнул на седовласого господина во фраке. – Позвольте представить вам бургомистра Франца Маттерниха.
