Текст книги "Танец над вечностью (СИ)"
Автор книги: Маргарита Дорогожицкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 30 страниц)
– Да как можно? Это ведь неправда!
– Правда имеет мало общего с реальностью. О чем тебя еще спрашивал Джеймс Рыбальски?
– О детстве, о маме… О том, как мне жилось, чем я хочу заниматься. Знаете, когда я заикнулась, что больше всего на свете хочу танцевать, он обнял меня и заплакал, сказав, что я точь-в-точь как его Ежения… Еще про вас спрашивал, ну в смысле, про Луку…
– Значит так. Про детство молчи, говори, что помнишь мало. Мать тоже почти не помнишь, если что, начинай плакать, у тебя это хорошо получается.
– Мне так неловко его обманывать. Он очень добрый. Вы знаете, что меня поставили на подтанцовку к "Винденским львицам" вместо Алисы? Это ведь он попросил госпожу Рафаэль за меня. Вы можете это представить? Я буду выступать на премьере перед императором! На сцене! В театре! – Лу закружилась в танце, но потом вдруг замерла, словно наткнувшись на невидимую преграду. – Но Алиса теперь со мной вообще не разговаривает. Я так радовалась, что у меня появилась подруга, а сейчас…
– Алиса, Алиса… – нахмурилась я. – Куда она денется? И вообще, прижми ее к стенке и объясни, кто здесь на коне, а кто так, пыль глотает… Да, и намекни, что все знаешь про ее мать. Спроси, когда она собирается представить мамашу-пропойцу своему жениху и его семье… А, у тебя не получится, зубов нет, чтобы держать укус! Самой придется…
Я села на кровати и свесила ноги, шевеля пальцами и разглядывая их в темноте. Мною до сих пор владело странное чувство, что мое тело – не совсем мое… Чужие ощущения вкрадывались исподволь, незаметно, как морщины на лице, которых не замечаешь, если каждый день смотришься в зеркало, но если взглянуть на собственный портрет в юности и сравнить, то с ужасом обнаруживаешь, что…
– Не трогайте Алису, пожалуйста! – неожиданно решительно заявила Лу. – Ей и так досталось! Я помирюсь с ней, она обязательно простит меня. Лучше скажите, это правда? То, что девочки обсуждали сегодня весь день?
– И что они обсуждали?
– Вырезателей, – ответила девчонка и поежилась. – У всех только и разговоров было про то, что это они вырезали… мою семью и недавно напали на Соляной замок, на господина Тиффано! Меня спрашивали, будто бы я была там… вместе с ним и даже…
– Ты была там. Ты героически спасла инквизитора, метнув кинжал в одного из бандитов, а потом еще оказала первую помощь защитникам замка.
– Но как же так? Как они могли?.. Ведь вы же тогда их убили?
– Убила, – кивнула я, подходя к зеркалу и разглядывая собственное отражение. – Но не всех. Мне кажется, или я поправилась?
– Вы? – удивилась Лу. – Нет, вы еще больше… В смысле, вы прекрасно выглядите!
– Плохо ты врешь, учиться тебе еще и учиться…
У меня сроду не было веснушек, а щеки… Почему они казались пухлыми? Я приблизилась к зеркалу, чуть не уткнувшись в холодную поверхность носом, а потом провела пальцем по отражению. Оттуда на меня смотрела другая. Ежения. Я отпрянула, зажав себе рот, чтобы не заорать от испуга. Что-то пошло не так, но я не помнила, что именно. Я забыла что-то важное… Рубины… Искра… И что-то еще? Часы? Биение сердца сливалось с мерным тиканьем часиков. Это успокаивало. За окном алел рассвет. А я так и не поспала толком, ни вчера, ни сегодня. Мысли разбегались, как бешеные тараканы, но одну из них мне удалось ухватить за хвост.
– Да… – повернулась я к Луиджии. – Что ты решила на счет ребенка?
Она съежилась на кровати, прижав голову к коленям.
– Милагрос говорит, что это грех. Нельзя убивать невинную душу.
– А чего ты сама хочешь? Ты готова пожертвовать всем ради ребенка, в котором течет кровь мучивших тебя ублюдков? Кстати… – я полезла за пазуху и достала портрет главаря. – Полюбуйся, полюбуйся… Родив, ты будешь видеть эту морду каждый час, каждый миг в глазах сына, начиная с младенчества и до конца жизни!
Лу тихо вскрикнула и закрыла лицо руками.
– Впрочем, – вкрадчиво продолжила я, – твоя жизнь, тебе и решать. Только учти, что твое выступление на сцене театра на юбилее императора будет последним. Да-да, последним, потому что с пузом ты уже не сможешь танцевать. Тебе придется отказаться от мечты! А еще опозорить не только славную фамилию Даугав, но и огорчить своего бедного вновь обретенного папочку Джеймса. Какой скандал в благородном семействе!
– Хватит! Прошу вас, хватит! – Лу горько рыдала, но мне надо было дожать девчонку.
– Хотя тебя можно выдать замуж… – я выдержала паузу, сделав вид, что задумалась. – За Дерека Лешуа. Он знатен и богат, правда, вот незадача, влюблен в Милагрос, но ради нее безусловно пойдет на такую жертву…
– Что?!?
Кувшин со свежим парным молочком для беременной деточки полетел на пол. Милагрос всплеснула руками и возмущенно уставилась на меня.
– А что ты хотела? – нависла я над служанкой. – Это же ты ей задурила голову и отговорила вытравить плод! Грех, видите ли! Праведная какая! Только принципы по нынешним меркам – большая роскошь, за которую надо платить. И платить придется тебе, Тень, за мой счет прокатиться не получится. Кто-то должен жениться на девчонке и прикрыть ее срам.
– Но почему непременно Дерек? – начала мямлить Тень.
– А за кого ее выдать? Давай, я жду твоих предложений, – я уселась и закинула ногу на ногу, вольготно устроившись на кровати. – За Сигизмунда? Так он теперь ее братик. За Гуго? Он безродный каторжник, Рыбальски эту свадьбу не допустит. А Лешуа знатен и богат, самое то. Кроме того, я заставлю его признать Алису своей дочерью, обеспечив ее положением в обществе…
– Я не выйду замуж! – вдруг выкрикнула Луиджиа сквозь слезы. – Не надо мне никого искать!
– Кто тебя спрашивать будет, – отмахнулась я. – Раз хочешь похоронить свой талант в пеленках-распашонках, изволь…
– Нет, – Лу вскочила и застыла посреди комнаты, вытянувшись, как струна, и задрав подбородок. – Этот ребенок никому не нужен, всем мешает, его никто не любит…
– Вот именно, – обрадовалась я, – поэтому лучшее, что ты можешь сделать, это выпить отвар и…
– … как и я никому не нужна, – закончила девчонка, чей голос опять опасно задрожал. – Я тоже всем мешаю, от меня одни неприятности. Но я не хочу его убивать, не хочу. Я сама рожу, и нас уже будет двое. Хотя бы он будет любить меня! Я больше не буду одна!..
Она снова разрыдалась, и служанка бросилась ее утешать, твердя, что все будет хорошо, что никто ее с ребеночком не оставит, что все ее любят, а госпожа что-нибудь придумает… Мне только и оставалось, что бессильно стискивать кулаки от желания поколотить обеих. Я им что, всемогущая палочка-выручалочка? Взгляд упал на брошенный портрет главаря.
– Хорош рыдать! – я оттолкнула служанку от Лу и влепила девчонке пару пощечин. – Хочешь оставить деточку? Тогда пеняй на себя! Когда за деточкой явится папочка, я пальцем не пошевелю!
– Госпожа! – служанка пыталась оттащить меня от жертвы. – Не надо, прошу вас! Зачем вы пугаете девочку!
– Бери карандаш! – напустилась я на Тень. – Живо! А ты, – повернулась я к исходящей слезами Лу, – вспоминай. Все вспоминай! Как пришли Вырезатели, как они убивали, как тебя резали и насиловали! Будет тебе на память целая картинная галерея! Сыночку потом покажешь!
Это уже не было случайностью или вывертом моего безумного сознания. Образ двоился и множился. Оскаленная звериной похотью морда главаря отражалась повсюду. В осколках зеркал на полу, в лезвии ножа, полосовавшего плоть, в кровавых лужицах, в остекленевших глазах матери… На страшных рисунках Тени, вытащенных из глубин памяти Луиджии, которая единственная выжила в том кровавом аду, было два мучителя. Два одинаковых, почти неотличимых друг от друга. Два брата-акробата. А если не колдовство?.. Если и в самом деле братья? Не обращая внимания на истерику Лу, я вглядывалась в сцены жестокого насилия в поисках отличий. И они были. Перед глазами стояла морда главаря с торчащей в глазнице шпилькой. Вот небольшой шрам возле виска, а здесь его нет. Зато на рисунке есть небольшая родинка на нижней части подбородка, когда ублюдок запрокидывал голову в хохоте, а была ли она у убитого мною?.. Или я просто ее не увидела? А уши? Уши! Или это зеркальное отражение? Я вскочила с пола, разметав бумаги, и бросилась к зеркалу. Серьга в левом ухе! Я видела ее на убитом! А на рисунке? Но если это зеркальное отражение?.. Еще тогда, в лагере бандитов, перед приступом, мне почудилось, что я вижу перед собой лживое зеркальное отражение! А кого видела Лу?
– Вспоминай! – налетела я на девчонку, тормоша ее за плечи. – У того коротышки была серьга! В каком ухе? Вспоминай! Дура! От этого зависит твоя жизнь! Вспоминай!
Лу застыла, ее глаза сделались пустыми, лицо было без единой кровинки. Она, как зачарованная, поднесла руку к моему уху и выговорила:
– В левом…
А на рисунках серьга была изображена в правом. Потому что лицо второго ублюдка девушка не видела, он был сзади, когда они вдвоем с братом насиловали ее. Она видела все в зеркальном отражении…
– Их было двое. А близнецы в твоей утробе, – без всякого выражения выговорила я, отпуская Лу, – никогда не станут тебя любить, потому что ты сама не в состоянии дать им любовь. Один из твоих насильников все еще жив и охотится за тобой. Ты выпьешь отвар и избавишься от плода, даже если мне придется силой залить спорынью тебе в глотку. А ты, Тень, проследишь за этим лично, ради ее же блага. У вас времени до завтра.
Я собрала рисунки и на негнущихся ногах покинула комнату в гробовой тишине.
Близнецы… Сама природа закладывает между ними незримую прочную связь схожести характеров и судеб. А если эта связь исказилась колдовством? Если два зверя в людском обличии переступили черту человечности и тем самым получили запредельную силу, черпая ее друг в друге? А потом я разорвала нить, убив одного из них? Что случилось со вторым? Почувствовал ли он смерть брата? Несомненно. Почему выкопал его труп? Пытался склеить разбитое? Получилось ли у него? Мне оставалось надеяться, что нет.
На площади было шумно, но перезвон часов на ратуше перекрыл гомон толпы. Я поежилась и ускорила шаг, лавируя в толпе и пробираясь к зданию гостиницы. Немилосердно палило солнце, но мне было зябко. Я опустила голову, скрывая лицо под капюшоном от любопытных глаз, но уши заткнуть было невозможно.
– … смотри, тот самый полудурок! Сын Рыбальски!..
– … да быть того не может!..
– … от той рыжей девки, что с моста кинулась!..
– … так ведь как тогда?..
– … говорят, не вынесла позора, еще бы, таких уродцев родить!..
– … бедная фрона Шарлотта!..
Стиснув зубы, я пробиралась дальше, но на пятачке перед гостиницей, свободной от людей, заметила неладное. Под ногами ничего не было, как будто меня не стало. Я не отбрасывала тени! Зажмурившись, я пыталась поймать ускользающую нить реальности, как учил Антон. Собственное тяжелое дыхание, ощущения ветерка и теплых солнечных лучей на коже, запахи свежей выпечки, цветущей сирени и лошадиного навоза, крики извозчиков и бранящихся грузчиков…
– Лука! Ты где был? – меня под руку подхватил инквизитор и потащил за собой, разметав мои мысли, как ветер листья. – Не исчезай так больше. Я уже не знал, где тебя искать. Думал, что твой дядя опять добрался до тебя или еще хуже, что ты попал в лапы этой мерзавки…
Кысей все говорил и говорил, но его слова сливались в один сплошной шум прибоя. Моя тень была на месте вместе с его. Мне просто почудилось. Или нет?
Проходя мимо стойки привратника, мне удалось выхватить утреннюю почту и с видом побитой собаки принести ее инквизитору, незаметно подсунув конверт от себя. Туда я заранее вложила несколько рисунков Тени со своими соображениями, а также требование выкупа за Лешуа. Как говорил атаман, играть надо по-крупному, иначе игра теряет и смысл, и вкус. Я намеревалась поставить на кон самое ценное, что у меня было.
Но паразитский инквизитор и не думал вскрывать почту. В номере он небрежно бросил ее на столик и обернулся ко мне.
– Лука, я хочу с тобой серьезно поговорить.
Я сделала умное лицо и кивнула.
– Находиться рядом со мной опасно. Вчера ночью я не смог защитить тебя… Да что там, я и себя-то не смог… – его взгляд затуманился, Кысей вздохнул и покачал головой. – Поэтому для тебя будет лучше отправиться в дом твоего отца…
Я удивленно мыкнула, и инквизитор хлопнул себя по лбу.
– Вот я дурень! Конечно, ты еще ничего не знаешь… Послушай меня, Лука, – он приблизился и взял меня за плечи, проникновенно заглядывая в лицо. – У тебя есть папа. Он ничего не знал о вашем с сестрой существовании, но теперь наверняка не бросит вас и сможет защитить…
Я всхлипнула уже не на шутку. Только этого мне не хватало! Кысей истолковал все по-своему. Он погладил меня по голове и притянул к себе, обнимая и похлопывая по спине.
– Да, мальчик, я знаю, что это неожиданно для тебя, но так будет лучше, поверь. Ничего не бойся…
Я уткнулась ему в рубашку и сопела, с наслаждением вдыхая его горьковатый аромат и прижимаясь еще сильнее, чтобы услышать, как бьется его сердце. Но все испортил возмущенный возглас Рыбальски:
– Что это вы делаете с моим сыном?!?
Вопли и слезы не помогли. Кысей был непреклонен в своем желании избавиться от меня, равно как и Рыбальски хотел во чтобы это ни стало забрать сына к себе домой. Мои планы опять рухнули, придавив меня обломками. Рыбальски всю дорогу в экипаже тормошил меня, задавал глупые вопросы и восхищенно разглядывал:
– Господи, как же ты похож… Да, точно, ты похож на дедушку, в смысле, на моего отца… Просто вылитая копия! У него же тоже была большая родинка, вот здесь, – он попытался дотронуться до моей фальшивой бородавки, но я вовремя уклонилась, обиженно забившись в угол экипажа. – Не бойся, сынок, не бойся меня… Фрон профессор сказал, что ты довольно смышленый, тобой надо просто заниматься. Я найму тебе лучших учителей. И приглашу старика Бринвальца, чтобы он занялся твоей немотой. Если Тиффано прав, и ты потерял дар речи из-за детского испуга, то ты сможешь заговорить! Сыночек!
И он опять лез обниматься и тискать меня, я недовольно сопела и отбрыкивалась, костеря про себя инквизитора на чем свет стоит.
Моя новая комната в доме Рыбальски была большой и роскошно обставленной. Ноги утопали в мягком светлом ковру на полу, большое напольное зеркало в углу притягивало взор богатой отделкой, на просторной двуспальной кровати мог бы без труда разместиться небольшой отряд, а возле уютно потрескивающего камина стояло кресло со столиком, куда расторопная служанка уже поставила для меня кофе и воздушные булочки. В комнате даже имелась собственная ванная комната с новейшей системой водоснабжения, в том числе и горячей водой! Я не преминула воспользоваться всеми удобствами и привести себя в порядок, пока Рыбальски не вздумалось, как и Кысею, сделать это насильно. Однако в новых апартаментах имелся существенный недостаток – третий этаж, что затрудняло мне ночные вылазки. Да и после моего прошлого визита охрану особняка усилили. Как же некстати объявился Рыбальски со своими отцовскими чувствами и удушающей заботой…
Семейный обед вышел презабавным. Бледная, как смерть, Шарлотта в упор меня игнорировала, а Сигизмунд пытался подначивать. В отместку я отвратно себя вела, громко чавкала, загребала еду пальцами из тарелки и даже пару раз выдавила из себя отрыжку. Рыбальски умилялся и мягко делал мне замечания, одергивая зарвавшегося Сигизмунда. Но когда я полезла сморкаться в скатерть, юнец не выдержал, вскочил и заявил отцу, что ноги его в доме не будет, пока это чудовище, то есть я, не научится вести себя прилично. Я с наслаждением сморкалась в скатерть, скрывая злую улыбку. Скоро папочка притащит меня к инквизитору и на коленях будет его умолять, чтобы тот забрал обратно ходячее бедствие… Надо еще что-нибудь разбить или порвать… Пока я прикидывала, как бы половчее опрокинуть супницу на Шарлотту, та со звоном отложила столовые приборы и тихо спросила:
– Сколько еще ты будешь продолжать этот фарс?
– Шарлотта, дорогая… – Джеймс попытался накрыть ее ладонь своей, но женщина отдернула руку.
– Ты собираешься признать этих… своими детьми? Наследниками? – ее голос дрожал от скрытой ярости.
– Хватит, – неожиданно твердо сказал Рыбальски. – Шарлотта, будь великодушна и просто порадуйся вместе со мной. У меня есть сын и дочь! Прими их, как я принял тебя.
– А как же Сигизмунд? – костяшки ее пальцев побелели – с такой силой она сжала салфетку в кулаке.
– Он тоже мой сын. Я никогда от него не откажусь и ни в чем не обделю.
– И ему придется делить фамилию с этими…
– Да, придется! Хватит! Я ни разу тебя ни в чем не упрекнул, понимая, что наш брак был вынужденным. Я люблю Сигизмунда, он мой сын, но Лука и Луиджиа тоже мои…
– Ежения не была беременной, – не выдержала Шарлотта, вскакивая на ноги. – Джеймс, я клянусь тебе, она не была беременной!
– Ты могла этого не знать, – мягко возразил Рыбальски, подходя к жене и приобнимая ее за плечи. – Дорогая, помоги мне с ними. Ради памяти своей подруги, ради меня, прими этих детей, как родных, прошу тебя. Я хочу, чтобы на сегодняшней премьере мы все были там, одной семьей, понимаешь? Луиджиа будет выступать на сцене Императорского театра, и мы все будем радоваться ее успеху…
Я оставила супницу в покое и незаметно убралась с обеденного зала. Даже если я переверну весь дом вверх ногами, Рыбальски не откажется от меня. Он с самого начала знал, что Сигизмунд ему не родной…
Неугомонный папочка развил бешеную деятельность. Когда я в окно увидела цирюльника с чемоданчиком, портного с двумя подмастерьями и ворохом тряпья, сапожника со своим скарбом и еще парочку приглашенных мастеров, мне сделалось дурно. Джеймс Рыбальски задумал эффектно появиться с сыном в Императорском театре и от своего отступать не собирался. Я лихорадочно металась по комнате, пока он стоял под дверью и стучал, уговаривая меня не бояться и впустить его. Что же делать? Риск дурманил мысли.
Я решилась. Запасным вариантом была истерика с пеной и клацаньем зубами, для чего я сунула в карман обмылок из ванной комнаты. После этого я широко распахнула дверь и втянула в комнату Рыбальски, тут же захлопнув ее перед остальными.
– Лука, что случилось?..
Джеймс осекся на полуслове, потому что я приложила палец к губам, призывая к молчанию.
– П-п-папа… – выговорила я через силу.
– О господи! – он аж подпрыгнул. – Ты можешь говорить?!?
Я покачала головой и потащила его за собой, увлекая подальше от двери и от любопытных ушей.
– Ты назвал меня отцом, боже мой, ты назвал меня отцом… – повторял тот, как заведенный. – Мальчик мой, как же я рад…
– Мы-мы-мы-мне п-п-п-плохо тут…
– Плохо? – ужаснулся Джеймс. – Но почему? Я же все для тебя… На остальных не обращай внимания, с Сигизмундом ты подружишься, а Шарлотта…
– Я хочу об-б-б-латно к п-п-п-п-лофессолу… Отп-п-п-пусти мы-мы-мы-меня…
Я умоляюще сложила руки и скуксилась, готовая разрыдаться.
– Как к профессору? – оторопел Рыбальски. – Тиффано недавно ограбили, ты же мог пострадать, Лука! Я не могу допустить, чтобы мой сын был в услужении!..
– Он д-д-доблый… ласков-в-в-вый…
– Ласковый? В каком смысле ласковый? Или столичные слухи не врали?..
Джеймс вдруг потемнел лицом и крепко взял меня за плечо.
– Что он с тобой делал, Лука? Он позволял себе что-нибудь… непотребное? Гладил тебя, обнимал, что?
Я отчаянно замотала головой и съежилась, проклиная себя за глупость. Как же прав был магистр Солмир, говоря, что любая ложь рано или поздно возвращается сторицей к солгавшему… Джеймс отвернулся и забегал по комнате, дергая тугой воротник и бормоча про себя:
– Он бы не посмел… Это же он открыл правду про вас с Лу… Но ты был таким беззащитным… безмолвным… А если все-таки он дал волю рукам?..
Он бросился ко мне, усадил в кресло и сел рядом, гладя по плечу.
– Лука, мой мальчик, прошу тебя, ответь честно, не стыдись… Профессор тебя трогал… там?
– Н-н-нет! – выкрикнула я.
Ох, как же мне хотелось поведать ему, где и как я сама трогала этого липового профессора! Я бессильно стукнула себя кулаком по колену. Джеймс поймал меня за запястье и крепко сжал его:
– Не злись, Лука, я просто… А что это у тебя?
Он задрал на мне рукав, обнажив руку до локтя, и уставился на браслет с часами.
– Ммм…
– Это дорогая вещь… – он попытался поддеть застежку часов.
Я вскочила с места и спрятала руку за спину.
– М-м-мое!
– Откуда она у тебя? Это же работа Гральфильхе… Но он работал только над одним заказом… для профессора… О господи! Этот мерзавец подарил тебе часики, чтобы ты молчал об учиненном насилии? Дай сюда!
Неожиданно для его роста и веса у Джеймса обнаружилась недюжинная сила. Он поймал меня за руку и сдернул часы. Мне показалось, что у меня вырвали сердце. Я заверещала раненной белугой и попыталась вцепиться папочке в лицо.
– Отдай!!!
– Уймись, Лука! Я убью этого мерзавца, убью! Как он посмел совратить моего мальчика!
– Ук-к-клал! Я ук-к-клал часы! Я! – сорвалась я на крик, топая ногами и колотя в воздухе кулаками. – Я! Я!
– Что? Тише, мой мальчик, тише! Как украл? Зачем? Почему?
– Н-н-не г-г-говоли ему, п-п-п-папа, не говоли… Л-л-лубин… М-м-мамин л-л-лубин в к-к-кольце…
– Что? Откуда ты?.. Ты видел? Обручальное кольцо?
Я закусила губу и заревела.
– К-к-к-кловь! – талдычила я сквозь слезы, размазывая сопли по лицу. – К-к-к-кловь!
– "Кровь" разбита, мой мальчик… – Джеймс обнял меня, привлекая к себе, и погладил по голове, совсем как Кыся до этого. – Я разбил ее ради твоей мамы…
– От-т-тдай часы! М-м-мое!
– Воровать плохо, нельзя так делать. Я верну часы профессору, а тебе закажу другие…
– Н-н-нет! Он п-п-плохо б-б-будет д-д-думать!.. Лука – п-п-плохой! – я начала бить себя по рукам. – П-п-плохой!
– Тише, тише… А хочешь увидеть рубин? Тот самый рубин? Большую "Кровь"?
От неожиданности я перестала всхлипывать и кивнула. Интересно, где же он его хранил, что я не смогла найти камень в прошлый раз? Правда, если бы только знала, что надо искать…
– Пойдем, я покажу его тебе. Вытри слезы, хорошо? Эти ужасные очки… Надо обязательно подобрать тебе новые…
– Тут похоронен твой дедушка, Арчибальд Рыбальски. Я сильно виноват перед ним… и перед твоей мамой, Лука… Кругом виноват…
Мы находились в семейном склепе перед мраморным надгробием, в котором было небольшое углубление. Рыбальски снял с шеи ключик и вставил его, провернув несколько раз. С негромким щелчком каменные плиты надгробия разъехались в стороны и… Я едва не заорала от испуга. Рубин был громадным, с голову человека. Он возник, врываясь столбом алого света в темноту склепа, словно кровавый призрак. Я никогда не видела ничего подобного. Когда-то камень был идеально огранен, но сейчас симметрия нарушилась, на одной из его граней зияла выщерблина. Я зачарованно потянулась к ней, коснулась пальцами этой раны и тут же отдернула руку. Рубин обжигал. Казалось, его поверхность вскипала кровавыми пузырями, стонала и рвалась наружу болью и ненавистью. У меня закружилась голова, было невозможно отвести взгляд от завораживающей игры света и тени внутри камня.
– И теперь наш фамильный камень безнадежно испорчен… и похоронен здесь… вместе с отцом. Папа не пережил этого… Когда-то камень приносил нашей семье удачу, но теперь…
Меня как будто затягивало в этот танцующий водоворот алых искр. Я уперлась руками в холодный мрамор надгробия и попыталась отвести взгляд от камня, медленно опуская голову. И не смогла… Я уже не слышала, что говорил Джеймс, ничего не видела, кроме багровых сполохов, но еще могла шевелить рукой… Обмылок… в кармане… Гадостный сально-огарочный привкус с лавандовой отдушкой… Пена изо рта… Пузыри… Я жевала и жевала, пока сознание не померкло…
Кто-то шлепал меня по щекам, а потом под нос поднесли вонючую гадость. Я закашлялась и села на постели. Вовремя. Лекарь Дудельман как раз пытался расстегнуть на мне рубашку, чтобы послушать сердце. Я взвизгнула и забилась в угол. У изголовья кровати уже сгрудились домочадцы: встревоженный Рыбальски, мрачная Шарлотта и пара насмерть перепуганных слуг.
– Не бойся, малыш, – засюсюкал со мной лекарь. – Иди сюда, сейчас мы тебя послушаем и…
Я кинула в него подушку и юркнула под кровать, яростно мыча и завывая оттуда. Дудельман пытался выманить меня, но не преуспел. Рыбальски, кряхтя, опустился на колени и тоже стал увещевать меня, постоянно поправляя сползающие с носа очки.
– Сыночек, Лука, выходи, не бойся. Ты нас всех так перепугал…
– Он еще и припадочный, – с горьким удовлетворением изрекла Шарлотта и зашуршала платьем, остановившись рядом с коленопреклоненным мужем. – Оставь его в покое, Джеймс.
– Господи, ну что ты такое говоришь! Через два часа премьера! Нам всем надо быть в театре! Уйдите все! Я сам поговорю с сыном. Пошли вон! Живо! Все!
Нехотя я выползла из-под кровати, дала себя погладить по голове и прижать к сердцу.
– Сыночек, ну что же ты… Ведь сегодня премьера у твоей сестренки. Разве ты не хочешь увидеть Лу? Она будет танцевать для самого императора! Ты только представь…
Я прекрасно все себе представляла. И не менее сильно хотела попасть в театр, чтобы увидеть императора и оценить обстановку, но только не в компании любящего папочки.
– Хочу к п-п-п-плофессолу! П-п-п-плохо!
Я твердила это, как заклинание, раскачиваясь из стороны в сторону и обхватив себя руками за плечи.
– Сынок, зачем он тебе? Чем он тебя так привязал?
– Он п-п-п-помог з-з-за-г-г-г-говолить!
– Научил тебя говорить? Так это он? Надо же… я не знал.
– Х-х-хочу п-п-п-плофессола! Х-х-хочу п-п-п-плофессола! П-п-п-плофессола!
Очевидно, Рыбальски был привычен к детским капризам, потому что быстро сдался.
– Ну хорошо, сынок, не волнуйся. Будет тебе профессор.
Я вскочила и пару раз подпрыгнула на кровати, хлопая в ладоши от радости.
– П-п-поехали!
– Мы поедем в театр, Лука. Там будет твой профессор. Я приглашу его погостить у нас и позаниматься с тобой. Под моим присмотром. Ты рад, мальчик мой?
Я рухнула обратно в постель и спрятала голову под подушкой, чтобы папочка не видел мое вытянувшееся с досады лицо. Вот только прозревшего инквизитора мне в этом склепе не хватало для полного счастья!
– Так ты рад?
Не высовывая головы, я мыкнула и пару раз кивнула.
Мне удалось добиться того, чтобы меня оставили в покое, пока я сама переодевалась и расчесывалась. Кое-как продравшись сквозь колтуны парика и пригладив торчащие вихры, я привела себя в божеский вид. Потом натянула черную рубашку со стоячим воротничком и белый шерстяной сюртук, больше похожий на мундир, который к тому же оказался великоват в плечах. Мягкие удобные сапоги на небольшом каблуке завершили образ. Склонив голову, я разглядывала себя в зеркале. Мне казалось, что я поправилась. Но это же невозможно? Провела ладонями по бедрам и даже подергала туго затянутый пояс. Корова! Надо что-нибудь подложить под плечи, чтобы сделать фигуру более мужественной.
– Лука, сынок, ты готов? – раздался стук в дверь. – Мы и так уже опаздываем.
Надо просто не попадаться на глаза инквизитору. И как только Рыбальски отвлечется, сразу исчезнуть. Хотя тогда он поднимет на уши весь город…
Здание Императорского театра горело огнями и шумело волнующейся толпой зевак снаружи. Для счастливчиков, у которых были пригласительные на сегодняшнюю премьеру, выделили отдельный коридор, по которому они под завистливыми взглядами чинно шествовали по мраморной лестнице. Все ждали императора, и только я крутила головой, выглядывая инквизитора. Джеймс гордо вел под руку жену, я плелась сзади вместе с подчеркнуто отстраненным Сигизмундом, который изредка опасливо косился на меня, ожидая очередной пакости. Юнец был хорош, я даже невольно залюбовалась им. Схожий с матерью только заносчивым нравом и надменностью, внешность он имел самую героическую. Темные вьющиеся волосы, гордый профиль и волевой подбородок были унаследованы им, очевидно, от Гуго. А еще широкие плечи, тонкая талия, аппетитная задница… Если бывший каторжник был хотя бы вполовину также хорош в молодости, как его сын, то можно было понять, как эта гордячка Шарлотта спуталась с…
– Хватит на меня таращиться, придурок! – злобно шикнул на меня Сигизмунд и больно пихнул локтем в бок. – Топай быстрей!
Но я застыла в нерешительности. Впереди был досмотр, учиненный гостям имперской охраной. Сурового вида офицеры в красных мундирах тщательно обыскивали каждого из гостей. Только этого мне не хватало…
– Лука, сыночек, пошли.
Джеймс взял меня за руку и кивнул жене. Эта надменная аристократка безропотно проследовала к отдельной стойке, где дам досматривали женщины-офицеры. Это было как удар под дых. Никто из высшего общества Виндена не посмел отказать Империи в праве их досматривать! Куплены с потрохами! Ох, и прав был офицер Матий, как же он был прав… Я стиснула зубы и шагнула следом за папочкой. Едва офицер взял меня за плечо для досмотра, я заколотила в воздухе руками и взвизгнула, как резаная, да так оглушительно, что некоторые из охраны невольно дернулись за оружием.
– Простите его, простите, – забормотал извинения Рыбальски, пытаясь меня усмирить. – Он немного не в себе…
Шарлотта уже прошла досмотр и ожидала нас по ту сторону ограждения, разглядывая меня со странным выражением.
– Фрон Рыбальски, со всем почтением, но я должен его досмотреть… – упрямо наступал на меня офицер.
– Он боится, не привыкший… – оправдывался Джеймс, а я продолжала визжать.
– Не надо, – вдруг раздался низкий бархатный голос.
Шепот за спиной, изумленные возгласы, завистливое шипение. Император. С первого взгляда бросалась в глаза властность, которая была запечатленная во всех его чертах. Глубоко посаженные глаза светились недюжинным умом, однако лицо представляло собой каменную маску трагического героя-мечтателя. Роскошные светлые усы и блистающая орденами грудь добавляли образу мужественности. Император стоял рядом с Шарлоттой, благосклонно ей улыбаясь. Офицер тут же встал по стойке смирно, отдал честь и отрапортовал, но Фердинанд Второй оборвал его на полуслове.
– Этот мальчик болен, не надо его беспокоить, пусть проходит. Фрона Шарлотта, примите мое восхищение, вы чудесно выглядите.
Затянутая в черный бархат и парчу, искрящаяся брильянтами в темных волосах, высокая и худая, как жердь, Шарлотта обладала некой мрачной аристократической притягательностью. Она до дрожи напомнила мне бабушку, гордую воягиню Талму Ланстикун, последнюю из славного рода. Восхищение и злость боролись у меня в душе.
– Спасибо, ваше Величество, – она почтительно склонила голову перед императором, однако преисполненная собственного достоинства. – Вы очень добры.
И в этот момент злость победила. Я поняла, что Шарлотта никогда не примет Алису. Костьми ляжет, но не допустит, чтобы сын женился на простолюдинке. И даже Лешуа не спасет… А это означало, что надо стереть с лица этой аристократки надменность, с головой искупать ее в грязи, вывалять в дерьме так, чтобы!.. Да, но тогда придется выдать тайну Ёжика… Под немигающими взглядами пятерых охранников императора я пересекла ограждение.
