Текст книги "Танец над вечностью (СИ)"
Автор книги: Маргарита Дорогожицкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)
В центре острова были развалины старых оборонных сооружений, чьи каменные кости вздымались над цветущим морем кустов и привлекали возможностью закончить жизнь… красиво, в прыжке. Раз в месяц городская стража собирала здесь печальную жатву из тел самоубийц и честолюбивых задир, выяснявших, у кого больше благородства.
Воевода, как и я, появился раньше намеченного времени. С ним был незнакомый мне офицер в красном мундире западной империи, должно быть, свидетель с его стороны. Я поспешно встал с валуна и подошел к Даугаву, решив сделать попытку договориться миром, пока не появились нежеланные зрители.
– Чем обязан? – воевода окатил меня презрительным взглядом.
– Воевода Даугав, Сигизмунд Рыбальски просил меня представлять его на этом поединке, поэтому я…
– Трусливый щенок!
– Поэтому я хочу спросить вас. Если я принесу нижайшие извинения от его лица, вас это удовлетворит?
– Молокосос! Испугался – и в кусты? Весь в папочку! Прилюдно оскорбил – пусть прилюдно и извиняется. Сам, лично. А с вами я драться не собираюсь, тьфу…
Даугав раздраженно сплюнул мне под ноги и огладил рыжую бороду, обменявшись взглядами с офицером.
– Сожалею, но вам придется довольствоваться моей компанией, – предельно вежливо продолжал я. – Правила поединка чести предполагают заступничество в случае, если один из участников молод и…
– Не принимаю, – отрезал воевода. – Молод, но уже совершеннолетний, чтобы держать ответ за свои слова. К тому же, вы ему не родственник, чтобы отвечать за него. Так что оставьте попытки. Не собираюсь я с вами драться, мне еще этой бешеной не хватало на…
Он осекся.
– Какой бешеной? О ком вы? – насторожился я.
– Да племянница моя… – пробормотал воевода, отводя взгляд. – Совсем сдурела. От любви к вам.
– Кстати, не вздумайте выдать Луиджию замуж против ее воли, – на всякий случай предупредил я Даугава, игнорируя его притворное изумление. – По крайней мере, пока не рассчитаетесь со мной по ее долговой расписке.
Расторопные лодочники, должно быть, неплохо заработали за этот вечер, перевозя охочих поглазеть на кровавый фарс. Неожиданно на цветочной проплешине даже сделалось тесно. Я оглядывал пеструю толпу, выхватывая знакомые лица. Супруги Рыбальски были, разумеется, в первых рядах. Только сейчас, видя их рядом, рука об руку, я заметил, что Джеймс едва доставал жене до плеча. Это вызвало у меня слабую улыбку. Капитан Чапка старательно делал вид, что ему нет дела до творящегося здесь беззакония. Законами княжества дуэли были запрещены, но это никого не смущало. Аускрет Альбертини прибыл с женой и дочерью. Он тревожно озирался по сторонам, вытягивая тощую шею и ослабляя тугой ворот. До него уже дошли слухи, что на дуэли вместо младшего Рыбальски буду драться я, и это главу гильдии не обрадовало. Розалинда, жутко смущаясь и краснея, попробовала меня отговорить. Я неожиданно понял, почему Сигизмунд так рвался на дуэль. Внимание половины города было сейчас приковано ко мне, хотя и оставляло равнодушным к подобной сомнительной славе. Я нахмурился, только сейчас сообразив, что надо было…
– Фрон Лешуа, – склонившись к спутнику, тихо зашептал я. – Уверен, что Хриз будет здесь. Пока не началась дуэль, осторожно пройдитесь между людей, осмотритесь.
– Понял! – воодушевился мужчина.
– Да подождите же! – пришлось придержать его за рукав. – Здесь нет наших людей! Если вдруг узнаете ее, постарайтесь себя не выдать. Попробуем ее изловить, когда все закончится. По-тихому.
– Ладно, ладно, – отмахнулся он от меня.
– И помните, она может переодеться!
– Да понял я, понял.
– И может быть опасна!..
Тихий неодобрительный ропот пронесся по толпе. Люди расступились, пропуская вперед виновницу происходящего – Алису. Но косые взгляды девушку мало смущали, она гордо откинула толстую косу с плеча и шагнула к чете Рыбальски.
– Где Сиг?
– Не смейте называть моего сына этой собачьей кличкой, – отрезала Шарлотта и поджала губы.
Джеймс Рыбальски был более милостив к девушке, что-то тихо ей сказав и кивнув на меня. Алиса бросилась ко мне, прожигая насквозь бархатом черных бездонных очей.
– Где Сиг? Вы будете драться вместо него?
– Да, – успокоил я девушку.
– Но Сиг… Как он на это согласился? Где он? Я хочу его видеть!
– Здесь он не появится, – уверил я Алису, невольно ежась от мысли, какую истерику закатит мальчишка, когда придет в себя.
Плата кровью за смертельную обиду постепенно сходила на нет в княжестве, отчасти благодаря практичности южан, предпочитающих судебные разбирательства, отчасти из-за суровых законов, запрещающих подобные глупости. Но Винден больше тяготел к западной империи, где дуэли не только не возбранялись, но и поощрялись, приводя к тому, что зачастую некоторые роды целиком погибали в подобных междоусобицах. Поединок чести имел целый свод писаных и неписаных правил, но я точно помнил, что заступить одного из дуэлянтов не возбранялось. Поэтому решительно заявил седобородому ветерану, которому доверили судить поединок, о своем согласии выступить вместо Сигизмунда Рыбальски.
– Я против! – выдал воевода Даугав. – Где сам Рыбальски? Пусть появится и…
– Он приболел, – ответил я, вызвав ропот негодования среди зрителей. – Однако у меня есть свидетель, который может подтвердить, что Рыбальски просил меня выступать от его имени…
Я махнул рукой, и из толпы вышел Лешуа, который, церемонно поклонившись и не моргнув глазом, заверил эту ложь. Названные им титулы явились внушительными и неожиданными не только для собравшегося здесь общества, но даже для меня, и заставили задуматься седобородого. Он колебался. Видя это, воевода расправил плечи и громогласно вопросил:
– Разве по правилам не следует испросить личного согласия самого дуэлянта? Где Рыбальски, я требую его присутствия!
– Действительно, – с сожалением покачал головой судья. – Слова высокородного помчика Лешуа не смею подвергнуть сомнению, однако…
– Я здесь! – выкрикнул Сигизмунд, проталкиваясь сквозь толпу с ослиным рвением. – И я буду сам драться!
Я похолодел. Как он здесь оказался? Я же крепко его связал, даже кляп воткнул, чтобы на помощь не позвал… Неужели этот балбес Лука его освободил?!? А больше ведь некому. Вернусь – уши надеру!
– Вот и правильно, – обрадовался седобородый. – Если готовы, то прошу вас выбрать оружие…
Негромко вскрикнула Алиса и бросилась юноше на шею, повиснув на нем, шепча что-то на ухо и уговаривая. Сигизмунд покраснел и упрямо мотнул головой, отталкивая девушку от себя. Она зарыдала. Шарлотте сделалось дурно, она оперлась на руку мужа и принялась обмахивать себя веером. Остальные зрители кровожадно оживились.
– Воевода! – я не собирался сдаваться. – Я прошу вас о великодушии. Не губите молодую жизнь. Он упрямый глупец, не ценящий собственную жизнь. Но разве его смерть добавить вам славы или чести?
– Да не собираюсь я его убивать, – ворчливо отмахнулся воевода. – Подумать только, сколько заступников у этого юнца образовалось. Так, немного кровь пущу, чтобы преподать щенку урок.
– Готовы? – спросил седобородый.
– Да, – спокойно отозвался воевода.
– Да!
Сигизмунд воскликнул это слишком поспешно, сорвав голос, что вызвало обидные смешки у присутствующих. Мальчишка покраснел и задрал подбородок.
– Сходитесь!
Я в бессилии сжал кулаки. Прибью Луку! Отдеру так, что месяц на задницу не сядет! Воевода не двинулся с места, напоминая старого опытного пса, лениво поглядывающего на наглое тявкало, которое кружило перед носом и норовило куснуть. В напряженной тишине первый звон скрестившихся клинков больно ударил по нервам. Даугав легко парировал выпады противника, но Сигизмунда это не смущало. Он раз за разом слепо бросался в атаку. Мне стало ясно, что воевода действительно не собирался убивать юнца, игнорируя возможность нанести ответный удар в неосторожно открытые плечо, бок и шею. В последнем случае удар был бы смертельным. Но также стало совершенно очевидно, что Сигизмунд в своем упрямстве не остановится. Не в этой, так в следующей дуэли отдаст Единому душу. Сделалось горько от мысли, что я и сам недавно был таким же…
– Остановите дуэль!
Невесть откуда взявшаяся Луиджиа бесстрашно влетела между двумя мужчинами и застыла перед холодными жалами клинков.
– Дядя, пожалуйста, не надо!
– Уйди прочь! – слепо прохрипел Сигизмунд, не опуская шпаги.
Я наплевал на все правила и ринулся на поляну, скрутив мальчишку.
– Пусти! Пусти! – вырывался он.
С другой стороны к воеводе уже подоспел Ежи, который перехватил Даугава за руку и тоже заставил опустить клинок.
– Это я! Я написала то фальшивое письмо! Я! – девушка рухнула на колени и разрыдалась. – Это все из-за меня!
У меня за спиной раздались обеспокоенные возгласы. Но их вызвало вовсе не странное признание Луиджии, а обморок Шарлотты, которая подбитой птицей упала на руки мужа.
Поединок был приостановлен. Возле Шарлотты хлопотал лекарь Дудельман, подсовывая ей под нос нюхательную соль и настаивая пустить кровь, попутно сокрушаясь нравам современной молодежи. Рыдающая Луиджиа бестолково выкрикивала, что это она написала письмо, чтобы отомстить дяде. Разозленная Алиса фурией налетела на бывшую подругу, сорвала с нее маску, влепила звонкую пощечину и попыталась оттягать за волосы. Я кинулся разнимать девушек, отпустив растерянного Сигизмунда. Он бестолково топтался рядом. Луиджиа даже не сопротивлялась, оставшись сидеть на траве и закрыв лицо руками. Ее растрепанные волосы сделались совсем рыжими, как будто покрасившая их девушка желала подчеркнуть фамильное сходство с семейством Даугав. Хотя оттенок волос был несколько иным, нарочито ярким и
каким-то неестественным, больше походя по цвету на редкие завитки у лысины Джеймса Рыбальски. На границе сознания зашевелилась смутная мысль, что может быть?..
– Воевода Даугав, – выступил вперед Ежи. – Я требую, что ты признал племянницей Луиджию, дочь твоей сестры… Ежении!
Удивленный ропот пронесся по толпе. Воевода скривился так, словно подавился лимоном. Альбертини охнул и заволновался, его жена Дейдра заломила руки, разглядывая хрупкую скрюченную фигурку Лу. Но больше всего заявление Ежи поразило Джеймса. Он протолкался вперед и требовательно уставился на воеводу:
– Как? Эта девушка – дочь Ежении? Правда?
– Ложь это… – процедила пришедшая в себя Шарлотта, тоже подходя ближе и холодно разглядывая Ежи. – Как и все остальное… Обман, сплошной обман!
– Признаю, – сдался воевода, окруженный со всех сторон, и устало махнул рукой. – Делайте, что хотите. Хоть сын, хоть дочь, хоть вошь… Всех признаю.
– И ты примешь извинения Сигизмунда, – твердо продолжал Ежи, но смотрел почему-то на Шарлотту. – Потому что сам стал причиной отчаяния Луиджии, которая хотела отомстить тебе за…
– Господи, а сколько же ей лет? – перебил его Джеймс и побледнел.
И тут наконец смутное подозрение оформилось в ясную догадку. Неправдоподобное исчезновение Ежении с циркачом, слова Лу о возрасте, ее детские воспоминания о замке…
– Луиджиа уверяла меня, что она совершеннолетняя, – медленно произнес я.
Сделалось очень тихо, лишь слышно было, как звенят насекомые в траве, да где-то с берега тревожно клокочут птицы.
– Более того, она утверждала, что ее дядя, воевода Даугав, обманул меня, что ей на самом деле больше восемнадцати. Почему он это сделал? Зачем ему скрывать, сколько ей лет? Может потому, что она ровесница Сигизмунда?
Шарлотта вздрогнула, как от удара хлыстом. Луиджиа растерянно подняла голову, пытаясь одной рукой нащупать потерявшуюся в траве маску. Безобразные шрамы на ее бесцветном лице покраснели, наливаясь жестокими царапинами.
– И вы, фрона Рыбальски, – уверенно продолжал я, – были правы, когда утверждали, что Ежения не могла сбежать с циркачом. Потому что знали, что она уже беременна, верно? Беременна от вашего жениха Джеймса?
Даугав хлопнул себя по лбу и медленно провел пятерней по лицу, словно смахивая паутину лжи.
– Убью суку!.. – едва слышно пробормотал он.
– И вы, воевода, тоже об этом знали! – повернулся я к нему. – Поэтому похитили и спрятали свою сестру в Соляном замке! Он ведь тогда еще не принадлежал Рыбальски? Зато был в собственности семьи Шарлотты! С которой вы, очевидно, и сговорились? Семейство Гибауэров очень хотело для Шарлотты богатого жениха? Поэтому и помогло вам продвинуться по службе в обмен на маленькую услугу, верно? Еще бы! Знаменитый генерал Гибауэр! Взамен вы убрали досадную помеху браку в лице беременной соперницы? А заодно избавили Шарлотту от офицера Барнума, в которого та была влюблена? Держу пари, что он был под вашим командованием? Я прав?
Даугав некоторое время смотрел на меня, выпучив глаза, а потом начал хохотать. Тихо в бороду, а потом все громче и громче, сгибаясь пополам, пока на глазах не выступили слезы.
– Это правда? – помертвела лицом Шарлотта. – Отвечай, Даугав! Это правда?
Она с ненавистью переводила взгляд с него на Ежи, который почему-то покраснел и уткнул взор в землю, отчаянно кусая губы и сжав кулаки. Воевода вдруг резко оборвал смех, выпрямился, шагнул к Луиджии, подхватил ее под локоть и поднял на ноги.
– А что? Пусть так! Признаю, что она моя племянница, но раз уж у нее нашелся отец, – он неуместно хохотнул и толкнул девушку к Джеймсу, – то пусть теперь и разгребает это дерьмо!
– Воевода! – резко окликнул я его. – Про Луку вы забыли? Или вы его даже за человека не считаете? Он ведь тоже ваш племянник и сын Рыбальски!
– Это Лука-то? – Даугав выгнул бровь и опять всхрапнул от смеха. – Как можно забыть Луку… Лука – это… это… это еще то… человечище!
Он повернулся к Ежи, хлопнул его по плечу и ушел, скрывшись в толпе, качая головой и бормоча что-то себе под нос.
– Так что же это получается? – потерянно спросил Сигизмунд, про которого все забыли. – Эта уродка с порезанным лицом – моя сестра?.. А тот слюнявый идиот – брат?!?
– Нет, мальчик мой, это не так… – неожиданно за всех ответил Ежи, делая к нему шаг. – Ты не…
– Не смей! – выкрикнула Шарлотта, а потом схватилась за сердце и рухнула на землю.
К ней поспешил лекарь Дудельман. Джеймс Рыбальски обнимал Луиджию и гладил ее по волосам, разглядывая и глупо улыбаясь. Каждый был при деле, кроме меня. На душе скребли кошки. Что-то было не так. Слишком странно отреагировал воевода на мои слова, но ведь все сходилось… Или нет? Стоп! А кем же тогда Лу приходится Ежи? Ведь получалось, что он ей не дядя, а значит…
– Я узнал ее!
Шепот, раздавшийся за спиной, заставил меня вздрогнуть и обернуться. Лешуа с заговорщицким видом подмигнул и незаметно указал куда-то в толпу.
– Она переоделась, парик и очки, но я все равно ее узнал…
– Хриз? – от волнения мой шепот вышел очень громким.
– Да нет же, – отмахнулся Лешуа и просиял. – Милагрос. Я прослежу за ней, а вы…
– Нет, подождите, как Милагрос? А где Хриз?
– Откуда я знаю, Милагрос одна. С острова не так просто исчезнуть, поэтому я ее выслежу и…
Кто-то окликнул меня и настойчиво подергал за рукав. Я отмахнулся, отвлекшись всего на секунду, а в следующий момент потерял Лешуа из вида. Он растворился в толпе.
– Слышь?..
– Да что? – рявкнул я, оборачиваясь.
Передо мной стояла Нишка. Встревоженная, запыленная с дороги, с поджатыми губами, нервно перетаптывающаяся на месте.
– Что случилось, госпожа инквизитор?
– Пока ты тут ножичками баловался, – угрюмо сообщила она, – из монастыря пропала Пихлер.
– … А после обедни ее уже никто не видел. Ушла в свою келью и больше не вышла, – закончила короткий рассказ Нишка.
Мы стояли на берегу Дымная, ожидая лодки. Лешуа нигде не было видно. Я начинал беспокоиться.
– А вещи? – рассеянно спросил я, разглядывая далекие огни Виндена на другом берегу.
– Вещи? – нахмурилась инквизитор.
– Ее вещи тоже исчезли?
– Да, вещей не было. И что?
– И то, госпожа Чорек, – я раздраженно прихлопнул комара на шее. – Наша фронляйн попросту воспользовалась возможностью и сбежала, пока вы мотались к старику Альдауэру.
– Думаешь? – посветлела лицом Нишка, а потом огрызнулась. – Я не могу сидеть и сторожить ее, как привязанная! А ты мог бы и помочь, а не на дуэлях драться!..
– Это ваше дознание, – вернул я ей должок. – Вот и ищите пропажу. Пихлер наверняка вернулась в город для репетиции в театре. Завтра генеральная, если мне не изменяет память. А послезавтра юбилей императора, на котором "Винденские львицы" собирались выступить с новой постановкой.
– Поняла… – пробормотала девушка и стукнула кулаком себя в ладонь. – Ух, я ей устрою! Пусть только найдется.
Кровожадность девушки странным образом передалась и мне, когда я вспомнил, что натворил Лука. А может виной моему плохому настроению были озверелые комары, атакующие лицо и шею, и непонятно куда исчезнувший Лешуа.
Я прождал его на пирсе еще полчаса. Одна за другой от острова отчаливали лодки и маленькие ялики, а Дерек так и не появился. Тревога сделалась нешуточной. Куда он мог деться с острова, да еще и на костылях?
– Простите, любезный, – обратился я к лодочнику. – Вы не видели седовласого господина на костылях?
Испитое лицо лодочника ничего не выражало. Он равнодушно покачал головой.
В сгустившейся темноте искать Лешуа на острове было бесполезно. Оставалась надежда, что он все-таки уплыл в город, решив не ждать меня и не желая выпускать Милагрос из поля зрения. Я вернулся в гостиницу в сквернейшем расположении духа, искусанный комарами и терзаемый сомнениями. Что-то в моей версии исчезновения Ежении не сходилось, но я не мог понять, что именно. А еще в голове не укладывалось, что тихая Луиджиа была способна на такую подлость, как подложное письмо. И какую роль во всем этом сыграл Ежи?
Заспанный привратник встрепенулся, отрывая голову от стола и торопливо натягивая очки на переносицу.
– Фрон Лешуа уже вернулся? – спросил я его.
– Не было его… Он же с вами ушел?..
Я с досадой выругался про себя и направился к лестнице. Где его может носить?
– Фрон профессор, подождите! Пока вас не было, посыльный доставил ваш заказ из лавки часовщика…
Грег протянул мне знакомую коробочку с часами. Струящаяся тьма оникса и тихий шелест рубиновой россыпи некстати напомнили мне о безумице, вдруг окатив подозрением, что она могла приложить руку к последним событиям… А если письмо написала она, чтобы?.. Чтобы что? Бред! Я разозлился и захлопнул крышку. Привратник с надеждой сообщил, жадно глядя на коробочку:
– Мастер Гральфильхе просил передать, что его подарок возврату не подлежит. Если ваша возлюбленная его не примет, то можете… ммм… оставить его у меня, я найду ему применение…
– Ммм! – раздалось позади меня.
Настроение мгновенно сделалось хуже некуда. Почему этот балбес шляется где попало в такое время? Лука радостно бросился ко мне, улыбаясь от уха до уха и с интересом поглядывая на коробочку.
В его светлых глазах не было ни тени вины. Так смотрит и виляет хвостом щенок, изгрызший ремень и напрудивший в тапки хозяину, но продолжающий ластиться к руке. Я схватил паскудника за шиворот.
– Гаденыш! Тебе что было сказано, а? Ты почему отпустил Сигизмунда?
Мальчишка жалобно мычал, но я был слишком зол, волоча его за собой по лестнице. Впихнув Луку в номер, я потянулся за ремнем.
– Снимай штаны!
– Ммм!!! – дернулся он.
– Ты понимаешь, что юноша едва не погиб из-за тебя? Остолоп ты шкодливый! Драть тебя – не передрать!
Я изловил его, перекинул через колено и приспустил штаны, а после отходил для острастки несколько раз ремнем по заднице. Уже после первого удара и жалобного вскрика Луки мой гнев исчез. Глупо злиться на дурачка, когда сам виноват во всем, кругом виноват… Я отпустил его. Получивший свободу мальчишка торопливо подтянул штаны и отполз в угол, откуда всхлипывал, растирая задницу и затравленно поглядывая на меня. Я махнул рукой и принялся раздеваться.
– Ммм! – выкрикнул Лука из угла, сверкнув в темноте очками.
В их отблеске мне почудилось нечто угрожающее.
– Слушать надо, что тебе говорят. А то в следующий раз будет не ремень, а розги, – пригрозил я и, вспомнив приютское воспитание, мстительно добавил, – смоченные в соленой воде!
– Мммммм…
Лука шустро уполз в другую комнату и захлопнул за собой дверь. Я обессилено рухнул в постель. На прикроватной тумбочке стоял заботливо подготовленный слугой стакан молока с медом, правда, уже остывшего. Запоздалое раскаяние шевельнулось в душе. Я залпом выпил молоко и хотел было пойти извиниться перед мальчишкой, но свинцовая усталость накатила на меня тяжелой волной. Я всего на мгновение сомкнул глаза…
… а проснулся от обжигающей тяжести в груди. На мне верхом сидела безумица, играя перед лицом острым лезвием.
Я дернулся, и запястья резануло острой болью. Руки были разведены и крепко привязаны к спинке кровати. От ужаса перехватило дыхание, я открыл рот, чтобы позвать на помощь, но Хриз приложила палец к моим губам и прошипела:
– Только пикните, и Лешуа конец… – она сделала характерное движение, проведя себя ребром ладони по горлу.
Мысли лихорадочно заметались. Дерек пошел за Милагрос и угодил в ловушку? Безумица его похитила?
– Не смейте, – выдохнул я, мотнув головой, – не смейте его трогать!..
– Шшш… – она змеей изогнулась и достала с тумбочки… миску с помазком. – Не захотели по-хорошему… будет по-моему…
Я окаменел. Неужели она заявилась сюда для того, чтобы… побрить меня? Это же бред! Или сон? Один из тех жарких влажных кошмаров, тревожащих дух и иссушающих плоть запретным желанием? В лунном свете безумица казалась призрачным видением греха, заставляя сомневаться в собственном разуме…
Я повернул голову и скосил глаза. Запястья были надежно перевиты толстой веревкой. Я напряг мышцы так, что вздулись вены, но бесполезно. Хриз уверенным жестом взяла меня за подбородок и принялась намыливать его.
– Вы… ненормальная? – выплюнул я вместе с мыльной пеной. – Какое вам дело до моей щетины?..
Я осекся, потому что безумица похабно ухмыльнулась и поерзала на мне. Господи, на ней ведь надета моя рубашка, под которой… ничего нет…
– Вы все правильно поняли, господин инквизитор, – подмигнула она и мазнула пеной мне по носу. – Сначала побрею, потом буду насиловать. Долго и со вкусом. Пора возвращать долги…
В ее руке сверкнуло лезвие. Безумица сосредоточенно склонилась надо мной, откинув с плеча собранные в хвост волосы, и принялась брить. Я взбрыкнул и попытался спихнуть ее с себя. Хриз шлепнула меня по щеке.
– А ну тихо! А то побрею еще и там… – она кивнула себе за спину, и я похолодел. – А если проснется ваш слюнявый идиот, то придется и его… оприходовать…
Безумица глумливо ухмыльнулась и продолжила свое занятие. Я затих, прикрыв глаза и отчаянно пытаясь сообразить, что делать. Даже если проснется Лука, едва ли он поможет… только сам пострадает. Лешуа в соседнем номере нет, на этаже меня никто не услышит… Разве что докричаться до привратника? Но начни я орать, Хриз просто заткнет мне глотку кляпом и продолжит… А Лука и Лешуа? Имею ли я право рисковать их жизнями? Как же унизительно быть захваченным вот так, врасплох, в собственной кровати, не имея возможности позвать на помощь и дать отпор похотливой извращенке… Разум отказывался верить в происходящее. Должен быть выход!
– Вы мне отвратительны. Чудовище! Убийца! Колдунья! – я осторожно повышал голос, чутко прислушиваясь к шорохам. – У вас ничего не получится! Убирайтесь!
– Не старайтесь, никто не проснется… – фыркнула мерзавка, раскусив мой замысел. – Пара капель сонной травы творит чудеса не только с вами…
Она кивнула на пустой стакан на тумбочке и продолжила соскабливать щетину с моего подбородка, от усердия высунув язычок. Я протестующе мотнул головой, и щеку обжег порез. Хриз остановилась, злобно сверкнув глазами, задрала мне голову, больно ухватив за нос, и продолжила занятие. Она ничего не боялась и дрожала лишь от возбуждения.
Кожу покалывало. Хриз промокнула остатки пены полотенцем, потом щедро мазнула сметаной и похлопала меня по щекам.
– Вот и чудненько, – ее глаза сделались совершенно безумными. – Ваша кожа вновь нежная и гладкая, как попка у младенца…
Она прильнула ко мне в поцелуе и жадно провела языком по щеке, как будто пробовала на вкус качество собственной работы.
– Что вы сделали с Лешуа?
– Похитила, – шепнула она мне в ухо и чуть прикусила за мочку.
Я чувствовал жар ее разгоряченного похотью тела. И предательский отклик собственной плоти, вопреки воле становившийся все сильнее и мучительнее. Надо взять себя в руки. Воспользоваться моментом. Выяснить подробности. Чтобы потом схватить. Дрянь.
– И если хотите получить его обратно живым, а не по кусочкам, как вояжича Арметино, заплатите мне три тысячи золотых…
Она целовала меня в шею, изгибаясь и прижимаясь всем телом. Кончики ее волос щекотали мою грудь и пахли лавандой.
– Я знаю, у вас есть деньги, – от ее шепота кружилась голова, – хотя и не знаю, откуда…
Ее поцелуи становились настойчивыми и бесстыжими, спускаясь все ниже и ниже…
– Прекратите! – дернулся я. – Зачем вы убили княжну? Что она вам сделала? Зачем?
Ответа не было. Меня забил озноб, и поэтому ощущение ее горячего рта, подбирающегося к низу живота, было невыносимым.
– Ревность? Но она вышла замуж! Вы хотели отомстить… – голос сорвался, дрожа от дерзких движений ее язычка. – Отомстить воягу… но Юля… Причем она?.. Зачем? Чего вы добиваетесь? Да ответьте же!
Я чувствовал ее теплое дыхание, трепет ресниц и ловкие пальчики, не смея взглянуть вниз. Надо остановить ее любой ценой… отвлечь… разговорить…
– Зачем вы влезли в дознание?.. Что вы узнали? Что видели… в оранжерее? Куклу? Рубиновый ключ? Господи, да прекратите! – у меня вырвался бессильный стон, я малодушно зажмурился и напрягся. – Я узнал… про Ежению… Все связано с Соляным замком… и Вырезателями… Слышите?.. Я вам все расскажу… только прекратите…
Она поймала меня в плен своих губ, искушая нестерпимым желанием погрузиться еще глубже, заполнить целиком, завладеть, излиться… Я зарычал загнанным в ловушку зверем и забился в веревках.
– Я дам вам денег! Много!.. И скажу, откуда! Скажу! Скажу! Скажу! – но слепая похоть заставляла меня подаваться всем телом к ней навстречу, раз за разом, пока мучительный взрыв опустошения не потряс меня…
Я слышал в темноте ее прерывистое дыхание. Хриз вытянулась на мне во весь рост и потерлась щекой о щеку.
– Знаете, господин инквизитор, – она облизнула припухшие губы, – крайне невежливо разговаривать с человеком, который не может вам ответить… по причине некоторой занятости… рта…
Символ на груди пульсировал болью. Я отвернулся от своей мучительницы и уставился невидящим взглядом в темноту.
– Ой, вот только не надо тут строить из себя оскорбленную невинность… – ворчливо пробормотала насильница и пощекотала меня по груди, неосознанно повторяя очертания священного знака. – Знаете, однажды старикашка Солмир решил преподать мне урок терпения… Он посадил меня перед горшком с цикламеном и приказал зарисовать каждый из моментов его цветения, начиная с бутона и заканчивая раскрывшимся цветком…
Было в ее словах нечто неуловимо срамное, из-за чего меня опять бросило в жар. Я задрожал. Пытка продолжалась. Господи, да в застенках мятежников было в стократ легче!.. Боже Единый, за что ты так испытываешь меня?
– И я терпеливо ждала и рисовала… Правда, от моих рисунков старика чуть удар не хватил, – Хриз усмехнулась, приподнимаясь на локте и вглядываясь мне в лицо. – Когда алый цикламен раскрывается, это завораживает… Сначала лепестки длинного тугого бутона… расходятся чуть-чуть… напоминая жадно приоткрытый ротик… Потом они вздрагивают… набухают… и отгибаются назад… выпячивая… багровую чашечку-головку… так напоминающую…
– Хватит! – не выдержал я. – Что вам еще надо?
– Что мне надо, я сама возьму, и так слишком долго терпела, – заявила она и вновь оседлала меня. – И никакой цикламен с вами не сравнится… Цветочек вы мой алый…
– Подождите, – выдохнул я. – Распустите волосы.
– Что?
– Я хочу… смотреть… на ваши распущенные волосы…
В лунном свете я видел, как она недоверчиво выгнула бровь, но послушно отвела руку назад и стянула ленту. Волосы скользнули по ее плечам тягучей золотой волной, и в груди сделалось тесно.
– Теперь приспустите рубашку с плеча, – хрипло приказал я.
– А я смотрю, вы вошли… во вкус…
Рубашка обнажила пленительную хрупкость плеча.
– Теперь второе… ниже… Расстегните верхнюю пуговицу… еще одну…
Безумица нетерпеливо поерзала. Символ отозвался болью. Мне казалось, что в темноте я отчетливо вижу очертания священной бесконечности меж двух вздымающихся полных грудей. Темные вершины сосков просвечивали сквозь тонкую ткань рубашки, опьяняя сознание.
– Облизните губы… – выдохнул я.
Казалось, ее глаза мерцали в темноте, когда она подчинилась, заворожено глядя на меня.
– Поцелуйте меня…
Я шел по очень тонкой грани, чувствуя, как отзывается священная бесконечность на груди, когда безумица прильнула ко мне в жадном поцелуе, приоткрывая рот и впуская меня. Я чуть сильнее надавил языком, вызывая у нее приглушенное оханье, овладевая и подавляя… чтобы потом выдохнуть ей в рот требовательное:
– А теперь развяжите мне руки…
Не прерывая поцелуя, Хриз послушно потянулась к веревкам, взялась за узел и… Я замер, а она хрипловато рассмеялась:
– Хорошая попытка… очень хорошая…
– Развяжите!
Я тянулся сознанием к пылающей бесконечности на ее груди, чувствуя пульсирующую мощь. Она моя, я почувствовал ее отклик! Почему же я не могу ее направить? Ведь почти получилось!..
– Вы смогли меня поразить… – она хрипло рассмеялась, запрокинув голову и обнажая молочно-белое горло. – Надо признать, даже меня переплюнули… Это ж надо было… такого наворотить с Еженией… Феерично…
– Если сейчас же не развяжете, клянусь, поймаю и с лихвой верну все унижения! – разозлился я. – Слышите? Отдеру так, что места живого не останется!
Хриз склонила голову набок и недоверчиво уставилась на меня, потом с сожалением покачала головой:
– Вы только обещать и можете… А как до дела доходит, приходится самой, все самой…
Казалось, время остановилось в нескончаемой пытке. Хриз льнула ко мне, судорожно извивалась, стонала и всхлипывала, похожая на безжалостно пришпиленную бабочку, которая отчаянно трепыхается и бьется взлететь, но вместо этого еще больше насаживает себя. Разрушительная страсть оборачивалась исступлением и диким слиянием тел. Лицо безумицы, полное отчаяния и напряжения, заставляло меня мучительно замирать, но инстинктивный зов гнал вперед, невзирая на полные боли глаза. А потом она вскрикивала, замирала и наваливалась, цепляясь за меня, словно утопающая, а волна сладострастия догоняла ее, разбивала в щепки ее сознание, выгибала дугой ее тело, даря мне ощущение блаженной муки и стыдливого ликования… А затем все начиналось снова, как будто она хотела выпить меня целиком – нежное и одновременно чудовищное наступление, бешеное биение тока крови, снаружи на ее шее под моими губами и глубоко внутри лона под моими толчками, прерывистое дыхание, солоноватые поцелуи, всхлипывания, приглушенные стоны. И отклик символа, который становился все сильнее и мощнее, пока, глядя на мокрые полоски от слез на ее лице и расширенные зрачки, я вдруг не понял, что…
