Текст книги "Совпадения случайны (СИ)"

Автор книги: Маргарита Алешина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)

Глава 29

Слова, которые я хотела произнести всего пару секунд назад, растворяются у меня на языке подобно шипучей конфете. Я непроизвольно сглатываю.

– Что Вы сказали? – произношу это, а сама тут же пугаюсь незнакомой хриплоты собственного голоса.

– А чему ты так удивляешься, Даша? – на лице Антонины Петровны читается искреннее недоумение. – Разве твоя мама не могла прийти сюда?

Она издевается? Или просто ничего не знает?

– Дашенька, что с тобой? Ты вся побледнела…

Антонина Петровна с испуганным видом встаёт из-за стола, подходит ко мне и мягко кладёт ладонь на моё плечо. Я съёживаюсь, но у меня не хватает духу сбросить её руку.

– Вы разве не знаете?.. – произношу несвоим голосом.

– Не знаю чего?

– Моя мама… Она умерла…

– Вот как?

Я чувствую, как рука женщины едва заметно вздрагивает и испытываю внутреннее облегчение, когда она отпускает моё плечо и возвращается на своё место за столом.

Мы испуганно смотрим друг на друга, и некоторое время в воздухе висит звенящая тишина, которую вскоре нарушает музыка, рвущаяся из подъехавшего к окнам автомобиля.

Антонина Петровна срывается с места, резким движением захлопывает форточку, что помогает лишь немного сбавить громкость, и возвращается за стол. А я смотрю на окно. Сумерки закрашивают пространство за ним в нежно-голубой свет.

– Надо же… – женщина горько вздыхает. – Когда это случилось?

– Не знаю… – опять цепляюсь глазами за битую чашку, стоящую передо мной. – Наверно, вскоре после моего рождения. Бабушка не говорила мне. Она вообще не любила говорить о матери. Даже её фотографии ни разу мне не показала. Я знаю только, что маму звали Лариса, у неё были длиные светлые волнистые волосы и…

И всё.

Больше я ничего не знаю о матери. У меня вдруг появляется непонятно откуда взявшаяся уверенность, что Антонина Петровна может восполнить этот пробел.

– Лариса со светлыми волнистыми волосами… – задумчиво произносит она. – Интересно…

– Вы её знали? – с надеждой спрашиваю я. – Может быть, видели с бабушкой?

– Да, случалось… – Антонина Петровна опускает глаза перед собой, улыбается краешками губ. – Помню её совсем девчонкой. Глаза огромные и немного грустные, россыпь веснушек на носу… Когда я выпускницей вуза пришла работать в лицей, ей было семь… Потом выросла, расцвела…

– А какой она была? Расскажите…

– Мне не доводилось общаться с ней лично, – Антонина Петровна вскидывает голову, поправляет без того идеально уложенные волосы, – но по тем редким встречам в стенах школы, когда твоя мама приходила к Ольге Николаевне, по случайно услышанным мною обрывкам их разговоров я могу сделать вывод, что в молодости твоя мама была той ещё бунтаркой. Юбки, едва прикрывающие попу, татуировки хной на плечах, густо накрашенные ресницы… Порой мне казалось, что твоя мама специально издевается над твоей бабушкой… Полагаю, она была поздним ребёнком

Выставив руку перед собой, Антонина Петровна по одному загибает пальцы в кулак и шевелит губами, считая про себя.

– Если мне тогда было около тридцати пяти, твоей бабушке немного за пятьдесят… Получается, Ольга Николаевна родила твою маму ближе к сорока, – говорит она. – Это объясняет её чрезмерную опеку. Я сама – поздний ребёнок. Помню все эти: "Нельзя!", "Не ходи!", "Не дружи!", – женщина горько усмехается. – Уверена, и твоей маме приходилось не сладко. Потому она и бунтарила. Нередко их семейные разборки заканчивались слезами обеих. Никогда не забуду их последнюю перебранку. Ольга Николаевна потом неделю плакала и ещё полгода ходила задумчивая, никому не улыбалась. А в один прекрасный день написала заявление на увольнение и ушла из лицея.

– А Вы знаете, что тогда случилось?

– Это я потом уже поняла… – Антонина Петровна улыбается. – Когда спустя долгих семь лет увидела твою бабушку здесь, на Центральной, а с ней тебя, семилетку. Сначала во дворе на качелях, а потом и в рядах первоклассников… Ты случилась, Дашенька! У мамы своей случилась в её юные 17 лет… И сразу стало понятно, о чём они говорили в тот день, укрывшись от посторонних глаз в полумраке школьного коридора. "Ты не должна! Подумай о будущем!" говорила Ольга Николаевна твоей маме. А та в слезах что-то ей отвечала, но слов было не разобрать. То ли просила о чём-то, то ли спорила…

– А Вы помните, как впервые встретились с моей бабушкой через годы?

Антонина Петровна кивает:

– Конечно. Из окна за вами наблюдала и в магазине несколько раз видела. По началу подойти не решалась, а позже мы столкнулись с Ольгой Николаевной на площадке. Она с авоськой из магазина шла, а я на работу спешила, и мы буквально врезались друг в друга на пороге моей квартиры. Твоя бабушка меня узнала, улыбнулась. Но то была грустная улыбка. Минувшие годы очень её состарили. Она похудела, сгорбилась, глаза стали другими, потухшими… Я спросила: "Ольга Николаевна, что Вы здесь делаете?" Она скупо ответила: "Переехали… Соседями будем…"

– А Вы не спрашивали бабушку о моей маме?

– Конечно, спросила. У той глаза сразу увлажнились, она отвернулась, пробормотала что-то о делах…

– Тайна, покрытая мраком… – киваю я. – Мне бабушка так и не рассказала, что случилось с мамой. Знаю, что умерла, а почему это произошло… – пожимаю плечами.

Антонина Петровна бросает:

– А умерла ли…

Глава 30

Кровь будто покидает мой организм, и я мгновенно замерзаю в душном до этого помещении. Мне требуется какое-то время, чтобы собрать рассыпавшиеся мысли и придать им форму вопроса.

– На что Вы намекаете? – произношу почти по слогам. – Вы думаете, моя мама…жива?

Антонина Петровна лишь пожимает плечами в ответ.

– Но если представить, что это правда, тогда получается… – чувствую нервное покалывание на кончиках пальцев. – Получается… Бабушка обманывала меня все эти годы? Разве такое возможно?

Музыка под окнами смешивается с грубыми выкриками парней и звонким девичьим смехом.

Антонина Петровна молчит ещё несколько секунд, которые кажутся мне вечностью.

– Всё возможно… – наконец, отвечает она. – После ухода Ольги Николаевны по школе ещё несколько лет ходили разные слухи. Все понимали, что уволилась она из-за дочери, с которой, по всей видимости, что-то произошло. И теперь каждый высказывал свою версию случившегося. Одни были уверены, что твоя мать забеременела, а потом умерла при родах. Другие утверждали, что видели её на вокзале Пригорода с грудным ребёнком на руках. А кому-то спустя время она встретилась снова беременной…

– И Вы верите в эти слухи? Думаете, моя мать после родов сначала сбежала со мной в Пригород, а после вернулась, подбросила бабушке и снова сбежала? Нет! Это не может быть правдой! – мотаю головой, будто хочу стряхнуть с себя эти мысли.

– Даша, ты же сама говоришь, что бабушка не рассказывала тебе о матери… – Антонина Петровна накручивает на палец нитку от чайного пакетика.

Я не понимаю, к чему она клонит.

– И не называла причину её смерти… – продолжает соседка. – Ты не задумывалась, почему?

Я слежу, как она делает один оборот нити, за ним следующий. Эти незамысловатые движения сейчас выглядят зловеще.

– Потому что не хотела меня расстраивать! – первая мысль, которая приходит мне в голову, и за которую я тут же хватаюсь. – Узнай я, например, что моя мама умерла при родах, я бы всю жизнь винила себя… Бабушка боялась этого и потому скрыла причину! – Или скрыла причину, потому чтоне смогла придуматьпричину и предпочла просто избегать этих разговоров… А всё потому, что твоя мама жива! – Антонина Петровна смотрит на меня в упор.

Мои широко распахнутые глаза открываются ещё больше. Мне не нравится тон этой женщины и её невозмутимый взгляд.

Как она может говорить так уверенно о том, чего не знает наверняка.

– Вы опираетесь на какие-то слухи, Антонина Петровна! – вскрикиваю я. – Будь моя мама жива, бабушка непременно рассказала бы мне об этом! Зачем ей скрывать от меня правду столько лет?

– А что, если твоей бабушкеприходилосьлгать все эти годы?

– Назовите хоть одну причину…

– Она обманывала тебя, чтобы защитить…

– Защитить от кого? От матери? – у меня из груди вырывается нервный смешок. – Не говорите ерунды, Антонина Петровна! Вы уже не знаете, что придумать, чтобы отвести подозрения от Вашего разлюбезного Толика. Моей бабушки уже четыре месяца нет в живых, а предположение, что в её смерти виновата моя мать, Вы мне высказываете только сейчас, когда я сказала Вам, что каждой клеточкой своего тела ненавижу этого ублюдка! Что ещё Вы придумаете, чтобы выгородить его?

Та хочет что-то ответить, но я не желаю её слушать.

– Довольно этих разговоров! – резко вскакиваю с места, цепляясь за стул. Тот подпрыгивает на месте и громко падает на пол.

Мне плевать!

Я бросаюсь прочь из кухни. Антонина Петровна поднимается из-за стола, ставит на место упавший стул и спешит за мной.

– Даша, постой! – в попытке остановить она хватает меня за локоть, но я отдёргиваю руку.

– Не трогайте меня! – бросаю на бегу. – Ваши подозрения, Антонина Петровна, оскверняют память дорогих мне людей. Вы считаете, что моя мать могла бросить меня грудничком, а бабушка могла скрывать это почти двадцать лет! Какая сказочная чушь!

– Даша, послушай, я должна рассказать тебе кое-что…

– Не нужно ничего говорить! Боюсь, мои уши не выдержат новой порции ваших нелепых выдумок! – срываю с вешалки пуховик, подхватываю выпавшую из рукава шапку, наспех обуваюсь.

К выходу меня гонят не только эмоции, но и голос радиоведущего, доносящийся с улицы даже сквозь плотно закрытые пластиковые окна.

– Этот музыкальный час завершают Джейсон Джейн с их последним хитом "Я хочу в лето!" – выкрикивает он из динамиков чьей-то автомагнитолы. – А Ф-ское время 16:00, друзья! Далее вас ждёт выпуск новостей, прогноз погоды на ближайшие сутки и много всего интересного! Не переключайтесь!

"О, Боже! Если в Ф-ске четыре, то у нас уже шесть!"

Время в компании Антонины Петровны пролетело незаметно. И если я всё ещё хочу попасть к Светке и застать её в объятиях Женечки – а я очень этого хочу! – мне следует поспешить, потому как ещё десять минут назад я должна была сесть в троллейбус до Садовой.

Я разворачиваюсь к двери и вдруг слышу в спину:

– Ты думаешь, твою мать звали Ларисой? И ты уверена, что у неё были длинные светлые волосы?

Замираю на месте в ожидании продолжения.

– Так вот… – Антонина Петровна откашливается. – Да будет тебе известно, что твою мать звали Татьяной, и она всегда была брюнеткой!..

Глава 31

Я медленно оборачиваюсь.

Женщина смотрит на меня взволнованно и хочет что-то добавить, но я не позволяю ей говорить.

– Не верю ни одному Вашему слову! – произношу спокойно, но жёстко. – Благодарю Вас за поддержку и участие, Антонина Петровна! Благодарю за тёплый приём и чай с печеньем! Но сейчас я должна идти…

– Даша… – последняя попытка меня остановить с треском проваливается.

Дёргаю металлическую щеколду, несложная конструкция легко поддаётся, и я в два счёта оказываюсь на лестничной площадке. Соседка не гонится за мной. И слава богу…

Снаружи пахнет какой-то химией.

"Иван Иваныч из 96-ой квартиры… " – думаю про себя.

Уверена, в каждом подъезде живёт свой такой вот "Иван Иванович". Который круглый год красит и долбит стены, травит тараканов и через день возит по полу старую тумбу. Или что там у него.

Находясь сейчас в нескольких шагах от своей квартиры, я на короткий миг впадаю в замешательство.

Бежать на остановку или всё же подняться к себе?

Помню, что хотела зайти, закрыть форточку на кухне, сбросить рюкзак и переодеться. Но времени на всё это уже нет. А потому я сбегаю по ступенькам на первый этаж, давлю кнопку домофона и, навалившись на дверь, падаю в объятия морозного вечера.

****Мой троллейбус давно ушёл, а до следующего минут пятнадцать, не меньше. Чтобы не мёрзнуть на остановке, я шагаю в сторону метро. Вливаюсь в толпу вечно спешащих людей, и она уносит меня в подземку.

Покупаю жетон, прохожу через турникет, спускаюсь на кишащую людьми платформу. В лёгкие проникает воздух, пропитанный креозотом. Этот запах возвращает меня в детство. Мы с бабушкой часто спускались в метро просто так, прокатиться на эскалаторе.

Сейчас я опять вспоминаю маму Олю, её морщинки у глаз, её волнистые седые локоны, длинные пальцы с аккуратно наманикюренными ногтями. Я представляю её в просторной школьной аудитории. Как она стоит у доски с мелом в руках или указкой, что-то объясняет своим ученикам, называет кого-нибудь по фамилии, задаёт вопросы, ставит оценку в журнал. Представляю, как бабушка проводит родительское собрание, отвечает на вопросы встревоженных матерей и отцов, хвалит каждого из ребят…

"Нет, бабушка не могла столько лет меня обманывать. Она была слишком порядочна. Она просто не умела лгать! Она учила меня искренности и доброте, потому что сама была такой…" – я улыбаюсь этим мыслям и окончательно успокаиваюсь.

Вагон тем временем, мерно покачиваясь, спешит по зелёной ветке. Мне удобно здесь, у окна в углу. Спрятавшись от внешнего мира под капюшоном, я закрываю глаза и проваливаюсь в сладкую дрёму.

Меня будит женский голос, раздающийся из динамика:

"Станция Поликарпова. Конечная. Просим вас освободить вагоны."

Подхваченная всё той же толпой других пассажиров я выбираюсь на поверхность.

После тёплого вагона метро ёжусь от холода, зарываюсь в шарф, натягиваю шапку плотнее, прячу руки в карманы и теперь ругаю себя за то, что опоздала на свой троллейбус.

Отсюда до Садовой две остановки, преодолеть которые мне предстоит пешком, а пальцы на ногах уже замёрзли.

Я прибавляю шаг, чтобы согреться и любуюсь огнями вечернего Н-ска, чтобы отвлечься.

Город ещё не стряхнул с себя новогодней мишуры. Вдоль проспекта Поликарпова, что пересекает Садовую, тянется полоса мигающих фонарей. Я фантазирую, будто это цветные карамельки, нанизанные на нитку. Сколько их здесь? Сотня? Тысяча? Я иду и от нечего делать считаю их про себя.

Наконец, выхожу к перекрёстку. До Светкиного дома рукой подать. Задерживаюсь на светофоре, который будто нарочно взрывается красным светом. Переступая на месте, чтобы хоть немного согреть окоченевшие ноги, я чертыхаюсь про себя, гипнотизирую взглядом убывающие секунды, тороплю их мысленно и бросаюсь через дорогу, едва загорается жёлтый. Сразу сворачиваю вправо, во дворы, и вскоре уже стою под окнами Лапиной.

В Светкиной комнате зажжён свет. За шторами выделяется силуэт.

Это подруга. Стоит у окна, жестикулирует руками, с кем-то говорит. Я, кажется, даже слышу её смех отсюда, с улицы. Вскоре рядом с ней вырастает вторая фигура, мужская, высокая. Они сливаются в одну, двигаются медленно и плавно. Целуются или танцуют, обнявшись, – не разобрать. Потом она поднимает руки вверх, а он стягивает с неё футболку.

– Вот вы и попались, голубки… – говорю вслух, меня всё равно никто не слышит. – Я как раз вовремя! Шоу только начинается, и моё место в первом ряду…

Глава 32

Мёрзнуть у подъезда не приходится. Как только я поднимаюсь на крыльцо, домофон протяжно пиликает, и дверь распахивается. Первой на улицу выбегает собака породы хаски, а следом, едва поспевая, выныривает её хозяин.

Он приветственно мне кивает, я киваю в ответ и сразу проскальзываю внутрь.

На Светкиной площадке темно и пахнет едой. Желудок тут же отзывается урчанием, и я вспоминаю, что за последние несколько часов пила только чай с печеньем и сейчас не отказалась бы от порции жареной картошечки.

Звонить в дверь не спешу, прежде прислушиваюсь. Кажется, у Светки играет музыка, других звуков не слышу. Вой сигнализации где-то на дворовой парковке не в счёт.

Даю себе ещё пару секунд и, наконец, нажимаю на пухлую кнопку звонка.

По квартире разносится мелодичная трель. Музыка стихает и через мгновение слышится возня по ту сторону двери. Топот, хихиканье, женский голос. Светкин.

– Да пусти ты! Это соседка, наверно, за солью пришла! Ну, всё, я открываю… Спрячься там… – громко говорит подруга, явно от кого-то отбиваясь.

– Эй, кто там? – это она уже мне. – Баба Люба, это Вы?

– Это я, Светка, открывай… – отзываюсь я.

Из-за темени на площадке вряд ли она видит меня в глазок, но голос, конечно, сразу узнаёт.

– Дашка?! – восклицает подруга через дверь, а затем гремит ключами и долго шебуршит ими в замочной скважине.

Наконец, дверь отворяется и в проёме появляется её стройная фигура в лёгком шёлковом халатике.

При слабом освещении прихожей Светка похожа на призрака. Милого такого призрака со взъерошенными кудряшками и огромными от удивления глазами.

– Дашка, ты что здесь делаешь? За книгой что ли пришла? – Светка хлопает ресницами, будто хочет взлететь.

Я тут же теряюсь.

Книга?

Какая книга?

Я забыла у Светки книгу?

– Да… – зачем-то говорю я. – Можно зайти?

Я делаю шаг вперёд, но Светка продолжает загораживать собой дверной проём, лишая меня возможности попасть внутрь.

Удивление на её лице сменяется виноватой гримассой.

– Дашунь, я бы тебя впустила, но, понимаешь… Я не одна… А книгу я сейчас тебе вынесу! Подожди здесь! Ага?

Не дожидаясь моего ответа, Светка прикрывает дверь, и я слышу шлёпанье её босых ступней по ленолеуму.

– Дашка пришла! – говорит она кому-то вполголоса. – Сейчас, погоди…

Кто-то басит в ответ, на что она отвечает:

– Ага, смеёшься что ли?!

А затем опять раздаётся её мерзкое хихиканье. Сейчас оно именно таким мне и кажется – мерзким, лживым, отвратительным.

Я не собираюсь стоять тут в темноте на лестнице и спокойно ждать, пока она там кокетничает со своим любовником.

"Для чего я, собственно, сюда пришла? Чтобы вывести их обоих на чистую воду!" – напоминаю себе и, толкнув входную дверь, захожу в квартиру.

Не разуваясь, не сбрасывая верхней одежды и рюкзака, следую прямиком в Светкину комнату. А там подруга уже стянула с полки мою книгу и собирается идти с ней ко мне. Развернувшись к выходу, она видит меня в дверном проёме и вскрикивает от неожиданности.

– Дашка! Твою мать! Ты зачем вошла? Ещё и в обуви! – она кивает на мои зимние ботинки. – Я же сказала, что сама вынесу тебе книгу! – размахивает учебником.

Финансовая математика! Подумать только! Я реально забыла её здесь!

Но сейчас меня больше волнует не математика и не вопли подруги, а тело позади неё, фоном растянувшееся на диване.

Лица мне не видно из-за Светки, а вот всё остальное представлено взору во всей красе. Этот парень лежит на покрывале абсолютно голый. Увидев то, что не должна была увидеть, отвожу взгляд и врезаюсь глазами в пылающее от гнева лицо подруги. Мои собственные щёки пылают сейчас ещё ярче.

Боже! И смешно, и стыдно одновременно!

Ворваться в чужой дом, в обуви и без приглашения! Внаглую пялиться на обнажённого мужика! О чём я только думала!

Увидев мои пламенеющие щёки, Светка резко оборачивается на парня.

– Ты хоть бы прикрылся, идиот!

Она чуть сдвигается и теперь, я, наконец, вижу, кто это…

Глава 33

Это не Женька. Это какой-то совершенно незнакомый мне, но очень даже симпатичный парень, на которого абсолютно не действуют Светкины вопли.

Он продолжает лежать, демонстрируя себя во всей красе, и нахально лыбиться.

Боюсь, таким поведением этот красавчик рискует получить в голову моим учебником по финансовой математике. Кажется, Светка уже прицеливается!

– Оу, полегче, крошка! – парень театрально хмурится. – У меня нет секретов от твоей подруги! Третьей будешь?

Он нагло подмигивает мне и тянется к тумбочке за сигаретами.

– Кстати, малыш, – это он Светке, – ты нас не познакомила! – закуривает, выпускает дым в сторону. – Павел Валентинович Рогов…

Молодой человек протягивает мне руку, предлагая обменяться рукопожатиями. Естественно, я не реагирую. А Светка закатывает глаза.

– Паша, может хватит поясничать! Причиндалы спрячь! – ворчит она.

Повинуется Паша или нет, я не знаю, потому что подруга выталкивает меня в коридор и захлопывает за собой дверь.

Я слышу в спину приглушённое:

– Приятно было познакомиться, красотка! Заходи ещё!

А затем смех… Нет, скорее гогот.

Вот же придурок! Этот… Паша.

Подозреваю, это и есть тот самый Пашка, с которым Светка играет в одну он-лайн игру, а сегодня собиралась сходить на вечерний киносеанс.

Отличный фильм, ничего не скажешь! Даже я заценила пару кадров…

Боже мой, ну и конфуз!

Теперь со стыда я готова рассыпаться по полу кубиками "лего".

А Светка между тем суёт учебник по математике мне в руки и тянет к выходу.

– Идиот! – произносит она себе под нос, и в этом я с ней солидарна.

Затем подруга переключается на меня:

– А ты-то чего запёрлась? Сказала же, вынесу я тебе эту долбанную книгу!

Я не могу придумать подходящего к этой ситуации ответа, но и правду сказать тоже не могу.

Что я скажу ей?

"Светка, ты знаешь, я подслушала прошлой ночью твой разговор по телефону и сделала вывод, что ты спишь со своим отчимом! А сейчас приехала, чтобы застать вас в объятиях друг друга…"

И ещё вот это:

"Светка, у твоего Пашки голос очень похож на Женькин! Ну, случайное совпадение! Представляешь?"

Бред! Подруга сразу решит, что я ненормальная.

Чтобы как-то выкрутиться, я сваливаю всё на книгу.

– Мне правда нужен был учебник по математике… – невнятно бормочу и съёживаюсь, ожидая Светкиной реакции.

– Да уж… Я смотрю, у тебя совсем уже крыша поехала от твоих задачек… – выдаёт подруга. – Лучше бы парня себе нашла! У Пашки, знаешь, сколько друзей? Подберём тебе кого-нибудь!

Она это серьёзно?

Ну, по крайней мере, Светка больше не злится, что я вот так внезапно ворвалась в её личную жизнь. И это радует.

– Спасибо за заботу, дорогая! Но я как-нибудь сама… – дружески хлопаю её по плечу и выхожу на площадку.

Мне хочется добавить пару слов о задачках, к которым Светка относится так пренебрежительно.

Эти задачки, а также сочинения, изложения, рефераты и курсовые в настоящее время в буквальном смысле не дают мне умереть с голоду.

Я всегда помогала бывшим одноклассникам и нынешним одногруппникам с выполнением домашней работы. Делала это для души и абсолютно бесплатно. Мне не было нужды брать с ребят какую-либо оплату.

Сейчас, когда мамы Оли не стало, ситуация изменилась. И хоть сама я ни разу не попросила денег за выполненные задания, родители нерадивых учеников теперь рассчитываются со мной продуктами, оплатой мобильного телефона и наличными в конверте. Это помогает мне сводить концы с концами после смерти бабушки.

Я не хочу сейчас объяснять всего этого подруге. Я и так отняла слишком много её личного времени. А потому едва оказавшись на площадке, я наспех прощаюсь со Светкой, ещё раз напоследок извиняюсь за причинённые неудобства и сбегаю вниз по ступенькам.

Колючий морозный воздух приводит меня в чувства. Горящие неоновой зеленью часы над аптекой показывают 20:42.

Зимний вечер вот-вот превратится в зимнюю ночь. Я быстрым шагом иду в сторону остановки, чтобы успеть на свой троллебус до Центральной.

В мыслях опять и опять ругаю себя за глупость.

Ну как, чёрт возьми, я могла подумать, что Светка спит с отчимом? Что натолкнуло меня на эту нелепую мысль? Подумаешь, голос похож немного. По имени она его не называла. Да они с этим Пашкой вообще говорили не больше минуты. Чем зацепил меня их разговор?

"Эй, я говорила тебе, не звонить мне по скайпу! Я уже сплю… А точнее, мы уже спим! Я с Дашкой…"

"Она спит?"

"Да…"

"Я классно придумал?"

"Конечно…"

"Как думаешь, она догадывается?"

"Конечно, нет…"

"Какая же она наивная…"

О ком они говорили? Кого называли наивной? Над кем посмеивались?

​​​​​​Если бы она говорила с Женькой, я бы с уверенностью сказала, что речь идёт о Тамаре Борисовне.

Но по ту сторону экрана был Пашка, которого Светка вряд ли познакомила с матерью. А следовательно и говорить о ней они не станут.

И сразу напрашивается вывод, что эти двое говорили обо мне…