Текст книги "Совпадения случайны (СИ)"

Автор книги: Маргарита Алешина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

Глава 78

– Екатерина? – спрашивает женщина. Чёрная водолазка под горло делает её лицо фарфорово-бледным.

– Н-нет… – отвечаю растерянно.

– Ох, простите, я ждала покупателя… Квартиру продаю, – поясняет она, обнимая себя за плечи. – Чем обязана?

– Я к Антонине Петровне…

Женщина в изумлении выгибает аккуратно выщипанные брови. "Ты кто?" – говорит её взгляд. Представляюсь:

– Меня зовут Даша… Соколова… Я жила этажом выше… – указываю пальцем в потолок.

– Да, да, кажется, я понимаю… – кивает. – Постой! Соколова… Эту фамилию я видела на квитанциях! – смотрит встревоженно. – Если ты пришла за бумагами, прости. Их больше нет. Не думала, что за ними кто-то явится. Я готовила квартиру к продаже и выбросила всё лишнее.

– О, нет! – спешу успокоить собеседницу. – Мне ничего не нужно. Я зашла, повидать Антонину Петровну. Узнать, как у неё дела?

– Антонина Петровна умерла четыре дня назад… – говорит женщина. – Я её дочь. Настя.

Что?

Эти слова вгрызаются в самое сердце. Горло перехватывает от спазма. Я не знаю, из-за чего именно перестаю дышать. Из-за того что Антонины Петровны больше нет, или из-за того что передо мной стоит её дочь Настя.

Я внимательно вглядываюсь в усталое вытянутое лицо. В светлой коже, в тёмных кругах под глазами, в печальном взгляде, в сухих заострённых чертах, в русых корнях волос, окрашенных шоколадом, угадывается сходство матери и дочери.

Шепчу хрипло:

– Она говорила, что…

– Что? – Настя обрывает меня на полуслове. – Что у неё нет детей? Или что муж-козлина отнял у неё младенца и сбежал к молодой любовнице?

– И что жила она в нищите и потому не стала бороться за ребёнка… – добавляю я.

– Чудесно, – горько усмехается Настя. – А как мой отец стоял перед ней на коленях и умолял, не бросать его, она не рассказывала? А как бабушка плакала и просила её вернуться в семью, она не рассказывала?

Я верчу головой. Ответ отрицательный.

– Всё было наоборот, – говорит Настя. – Это моя мать сбежала к молодому любовнику в его квартиру с видом на Центральный парк. Она хотела лёгкой жизни и свободы, а не обоссанных пелёнок и детских болячек. Несколько лет мама жила в своё удовольствие, а потом этот хмырь её кинул. И она осталась одна, свободная, с квартирой и с долгами до жопы. Тогда-то она и вспомнила о нас с папой. Но отец к тому времени уже на другой женился, и вернуться ей было некуда. Папа за всю жизнь слова плохого о матери не сказал. И бабушка тоже. Для них она так и осталась Тонечкой, милой девочкой в цветном сарафанчике с Химзаводской улицы…

Спасаясь от сквозняка, Настя переступает порог и прикрывает за собой дверь.

– Мама сама меня нашла и всю правду о себе рассказала, – продолжает женщина. – Позвонила четыре дня назад и выложила всё, как было. И про любовника молодого, и про чувство вины, которое её ко мне не пускало, и про тебя. Я, говорит, девочку соседскую опекаю, прощения у Бога вымаливаю. В гости к себе позвала. Я тем же вечером к ней приехала, но застала только взгляд безжизненный в потолок и бригаду скорой помощи. Сердце… Врачи сказали, мол, переживала много. Ага… Лгала много! Потому и померла… – Настя рвано вздыхает и единожды хлопает в ладоши, – всё, хватит о матери! Нет её больше.

Женщина замолкает, и я молчу.

В голове крутится одна только мысль:

"Никому. Нельзя. Доверять."

Даже Антонина Петровна, милая женщина, заслуженный педагог, светлая голова, лгала мне так искусно, что я поверила.

– А я решила, что это моя вина… – думаю вслух. – Я ушла от неё в тот вечер и даже не обернулась. Она меня отпускать не хотела, переживала, у окна стояла. А я даже позвонить ей не могла. Так получилось. Но Антонина Петровна оказалась права. Не нужно было мне ехать на Садовую. Нет там никого. Хотя нет! Я видела свет в окне… Или мне показалось… Баба Варя сказала, там никто не живёт.

Сомневаюсь, что Настя разбирает поток моих мыслей, я говорю сбивчиво, всё подряд, перескакиваю с пятого на десятое. Но она выхватывает из контекста нужное и резко обрывает меня:

– Говоришь, Баба Варя сказала? А если баба Варя лжёт?

Я смотрю на неё, хлопаю глазами и молчу.

– Что глядишь? – ухмыляется Настя. – Задумалась?

Блин… А ведь она права…

– Никому нельзя доверять, Даша! – говорит Настя, в точности повторяя мою мысль. – Все могут лгать. Или преследуя свою выгоду. Или потому что им так удобно. Или потому что боятся. Или потому что их попросили солгать. Я могу продолжать до бесконечности, – Настя опять обнимает себя за плечи. – Я не совсем понимаю, о чём ты говоришь, но… – она наклоняется ко мне, словно хочет поведать страшную тайну, и вполголоса говорит, – если ты откуда-то ушла, что-то не сделала, потому что поверила чьим-то словам, вернись и ещё раз попробуй!

Я послушно киваю. Я согласна с ней.

У меня перед глазами стоит облезлое окно и свет, горящий в нём. За одиннадцать дней моего заточения у Карасёва я успела себя убедить, что в ту ночь на Садовой я ничего не видела. Мы с Толиком ехали на скорости, я могла обсчитаться этажом, и вообще, возможно, это был просто отблеск луны на чёрном стекле.

Но теперь я вновь уверена, что видела в том окне электрический свет. И я полна решимости. Пусть мне опять суждено ошибиться, пусть окажется, что всё-таки баба Варя права, и в квартире никто не живёт, я поеду на Садовую и ещё раз постучу в её дверь…

Глава 79

На этом мы прощаемся. Время поджимает. Светка ждёт меня внизу и наверняка уже превратилась в сосульку, прыгает там у подъезда и матерится на французском.

Я благодарю Настю за мудрый совет, ещё раз соболезную её утрате и бегу вниз по ступеням.

Подруга караулит мой чемодан под козырьком второго подъезда. Она замёрзшая и злая. Переминается с ноги на ногу и, завидев меня, набрасывается с воплями:

– Ну, наконец-то, блин! Ты где была? Почему так долго!

– Прости. Задержалась, – говорю я, подбегая. Поехали скорей!

– Куда?

– На Садовую! Оставлю у тебя свой багаж! – подхватываю чемодан и киваю в сторону автобусной остановки. – Мне надо кое с чем разобраться…

– О, ладно! – соглашается Светка. – Я и сама собиралась позвать тебя к себе! Хочу познакомить тебя кое с кем…

Я слишком занята своими мыслями и не заостряю внимания на последней фразе.

А зря…

Потому что уже через сорок минут, оказавшись на пороге её квартиры, я буду жалеть, что пропустила эти слова мимо ушей.

Но это случится через сорок минут. А пока мы качаемся в полупустом троллейбусе, рисуем ногтями узоры на замёрзшем стекле и болтаем о разном.

Она спрашивает, почему я больше не живу на Центральной, и я рассказываю ей всё. Про чужую квартиру и Лару, про стопку квитанций с бабушкиной подписью и про найденный ключ от Садовой, про посылки от матери и про Полянского. Чего уж там, пусть знает.

Светка хлопает густо накрашенными ресницами и периодически издаёт нечленораздельное: "О, оу, оё…" и "Ни фига себе!"

– Почему сразу не рассказала? – спрашивает она. – Это же капец!

Что ей ответить? Не хотела ранить её нежную душу? Стыдилась? Была не готова говорить об этом? Не знаю… Не рассказала и всё.

Потом мы едем молча и через растаявшие пятнышки на окнах любуемся зимой.

– Дашка, ты прости меня за нашу последнюю встречу! Ладно? – будто между прочим говорит Светка. – Я наговорила тебе всякого, хотя сама была не права. Не знаю, как я вообще могла так поступить с мамой. Просто Женька казался мне таким красавчиком, таким взрослым, таким опытным. Любопытно мне стало, какой он, ну… в этом смысле. К тому же он так мне улыбался, шутил, подмигивал. Не устояла я, понимаешь?

Не понимаю… Но сейчас не хочу развивать эту тему.

– Проехали… – коротко бросаю в ответ, надеясь поскорее свернуть этот разговор.

– Нет, правда… – не унимается Светка. – У нас с ним в тот день последний раз было, клянусь! Я утром матери всё рассказала. Она, конечно, в шоке была, расплакалась. А Женька сразу ушёл. Благородным козлом оказался. Сказал, понимает, что виноват и потому должен уйти, дать моей матери время всё обдумать, успокоиться. Сейчас живёт в "Привокзальной", а мамка квартиру нам ищет. После случившегося она со мной-то неделю не разговаривала, а его тем более не простит…

Я слушаю молча. Что тут скажешь? Наломали дров.

Потом мы с подругой не спеша бредём по заснеженной улице. Она изменилась. Лишилась своего новогоднего лоска и лампочек-карамелек. Скинула праздничную мишуру и опять стала серой и повседневной.

На подходе к Светкиному дому я опять смотрю на свои бывшие окна. То кухонное, в котором я видела свет, сейчас чёрное и безжизненное. Опять думаю, что зря приехала, но гоню прочь эти мысли.

Несмотря ни на что я исполню задуманное! Поднимусь на этаж и снова позвоню в дверь. А там будь что будет!

Светка помогает мне втащить чемодан в свой подъезд, и мы плетёмся наверх. На пороге её квартиры переводим дыхание, она открывает дверь, и мы вваливаемся внутрь.

Прихожую заполняет вишнёвый дым. Едкий запах врезается в ноздри, и я невольно задерживаю дыхание.

Почему здесь пахнет сигаретами? Почему в квартире моей подруги, где никто не курит, пахнет проклятой вишней с ментолом?..

Вопросы отпадают сами собой, когда я вижу брошенный у зеркала пуховик.

Красный.

С серебристой надписью "Лайк".

Я нервно сглатываю и медленно оборачиваюсь на Светку, которая тем временем запирает дверь за моей спиной. Мне кажется, щеколда лязгает так громко, что хочется закрыть уши.

– Лапина, что происходит?

Та прячет ключ в кармане куртки и растягиватся в улыбке:

– Сюрпри-и-из!..

Глава 80

«Нет! Нет! Это невозможно! Это какое-то дурацкое совпадение!» – кричит мной внутренний голос.

Сейчас Лапина стянет с головы свою ужасную шапку, тряхнёт копной рыжих волос, кивнёт на эту красную куртку у зеркала и скажет что-то типа: "Прикинь, совпало!"

Ну, так ведь?

Я смотрю на изломанную надпись "Лайк" серебристыми буквами, и руки сами тянутся к пропахшей вишнёвым дымом хрустящей ткани. Так я хочу убедиться, что всё происходящее со мной в данный момент просто нелепая случайность.

"Это не его куртка… Это другая куртка… – уговариваю себя, сантиметр за сантиметром перебирая пальцами подобранную вещь. – У неё подкладка другая и рукава короче…"

Но я зря себя обманываю. Это та самая куртка. Из той же ткани, с теми же пятнами на манжетах и чуть надорванной петелькой. Помню, как в тот вечер в доме Полянского она сорвалась с вешалки и в прямом смысле прыгнула мне в руки.

И "вишня с ментолом" в воздухе та самая и еле уловимый "синий версаль"…

Осознав это, я швыряю куртку на пол, точно она обжигает мои руки, и с обидой и злостью одновременно смотрю на Светку.

– Ты тоже в этом замешана… – произношу горьким шёпотом, а на ресницах уже собираются слёзы-предатели. – Полчаса назад я душу тебе изливала… – голос хрипит, срывается. – Я рассказывала про мою боль, доверилась тебе, а ты… Ты, оказывается, лично знакома с этим ублюдком! И сейчас он здесь, в твоём доме!

– Ты о чём говоришь?

Светка хмурится, но я-то знаю, что она притворяется, играет. Хочет, чтобы я поверила, что она не имеет отношения к случившемуся. Ничего не выйдет!

– Я винила всех вокруг, а нужно было внимательно приглядеться к тебе, Лапина… – произношу вполголоса, жёстко, уверенно, не оставляя подруге шанса меня остановить. – Теперь я понимаю, почему голос в том сообщении показался мне таким знакомым. Это был твой голос! Это из-за тебя Карасёв держал меня взаперти! Потому что ты попросила его об этом! Что, боялась, я сбегу и сорву твои планы? – горько усмехаюсь. – Как ты тогда сказала? "Пусть она сидит у тебя и не смей её отпускать!" Признайся, Лапина, ты собиралась снова толкнуть меня в лапы этому мерзавцу? – я делаю шаг вперёд, Светка отступает назад.

– Соколова, ты меня пугаешь! – говорит она. – Что с тобой? Я реально не понимаю, о чём ты говоришь! Какое сообщение? Я не общаюсь с Карасёвым. Ты прекрасно это знаешь!

Неожиданно где-то в глубине душной "хрущёвки" раздаётся:

– Трубку возьми! Возьми трубку, я тебе говорю! Срочно возьми трубку!

Услышав это, я застываю на месте.

Это "кричит" мой мобильник. Когда-то шутки ради мы с Лапиной записали её голос на диктофон, и я поставила эту запись на входящий звонок. А теперь он доносится из Светкиной комнаты.

– Вот же идиот! Зачем он это врубил? – выдыхает Лапина.

– О, чёрт… – выдыхаю я. – и телефон у меня тоже ты украла!

В голове не укладывается.

– Я же звонила тебе! Ты зевала мне в трубку и сонно мямлила! – перехожу на крик. – А сама в это время стояла за моей дверью! Твою же мать! Какого хрена, Лапина?

Теперь я даже не знаю, что хуже. То что моя лучшая подруга увела у меня телефон? То что мой телефон находится сейчас в руках у Полянского? Или то что Полянский сидит сейчас в комнате Лапиной, и нас с ним разделяет лишь тонкая стена из гипсокартона?

Что мне делать?

Броситься к выходу или броситься в комнату?

Укрыться от опасности или посмотреть опасности в лицо?

Пока я соображаю, Светка первая мчится к Полянскому. С воплем "Выруби сейчас же это г**но!" она проносится мимо и скрывается в своей комнате.

А я…

Я иду за ней…

Глава 81

Когда я вхожу в комнату, они ругаются у окна.

– Я же просила не брать мои вещи! – вскрикивает Светка и тонкими пальчиками толкает Полянского в грудь. Мой телефон лежит на её столе.

– Да ладно, чё ты! – отмахивается тот, защищаясь от её нападок.

У него на шее наушники хомутом, из них рвётся или тяжёлый рок, или металл, не знаю.

Увлечённые друг другом они не обращают на меня внимания, и я потихоньку разглядываю его.

У Полянского такое же спортивное тело и идеальный для зимы загар; татуировка-дракон на правом предплечье и модная стрижка из мужского журнала; спортивные штаны и белая футболка-поло.

Ничего не изменилось.

Он стоит ко мне спиной, и потому его бесстыжих глаз я не вижу.

Меня вдруг посещает мысль развернуться и убежать, незаметно исчезнуть, воспользовавшись заминкой. Но повинуясь какой-то неведомой силе, я продолжаю неподвижно стоять, вцепившись в дверной косяк.

Нет, никуда я не уйду, пока не взгляну на его наглую физиономию!

Тем временем их короткая перебранка сменяется взаимными перемигиваниями, за которыми вот-вот начнутся брачные танцы.

Я не выдерживаю и выкрикиваю:

– Эй! Ничего, что я тоже здесь?!

Услышав мой голос, парочка оборачивается и в меня впиваются сразу две пары глаз. Одни густо накрашенные Светкины и другие глубокие карие…

Не Полянского…

Что за чёрт?

Я даже щурюсь, чтобы убедиться, что зрение меня не подводит.

Плечи, стрижка, родинка на правой щеке – его. Куртка в прихожей, одеколон и запах сигарет – всё его! А глаза чужие! Тоже карие, так же очерчены густыми ресницами… нодругой формы глаза!

Я моргаю тысячу раз прежде чем до меня окончательно доходит, что это не Полянский!

Передо мной стоит другой человек!

Другой! Понимаете?

И я готова обнять его за это!

А вот он, кажется, настроен ко мне совсем не дружелюбно.

С его лица сползает игривая улыбка, блеск в глазах растворяется, а брови съезжают к переносице.

Полянский… к-хм, вернее очень похожий на него молодой человек, отстраняется от Светки и на триста шестьдесят разворачивается ко мне.

А дальше всё происходит слишком быстро.

В три шага он вырастает передо мной, больно хватает за плечи и встряхивает словно куклу.

– Вот мы и встретились, мерзкая тварь! – скалится громила, обнажая белые зубы.

Я взвизгиваю от боли в ключицах, а Светка выкрикивает:

– Эй, что происходит? Кинишев, отпусти её!

А дальше она обращается ко мне:

– Соколова, откуда ты знаешь Костика?

Я хочу сказать, что не знаю его, но не могу. Мне трудно дышать в стальных "объятиях" этого парня. Открываю рот, а оттуда ни звука, только слабый выдох.

Так вот ты какой, Кинишев Костя!

Ментовской сынок. Ларин племянник. Мальчик с фотографии в её телефоне, выросший в огромного детину и живущий теперь на Центральной вместо меня.

"Боже, до чего же ты похож на Полянского! – думаю про себя. – Неудивительно, что я приняла тебя за него!"

– Зай, сейчас же оставь в покое мою подругу! – между тем вопит Лапина. – И объясни, что происходит?

Зай повинуется Светке и отпускает меня. Вернее отталкивает с такой силой, что я ударяюсь затылком о дверной косяк. А сам он медленно отступает, продолжая вдоль и поперёк полосовать меня жгучим взглядом.

– Спрашиваешь, что происходит?.. – выплёвывает он Светке, не оборачиваясь. – Эта сука убила моего друга…

– Что? – выдыхает Лапина, выглядывая из-за его плеча.

– Что? – выдыхаю я.

Светка смотрит на меня, я смотрю на парня, а тот сжимает кулаки, мечет глазами молнии и то белеет, то краснеет от напряжения. Долбанный хамелеон!

Наступает звенящая тишина. Кажется, воздух в комнате вот-вот заискрится от напряжения.

– Зай, я не понимаю? – чуть слышно произносит Светка, а сама смотрит на меня так, будто уже поверила своему громиле. – Она же моя подруга…

– Расскажешь подруге, что да как? Или я сам? – верзила обращается ко мне, но я молчу. Потому что не понимаю его.

– Поляныч был моим другом, – без лишних прилюдий начинает Костик. – Да каким, нахрен, другом… Настоящим братаном! Мы даже похожи с ним были. Татуху видишь? – тычет пальцем в дракона на плече. – Я её в память о нём набил. У него такой же был. А мушку под глазом видишь? – указывает на родинку. – Он себе такую же нарисовал. Потому что мы с ним как братья были! Куртку одну на двоих носили! Сигареты одни и те же курили! Понятно тебе? Поляныч был классный чувак. У него лишь один косяк был. Напивался в сопли.

Дальше громила оборачивается к Светке и говорит только с ней, будто меня вовсе нет.

– В тот вечер она, – псевдо-Полянский дёргает подбородком в мою сторону, – позвала его на свидание. Этот дурак взял мою машину и махнул в город. Потерялся на двое суток, а на третьи заявился ко мне бухой в хлам и рассказал всё как было. Мол, встретился с ней, – опять указывает на меня, – привёз к себе, вина выпили, то да сё, а потом крышу, говорит, сорвало. Сам не помню, говорит, как на неё набросился, и что делал? У самого теперь душа, говорит, в клочья. Не простит, говорит, она меня. Такое, говорит, не прощают! Теперь мстить будет, говорит. Если честно, я ни хрена тогда не понял. А Поляныч потом ещё три недели бухал, не просыхая. Ну и я вместе с ним. И вот как-то вечером он опять у меня машину попросил. Я, говорит, к ней поеду! Найду её, в ногах валяться буду, пока не простит. Машину-то забрал, только до города не добрался. Утром мой отец со смены пришёл и выдаёт: "Стас-то ночью в окно вышел! Знаешь?"

Громила переводит дыхание и продолжает:

– Меня по допросам таскать начали. Мол, ты же его друг, можешь помочь следствию. Машина, говорят, у дома твоя стояла. По клубам-барам вы вместе ходили. Ни хрена, говорят, это не несчастный случай. Мы говорят, Полянского знаем, он в наших стенах частый гость. Сам бы он такого не сделал. Там, говорят, и борьба на лицо, и полно всего. Колись, говорят, Костик, бабу что ль не поделили? Короче, его смерть чуть на меня не повесили, но батя впрягся. С его помощью обставили всё, как несчастный случай. Но мне с того дня в нашей деревне житья нет. Мать, старуха Полянская, по улицам ходит и на каждом углу орёт: "Убийца! Убийца! Кинишев – убийца!" Люди от меня шарахаются, пальцами тычут. Хотя я вообще не при делах. Но знаю, кто мог желать смерти моему другу… – глядит на меня, а у самого глаза красные. – Ты, Соколова! Тебя он тогда в родительской спальне трахнул и от тебя потом мести ждал!

Громила опускается на диван и продолжает:

– Когда весь "Жемчужный" против меня поднялся, только Стёпка, местный дурачок, мне поверил. Он сказал, что в день "несчастного случая" видел у дома Полянских фигуру женскую. Говорит, одета была, как невеста. Вся в белом. И очки огромные на ней были. На черепаху, говорит, похожа из мультика. Я и раньше предполагал, кто мог это сделать, а после Стёпкиных слов окончательно убедился, – Костик упирает локти в колени и сцепляет руки в замок. – "Черепаховые" очки в нашей деревне бабы не носят. Тамошним модницам эта штуковина не по карману. И всё же была там одна, что вечно из толпы выделялась… И деньги у неё, и шмотки сплошь заграничные. – опять глядит на меня исподлобья. – Не догадываешься, о ком я, Соколова?

Догадываюсь… Подходящая по описанию женщина в "черпаховых" очках уже встречалась на моём пути. Когда-то она подобрала меня у обочины и привезла в город. Но я молчу.

– Я о матери твоей говорю, о Татьяне Алексеевне! – подсказывает мне Костик. – Та постоянно в своих "черепаховых" очках по Центральному Пригороду разгуливала. А теперь, видимо, и к нам в "Жемчужный" наведалась. Точно в день смерти Поляныча! К самому его дому! Надо же, совпадение! На самом деле этого следовало ожидать. Поляныч обошёлся с тобой как мудак, и твоя мать пришла за ним. Я отцу так и сказал, но тот приказал мне молчать. А знаешь, почему? – спрашивает, будто я и вправду могу это знать. – Да потому что батя мой как последний дурак твою мамку любил! Двенадцать лет бегал за ней как мальчишка. Букеты-конфеты дарил, кольца-серьги покупал, деньгами помогал, постоянно из дерьма вытаскивал. А в этот раз готов был меня, родного сына, в дерьмо окунуть, лишь бы Танечке его ничего не было. А мне из Пригорода пришлось валить. Бросить дом, работу, знакомых кучу. А Танечка как полгода назад свалила в город, не прощаясь, так и прячется до сих пор где-то здесь среди многоэтажек. Как её найти, не подскажешь? Я бы рассказал ей, как мой отец за неё до сих пор там ж*пу рвёт. Я когда ехал сюда, думал, найду её, в клочья разорву. А сейчас думаю, нахрен мне связываться? У меня теперь квартира в Центре, работа нормальная, Светка… – Костик подмигивает Лапиной и хлопает себя ладонями по коленям. – А батя себе новую бабу найдёт! Так своей матери и передай!

На этом парень поднимается с дивана и снова подходит ко мне.

– Если бы ты Полянычу тогда не написала, ничего бы этого не случилось! – он говорит вполголоса, почти шепчет. – Он был бы сейчас жив! Понимаешь? Что ты можешь сказать в своё оправдание, Соколова?

– Я ему не писала… – отвечаю я. – До того вечера я даже не знала его…