Текст книги "Совпадения случайны (СИ)"

Автор книги: Маргарита Алешина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

Глава 73

«Меня зовут Соколова Дарья и это мой дневник. Если сейчас вы читаете эти записи, значит, меня уже…»

Не закончив предложение, бросаю ручку, закрываю лицо ладонями и зажмуриваюсь до звёздочек в глазах. Вот уж не думала, что когда-нибудь стану писать подобный бред. Но ситуация в самом деле бредовая.

Карасёв ушёл из дома одиннадцать дней назад.

Не два… Не три… И даже не пять!

Прошло ужеодиннадцатьгрёбаных дней, как он оставил на моём виске свой поцелуй и исчез. И я понятия не имею, где он и что с ним.

Я заперта в этой душной квартире один на один с его чокнутой матерью, которая зовёт меня Светочкой, смотрит дурацкие телешоу и громко храпит по ночам.

Нина Михайловна шаркает по дому в стареньких тапочках, бормочет разные глупости и не переживает, что её сын где-то шляется уже 269 часов 17 минут и 45 секунд… 46… 47…

Возможно, этой женщине не привыкать сидеть взаперти, а вот мне чертовски хреново.

Утешаю себя тем, что рано или поздно меня станут искать. Потеряют преподаватели в колледже или родители учеников, которым я должна отдать рефераты. Каждый вечер ожидаю услышать в новостях своё имя.

"Без вести пропала Соколова Дарья Андреевна 1998 года рождения… Волосы тёмные, глаза карие…"

Но вот уже одиннадцать дней меня никто не ищет. И я мечусь из угла в угол по комнате и не знаю, что делать. Выучила наизусть каждый сантиметр этих восемнадцати квадратов.

Теперь знаю, что стол у Карасёва стоит неровно. Один угол столешницы плотно прилегает к стене, а другой отходит на пару сантиметров. На оконном стекле – следы от пальцев. Два справа и три слева. А снаружи, на кованных решётках, висят сосульки. Пять штук. Три длинных и две коротких.

В газетах на стене сплошная реклама. Ремонт телевизоров, стиральных машин, установка пластиковых окон, предложения о работе… Обои кое-где отходят. Диван скрипит пружинами справа громче, чем слева.

Квартира пропахла жареной рыбой. И это моя вина. В минувший вторник Нина Михайловна стояла у плиты. На сковороде, играя золотыми боками, шипели караси, и я невзначай ляпнула, что в детстве это было моим любимым блюдом. Теперь ем его каждый день и ненавижу.

С матерью Толика мы почти не разговариваем. Она предпочитает говорить сама с собой. Из её несвязного бормотания я узнала, что в молодости Нина Михайловна работала акушеркой. Как мама Кирилла Наталья, как Светкина мама Тамара Борисовна, как Альбина Витальевна, бабушкина подруга.

Эта смазанная фотография, с которой сегодня Нина Михайловна не расстаётся, – воспоминание о былых временах. Тогда она, выпускница медицинского института, молодая, красивая, здоровая, полная сил и желания, лелеяла мечту когда-нибудь стать знаменитым врачом. Но вскоре случилось то, о чём я написала в своей тетради, и в тот же день мечты молодой Нины Михайловны разбились о холодный кафель отделения реанимации…

Потом женщину начали мучить кошмары и чувство вины, и в итоге она стала такой, какой я вижу её сейчас. Бледной, осунувшейся, рано поседевшей и с призраками в голове.

Смотрю на её сутулую спину, и меня вдруг осеняет. А что, если Толик привёз меня к себе в качестве сиделки. Чтобы я помогала его матери по хозяйству, присматривала за ней, напоминала принять лекарство, а он тем временем мог свободно болтаться с друзьями и не бояться, что его мать уйдёт в магазин и забудет запереть дверь. Ведь не просто так он забрал у неё ключи и мобильный телефон, о чём она не раз упоминала в своей болтовне.

Не удивлюсь, если сейчас Карасёв живёт у своей подружки и наслаждается жизнью, пока я сижу здесь без документов, без связи, без воздуха, лишённая всего, что у меня было. И если в ближайшие дни ничего не изменится, боюсь, я как Нина Михайловна начну путать имена и слышать голоса призраков.

Со мной уже начинают происходить странные вещи.

Например, вчера.

Я весь день провела у окна в надежде увидеть во дворе если не самого Толика, то хотя бы кого-то из его друзей. После обеда показался Тимохин. Узнала его по дурацкому пуховику и шапочке с помпоном. Он шёл вдоль гаражей, уставившись себе под ноги. Я открыла форточку, принялась кричать ему и размахивать руками, но этот балбес даже головы не поднял. По всей видимости, он был в наушниках или просто невменяемый, как обычно.

Странное случилось позже, когда у тех же гаражей я увидела женщину. Она была одета во всё черное, стояла и смотрела в моё окно. Её лица я, само собой, не разглядела. Мы смотрели друг на друга, и я даже помахала ей. А потом у Нины Михайловны что-то загремело на кухне, я отвернулась на мгновение, а когда снова посмотрела в окно, женщины в чёрном уже не было. Была ли она на самом деле, или причудилась мне. Не знаю…

А сегодня мне с самого утра мерещится, будто где-то в комнате гудит телефон. Не звонит, а мягко вибрирует. Но я-то знаю, что в этой квартире нечему звонить. Домашнего телефона у Карасёвых нет, мой телефон исчез, а телефон Нины Михайловны Толик забрал с собой.

И вот сейчас я опять слышу вибрацию. Она доносится из угла комнаты, где стоит письменный стол.

Внимательно прислушиваюсь.

"Ууу… Ууу… Ууу… Ууу…"

Нет, мне точно не кажется! В комнате на самом деле вибрирует телефон!

Бросаюсь к письменному столу и один за одним дёргаю на себя ящики.

"Я так и знала… Вот он лежит… В самом нижнем…"

Глава 74

Среди батареек, лампочек, мотков изоленты и прочего хлама вибрирует кнопочный мобильник. На белом экране чёрные цифры неизвестного номера.

В глаза бросаются последние четыре:

1221

Знакомое сочетание. Кажется, так заканчивается номер кого-то из родителей, чьим детям я решаю задачи.

Пока я раздумываю, могут ли Карасёву звонить мои Петровы или Сидоровы, телефон замолкает. На экране значится уже седьмой пропущенный звонок.

Минуту спустя в правом нижнем углу появляется мигающий конверт. Уведомление о входящем сообщении.

Я понимаю, что нахожусь в чужой квартире, держу в руке чужой телефон, и входящее послание адесовано не мне. Но желание "распечатать" конверт сильнее меня. И потому я открываю сообщение и жадно впиваюсь в него глазами.

"Этот абонент оставил Вам голосовое…" – пишет сотовый оператор.

Я, не задумываясь, набираю указанный в тексте короткий номер и слушаю.

"Анатолий! Что у тебя с телефоном? Никак не могу тебе дозвониться! Потому звоню сюда… – щебечет в трубке женский голос. – Короче… Ты молодец! Всё правильно сделал! Значит, так… Пусть она сидит у тебя и не смей её отпускать… Он в городе. Ты понимаешь, о чём я?.. Он ищет… Нам нельзя облажаться! Ладно, давай, до связи… Набери мне, как прослушаешь."

К концу голосового сообщения на моих щеках исчезает последний румянец, а про сердце я вообще молчу. Оно перестало биться ещё на втором предложении. Я с такой силой сжимаю мобильник, что, кажется, его пластиковый корпус корчится от боли.

Ничего не чувствую и не слышу, кроме адского эха в голове:

"Карасёв запер меня нарочно…"

И это была не его идея. Он следовал чьим-то указаниям.

Но кому потребовалось держать меня взаперти?

Кто прислал ему это сообщение?

Прослушиваю голосовое во второй раз, затем снова и снова.

"Анатолий! Что у тебя…"

"Анатолий!.."

Я знаю Карасёва почти тринадцать лет, но ни разу не слышала, чтобы кто-то называл его полным именем. Толя, Толик, Толян, Карась, козёл… Но никак не Анатолий. Даже учителя чаще обращались к нему просто: "Молодой человек…"

И тем не менее голос в трубке мне знаком. Я уже слышала его раньше. Перебираю в памяти имена одноклассниц, заказчиц, соседей… Нет, всё не то.

Кто же она? Эта особь женского пола, возомнившая себя Господом Богом? Почему она решила, что имеет право управлять моей жизнью? Ограничивать мою свободу?

Я не собираюсь сидеть на месте и гадать. Я собираюсь позвонить ей. Не медля ни секунды я набираю её номер телефона и первое, что слышу в трубке:

"Недостаточно средств для звонка…"

А следом последний пук умирающей батареи, ну и как итог – чёрный экран.

Всё. Занавес.

Из моей груди вырывается почти животный рык:

– Да чтоб тебя, сволочь!

Поддавшись эмоциям, я запускаю телефон в стену. Прямо в газету, которой она прикрыта. Телефон врезается углом точно в глаз какой-то смеющейся от счастья тёте, затем отскакивает от стены и целый-невредимый ложится у моих ног. Так и хочется растоптать его к чёртовой матери!

Я сжимаю ладони в кулаки, притягиваю их к лицу, крепко зажмуриваюсь, тяжело дышу, ненавижу всё вокруг. Едва не плачу от злости. И вдруг слышу мягкий шелест газетного полотна.

Осторожно открываю глаза.

Кое-как прихваченная по углам газета плавно сползает на пол, открывая мне не только брешь на обоях, но и много чего ещё…

Глава 75

У меня перед глазами карта Пригорода. А точнее отдельные её фрагменты, распечатанные на альбомных листах.

"Адское" перепутье, Пригород Центральный, поворот на Н-ск, дачи "Жемчужного"…

Дорога к посёлку нарисована маркером. Петляет красной нитью среди крошечных домиков и заканчивается жирной точкой у… коттеджа Полянского.

Что?!

Подхожу ближе, приглядываюсь. Всё верно. Этот маленький кубик на карте и есть его "усадьба".

Какого чёрта?

Глаза мечутся по красной линии, от точки А к точке В и обратно.

Вот здесь у "Корзиночки" я села к нему в машину, здесь мы свернули, здесь выехали на трассу…

Да тут отмечена каждая блядская кочка на пути!

Но это ещё не всё. Над картой висят фотографии.

Принимаюсь их разглядывать и прихожу в ужас. На них всё, что случилось со мной в тот вечер. История в картинках. Комикс, мать его.

На первом снимке супермаркет "Корзиночка", его парадное крыльцо и яркая вывеска. На следующем – синяя "ауди" крупным планом. Далее – пустынная трасса. Затем – переулок "Жемчужного". А после – двухэтажный коттедж Полянского во всей красе.

Фотографий "усадьбы" здесь не меньше десятка. И ближе, и дальше, и снизу, и сбоку и даже изнутри.

С особой "любовью" показана спальня, ставшая моим кошмаром. Смотрю на широкую кровать в центре и заново проживаю в памяти те страшные минуты. Сердце сжимается от боли и страха, а ладони холодеют и становятся липкими.

На стене есть и другие фотографии. А точнее картинки из интернета.

Висят отдельно, яркие, сочные, рассыпаны тут и там будто заплатки.

Женщина в белом.

Белая иномарка.

Рекламный буклет какого-то ночного клуба в Центральном Пригороде.

И вдруг здесь же обычный тетрадный лист, исписанный шариковой ручкой.

Узнаю ужасный почерк Карасёва. Слов не разобрать, но легко читаются телефонные номера.

Мой номер.

Номер Кирилла.

И ещё два.

С одного из них я получила приглашение на свидание у "Корзиночки", а с другого Карасёву только что звонила некая мадам.

– Что за тупой прикол… – произношу одними губами, снимая со стены лист бумаги.

Снова и снова перебираю глазами номера и пытаюсь разобрать записи. С большим трудом мне удаётся прочесть отдельные слова, и вскоре я понимаю, о чём идёт речь.

– Ах, ты ублюдок! – на глаза наползают злые слёзы. – Это с самого начала была твоя идея!

Я комкаю тетрадный лист и швыряю его на пол. Охваченная слепой яростью принимаюсь сдирать со стены и карту, и снимки. Рву их в клочья, бросаю себе под ноги и топчу, топчу, топчу до боли в суставах.

К счастью или к несчастью, Нина Михайловна меня не слышит. Она громко храпит в своей комнате.

Наконец, обессилив, я падаю на колени и в царящем вокруг хаосе реву как младенец, оторванный от титьки.

"Она получает сообщение…"

"Она приходит на встречу…"

Вот что там написано.

"Он подъезжает за ней в семь…"

"Он увозит её в "Жемчужный"…"

Вот что там написано.

"Она подбирает её у обочины и привозит в Н-ск…"

"Я забираю её к себе…"

Вот. Что. Там. Написано.

Всё случившееся со мной было заранее спланировано, записано и даже проиллюстрировано фотографиями и картинками из интернета.

Это был грёбаный спектакль, поставленный по сценарию.

А я дура!

Карасёв прикинулся хорошим, а я поверила. Ухватилась за его лживую улыбку и растеклась. А люди не меняются! Он был, есть и всегда будет сволочью!

Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!

Мне нужно немедленно выбираться из этого дома, пока у меня есть такая возможность. Пока этот ублюдок не вернулся и не приступил ко второму акту своей постановки.

Я вскакиваю с пола и бросаюсь к окну. Сейчас это мой единственный путь к свободе. Но снаружи решётки, а за ними…

О, Боже! Не верю своим глазам…

Глава 76

У гаражей стоит Светка. Моя смешная подруга. Мой шанс на спасение!

Вот так подарок судьбы! Вот так случайное совпадение!

Стоит такая аккуратная, такая миниатюрная, в приталенном пуховичке, в смешной шапочке, кудри рыжие по спине.

Стоит напротив моего окна и даже не обернётся. Роется в своей кошмарной сумке, в которую при желании целиком залезть можно.

Я распахиваю окно и кричу ей:

– Светка! Све-етка! Лапина! Да обернись же ты! Чтоб тебя!

Та оборачивается на мой голос, и на её лице расползается широкая улыбка. На моём – улыбка ещё шире.

Светка коротко машет мне, закидывает сумку на плечо и бежит на меня в своих коротеньких "дутиках" прямо через сугробы.

– Дашка! Слава Богу! Я тебя нашла! – Лапина уже у моего окна.

– Светка! Светочка! Какое счастье, что ты здесь! – я протягиваю к ней обе руки через решётки. Я готова обернуться воздухом, чтобы просочиться сквозь них и обнять подругу.

Светка хватается за меня озябшими пальчиками.

– Что случилось? Что ты делаешь у Карася? – спрашивает она, бегая глазами по моему лицу. – Что с твоим домашним телефоном? Там всё время короткие гудки!

"Потому что Лара наверняка сменила номер…" – думаю про себя, а вслух говорю:

– Я там больше не живу… Долго рассказывать!

– О, понятно, то есть ничего не понятно… – тараторит Светка и перепрыгивает с одного на другое. – А учёбу зачем бросила? Ты дурочка, что ли? До диплома полгода… -

– Я не бросала… Я…

Ответить не успеваю. Светка перебивает:

– Все в колледже только об этом и говорят! Мол, Соколова, умница, отличница, и вдруг учиться перестала. На занятия не ходит, в академ собирается. Тебе на хрена академ этот?

– Что за бред? Какой академ?..

– А ты ведь и правда на пары не ходишь! А в последний раз я чемодан у тебя видела. Ты куда-то ехать собралась? Или ты к Толику переехала? Вы опять мутите? Ты беременна?..

Лапина трещит, не затыкаясь, и я должна остановить её словесный понос.

– Так! Стоп! – рявкаю я и сжимаю Светкины пальцы так, что та взвизгивает и, наконец, замолкает.

– Я. Никуда. Не. Собираюсь… – говорю медленно и уже спокойно, чеканя каждый слог. – Я выйти отсюда не могу! Он меня запер…

Светка хлопает глазами и молчит.

Ясно. Она меня не поняла.

– Карасёв меня запер в своей квартире! Понимаешь? – смотрю на подругу с мольбой в глазах.

– Вау… – выдаёт Светка.

– Это не "вау"! Это "пиздец"! – огрызаюсь я. – И ты должна вытащить меня отсюда!

– А как так вышло? А Карась где? – спрашивает Светка, и меня раздражают её вопросы.

– Некогда болтать! Ты должна мне помочь!.. – вскрикиваю я, но тут же смягчаюсь. – Пожалуйста…

– Блин… – Светка закусывает нижнюю губу. – Как? У меня даже телефона с собой нет. Видимо, дома забыла. Всю сумку перерыла…

– Вот чёрт… – отчаяние тычется мне под рёбра. Я отпускаю её руки и хватаюсь за кованый металл. Тот моей хватке не поддаётся. – Чёрт… Чёрт…

– Погоди! – вдруг говорит Светка. – Так ты у Нины Михайловны ключ возьми! У неё же наверняка есть!

– Нет у неё ничего. Ни ключей, ни телефона! – говорю я, зарываясь пальцами в волосы. – Она ненормальная, сумасшедшая! Ты забыла? Толик у неё всё забрал, чтобы она не дурила…

Мне не нравится, как Светка на меня смотрит. Есть в её взгляде что-то такое… Усмешка, что ли.

– Что такое, Лапина? – спрашиваю я. – Ты мне не веришь?

– Соколова! Это ты ненормальная… – Лапина закатывает глаза.

– Не поняла…

– Нина Михайловна не сумасшедшая! Она разумнее нашей математички! – выпаливает Светка.

– Разумнее нашей математички быть не трудно… – не раздумывая, парирую в ответ, но тут же осекаюсь, – погоди… Что ты сказала? Нина Михайловна не сумасшедшая?

– Конечно, нет! – восклицает Светка. – Моя мама работает в том же роддоме, в котором когда-то работала Нина Михайловна. Мама её не застала, но много о ней слышала… Короче, эта женщина только прикидывается больной!

Видимо, у меня слишком тупой вид. Потому что Светка поясняет:

– Ну, надо ей так! Понимаешь? У них там в роддоме сто лет назад фигня какая-то случилась. Ну, короче… Мама говорила, Нине Михайловне так легче было это пережить. Ходить, бормотать… В общем, на самом деле нормальная она!

Да, о случившейся сто лет назад "фигне" я наслышана… У меня даже записи об этом есть…

Что же тогда получается… Они с сыном за одно? Я-то, дурочка, думала, Толик привёз меня, за матерью его присматривать. А на деле оказывается, это она за мной здесь присматривает!

Ну, Нина Михайловна! Ну, актёрище! И храпит-то как натурально! И таблетки будто правдишние пьёт!

– Ну, так что ты стоишь! – Светкин голос выдёргивает меня из раздумий. – Иди по карманам её полазь! По-любому ключ там где-нибудь!

– Ладно… – послушно отвечаю я. – Попробую…

Я оставляю Светку мёрзнуть на январском солнце, а сама крадусь в прихожую.

Дверь в комнату Нины Михайловны закрыта. Она храпит как и прежде, только телевизор теперь молчит. Я даже не обратила внимания, когда она успела его выключить. Возможно, он стоял на таймере и сам отключился. Не знаю.

Мне некогда думать над этим. У меня мало времени. Я окидываю взглядом узкий коридор.

На видном месте ключей, конечно, нет.

В поле зрения попадает рогатая вешалка у входной двери. На ней повисли три куртки, одна из которых – моя. У двух других карманы отсутствуют.

Всё. Поиски окончены.

Искать ключи (возможно и не существующие вовсе!) – это как иголку в сене. Или как там говорят.

Я обречённо вздыхаю и усаживаюсь прямо на тумбочку у зеркала.

И вдруг дверь спальни, в которой только что храпела мама Толика, протяжно скрипит петлями, и в прихожей появляется сама Нина Михайловна.

– Ты это ищешь? – спрашивает она, роняя к моим ногам связку ключей…

Глава 77

– Ну, что же ты? Бери! – Нина Михайловна подбородком указывает на связку. – Тебе же это нужно?

Она смотрит на меня и ждёт, что я брошусь за ключами. А я не спешу. Смотрю ей в лицо и пытаюсь разглядеть в глазах хотя бы крошечный намёк на безумие. Но взгляд этой женщины ясен, как сегодняшний зимний день за окном.

Светка права. Нина Михайловна абсолютно здорова.

– Я слышала ваш разговор, – говорит она. – Да, я притворяюсь. И мне так легче. И коль теперь ты знаешь правду, с тобой я притворяться не буду.

Шелестя полами домашнего платья, она проходит мимо меня и усаживается рядом.

– Ты хочешь уйти? – говорит Нина Михайловна. – Что ж, удерживать силой не могу. Моего сына нет уже несколько дней. И я не знаю, сколько ещё времени ему потребуется. Поэтому можешь сейчас же воспользоваться моим ключом, отпереть входную дверь и навсегда покинуть этот дом. А можешь остаться. И, поверь мне, так будет лучше. Здесь, в этих стенах, ты в безопасности. Толик привёз тебя сюда, чтобы уберечь. Я советую тебе дождаться его. Уверена, вместе вы примете правильное решение.

Пожалуй, я погорячилась, посчитав эту женщину нормальной. Только безумная могла предложить такое. Продолжать сидеть в четырёх стенах и ждать Карасёва. Зачем? Чтобы он успел привести сюда свою подружку, приславшую ему сообщение? Чтобы, как она сказала, в этот раз они "не облажались"?

​​​​– Нет уж, Нина Михайловна! Вы достаточно поводили меня за нос! Я сыта по горло вашими небылицами и не собираюсь участвовать в грязных замыслах Вашего сына и его ненормальной подружки! Я ухожу сейчас же! И не смейте вставать на моём пути!

С этими словами я подхватываю с пола ключи, срываю с вешалки пуховик, возвращаюсь в комнату за чемоданом, чёрт бы его побрал. Одеваюсь, обуваюсь, ещё немного толкусь в пороге, подбирая подходящий к замочной скважине ключ, и вот я на воле. Ослеплённая солнцем и снегом и скованная Светкиными объятиями. Она поджидала меня на крыльце и бросилась на шею, едва я вынырнула из подъезда.

– Дашка! Я так рада! Так рада! – щебечет она, целуя меня в обе щёки.

– Некогда, Светка, некогда… – я мягко стряхиваю её с себя. – Скорее идём отсюда…

– Конечно! – соглашается Светка. – Куда сейчас?

Этот её вопрос застаёт меня врасплох. А куда в самом деле мне теперь идти? Где меня ждут?

Первая мысль – вернуться к Антонине Петровне. Помнится, она предлагала мне остаться. И на работу устроить предлагала.

Я спускаюсь с крыльца и отхожу от дома на несколько шагов, чтобы взглянуть на её окна.

На балконе растянута вывеска:

"ПРОДАЁТСЯ"

Странно…

– Светка, – говорю я подруге, которая всё ещё стоит на крыльце, ухватившись за ручку моего чемодана. – Ты подожди меня здесь, ладно? Я быстро. Я сейчас.

Не дожидаясь её ответа, я семеню к соседнему подъезду.

Взлетаю на четвёртый этаж и звоню в дверь Антонины Петровны. Пока та шаркает к выходу, я придумываю речь. Мол, согласна остаться, готова помогать, и если её предложение о работе ещё в силе…

Всякие слова теряют смысл, когда входная дверь распахивается и на пороге появляется…

Нет, не Антонина Петровна.

Передо мной стоит женщина… в чёрном.