Текст книги "Совпадения случайны (СИ)"
Автор книги: Маргарита Алешина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)
Глава 95
– Садясь в машину к незнакомцу, будь готова расхлёбывать последствия! Вот я и расхлёбываю… – горько усмехаюсь, глядя на чёрную гладь крепко заваренного чая. – Ты наливай себе кофе, бери печенье, кури, если хочешь… – шучу, конечно. – Сейчас я всё тебе расскажу…
Встаю из-за стола, подхожу к окну. В форточку врывается зимняя ночь. Лбом прижимаюсь к холодному стеклу. От моего дыхания оно запотевает. Смотрю на утонувший в темноте прямоугольник детской площадки.
– На той лавочке мы впервые с ним поцеловались… – так, мысли вслух.
Спиной чувствую её взгляд. Она терпеливо ждёт, когда я перейду к главному, не торопит. Я глубоко вздыхаю и, не оборачиваясь, начинаю говорить:
– В тот вечер Кирилл назначил мне свидание у "Корзиночки". Прислал сообщение с чужого номера. Я должна была сразу насторожиться, но он так убедительно сожалел о разрядившейся батарее и нулевом балансе, что я поверила. Ну, взял телефон у друга, с кем не бывает…
Я приехала к назначенному времени. Кирилл задерживался. Примерно через полчаса я получила от него ещё одно сообщение:
"Прости, приехать не могу! Отправил за тобой Стаса!"
А минутой позже неподалёку остановилась тонированная иномарка. Из переднего окна высунулся парень.
"Соколова! – крикнул он. – Садись, прокатимся!"
Я никогда раньше его не видела, но, услышав свою фамилию, подумала: "Это Стас!"
И быстрым шагом направилась к машине. Дура…
Отлипаю от окна и возвращаюсь за стол. Маша меня не перебивает, и я продолжаю рассказывать:
– Я не знаю, почему не испугалась сесть в чужую машину. Ведь бабушка всегда учила меня осторожности. Постоянно твердила: "Будь бдительна!" Но в тот вечер все мои инстинкты в раз отключились. Наверно, мне так не терпелось увидеться с Кириллом, что я забыла о безопасности… Короче, я села в машину к этому парню, и мы поехали. По пути Стас увлёк меня разговором, и я даже не заметила, что он везёт меня куда-то за город. Вот только разговор у нас получался какой-то странный. Я удивлялась его комплиментам:
"Тебе очень идёт этот цвет волос!"
"С этим макияжем тебе гораздо лучше!"
"Татуировок нет! Это клёво!"
А потом Стас предложил мне закурить. Я, естественно, отказалась. И тогда он строго глянул на меня через зеркало и сказал:
"Ты не куришь?!! Охренеть! Вот, что значит жить в городе!"
Я подумала, к чему все эти реплики? Бред какой-то!
– Полянский был уверен, что везёт в машине меня… – поясняет Маша. – И, видимо, он решил, что я так изменилась, перебравшись в город…
– Да, – киваю в ответ, – теперь я тоже это понимаю… В общем, мы с ним болтали, болтали, а потом я, наконец, обратила внимание на пейзаж за окном. Просёлочная дорога, поля, железнодорожный переезд… Я спросила: "А куда мы едем?" А Стас быстро обернулся и улыбнулся как-то подозрительно: "На наше место, Соколова, на наше место!" Я подумала про себя: "Что ещё за "наше" место?", но уточнять не стала. Решила, что этот парень говорит о каком-то "их месте" с Кириллом. Я же была уверена, что они друзья… Короче, я пожала плечами, откинулась на спинку сиденья и полностью доверилась судьбе.
Даже, когда Стас привёз меня в глухие дебри "Жемчужного", когда я вышла из его машины и запуталась в узких коридорах его усадьбы, я наивно полагала, что так и должно быть, так запланировано, понимаешь? Я ожидала в одной из комнат увидеть Кирилла, готовилась к какому-то сюрпризу… У меня даже мысли не возникло, что этот человек может причинить мне боль! Ведь сам Кирилл отправил его ко мне!
Мы поднялись на второй этаж, Стас где-то раздобыл бутылку вина. Мы непринуждённо болтали, и всё это время я думала, что вот-вот появится Кирилл и заберёт меня. А Стас тем временем откупорил вино, наполнил бокалы и один протянул мне: "Выпьем, Соколова…" Я не отказалась. А что? У меня вообще-то был день рождения… Мы выпили "за встречу" и "за моё новое платье" и за мою чёлку, которая "теперь исключительно прямая"… И нет бы мне заподозрить неладное, но я только хихикала в ответ на эти странные тосты. Ну, правда! Когда не подозреваешь, что твой собеседник думает, что перед ним другой человек, со стороны кажется, что он просто так прикалывается по-дурацки… Кстати, мой комплимент его одеколону он тоже принял за шутку:
" – От тебя вкусно пахнет. Что за парфюм?" " – Это Версаль, синий…"" – Мм… Классный… Мне нравится…"" – Ну, ты угараешь, Соколова…"
Шутки закончились, когда в разговоре я упомянула Кирилла. Тот никак не приходил, я начала волноваться и спросила:
"А Кирилл скоро придёт?"
И Стасу, уже достаточно выпившему, этот вопрос не понравился. Он скривился, его глаза потемнели, а уголки губ медленно сползли вниз.
"Что ты сказала? Кирилл?!" – проговорил он и швырнул о стену свой бокал.
Я закричала от неожиданности:
"Эй! Ты чего?"
А он начал крушить всё вокруг.
"Кирилл? Кирилл, значит! Ты поэтому в город сбежала, сука? К какому-то Кириллу?!"
Я не понимала, что происходит? Он был пьян и нёс какую-то чушь! До меня, наконец, дошло, что Кирилл не придёт, и надо уносить ноги.
Я подхватила свою сумку и бросилась к выходу, но Стас догнал меня и за волосы поволок обратно. Сопротивляться этому чудовищу было бесполезно. Мои жалкие попытки высвободиться только ещё больше заводили его. Он швырнул меня на кровать и…
Подступившие слёзы перехватывают горло. Я замолкаю, закрываю глаза и заново переживаю ту страшную ночь.
Маша осторожно берёт меня за руку. От её прикосновения я вздрагиваю.
– Не рассказывай, не надо, – говорит она. – Я и без того знаю, каким ублюдком был Полянский… Вернее, каким ублюдком он становился под выпивкой…
– Знаешь, что он говорил мне во время этого? – шепчу я сквозь слёзы. – Он говорил: "Зачем тебе он? Избавься от него! Нам будет хорошо с тобой! Тебе и мне! Как раньше!" А мне было уже всё равно, что он говорит и что делает… Он сломал меня, понимаешь?..
– Вот же мерзавец… – говорит Маша и до боли сжимает мои пальцы.
Она хочет что-то добавить, но я её перебиваю. Пусть знает, что было дальше.
– А потом Полянский увидел кровь на покрывале, и это немного отрезвило его… Он отпрянул от меня и принялся прогонять: "Твою мать! Чтоб тебя, Соколова! Пошла вон! Убирайся! Исчезни!" Мне даже показалось, что он плачет. Видимо, осознал, наконец, что натворил. Я покидала его дом, а он всё кричал и кричал мне вслед разные ругательства… Я спустилась на первый этаж и случайно зацепила плечом вешалку в прихожей. Его куртка упала на меня…
– Всё, всё… Не рассказывай! – просит Маша, но я уже не могу остановиться.
– А потом я шла по темноте… – продолжаю я. – Сама не знаю, как мне удалось выйти на дорогу… Я долго петляла межлу участками. Но все они были похожи друг на друга. Высоченные заборы, чёрные остроконечные крыши… "Жемчужиный" будто не хотел меня отпускать. Я сворачивала то в одну сторону, то в другую, но снова оказывалась там, откуда только что вышла… Острые камни врезались в мои босые ступни, платье цеплялось за колючие кусты. Мне было холодно и страшно, и вокруг не было ни души. Только собака лаяла где-то за домами. Я ускорила шаг, но запнулась и уронила сумочку. Мой телефон выпал из неё и ударился о какой-то булыжник. Батарея выскочила и исчезла в темноте. Я пыталась нащупать её, но это было бесполезно. А я должна была позвонить кому-нибудь, хотела позвать на помощь…
– Да, да, я понимаю… – Маша гладит меня по руке, утешает, хотя ей самой едва удаётся справиться с волнением. – Потом ты вышла на трассу, и я забрала тебя… Ну, всё, сестрёнка, всё… Больше никто тебя не обидит! В ту ночь я поклялась себе в этом и клятвы не нарушу!..
Зря она это сказала сейчас… Ой, зря…
Глава 96
Я выдёргиваю свою руку из Машиных «объятий» и с мерзким звуком отодвигаю стул от стола. Поднимаюсь, смахиваю оставшиеся на ресницах слёзы, мысленно ругая себя за то, что позволила себе растечься в кисель перед этой лживой беременной сукой…
А как ещё мне её называть, если она сидит передо мной, чешет о какой-то мифической клятве, а сама заняла моё место рядом с Кириллом и ходит теперь беременная от него!
Собственно почти тоже самое я говорю ей в глаза.
– Хватит врать! Слышишь? – я делаю два шага назад и спиной упираюсь в ледяной подоконник. – О какой клятве ты сейчас говоришь?
Жаль, что эта тесная кухня не позволяет мне отойти дальше. А меня опять тошнит, и голова идёт кругом. Потому что здесь даже воздух пропитан её наглой ложью и фальшивым состраданием.
– Ты потому взяла себе моё имя и моего парня, чтобы "не обижать меня"? И, наверно, по этой же причине тебя так скоро "раздуло" от беременности? А к нашей бабушке ты тоже явилась из лучших побуждений? И только с самыми благими намерениями ты вручила ей пояс от моего платья и тем самым довела её до сердечного приступа? Ну-ка, расскажи мне? Хотя нет, лучше молчи! Хватит с меня твоей помойной лжи… Я ухожу!
Я устремляюсь к двери, но мимо Маши так просто не пройти. Она сидит посреди кухни, большая и беременная, и загораживает собой весь проход. Когда мне всё же почти удаётся протиснуться к выходу, она хватает меня за руку и приказным тоном заявляет:
– Ты не дёргайся, а сядь и послушай, что я буду тебе говорить! Если ты сейчас попытаешься убежать, мне придётся встать и как следует врезать тебе! Ну, не станешь же ты драться с беременной женщиной?
– Стану, если потребуется! – парирую в ответ – Или ты всерьёз думаешь, что я не достаточно наелась твоими байками?
– Ты совершишь огромную глупость, если сбежишь и не дослушаешь меня! Тебе ведь интересно, откуда я знаю твоего Карасёва? Останься хотя бы ради него…
Шах и мат!
Я на самом деле очень хочу узнать, какие такие извилистые тропы свели вместе мою беременную сестрицу с моим непутёвым другом. Которого, кстати, нет уже больше часа. Где он опять болтается?
Я застываю на месте. Маша понимает, что почти убедила меня остаться и дожимает.
– Ну, с чего мне начать? С того, как мы встретились с твоей бабушкой? Или с того, как я оказалась в одной постели с твоим Кириллом? Или с того, как и почему твой приятель Толик взялся мне помогать?…
– Начинай, с чего хочешь… – цежу сквозь зубы и возвращаюсь за стол.
Маша расплывается в довольной улыбке:
– Я знала, что ты умница! Ну, что ж… Ещё по чашке чая и по печеньке?.. – я отвожу глаза. Мол, обойдусь. И Маша не настаивает. – Ладно, можно и просто так поговорить. Начну, пожалуй, по порядку. С твоей старухи….
Я сижу с отрешённым видом, но сама уже вся обратилась в слух.
– Чтоб ты понимала, я не искала встречи с твоей бабкой… – начинает Маша. – Да, у меня был твой адрес на Центральной, и ничто не мешало мне как-нибудь заявиться в ваш дом, застать вас обеих врасплох и обрушить на ваши головы всю скопившуюся во мне за эти годы обиду и злость. Я бы могла задать твоей бабушке вопрос, почему она перестала искать свою дочь? Неужели ей было наплевать на её вторую внучку? И почему она позорно сбежала с Садовой, едва получив от дочери первое письмо? Полагаю, только за это твоя старуха уже должна была понести наказание! Ты так не считаешь? А сколько денег она получила от нашей матери за эти годы? Это же баснословная сумма! Бабуля распоряжалась денежками, как ей вздумается, но при этом продолжала скрываться и изводить нашу мать своим молчанием! Почему она делала всё это? Я должна была расспросить её обо всём, понимаешь? И вот однажды…
Маша не успевает закончить мысль, потому что я перебиваю её:
– И вот однажды ты всё же заявилась в наш дом, чтобы задать бабушке свои вопросы?
– Нет, моя дорогая, ты не угадала… – Маша качает головой. – Однажды твоя старуха сама заявилась ко мне. А точнее, к себе. Сюда, на Садовую. Явилась в самый неподходящий момент. Когда моя жизнь, наконец, начала налаживаться. Я уже познакомилась с твоим Кириллом и почти переехала к нему. Он уже знал о моей беременности, и мы носились с ним по магазинам в поисках идеальной детской кроватки…
"Говорит как ножом режет…" – думаю про себя, но вслух не произношу ни слова.
А Маша продолжает хвалиться:
– С того дня, как я приехала в Н-ск прошло уже больше двух месяцев. И если первые несколько недель я только и ждала, что сюда явится тот, кто поддерживает жизнь в этом доме. То теперь, спустя ещё месяц, когда никто так и не пришёл сюда, я, наконец, позволила себе жить полной жизнью. Разборки с Полянским остались в прошлом. В моей жизни появился другой человек. Я ждала ребёнка и, наконец, позволила себе быть счастливой… С твоего позволения, я всё же налью себе чаю…
Маша прерывается на несложный ритуал приготовления травяного напитка. После "отпрашивается" у меня в туалет и минут через десять возвращается к своему рассказу.
– И вот однажды возвращаюсь я, счастливая, из магазина и вижу такую картину. Дверь в дальнюю комнату, которая всегда была заперта, настежь распахнута. И кто-то ходит по ней, шуршит пакетами, шелестит бумагой. По старушачьей курточке на вешалке и страшным сапогам у порога не сложно было догадаться, кто там хозяйничает.
"Ну, наконец-то ты пришла! – подумала я. – Настал момент нам с тобой познакомиться, бабуля!"
И направилась прямиком в открытую дверь.
– А ты знаешь, что там, в дальней комнате? – спрашивает Маша, хитро прищурившись.
– Не имею ни малейшего представления… – сухо отвечаю я.
– Пойдём, я покажу тебе. У меня ключ есть…
Маша не спеша поднимается из-за стола и жестом призывает меня следовать за ней:
– Идём, идём…
Она подходит к серванту, выдвигает верхний ящик и достаёт оттуда небольшой металлический ключ.
– На, возьми, – протягивает мне. – Я хочу, чтобы ты сама открыла.
Я не понимаю, с чего вдруг была удостоена такой чести, но послушно принимаю ключ и вставляю его в замочную скважину…
Глава 97
– Что это? – я веду глазами по стеллажам, что стоят вдоль стен по всему периметру комнаты. – Когда-то здесь была бабушкина спальня…
Это правда. Помню, двенадцать лет назад здесь стояла кровать, рядом с ней громоздился небольшой плательный шкаф, а у окна был письменный стол.
Теперь из прежнего остались только выцветшие обои на стенах и деревянные половицы.
Я оборачиваюсь на Машу, которая стоит за моей спиной:
– Ты можешь объяснить, что всё это значит?
Я говорю о вещах, коими здесь завалена каждая полка. Новые, в шуршащих упаковках, и старые, сложенные стопками. Детская одежда и обувь, мягкие игрушки и канцелярские принадлежности, коробки с настольными играми и фотоальбомы, журналы и книги.
Много книг…
Они занимают здесь отдельный стеллаж. Потрёпанные, наверно, ещё из моего детства, и новые, затянутые в плёнку, с блестящими корешками и хрустящими страницами.
Книги расставлены в строгом порядке – от детских к подростковым. Вещи кстати тоже рассортированы по возрастам. Малышковые – слева, те, что постарше, – в центре, слева – самые взрослые.
На первый взгляд кажется, что я очутилась на складе какого-нибудь магазина. Стою, озираюсь по сторонам, а сестра за моей спиной похихикивает:
– Что? Влечатляет?
– Ещё как…
– Это комната похороненных воспоминаний…
Под моим непонимающим взглядом Маша подходит к стеллажу, на котором лежат фотоальбомы, и вытягивает с полки один из них.
– Ну, вот, например…
Маша листает альбом, демонстрируя мне чёрно-белые снимки. Под каждым надпись: "Танюше год", "Наш первый шаг", "Первый раз в первый класс" и так далее.
– Это мамкины фотки… – поясняет Маша, хотя мне и так понятно. – Узнаёшь её? Вот, смотри ещё…
Этот альбом она отдаёт мне, а сама вытягивает другой. Фотографии из второго альбома мне знакомы. Я видела их ещё у Антонины Петровны. Только на тех снимках мы были втроём – я, мама и бабушка. И лицо матери было густо зачерчено чёрной пастой. Теперь же я вижу полную картину. Мама открыто улыбается мне (кстати, мы с ней очень похожи), а бабушка… держит на руках ещё одну девочку. Те снимки, что я видела прежде, были аккуратно срезаны по краю. И таких кадров, где мы сняты вчетвером, здесь множество. Есть и такие, где мы с сестрой вдвоём. Их я раньше не видела.
– Ты понимаешь? – спрашивает Маша. – Бабка заперла в эту комнату всё, что было связано с матерью. И со мной… Здесь мамкины личные дневники, которые она вела ещё в школе. Здесь её вещи и фотографии. Здесь подарки, которые последние двенадцать лет она отправляла тебе. Вот, смотри…
Маша возвращает фотоальбомы на место, переходит к следующему стеллажу и небрежно смахивает с верхней полки стопку сложенных вещей. Блестящие упаковки рассыпаются по полу, и я вижу детские футболки с яркими аппликациями на груди и платья с шёлковыми лентами.
– Мама хотела, чтобы ты носила эти вещи, читала эти книги, играла с этими игрушками. Но бабка прятала всё это здесь, под семью замками!
У меня не укладывается в голове. Я предполагала что-то подобное, но до конца не верила, что это может быть правдой.
– Варвара Ивановна сказала, что бабушка всё выбрасывала… Она показывала мне книгу… – растерянно говорю я.
– Кто? Эта старушенция, которая живёт по соседству? – кривится Маша. – Вечно трётся у моей двери и что-то вынюхивает. Несколько раз мы с ней чуть не столкнулись на площадке. Мерзкая бабулька! Соврёт и не покраснеет! Хотя кто знает, возможно, твоя бабка и правда что-то выбрасывала… Значит, этих вещей здесь могло быть ещё больше!
На этом Маша единожды хлопает в ладоши:
– Так, мы отвлекись… Продолжим. Значит, в тот день я вошла в эту комнату и застала твою бабку там, – указывает пальчиком в дальний угол. – Она сидела на стульчике, что-то перекладывала и ворчала сама с собой. Она была так увлечена своим занятием, что даже не заметила моего присутствия. Мне пришлось кашлянуть, чтобы обратить на себя внимание.
– И что она?
– Она крякнула от неожиданности, резко повернулась и схватилась за сердце: "Матерь божья… Машка…" Старуха узнала меня, представляешь! Не спутала с тобой, а сразу поняла, кто я такая! Расплакалась, конечно. Поднялась на ноги, на шею бросилась… "Машка, внученька…" А мне были противны её сопли! Девятнадцать лет она обо мне не волновалась и тут – нате вам! Машенька! Я, конечно, её оттолкнула. Мол, да пошла ты со своими нежностями! И спросила в лоб: "Что же ты, бабка, с матерью моей так обошлась? Она двенадцать лет тебя искала! Зачем ты пряталась?"
– И что она ответила? – спрашиваю я.
– Ответила, что когда получила от матери письмо с требованием увидеть дочь, очень испугалась! Понимаешь, она испугалась, что мамка за тобой приедет и заберёт тебя у неё! Так мне и сказала: "Танька сама виновата! Подробнее нужно было писать!" А в том письме, ты сама знаешь, ни слова о возвращении домой не было, а только вот это:
"ХОЧУ ВИДЕТЬ ДАШКУ" Ну, и бросилась наша бабка в бега. А других писем она, конечно, не читала. А только деньги из конвертов вытряхивала.
– Что было дальше?
– Потом старуха начала рассказывать, как в тот день с прогулки с тобой пришла. Как пустую кроватку обнаружила. Как потом спать по ночам не могла, ждала. Сказала: "Я каждый день у окна стояла, думала, вернётся моя блудная дочь! Неделю плакала, другую плакала… А потом обозлилась так, что поклялась себе, никогда в жизни больше с Танькой не разговаривать!" Да, да, бабка так мне и сказала: "Видеть её не хочу после того, что она сделала! Потаскуха! Кукушка! Не дочь она мне больше! Так и передай ей! А тебе, Машенька я рада очень! Молодец, что приехала…" И тут я бабке как выпалю: "Можешь не переживать! Нет больше Таньки! С окна она сбросилась! Из-за тебя, между прочим! Из-за твоего бегства! Из-за твоего молчания! Не смогла она так дальше жить! Да, мать совершила ошибку, когда в Пригород за любовником побежала! Но ей всего восемнадцать лет было! Молодая была, глупая! Но ты же, бабуля, взрослая женщина! Ты же умнее должна быть! Ты могла её принять и простить! Как ты могла быть такой жестокой по отношению к собственной дочери?"
– И что она тебе ответила?
– А она плачет и своё мне твердит: "Я думала, Танька у меня Дашеньку заберёт! А я жить без неё не могу!" И я ещё раз повторила: "Ну, всё, можешь не волноваться, никто у тебя Дашку твою не заберёт!" И добавила: "В аду тебе гореть за такие дела, баба Оля!" И вроде мы с ней закончили на этом. Она сказала, что я могу жить здесь, сколько потребуется, а сама на Центральную засобиралась. И уже к выходу топала и вдруг остановилась. Я подумала, чего это она встала, как вкопанная? А она твой пояс от платья увидела. Он на кресле лежал. Я в тот вечер как бросила его туда, так и забыла о нём. А бабка твоя этот пояс узнала, подошла, взяла его… Спрашивает: "А это откуда здесь?" И, не дождавшись моего ответа, продолжает: "Дашка в тот вечер в этом платье ушла…" И, видимо, у старухи в голове какой-то свой паззл сложился. Мол, ты в тот вечер домой не вернулась. Потом две недели у подружки жила. С парнем перестала встречаться. Задумчивая какая-то стала. "Откуда у тебя этот пояс? Что тогда случилось?" – спросила она, а саму уже всю трясёт. А я не стала ничего выдумывать. Выдала всё, как есть. А с чего мне её жалеть? Она же никого не пожалела, когда Садовую бросила и в Центр сбежала… Я всё ей рассказала. Как подобрала тебя, как домой привезла. Вот тут-то бабку и скрутило: "И Танечки больше нет, и с Дашенькой беда случилась…" Стоит, скрючилась, еле дышит, за сердце держится. Я думала, она прям посреди комнаты кони двинет. Но та ничего, подышала, подышала и побрела потихоньку…
– Что ты наделала?! Ты понимаешь, что фактически это ты убила её? – вскрикиваю я. – Зачем ты ей всё рассказала?
– Потому что, если бы ни она, наша мать была бы жива! Так что не я сгубила твою бабку! То было возмездие! Её убила совесть! Как ты не понимаешь? Она разучила нас! Она не дала матери шанса исправить свою ошибку! Если бы тогда, двенадцать лет назад, она не сбежала с тобой на Центральную, всё сейчас было бы иначе! Оглядись вокруг! Ты могла бы носить эти платья и играть с этими игрушками, но бабка лишила тебя всего этого! Её гордыня оказалась в разы сильнее любви! Любви к тебе, Даша! О себе я вообще молчу. На меня ей всегда было наплевать. Так с чего ради я бы стала беречь её чувства?
– Всё, хватит! – я обхватываю голову руками.
Внутренний голос кричит мне, что Маша права. Бабушка, действительно, не должна была распоряжаться чужими судьбами…
В ушах шумит:
"Они обе виноваты! Обе виноваты!…"
– Довольно! Замолчи! – пытаюсь я перекричать этот шум в голове. – Я согласна! И мама, и бабушка обе виноваты в том, что случилось! Но их обеих больше нет в живых! Так что оставим эту тему…
Я опускаю руки и поднимаю на сестру тяжёлый взгляд:
– Теперь я хочу знать, как ты заняла моё место рядом с Кириллом?..
– Ну, что ж, послушай…
