Текст книги "Список Мадонны"

Автор книги: Макс Форан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 33 страниц)

– И?

Судя по интонации, святого отца заинтересовала эта история. Мартин продолжил:

– Когда я передал ей Пресвятую Деву, она расцвела от счастья и сказала: «Курикута». И ничего более. Просто это слово. Вчера я понял, что так она называла Богоматерь.

– Откуда ей знать?..

– Совершенно верно, святой отец. Откуда ей знать? Насколько я понял, ее нашли в буше почти год назад. Она не говорит по-английски. Она не могла знать о Пресвятой Деве, если, конечно…

– Если, конечно, что?

– Как раз об этом я и хотел с вами поговорить. Мне кажется, что этой девушке было видение Богоматери.

– Как и у той девушки, о которой ты мне рассказывал?

– Нет. Мадлен была совсем другой. Она была католичкой. Эта девушка ничего не знает о Пресвятой Деве. И все же, когда я увидел ее вчера, она продолжала твердить это слово «Курикута» и показывать на воду, изображая человеческий образ руками.

Бернард почувствовал, как у него участился пульс. «Осторожно», – сказал он себе, вспомнив омерзительную умалишенную в тюрьме.

– А ты уверен, что не позволяешь вытворять причуды своему воображению? Она могла под этим словом иметь в виду все что угодно.

Мартин обдумал слова священника, прежде чем ответить. Он остался при убеждении, что вопрос о видении не может быть просто оставлен без внимания, но последнее, чего бы ему хотелось, это спорить с отцом Блейком, да и, помимо всего прочего, не из-за чего было расстраиваться.

– Да, вы, возможно, правы, но меня в действительности беспокоит еще кое-что. – Он сделал паузу, прежде чем продолжил: – Я не знаю, как вам это сказать, святой отец.

Бернард Блейк молчал.

– Она предложила себя мне, святой отец. Она легла на траву и предложила мне свое тело. Я был ошеломлен…

Бернард изо всех сил старался сохранять спокойствие, хотя в его теле ожил каждый нерв. Голос его остался сдержанным, вникающим в суть:

– Ты уверен, Мартин? Девушка-аборигенка дала тебе понять, что видела Пресвятую Деву, а потом предложила свое тело?

– Да, я сожалею, что рассказал вам эту ужасную историю, но случилось именно так, как я рассказал. Будучи шокирован, я поступил дурно. Я толкнул ее, святой отец. Она упала на землю. У меня это не выходит из головы. Как она была потрясена! Ее взгляд заставил меня понять, что я совершил что-то ужасное. Действительно ли мой поступок был ужасен, святой отец? После этого я рассказал своей возлюбленной Коллин Сомервилль о своем беспокойстве. Вы знаете ее, святой отец. Это та красивая девушка с рыжими волосами, которая работает в «Гербе Бата», я еще возил ее на скачки, когда повстречался с этим грубияном с «Буффало», о котором я вам рассказывал. Что бы ни случилось, когда-нибудь она станет моей женой, я надеюсь. Но я думаю, Коллин была движима ревностью, другого повода у нее не было. Мне не с кем поговорить, кроме вас, святой отец. Я правильно поступил, святой отец? Я ведь не животное. Я ненавижу насилие, а тем более по отношению к женщине! Может быть, мне нужно было вернуться и посмотреть, что с ней? Может, мне нужно было рассказать об этом матроне? Я не думаю, что она безумна, и такое поведение может привести только к…

– Но я слышал, что ее зовут Мэри, – сдавленным голосом сказал отец Блейк.

Мартин, находясь в полном смущении, не заметил странности вопроса.

– Это еще одна странная штука, святой отец. Если я не ошибся, то у нее есть еще одно имя. И она предпочитает, чтобы ее называли этим именем. Она очень расстраивалась, когда я называл ее Мэри.

– И какое это имя?

– Ламар, святой отец. Она называет себя Ламар.

* * *

На миг мир ушел из-под ног Бернарда. Звездный шатер исчез, и он остался один в темноте, заполнив собой все пространство. Это было предпоследнее мгновение его собственного становления. Осталось сделать всего одно дело, которое было неизбежно и предначертано. Неожиданно он успокоился. Голоса исчезли, их заменило спокойствие определенности. Он помахал демонам на прощанье, презрение управляло его пальцами. В душе его образовались слова, которые он никогда не мог произнести: «Благодарю тебя, злая Мать. Благодарю тебя».

И он возвратился в мир, который должен был вскоре стать его.

– Что за удивительная история, Мартин! Очень удивительная.

Мартину хотелось продолжить разговор. Как он должен поступить с этой аборигенкой? Беседа со святым отцом принесла ему облегчение, но он не получил ни духовного наставления, ни дружеского утешения.

– Святой отец, что мне делать?

Молчание. Святой отец заснул. Мартин отнесся к этому с пониманием. Как-никак святой отец был еще нездоров.

На холмах к северо-западу от Ливерпуля, 12 января 1841 года

Мартин проснулся около семи часов, он удивился тому, что отец Блейк был уже на ногах и полностью одет. Его лошадь была оседлана.

– Мы сейчас уезжаем, святой отец? Я полагал, что мы пробудем здесь еще один день. Давайте хоть позавтракаем.

Несмотря на то что он был разочарован тем, что пришлось уезжать на день раньше, Мартин был обрадован тому, что услышал в ответ смех. Казалось, прошла целая вечность с того времени, когда он слышал, как отец Блейк смеялся. Это должно означать, что ему стало лучше.

– Мартин, ты не поверишь, что я наделал. За болезнью я забыл о поселенце, который лежит при смерти в двадцати километрах отсюда по дороге Догтрэп-роуд. Я должен ехать туда и соборовать его. Сегодня. Сейчас. Пока он не умер. – Он заговорщицки улыбнулся. – В конце концов, он верит в эффективность этого, даже если нам это менее очевидно. Я вернусь еще до наступления темноты, а если, паче чаяния, у меня не получится, то до обеда завтра. Я хочу, чтобы мы отправились назад вместе. Тебе есть что здесь рисовать.

Мартин кивнул, скрывая свое неудовольствие. При таком хорошем расположении духа у святого отца день обещал бы быть очень приятным.

– Да, святой отец, я понимаю. Мне нужно сделать много чего. Желтые цветы, да и красные.

– Ты имеешь в виду «бутылочную щетку» и австралийскую акацию. Когда ты научишься правильно их называть?

Мартин печально улыбнулся и долго смотрел вслед священнику, ехавшему по плохой дороге через буш, пока тот не пропал из виду. Он никогда не видел своего друга в таком хорошем настроении. Или, скажем, очень долгое время.

* * *

Бернард нещадно гнал свою лошадь по жаре, останавливаясь только для того, чтобы избежать возможности быть узнанным. Вспоминая того мерзавца, который выслеживал его по Европе, он решил, что все его действия, которые он обязан был совершить сегодня, должны были пройти незамеченными. Сейчас, будучи уже недалеко от Парраматты, он отдыхал, выжидая, когда движение на дороге утихнет. Сидя в тени большого эвкалипта, он оказался наедине со своими мыслями. Он ехал к Ламар. Она не будет такой красавицей, как Сигни, но она была избрана для него и выносит того, кому предстоит изменить мир под его руководством. Он еще не решил, что будет с ней после того, как будет рожден ребенок. Злая Мать приведет его туда. Ему понадобится больше апостолов. Он начнет выращивать их сразу же. Ему, конечно, понадобится Томас. Он также украдет деньги у Нейтча (напившись однажды вечером допьяна, идиот рассказал ему, где они хранятся), а также у Церкви (подготовленная кража), после чего снимет с себя духовный сан, а когда наступит час, они заложат основание нового ордена. Здесь!

Это начнется с восстания против британцев и Полдинга, если этот заблудший идиот доживет до того времени. Затем они займутся мощной чисткой. Сначала он казнит всех шлюх. Всех до одной. И птиц. Он устроит соревнования: кто задушит больше. От этой мысли у него потеплело внутри, и он улыбнулся. О да! Это будет шириться, и все те, кто осмелился усомниться в его способностях, погибнут. Теттрини, Баттист, Ламбрусчини и папа Григорий. Все они. Он был сейчас очень сердит. Встав, он поднял тяжелый камень и кинул его в черного ворона, клевавшего что-то на земле. Он промахнулся, а птица взлетела в воздух, громко каркая. По какой-то причине это карканье еще больше разозлило его. Затем он услышал их, демонов, в своей голове. Ко времени, когда он добрался до окраины Парраматты, получасом позднее, все они вернулись. Он обливался потом, когда очертания приюта стали расплываться перед его помутневшим взором.

Он привязал лошадь у каких-то деревьев и направился к сараю, стоявшему у реки. Если он правильно помнил, то девушка была здесь в тот день, когда та женщина из приюта просила его встретиться с ней. Тогда его планы были разрушены. Как тогда, когда они убили его Сигни, они наслали на него в тот день безумную мерзость, чтобы удержать его от того, что было предписано судьбой. Но не сегодня. Нет, не сегодня. Пора. Он вытер испарину со лба и, проклиная демонов, вселившихся в него, стал пробираться сквозь деревья, стараясь не шуметь.

Он не нашел ее в сарае. Но Бернарда Блейка это не смутило. Она должна была быть где-то здесь и ждать его. Он вышел из сарая и пошел к кромке воды. И, как он и предполагал, она появилась в поле его зрения. Неожиданно, как сюрприз. Это было как случайная встреча с судьбой. Она была на другом берегу реки. Он долгое время стоял, глядя на нее, прежде чем пошел к небольшой лодке, привязанной к грубо сколоченному пирсу за сараем.

Ламар мыла собранные ею ягоды, когда увидела его. Он стоял на другом берегу и смотрел на нее. Еще один Странный. Дрожь пробежала по ее телу, и она посмотрела в небо. Уже смеркалось, но все было ясно видно, как сквозь воду никем не потревоженного рачьего пруда. Ата, сидевший за ее спиной на ветке, тихо каркнул. Она видела, как этот Странный сел в лодку и стал грести в ее сторону.

Теперь он мог разглядеть ее более отчетливо. Она стояла, прямая и стройная, в сгущавшихся сумерках, ее силуэт выделялся на фоне пестрой зелени деревьев. Лодка врезалась в прибрежный ил, и он сошел на берег. Она не сдвинулась с места, и он был уже рядом с ней, в метре от нее. Часть его судьбы. Часть его становления. Здесь, в этом странном месте. Он закрыл глаза, запоминая этот миг. На какое-то мгновение он снова оказался с Сигни, на лугу у большого камня. Он подошел еще ближе, пока ее лицо не оказалось в нескольких сантиметрах от его собственного. Он уловил запах меда. Глаза ее были широко раскрыты. Они были самого удивительного цвета. Медово-карие с крапинками желтого. Он поцеловал ее в губы, чувствуя горячую настоятельность своего возбуждения. Ее тело под выцветшим ветхим синим платьем было крепким и одновременно податливым, когда он положил обе руки ей на бедра. Он крепко прижался к ней, а потом взял за руку и повел в гущу деревьев.

Это не тот, о котором говорила Курикута. Радуги на небе не было, и она чувствовала, как сердится Ата. Она словно превратилась в дерево. Ее ноги не двигались. Глаза у этого Странного жгли, подобно затухающим углям. От него чудно пахло. Это не был запах утра, как у другого Странного, а скорее он пах жаром раненого животного. Он трогал ее, терся об нее телом. Ей хотелось убежать, но она не могла. Его руки были мягкими, как у ребенка, но холодными и влажными от пота.

Бернард сорвал платье с ее плеч, и оно свалилось синей грудой у ее ног. Он приклонил ее спину к земле и стал возиться с брючным ремнем, приспустил брюки до колен и раздвинул ее ноги в стороны. «Сейчас», – подумал он, согнувшись над ней, не глядя ей в лицо. Упершись руками в голую землю, он попытался силой овладеть ею. Он попробовал войти в нее, но встретил сопротивление. Он опустил руку вниз, чтобы исправить положение, когда услышал шум крыльев и почувствовал возню адского зверя у себя на спине. Он обернулся, чтобы отогнать птицу.

Это Ата сделал ее тело снова подвижным. Он налетел на спину Странного, и неожиданно у нее появились силы бороться с ним. Ламар била, царапала и рвала его ногтями изо всех сил. Он руками защищал голову от Аты, а она вцепилась ногтями в его лицо. Он схватил Ату за ногу и отшвырнул его в кусты. Ламар подняла тяжелый камень и ударила его.

Такого яростного сопротивления он вообразить себе не мог. Он ненавидел и боялся черного дьявола, криком выражавшего свою злобу. Он бросился на него, желая уничтожить. Но тут ощутил, что его щеки саднят от ран. Поймав ворона, он отшвырнул его. Теперь, когда с птицей было покончено, он повернулся лицом к девушке. В ее руках был камень. Она замахнулась, чтобы швырнуть им в него. Он кинулся вперед, выхватил камень из ее руки и стукнул им ее сбоку по голове. Потом его руки начали душить ее за горло, туже и туже.

О Боже! Птица вернулась. Зарычав, он оторвался от упавшего съежившегося тела, чтобы противостоять ворону. Ворон отлетел, а он неосторожно погнался за ним, пока не выбился из сил. Уже почти стемнело, когда он смог вернуться к тому месту, где оставил девушку. Она лежала там же. Правая часть ее лица представляла собой кровавое месиво, голова была неуклюже свернута набок. Бернард сел рядом с ее телом и попытался собраться с мыслями. Постепенно на него нахлынули рыдания, в них было сдержанное спокойствие завершенности. Дьявол победил. Все завершилось. Конец.

Он сидел там, пока мог контролировать жужжание в своей голове. Затем, оставив девушку там, где она лежала, он залез в лодку и переплыл через реку к сараю, в котором она жила. Он нашел обрывок веревки в стойле. Но стропила располагались слишком высоко, поэтому он пошел туда, где она спала. Оловянная иконка Богоматери стояла на ее койке. Он взял ее и повертел в руках. Злая Мать, сформованная, непонятая и сломанная дураками. Она пыталась дать ему свой путь, но дьявол помешал им обоим. Он умрет вместе с ней. И это было правильно.

Когда петля была надета на шею, он залез на табурет, держа Мадонну в руках. Стоя здесь в темноте, он мог видеть в окне восходившую луну. Один шаг, один толчок, и все будет закончено.

Его ноги не хотели двигаться. Они замерли, а мозг лихорадочно работал. Тихий голос был рядом, и демоны умолкли. Он слушал, пока желание умереть не оставило его. Ему на смену пришла новая ярость, побуждавшая его идти вперед, прочь с этого пьедестала разрушения. Это была не его вина. Подлец, с которым он подружился, которому доверял и хотел воздать апостольские почести, предал его, попытался украсть его судьбу. Он потворствовал ему, стараясь укрепить дружбу. Мартин Гойетт, отродье Сатаны. Пусть ему будет воздано по справедливости. По страшной справедливости. Придя в ярость, он сорвал веревку с шеи. Осторожно положив злую Мать назад на койку, он свернул веревку в кольцо, вышел к лодке и погреб назад к девушке.

* * *

Привязывая синее платье с большим камнем к телу девушки, Бернард Блейк что-то напевал, а потом начал декламировать свои мысли:

 
– Все вмиг потеряно, и все умрут:
Теттрини, Полдинг, Ламбрусчини,
И девки грязные, но раньше всех —
Мерзавец Мартин, по фамилии Гойетт.
 

Тело было невесомым и еще теплым. Он с легкостью поднял его, несмотря на тяжелый камень. Бернард греб по течению туда, где крутые берега указывали на глубину. Затем он бросил тело за борт, услышал тихий всплеск, но не увидел ряби, потянувшейся к берегу. Он поплыл назад. У него было много дел.

Вода была темной и быстрой. Камень и платье оторвались от тела, утащив за собой веревку, похожую на гигантский хвост, на илистое дно. В глубине своего сознания Ламар видела свой дух, отлетавший во Время сновидений. Она видела Курикуту и поплыла ей навстречу.

13 января 1841 года

Мартин был потрясен тем, в каком виде вернулся священник. Было около одиннадцати утра. Он выглядел мрачным и изможденным, а лицо расцарапано веткой, которую он задел на ходу. Одна рана покраснела и распухла, вероятно, туда попала инфекция. Отец Блейк сказал, что опоздал туда, куда ездил; человек уже умер. Несчастная вдова была в ужасном состоянии, и ему пришлось провести с ней много времени, чтобы успокоить ее. Он был с ней до самой ночи.

Они выпили чаю, и святой отец понимающе кивал, когда Мартин рассказал ему о вчерашнем дне, проведенном впустую. Он очень мало рисовал цветы, а большую часть дня потратил на портрет Коллин, чтобы удивить ее. Мартин выкинул портрет, поскольку он ему не понравился. Отец Блейк сказал, что он поступил мудро. Не было никакого смысла сохранять что-то, что тебе не нравится. А цветы, ничего страшного. Можно посвятить день и себе, если очень нужно.

* * *

Отец Блейк вспомнил о девушке-аборигенке, когда чайные кружки были вымыты и убраны в седельные сумки.

– Мартин, я думал о том, что ты рассказал мне об этой девушке-аборигенке. Я понимаю твое беспокойство. Сначала я не понял. То есть то, что ты говорил мне о совершенном по отношению к ней насилии.

– Но я не совершал никакого насилия, – Мартин расстроился.

– Конечно, я уверен, что нет. Но, учитывая то, что произошло между вами, возможно, было бы правильным съездить и навестить ее. Извиниться. Объяснить ей, что ты не хотел сделать ей то, что сделал. Она поймет, я уверен. Мы все совершаем поступки, которых потом стыдимся. Только самые жестокосердные из мужчин сказали бы, что все это в нашей звериной натуре. По-моему, средство от этого в испытании ошибкой. Ты ошибся. Ты извинился. Смысл только в этом.

Бернард улыбнулся, и Мартин почувствовал себя лучше. Он знал, что отец Блейк понял его.

Отель «Генерал Бурк», Парраматта, 15 января 1841 года

Хорошо одетый господин средних лет вышел из бара отеля и исчез на залитой солнцем Черч-стрит. В баре за угловым столиком, на котором стояли две пустые тарелки и недопитая бутылка вина, остался сидеть человек. Глаза Александра Блэка неотрывно смотрели на кожаный кошель, лежавший перед ним. Это было самое большое количество денег, которое он видел когда-либо в своей жизни. Этого было довольно, чтобы помочь ему выбраться из этой проклятой дыры и вернуться в Канаду. Достаточно, чтобы, когда он туда вернется, завести новое дело, да еще кое-что могло остаться. Он медленно, растягивая удовольствие, пил дорогое каберне, и хотя его в какой-то степени обеспокоили последние слова ушедшего собеседника, но они никак не могли уменьшить радость от такого везения. Блэк посмотрел на настенные часы. Черт возьми! Он опаздывал на работу. Но сразу улыбнулся, наконец осознав: он более не нуждался в этой проклятой работе. Блэк снова наполнил стакан и принялся читать инструкцию, которая была только что ему оставлена. Закончив читать, он кивнул и положил бумагу в карман. Затем попросил принести еще вина, после чего посвятил весь полдень выпивке.

Это был очень интересный день. Он мыл окна в магазине, в котором работал, когда туда вошел этот хорошо одетый джентльмен. Он выглядел лет на сорок пять, имел животик человека с хорошим достатком и немигающие глаза, смотревшие из-за очков с синими стеклами. Он говорил только по-французски и, когда хозяин магазина не сумел объясниться с ним по-английски, попросил Блэка помочь ему. После этого они разговорились, и незнакомец пригласил его пообедать. И только за великолепным ростбифом с клецками незнакомец шокировал его до такой степени, что Александр Блэк до сих пор приходил в себя. Их встреча не была случайной. Незнакомец знал о нем очень многое. О его жизни в Канаде, о «Буффало» и о тяжелом положении, в котором он находился сегодня. У незнакомца было предложение, такое, по его словам, от которого было бы трудно отказаться как в моральном, так и в денежном плане. Несмотря на то что они не были знакомы, их связывало много общего. Каждому из них был причинен урон одним и тем же человеком. Ему посредством отвратительных деяний, совершенных с его семьей в Монреале, а Блэку публичным оскорблением, нанесенным во время скачек в Хоумбуше. Мартин Гойетт, идиот с заячьей губой, доставил страдания им обоим, и он сейчас приехал сюда частично по делу, но также и для того, чтобы попытаться отплатить ему. Не хочет ли Блэк помочь?

Блэк сомневался, не шутка ли все это, пока господин не достал деньги. Много денег в уплату за простую, в сущности, задачу. И почти никакого риска. Незнакомец сказал, что он слышал, что Блэк был смелым человеком с «нервами крепкими, как у гусара ее величества». Если бы он ненавидел Гойетта так же, как ненавидел его он, сказал незнакомец, и имел такие же нервы, то он сделал бы две вещи: посчитался бы с Гойеттом и разбогател в одно и то же время.

Заодно с деньгами незнакомец достал, как он сам выразился, набор инструкций, которые он осторожно прочел Блэку приглушенным голосом. Несмотря на то что он был удивлен замыслом незнакомца, Блэк кивнул в знак искреннего согласия. Потому что, прежде всего, ублюдок заслуживал не меньшего наказания. Ему не потребовалось много времени, чтобы решиться на это, поскольку денежки-то были под самым его носом. Он, конечно, сделает предложенное.

Когда незнакомец собрался уходить, он поставил под сомнение честность Блэка. Вначале Блэка это ненадолго расстроило, но он быстро успокоился. По-дружески смотревшие на него глаза незнакомца внезапно стали холодными, и, несмотря на то что голос его продолжал звучать сладко, незнакомец с угрозой сказал:

– Только попробуй надуть меня, и я выпотрошу тебя, как рыбу.

А затем он ушел. Александр Блэк не был так напуган ни разу в жизни.

К тому времени, когда Блэк был уже настолько пьян, что угощал выпивкой всех, кто заходил в бар, Бернард Блейк был уже в Сиднее и снова преобразился в священника.

Отель «Герб Бата», 18 января 1841 года

Мартин ни разу не видел господина Нейтча таким расстроенным. Сначала, в прошлый четверг, кто-то украл выручку за две недели, но это было только начало беды: он только что обнаружил, что из тайника исчезло все, что там лежало. А там лежало более тысячи крон. Он держал в отеле соглядатаев. Их всех следовало немедленно уволить. Если ему только удастся поймать мерзавцев, то он открутит им головы. Эту мерзость повесить было мало. Наступили тяжелые времена, и если банки не пойдут ему навстречу, он разорится. Для Мартина это было ударом. Это могло означать отмену его специального статуса временно увольняемого за пределы лагеря. Срочно нужно было встретиться с отцом Блейком. Ситуация еще более отягощалась тем, что Коллин полностью избегала Мартина с того вечера, когда он рассказал ей о девушке-аборигенке. Он так страдал от этого, что боялся умереть от тоски. Ему нужно было увидеться с ней, рассказать ей о том, что он любит ее больше всего на свете. Он готов был пойти к ней домой после обеда, если бы господин Нейтч отпустил его. Он решил подождать и сегодня же, но позднее, попросить его об этом.

Мартин смешивал краски в кладовой отеля, когда услышал такие знакомые и неприятные ему звуки марширующих ног. Он положил мешалку и вышел в коридор. Четверо солдат с винтовками остановились. Мартин видел изумленное лицо господина Нейтча.

– Вы Мартин Гойетт?

Все тот же властный тон. Официальный и угрожающий.

– Да.

– Вы арестованы.

– Арестован? Почему? – Мартин, не веря в происходившее, смотрел на господина Нейтча, который выглядел пораженным.

– Вы очень скоро узнаете, – ответил капитан, который уже повернулся лицом к солдатам. Раздалась команда: – Для сопровождения арестованного шагом марш!

Эммануэль Нейтч отошел в сторону, чтобы пропустить их.

– Я сожалею, Мартин. Я так сожалею.

Они, не останавливаясь, дошли до казарм в Парраматте, где в большой белой комнате, прохладной даже в полуденную жару, Мартину Гойетту предъявили обвинения в убийстве девушки-аборигенки по имени Мэри.