Текст книги "Список Мадонны"

Автор книги: Макс Форан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)

Бернард понимающе кивал.

– Я задам тебе один простой вопрос о явлении тебе Девы Марии. Ты хотела, чтобы Она явилась тебе? Просила ли ты Бога о том, чтобы Он послал Ее к тебе?

– Да, я целый год молилась об этом каждый вечер. Я даже в один из постов отказалась от конфет, чтобы Она пришла.

– А сейчас ты молишься о ком? Кого ты хочешь видеть?

Девушка поразилась вопросу.

– А откуда вы знаете, что я молюсь, чтобы встретить кого-нибудь еще? Хорошо, я все равно скажу. Это Мария Магдалина.

– Почему, Мария? Почему Мария Магдалина?

– Потому что она такая красивая.

– И ты думаешь, она придет?

– Да, – твердо ответила девушка.

Бернард снова коснулся руки девушки. На этот раз она улыбнулась в ответ.

– Спасибо, Мария. Ты мне очень помогла.

Он поставил стул на место и сел на него. Большая часть аудитории смотрела на него так, словно он сошел с ума. Ламбрусчини подпер подбородок рукой, его задумчивые глаза неотрывно смотрели на Бернарда. Лицо его не говорило ни о чем, но подергивания мышц у виска выдавали его возбуждение.

* * *

Часом позже вся группа собралась вновь в великолепной библиотеке Касанате. Поговаривали, что эта библиотека могла конкурировать с библиотекой Ватикана за звание самой лучшей в христианском мире. Более двадцати пяти тысяч томов, многие из которых были бесценными сокровищами христианской истории, занимали свои места на широких полках из полированного дерева и мрамора. На полах лежали толстые ковры, чтобы заглушать звуки шагов, широкие окна были открыты свету и сладкому запаху земли, доносившемуся из великолепного сада, окружавшего библиотеку с трех сторон. Новициев-доминиканцев посадили за дубовый стол, украшенный затейливой резьбой, в самом центре читального зала. Все глаза напряженно смотрели на Ламбрусчини, который, скрестив руки на груди, занял место с торца длинного прямоугольного стола.

Кардиналу почти не потребовалось времени, чтобы начать дискуссию. Какое мнение создалось у собравшихся о свидетельстве Марии Бальбони? Видела ли она Пресвятую Деву, или нет?

Последовавший спор был очень оживленным, а порой даже горячим. Большинство считало, что история, рассказанная девушкой, заслуживала доверия. Расхождение во мнениях касалось того, что могла извлечь из этого Церковь. Громкоголосое меньшинство твердо стояло на том, что девушка была не кем иным, как своекорыстной лгуньей. Третьи высказывали мнение, что, по всей вероятности, девушка была не в своем уме. Бернард Блейк не принимал участия в дискуссии, а сидел откинувшись на спинку стула и барабанил пальцами по бедру.

Он встретился взглядом с Ламбрусчини, когда кардинал адресовал вопрос ему.

– Дьякон Бернард Блейк, вы ничего не сказали. Пожалуйста, посвятите нас в свои мысли по поводу этого явления.

Ламбрусчини был удивлен, насколько глубина ответа противоречила очевидному безразличию отвечавшего.

– Мне нечего сказать по сути этого обсуждения. Проблема не в том, видела ли эта крестьянская девочка Богородицу. Скорее всего она заключается в ее уверенности в том, что она видела. Реальность зависит от нашего собственного восприятия и может дополняться видениями, которые мы вызываем в своем воображении, чтобы они направляли нас.

– Ересь, – тихо сказал один из новициев.

Ламбрусчини сдержанно заметил:

– Не хотите ли вы сказать, что не только то, о чем говорит Мария, но и другие чудесные явления представляют собой не что иное, как индивидуальные ощущения и не основаны на какой-либо внешней реальности?

Бернард почувствовал опасность. «Осторожно, Блейк, – сказал он самому себе. – Помни о своем предназначении». Он понимал, насколько опасен был Ламбрусчини, несмотря на свои вежливые манеры.

– Нет, ваше преосвященство, я не мог зайти так далеко. Но богооткровение не только очень свято, но также и крайне личностно, и оно не существует, как и мысль, до того, пока им не поделятся с кем-нибудь. Настоящее чудо поэтому заключается не в самом богооткровении, а в том изменении, которое оно приносит тому, кому является. Это возвращает нас вновь к этому чумазому ребенку. Пока девочка истинно верит в то, что видела Пресвятую Деву, у нее не хватает ни духа, ни миссионерского видения вынести эту веру за пределы самой себя. Поэтому в этом отношении она не может представлять для Церкви никакого интереса. Я предложил бы, ваше преосвященство, чтобы вы высоко оценили ее веру, подарили ей что-нибудь в память о Мадонне и отослали назад в Калабрию.

Аудитория взорвалась сердитым гулом. Звучали обвинения в адрес Бернарда Блейка, который оставался невозмутимым. Когда Ламбрусчини в конце концов восстановил порядок, дискуссия была закончена. Спустя десять минут кардинал уже возвращался в Ватикан в своей карете. У него был готов ответ. Бернард Блейк произвел на него впечатление. Но Теттрини был прав. Здесь таилось еще что-то. И ему, как и Теттрини, хотелось знать что.

Февраль 1837 года

– Он готов, Сальваторе. Экзамен по теологии он сдал просто выше всяких похвал. Иногда мне кажется, что он смог бы экзаменовать меня. – Джузеппе Палермо раскинул руки в шуточной капитуляции. Улыбка играла на его губах.

Теттрини оставил его слова на полминуты висеть в воздухе, после чего взглянул на своего старого друга. Он уважал Палермо за его благочестие и ясность мыслей и любил его за понимание и честность. При любой необходимости магистр теологии становился также его доверенным лицом.

– Что бы ты сказал, Джузеппе?

– Посвяти его в сан, Сальваторе. На Пасху вместе с Альфонсом Баттистом и двумя другими, которые отработали свои девять лет.

– Но он был с нами менее пяти лет. Специальное разрешение или нет, ты думаешь, что я должен так поступить? Баттист пробыл здесь почти семь полных лет, и он самый многообещающий из всех.

– Нет, это не так. Еще три или более лет такого, как Блейк, здесь не будет. Посвяти его в сан, Сальваторе. Дай ему покинуть нас.

Их глаза встретились и обменялись понимающими взглядами.

Палермо продолжал:

– Работа, которая ожидает его в Ватикане. Она настолько же деликатна, как и у Ламбрусчини. Нет?

«Он прав», – подумал Теттрини. Ходили слухи, что мягкому, но упрямому понтифику скоро надоест угроза, исходящая от честолюбивых замыслов Ламбрусчини. Тогда где он окажется? Несмотря на свои сомнения, Теттрини понимал, что он слишком далеко зашел, ведя рискованную игру с Бернардом Блейком. Кардинал поощрял эту игру. Пусть кардинал теперь и возьмет на себя ответственность за это поощрение. В Риме и в Ватикане.

– Я понимаю, о чем ты, Джузеппе. – Он погрозил пальцем. – Но давай мы подготовим самый трудный экзамен. Пусть он прекратит все внешние занятия и усилит требования к молитвам и воздержанию. В этом году Великий пост наступит для Бернарда Блейка раньше.

Палермо поднялся, чтобы уйти. Теттрини остановил его взглядом.

– Может быть, мы ошибаемся, Джузеппе?

Магистр теологии посмотрел на него понимающе.

– Видит Бог, я не знаю, Сальваторе. Я уверен только в одном.

– И в чем же?

– Он не часть веры и целомудрия такого дома, как наш. – Он сильно сжал руку Теттрини. – Отпусти его, дружище. На все воля Божья.

Оставшись один в сгущающихся сумерках, Сальваторе Теттрини вглядывался в оранжевые отблески на небе за шпилем церкви Святой Сабины, к востоку и к северу от которого находился могущественный анклав, где обитали управлявшие Церковью люди, среди которых был богочеловек.

– Забирай его, Ламбрусчини. Забирай его. И пусть нам поможет Господь.

Глава VI

Сент-Клемент, Нижняя Канада, 3 ноября 1838 года

Шевалье Томас де Лоримьер сидел в полутемной гостиной на постоялом дворе Провоста, на столе перед ним стояла кружка темного эля. Еще три человека стояли, грея спины у потрескивающего камина. Двое пили красное вино, каждый из своей бутылки. Снаружи начинался серый противный день, грозивший проливным дождем; он расстилал свою холодную мантию по мощенной булыжником пустынной площади и замерзшей траве у обреза воды реки Святого Лаврентия.

Тишину нарушил де Лоримьер:

– У нас новость. Новость с самыми серьезными последствиями. Пришло сообщение из Вермонта: призыв к оружию. Восстание началось. – Раздались первые восторженные возгласы, но де Лоримьер успокоил их, подняв руку вверх. – Дай Боже, чтобы нам было чему радоваться. Хотелось бы мне разделить с вами ваш энтузиазм, мои дорогие патриоты.

– Почему, шевалье? Вы всегда воодушевляли нас, – сказал Франсуа-Ксавье Провост.

Де Лоримьер пожал плечами.

– Последнее время я много думал, Франсуа. Я начал сомневаться: достаточно ли мы ненавидим британцев. Даже в эту минуту я жду новостей от одного из нас, от того, кто, возможно, сумеет изменить наши решения. – Он беспомощно развел руками. – Его здесь нет. Он должен был уже прибыть, но опаздывает. – Находясь в растерянном состоянии, де Лоримьер слышал, как несвязно звучали его слова. Словно говорил кто-то чужой.

– Поздно говорить об этом. Призыв прозвучал. Мы следуем ему. – Анри Бриен снова потянулся за бутылкой вина.

– Он прав, шевалье, – спокойно заметил Виктор Рапин. – Призыв. Он пришел от нашего президента? Роберт Нельсон готов?

Де Лоримьер кивнул, передавая сообщение Рапину.

– Тогда любая задержка – это предательство. Наш курс ясен.

– Ты, конечно, прав, Виктор. Я просто хотел…

Слова Бриена прозвучали с ноткой вызова:

– Что вы хотели, шевалье?

– Какая разница, Анри. Вызов брошен.

– Тогда какие будут приказания?

– Мы соберемся здесь на площади в восемь. Каждый кастор со своими людьми, с оружием и с запасом продовольствия на сутки марша. Виктор, ты отвечаешь за пушку. Анри, ты отправишь посыльного в Шатоги к Жозефу-Нарсису Гойетту с сообщением, чтобы он присоединился к нам со всеми патриотами, которых только сможет собрать. Без сомнения, к этому времени мы получим распоряжение от доктора Нельсона, когда нам идти и куда.

* * *

В середине дня Эдвард Эллис, его жена и дети вместе с сестрой Джейн Эллис и ее семьей прибыли в Бьюарно промерзшие, усталые и подавленные. За два дня до этого они провожали лорда Дарема, и Джейн Эллис уже начала сомневаться в том, не следовало ли и им возвратиться в Англию вместе с ним. Ее мучила очередная мигрень, дети раздражали. Когда они сели за стол, готовые к ужину, никто из них не заметил странного обстоятельства, что в усадьбе им встретилось всего несколько человек, хотя обычно там бывало шумно в этот месяц после уборки урожая, как и того, что по дороге им попадалось много мужчин, шедших группами.

Однако это не укрылось от глаз Теодора Брауна, и он был обеспокоен. Последнюю пару дней крестьяне перемещались по двое, по трое, и это ему совсем не нравилось. На мельнице – никого. Вчера он устраивал ежегодную распродажу скота, самое популярное событие сезона, бывшее величайшим проявлением его великодушия. Но присутствовали только те, кто был обязан лично ему. В полдень он отправился в деревню, но она также была пуста. С растущим беспокойством он потратил пару часов на то, чтобы собрать с десяток добровольцев, сказав им ждать его у усадьбы в восемь часов вечера. Несколько человек заворчали, но пришли все, несмотря на дождь. К девяти часам он расставил их на ключевые позиции вокруг усадьбы со строгими инструкциями оповестить его в случае каких-либо происшествий. Он сообщил о своих опасениях Эллису, но в ответ получил пожатие плечами и вежливую аристократическую улыбку. После чего он удалился к очагу с бутылкой хереса, стянутой из богатого погреба, находившегося рядом с хранилищем, куда он сложил оружие, которое так мудро реквизировал.

Сент-Клемент, 8:00 вечера

Де Лоримьер осмотрел группу, собравшуюся перед ним. Здесь стояло около сотни человек. Остальные люди находились в трех других зданиях. Он не знал, сколько их было всего, но они прибывали в течение всего дня до самого вечера. Молодые и старые. Некоторые с древними ружьями. Большинство с вилами или саблями, выкованными из серпов. Узелки с едой, свисавшие с их оружия, придавали им абсурдно праздничный вид. На их лицах была видна смесь энтузиазма и неуверенности, и, когда он занял свое место во главе их, де Лоримьер почувствовал надежду.

– Братья патриоты! – Де Лоримьер был удивлен, услышав свой голос, звучавший так спокойно. Он должен был находиться во взвинченном от напряжения состоянии, но чувствовал только усталость. – Восстание близко к началу. Мы выступаем в Бьюарно сегодня в ночь. Прямо сейчас.

Громкий возглас одобрения взлетел в воздух, хриплый голос звучал громче остальных:

– Мы сожжем их, как они это делали с нами.

Де Лоримьер поднял руку и подождал, пока шум утихнет.

– Без надобности не должно быть пролито никакой крови. Нам нужны ружья, которые там хранит Теодор Браун. Усадьба будет в наших руках до тех пор, пока мы не получим приказ снова выступить. В Монреаль, Сорель, в любое место, куда пошлет нас наш президент. Троекратное ура Роберту Нельсону!

Раздалось троекратное приветствие, отозвавшееся эхом.

– Троекратное ура восстанию!

Возгласы оглушили.

* * *

Джейн Эллис услышала шум сквозь сон. Она медленно просыпалась, возвращаясь к реальности из-за нарастающей силы назойливых звуков снаружи, к которым добавилось отсутствие мужа в ее постели. Она накинула ночной халат на плечи и подошла к окну. Джейн не могла рассмотреть ничего подробно, но ясно было, что снаружи собралось много людей. Прямо на газоне под ее окном, где они обычно летом пили чай в полдень, были видны раскачивающиеся факелы и слышалось лошадиное ржание. Она постояла у окна несколько минут, затем пошла проверить, спят ли дети. В коридоре она встретила свою сестру и ее мужа Альфреда, они выглядели растерянными.

– Джейн, что происходит? Что это за шум?

– Возможно, ничего серьезного, Люси. Просто несколько человек пришло пожаловаться или что-нибудь еще. Я уверена, Эдвард скоро придет и все нам объяснит.

Потом она вернулась в свою комнату и распахнула окно, чтобы хоть что-нибудь расслышать. Ничего не получилось. Она легла в постель не зажигая света и лежала там с открытыми глазами, вслушиваясь. Сердце молотком стучало у нее в груди.

* * *

Мартин встретил их по пути менее чем в миле от Бьюарно. Люди представляли собой вымокшую массу, пробиравшуюся сквозь слякотную грязь. Даже в темноте он сумел отыскать Жозефа-Нарсиса и после радостных объятий был сопровожден к де Лоримьеру, ехавшему на прекрасной вороной лошади в самом конце кавалькады. Де Лоримьер сдержанно приветствовал его.

– Как видите, Мартин Гойетт, оно все-таки началось. И теперь не важно, что думаете вы или кто-нибудь еще. Уже слишком поздно.

– Мы проиграем, шевалье, – прошептал Мартин. – Вы понимаете это, не так ли?

Де Лоримьер выглядел мрачным. Неожиданно впереди них ночную тишину разорвали крики и треск ружейного огня. Прозвучал приказ, и группа всадников из головы колонны поскакала влево и вправо и растворилась в темноте.

– Они окружат дом, – пояснил Жозеф-Нарсис. – Возможно, Браун выставил караульные посты.

Вскоре голова колонны оказалась у железных ворот, открывавших широкий проезд к парадному входу в усадьбу. Послышалось еще несколько выстрелов, за которыми раздался звук бьющегося стекла. Мартин ехал рядом с де Лоримьером и заметил свет раскачивавшегося фонаря, освещавший широкое каменное крыльцо и пространство слева от него. На крыльце стоял Теодор Браун, а рядом с ним человек, который был меньше его ростом, бледнее и одет так, будто собрался на воскресную прогулку.

– Эдвард Эллис, – произнес знакомый голос.

Мартин обернулся и увидел испуганные глаза Анри Бриена.

Де Лоримьер попытался придать себе начальственный вид, но слова его звучали неуверенно.

– Теодор Браун, прикажите своим людям сложить оружие. Вам не причинят вреда. Я обещаю. Теперь вы – военнопленные.

Лицо Брауна отражало негодование, а глаза светились хитростью. Чувствуя нерешительность де Лоримьера, он надумал прибегнуть к шумным угрозам, являвшимся самым эффективным средством борьбы с легко внушаемыми крестьянами.

– Какого черта! Это измена. Прочь с дороги, или я… – Он двинулся вперед между двух лошадей.

Де Лоримьер сидел не шевелясь. Страх охватил Мартина. Анри Бриен, стоявший справа от него, выглядел не менее испуганным. Он фактически заставил свою лошадь уступить дорогу Брауну. Но тут неожиданно путь Брауну преградила огромная фигура Жозефа Руа. Руа схватил Брауна одной рукой за грудь и ударил плоской поверхностью лезвия шпаги по его нижней челюсти. Браун вскрикнул от боли, свалившись на колени после того, как другой удар заставил кровь брызнуть из его носа. Руа уже поднял ногу чтобы пнуть его, но Жозеф-Нарсис выкрикнул:

– Нет, Жозеф. Хватит. Революция должна быть мирной, насколько это возможно. Даже если мы имеем дело с таким подонком.

Трясущегося от ярости Руа оттащили от Брауна.

– Браун, скажи им. Скажи своим людям, чтобы сложили оружие, или мне попросить Жозефа продолжить?

Мартин с удовлетворением отметил, что ему было приятно наблюдать, насколько быстро управляющий поспешил выполнять приказ. Не успели еще люди Брауна с унылым видом выйти на свет из темноты, как Жозеф-Нарсис обратил внимание на Эллиса, стоявшего под дождем в красивой рубашке, прилипшей к телу, с выражением паники на лице.

– Ваше оружие, сэр. Оно в доме? Не позволите ли вы моим людям…

Но было уже поздно. Несколько набравшихся смелости молодцов уже ворвались в дом. Радостные возгласы, раздавшиеся вскоре, свидетельствовали о том, что оружие было найдено. «Продовольственные кладовые и винные погреба тоже», – подумал де Лоримьер. Восстание только началось, а уже пошло не в ту сторону.

Бриен побелел как привидение, а де Лоримьер, казалось, играл роль молчаливого наблюдателя; он поднял воротник своего плотного плаща до ушей и спрятал свои ничего не выражавшие голубые глаза за толстыми стеклами зеленых очков. Командование взял на себя хладнокровный и решительный Жозеф-Нарсис. Эллис со своим зятем, Браун и остаток потрясенных случившимся добровольцев – все были надежно связаны и погружены на телегу, которая должна была доставить их в лагерь для пленных в Шатоги. Лошади, сбруя и все транспортные средства были конфискованы и направлены в Сент-Клемент. После чего Жозеф-Нарсис вместе с Мартином зашли в усадьбу. Последующий час был потрачен на то, чтобы восстановить хоть какое-то подобие порядка, хотя останавливать растаскивание самых прекрасных винных погребов к западу от Монреаля было бесполезно. Хранившееся в доме оружие было проверено вместе со всеми боеприпасами, которые были в наличии, в повозки было погружено достаточно провианта для совершения трехдневного марша.

Мартин только начал осматриваться в доме, когда снова увидел огромную фигуру Жозефа Руа с бутылкой в руке. Он, пошатываясь, бродил по коридору второго этажа. Мартин увидел, как тот остановился у одной из дверей и приложил к ней ухо. Затем дрожащей рукой навел пистолет на дверной замок и разбил его одним выстрелом, прозвучавшим оглушительно громко в замкнутом помещении. Он стоял и, осклабившись, смотрел в дверной проем. Мартин услышал женский голос. Он звучал испуганно, но без истерики.

– Что вы хотите? Оставьте нас в покое. С нами дети.

Мартин быстро принял решение. Несмотря на слабость в коленках, он подошел к великану и ласково обнял его за плечи.

– Жозеф, это благородные английские леди, а не военная добыча. Мы не американцы и не англичане-безбожники, и, во имя всего святого, Дева Мария не простит нас, если мы будем вести себя как животные. Я точно знаю, что ниже этажом в гостиной в шкафу стоит великолепная бутылка отличного бренди. Почему бы нам не пойти и не отыскать ее?

Он повел Руа к лестнице, все время говоря с ним успокаивающим тоном. Убедившись, что Жозеф пошел вниз, Мартин развернулся и поспешил к комнате, где находились Джейн Эллис и другие женщины.

– Спасайтесь, если можете, – прошептал он по-английски. – Этой ночью здесь другие хозяева, и я не могу гарантировать вашу безопасность. Идите в комнату с самыми крепкими дверями. Запритесь, заставьте дверь и дожидайтесь, пока не рассветет и не вернется разум. – Он сдержанно поклонился и поспешил присоединиться к Жозефу Руа.

* * *

Мартин оставил Жозефа Руа в теплой компании с бутылкой бренди, и, после краткого обмена шутками с несколькими группами уже счастливо хмельных и сонных людей, он вышел из здания, чтобы понять, что творилось вокруг. Он обнаружил несколько патриотов, патрулировавших вокруг дома верхом на лошадях Эллиса. Двери конюшни были настежь распахнуты, различный скарб был уложен в телеги, готовые к отъезду. В ночном воздухе царило беспорядочное веселье, все походили на мальчишек, заполучивших то, чего им давно хотелось, но не имевших представления, как теперь поступить с этим. Присоединившись к брату и де Лоримьеру, сидевшим за столом в гостиной, он внезапно почувствовал усталость.

А Жозеф-Нарсис вовсе не казался сонным. Голос его звучал твердо, и его красивое лицо горело от возбуждения.

– Посмотрите, шевалье. Я прав, и вы знаете это. Что мы здесь имеем? В лучшем случае сотню винтовок и совсем не такое количество боеприпасов, какое мы ожидали. У дома нас ждет триста человек. Еще сотня в Сент-Клементе. Еще какое-то количество соберется далее по дороге в Бейкерс-филде. А у нас ружей только для половины из них. С большой вероятностью нам придется идти против британской артиллерии с вилами! Шевалье, нам нужно больше оружия. И вы и я знаем, где его взять. У каждого мужчины в племени могавков есть хорошо смазанное ружье. Наши друзья-индейцы не откажутся дать их нам. Помимо всего прочего, их вождь…

– Мой родственник, – устало сказал де Лоримьер. Его семейное родство с вождем могавков из Конаваги было тем фактом, который ему лучше было бы забыть. Он постарался говорить убедительно: – Жозеф, я согласен, нам нужно больше оружия. Но я сомневаюсь, что наши друзья-могавки сочувственно отнесутся к нам. Боюсь, что Жорж очень лоялен к Колборну. Думаю, он боится его больше, чем нас.

– Тогда нам остается только убедить его расстаться со своим оружием. Простым или сложным путем. – Жозеф-Нарсис похлопал по пистолету у себя за поясом. – Нам нужно оружие, шевалье. Приказ Нельсона выступать может прибыть в любое время. Мы можем вступить в схватку с британцами завтра. – Жозеф-Нарсис встал из-за стола. – Я отправляюсь сейчас же. Я беру с собой шестьдесят-семьдесят человек и несколько повозок. Если нам повезет, то мы вернемся до полудня. Мартин, поехали со мной. Ты мне можешь понадобиться.

Мартин удивился.

– Но я не могу драться, Жозеф. Ты знаешь об этом. Я и пистолет-то с трудом удерживаю.

Жозеф-Нарсис рассмеялся.

– А кто говорит о том, что мы будем драться? Мне, возможно, понадобится твой совет и твои острые глаза. Мои прочли слишком много книг.

Мартин вздохнул.

– Как скажешь, братец. Конечно, если шевалье не возражает. – Он показал на де Лоримьера. – А ты не расскажешь о другой своей идее? Я уверен, ему будет интересно.

Де Лоримьер вопросительно посмотрел на Жозефа-Нарсиса.

– Если мы захватим резервацию могавков в Конаваге, то сможем объявить ее независимым государством. Это, в свою очередь, заставит наших потенциальных американских союзников поторопиться выступить на нашей стороне.

– И каким же образом?

Жозеф-Нарсис развел руками.

– В случае пленения они могут требовать статуса обычных военнопленных, а не бунтовщиков. Это может помочь.

Выходя из комнаты, Мартин повернулся и взглянул на де Лоримьера, который даже не поднял глаз в ответ. Его брови были насуплены, он старался записать что-то в черную книгу, которую держал на колене. Похоже, что это были цифры.

«Он знает», – подумал Мартин.

Конавага, резервация могавков, 4 ноября, 7:00 утра

В темноте кавалькада двигалась медленно, и только с рассветом первая грубая постройка и деревянный знак указали всадникам на то, что они уже находись на территории резервации Конавага. Дорога к главной деревне шла через ельник, прерываемый местами не до конца убранными замерзшими полями. Кое-где в сырой земле ковырялись коровы. Где-то за холмом залаяла собака, и патриоты поняли, что деревня рядом. Жозеф-Нарсис передал приказ по колонне сохранять тишину. Он прошептал Мартину, который скакал рядом, что было бы намного лучше, если бы они смогли застать воинов еще в постелях. А теперь неплохо было бы остановиться и окончательно спланировать действия. Кони топтались и ходили кругами, пока всадники слушали, как Жозеф-Нарсис еще раз повторил все подробности: оружия не показывать, разговаривать будет он, и, самое главное, все должны вести себя дружественно, пока не услышат приказа нападать. Конечно же, не будет никаких проблем, но лучше быть готовым ко всему.

Никто не заметил женщину. Она была одета в меховую одежду и сливалась с темной землей, словно куст. Она немедленно пустилась бежать через лес и поле, перебираясь через начавшие замерзать ручьи. Тяжело дыша, она добежала до церкви, в которой слушал мессу Жорж де Лоримьер. Он сидел на своем обычном месте в самом конце на заднем ряду. Женщина встала на колени и что-то быстро зашептала ему на ухо. Она сказала ему о том, что идут белые люди. Много белых людей. С ружьями.

* * *

Появление одиноко идущего по грязной дороге навстречу им человека явилось неожиданностью для Жозефа-Нарсиса и Жозефа Дукета.

– Это де Лоримьер, – прошептал Дукет сквозь сжатые зубы. – Должно быть, он узнал о нашем приближении. Но почему он идет один, без своих храбрых воинов? Почему вообще он здесь?

– Он знает, Жозеф. Должно быть, весть о революции дошла и до него. Он хочет поговорить, узнать, чего мы хотим. Ну так он это скоро узнает, – сказал Жозеф-Нарсис.

Жоржа де Лоримьера рано согнуло. Артрит скрутил его тело, и он походил больше на огородное пугало, нежели на почтенного вождя племени. Католическая вера была настолько крепка в нем, что он привычно носил с собой четки вместо пистолета. Он и сейчас держал их в руках, подходя к всадникам и обращаясь к ним с приветствием.

– Здравствуйте, друзья мои. Что привело вас к моему дому?

– Революция, почтенный вождь. Вы, конечно же, уже слышали об этом. Мы собираемся выгнать британцев и заявить права на нашу землю.

– Которую вы отобрали у нас, – сказал де Лоримьер слегка улыбаясь.

– Земли хватит на всех, вождь де Лоримьер. Мы позаботимся о том, чтобы ваши люди были свободнее и жили в большем достатке. Я, Жозеф-Нарсис Гойетт, даю вам честное слово.

– Но почему вы здесь? Как мы можем вам помочь? Мы не будем воевать с британцами. Они по-своему были добры к нам.

Дукет грубо прервал его:

– Это не имеет никакого значения, старик. Вы нам не нужны. Нам нужны ваши винтовки. У вас их много. Мы позаимствуем их, а когда разобьем британцев, вернем. Мы даже смоем кровь с затворов.

Вождь де Лоримьер прищурил глаза.

– Один ваш, его звали Амури Жиро, напал на наших братьев у Оки во время революции, которая была менее года тому назад. Тогда у них отобрали оружие. Силой. А вы? Поступите ли вы по-другому?

– Я не Жиро. И все же предупреждаю вас, что буду вынужден настаивать, – жестко сказал Жозеф-Нарсис.

Вождь повертел в руках четки и закрыл глаза. Его губы шевелились в беззвучной молитве. Когда он заговорил, голос его звучал спокойно:

– Но, видит Бог, я не вижу здесь дружеской руки. От чьего имени вы пришли сюда, чтобы требовать то, что вы хотите?

В руке Жозефа-Нарсиса непонятно откуда появился пистолет, который он направил прямо в сердце де Лоримьера.

– От имени вот этого. Он здесь самый главный.

* * *

Далее все развертывалось перед глазами Мартина как в тумане, хотя много времени спустя он мог вспомнить это в мельчайших подробностях, словно видел все опять как впервые. В воздухе последовательно раздалось несколько диких криков, и более десятка индейцев с оружием в руках выскочило из леса по обе стороны дороги. От испуга лошади перестали слушаться всадников, которые пытались достать спрятанное под одеждой оружие. Двигаясь на удивление проворно для немощного старика, де Лоримьер ухватился за поводья лошади Жозефа-Нарсиса и стал дергать их в разные стороны. Пока Жозеф-Нарсис пытался справиться с лошадью, на него набросились индейцы. Мартин видел, как его стащили с лошади в грязь и ударили кулаком по голове. Последовавший град выстрелов окончательно заставил лошадей обезуметь. Боевые кличи, крики от боли и звуки падения на землю – все это слилось в отвратительную какофонию. Все было кончено через несколько секунд. Кони без седоков проносились мимо него, и Мартин заметил, как несколько человек побежало в лес. Не размышляя, он развернул коня и, безжалостно пришпорив его бока, быстро покинул ужасное место. С трудом удерживая поводья правой рукой, он заставлял коня бешено скакать, пока оба не лишились сил. Потом еще долго ехал, прижавшись к теплой от пота лошадиной шее. В горле пересохло от страха, а сердце стучало так, словно хотело вырваться из груди.

Сент-Клемент, 8:00 утра

Франсуа-Ксавье Приор спрятался с пистолетом в руке за бочкой у пристани в Сент-Клементе и наблюдал, как почтово-пассажирский пароход «Генри Броухэм» маневрировал вдоль длинной деревянной стенки пристани. Под навесом его ждало пятьдесят патриотов, и еще сто человек наблюдали из окон домов, примыкавших к пристани. Как только были привязаны швартовы, Приор дал сигнал, и через две минуты сто пятьдесят человек вбежали на палубу парохода. Котлы были заглушены, а около пятидесяти испуганных пассажиров сбились в кучу на палубе. Приор дал им время закончить свой туалет и, оставив капитана и команду под строгой охраной, сопроводил пассажирок на постоялый двор Провоста и в дом священника деревенской церкви. Пассажиры-мужчины, среди которых были два британских офицера, направлявшихся в Монреаль по делам службы, были связаны и отправлены в лагерь для пленных в Шатоги. Все дело заняло менее полутора часов. Гордый и возбужденный Приор поскакал доложить о своей бескровной победе шевалье де Лоримьеру. Их добычей стал корабль, способный перевезти предостаточно солдат.

Немногим более часа позднее этого из Бьюарно прибыли три повозки. На них были Джейн Эллис, ее сестра, их дети и другие женщины, задержанные вчера в помещичьей усадьбе в качестве официальных военнопленных. Приор подъехал к ним, и, когда вся группа собралась на мокрой от дождя площади, вежливо объяснил всем, что их разместят в доме местного священника и что отец Квинтал будет заботиться о них. Он извинился за неудобства и пообещал дамам обходительное отношение и предупредительность. Он ожидал какой-нибудь реакции, но женщины были испуганы и ничего не сказали. Тем не менее Джейн Эллис спокойно посмотрела на него, и он вздохнул с облегчением, когда ему показалось, что он увидел благодарность в ее холодных голубых глазах.

Под непрекращавшимся холодным моросящим дождем Сент-Клемент напоминал к полудню военный лагерь. Вооруженные люди были повсюду. Они охраняли дороги на выходах из деревни, проверяли женщин, которые носили пищу и теплую одежду своим мужьям и сыновьям. У домов известных лоялистов были выставлены вооруженные посты. Часовые стояли и на палубе «Генри Броухэма», а шестеро вооруженных людей охраняли дом кюре, дабы обеспечить безопасность содержавшихся в нем благородных пленниц. Две с лишним сотни человек бродили вокруг. Некоторые пили и курили. Много людей собралось в церкви для молитвы. Но большинство сбилось в группы и вело разговоры. Некоторые из крестьян возрастом постарше сходили домой. Кое-кто просто куда-то исчез. Джеймс Перриго попытался провести занятия по строевой подготовке, но отказался от своей идеи из-за дождя. По мере того как время близилось к вечеру, настроение в Сент-Клементе менялось от нетерпеливости к разочарованию. Когда им выступать? Смотря на улицу из окна постоялого двора Провоста, Томас де Лоримьер гадал, сколь долго он сумеет сдерживать их. «Проклятый Нельсон, – думал он. – Что он делает?»