Текст книги "Отряд особого назначения. Диверсанты морской пехоты"

Автор книги: Макар Бабиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 43 страниц)

Просидели в снегу на мысу до пяти утра. Катера в назначенное время не появились. Командир группы посчитал, что они отклонились к востоку, и, чтобы окончательно не заблудиться, решили идти вдоль берега на запад, надеясь попасть к тому месту, где оставлены шлюпки.

Когда собрались в путь, ботинки с трудом обули, они никак не лезли на опухшие ноги. Мяли ботинки руками, согревали их, оттаивали, массажировали ступни ног, чтобы хоть немного согнать отечность. Поднявшись, первое время не только шагать, но и стоять едва могли. Опираясь грудью на лыжные палки, разминали ноги, пока не решились переступать ими.

К пяти часам вечера подошли к мысу Хайсумукакниеми. Там стояло однорядное проволочное заграждение и макет пушки.

Лежа осмотрели в бинокль окрестности. На мысе Валкеаниеми разглядели проволочное заграждение, а за ним опорный пункт – шесть жилых бараков, радиостанцию и наблюдательный пост.

Эту зону сфотографировали. Сверившись с картой, поняли, что теперь оказались западнее места своей высадки. Пошли назад. Усталость была так велика, что шагали еле-еле, временами поддерживая друг друга. По пути забрали с собой и понесли, навьючив сверх рюкзаков, оставленные при высадке на берегу шлюпки и весла.

В десять вечера 23 марта с безымянного мыса восточнее острова Манасари заметили свои катера, которые шли вдоль берега малым ходом.

По сигналу переправщики на шлюпках доставили группу на катер.

Задание выполнить не смогли, до цели не добрались, назначенное командованием место не отыскали.

Командующий приказал операцию повторить.

Сафонова и Алексеева отправили подлечиться в дом отдыха. Кокорин заявил, что оплошность исправит сам.

Чтобы облегчить выполнение задания, командующий приказал катерам пройти внутрь залива Пеуро-вуоно. Риск операции резко возрастал, можно было попасть под обстрел, но необходимо было уточнить условия плавания и десантирования в этом районе.

С Кокориным шли радист Кожаев, фотограф Максимов и наблюдатель Лысенко. Радист Гриша Сафонов должен был держать с катера связь с группой.

Кокорина пытались отговорить от участия в операции, предостерегали о возможных последствиях недавнего переохлаждения. Но он настоял на своем.

– Я не все предусмотрел, потерял курс. Позвольте мне исправить ошибку. – Его настойчивость поняли.

Разведчики взяли с собой недавно испытанные плавательные костюмы, которые надевались сверху походного обмундирования, рюкзака и оружия, в них можно было не только переходить воду вброд, но и плыть, хотя и с основательным усилием. Еще на тренировках в Волоковой с этими костюмами было немало приключений.

Их привезли в отряд перед весной. Сначала ходили в этих костюмах по бухте, забредая в воду с берега по мелководью, потом, когда уверились в их надежности, стали заходить пешком на большую глубину, но во время плавания чувствовали себя стесненно: одежда, рюкзак, автомат да и сам костюм сковывали подвижность. Больше пятидесяти метров никто сначала проплыть не мог, даже Виктор Максимов – инструктор по плаванию, владевший разными стилями, не одолел и сотню метров, закачался на волне, как буек.

Командир приказал тренироваться: отряду наверняка пригодится это снаряжение. Стали упорно овладевать им, но большого энтузиазма у ребят оно не вызвало. В северных холодных водах под костюмом обязательно должно быть толстое, теплое обмундирование, и выдержать такую нагрузку могли не все разведчики.

Барышев после одной из тренировок шутливо пояснял за обеденным столом, почему он попросил вторую добавку.

– Давно с таким аппетитом не ел, даже когда приходил с двадцатки на лыжах. Семь потов сошло. Эта штука не по мне.

– Почему, Пашенька? – осведомился вездесущий Гугуев, который в таких случаях обязательно оказывался поблизости.

– Тебя будто всего спеленали. Младенцев, чтобы они не болтали ручками и ножками, укручивают свивальником. И я плыл будто в таком свивальнике.

– Я попробовал плыть в теплом белье. Сначала показалось холодновато, но потом ничего, согрелся. А когда вышел на берег, подумал: как же я на фрицев побегу, в одних кальсонах?

– Вот была бы хохма, егеря приняли бы тебя за покойника или оборотня.

Как-то Павел Смирнов выпрыгнул в таком костюме со шлюпки. Тяжелый рюкзак перевесил, повернул его вверх животом. Сколько ни бился Павел, чтобы выправиться спиной вверх, ничего не получалось: беспомощно шлепал руками по воде, плескал, как веслами, но болтался, будто поплавок. Так и покачивало его волнами, пока не подплыли товарищи и не вернули в нормальное положение.

– Таким тебя не только расстреляют, но и в плен безропотно возьмут.

И все же Леонов убеждал, что неудачи от непривычки, от неумелости. Надо тренироваться, набирать опыт, стараться плыть вдвоем, чтобы помогать друг другу.

– А если держаться за надувную шлюпку?

– Зачем тогда костюм?

– Пловца не видно на воде. Прицельно стрелять не станут…

Пока же к этим костюмам привыкали, понимая, что в некоторых случаях для тайных десантов они весьма подойдут.

На этот раз взяли с собой на каждого по нескольку пар овчинных рукавиц, если придется долго лежать в снегу неподвижно.

В операцию пошли одним катером, второй накануне зацепил винтами за подводные камни и сорвал их, а ждать прихода сменщика время не позволяло.

Близко к полуночи 29 марта тринадцатый катер вышел в море. Разведчики на время перехода спустились в кубрик. Разыгралась непогода, почти нулевая видимость, в снежной круговерти найти вход в фьорд оказалось не легче, чем в темноте вдеть нитку в игольное ушко. Пришлось вернуться на базу.

Вечером 1 апреля головной пятнадцатый катер лейтенанта Шленского и тринадцатый, на котором шел и командир отряда катеров капитан-лейтенант Шабалин, отошли от причала в Пумманках. Разведчики расположились на пятнадцатом. На этот раз они надели на себя плавательные костюмы на переходе. Море раскачивалось зыбью, волна временами перекатывалась с носа до кормы. Прорезиненные костюмы держали воду, промочки никто не ощутил.

Видимость в море была как по заказу, место высадки нашли сразу.

В час ночи, немного не доходя до гряды прибрежных камней, о которые билась и разметывала брызги небольшая накатная волна, спустили за борт резиновые шлюпки, переправщики Пшеничный, Соколов и Огир приняли в них разведчиков со снаряжением, оттолкнулись от борта, навалились на весла, выгребая к берегу. Катер Шленского отошел от гряды камней чуть мористее, тринадцатый дежурил у входа в фьорд.

Берег надвинулся довольно крутой, у уреза ровной, накатанной галькой или песком полоски не было. Переправщики спрыгнули в воду, подтянули шлюпки к берегу, помогли товарищам выбраться на сушу. Остающиеся на берегу осмотрелись. Снег ветрами и соленой моросью изъело, он лежал отдельными островками, а валуны торчали оголенные. Плавательные костюмы, лыжи и шлюпки, которые оставались на берегу для группы, старательно укрыли в расщелинах скал, куда не докатывались волны.

Пошли вдоль западного склона сопок на юг.

Путь, как и в прошлый раз, оказался трудным. Часа через четыре вышли к берегу фьорда. Вход в залив остался позади километрах в полутора-двух. Выбрали место для наблюдения, зарылись в снегу. Трое лежали, стараясь не подниматься, только один, сменяя другого, поглядывал за округой.

Перед утром запуржило, со стороны моря летел мокрый снег, он надул над людьми бугор. Снежная пелена слепила глаза.

Так просидели до полудня.

Когда пурга улеглась, весь фьорд стал отчетливо виден.

Вражеский опорный пункт четко вырисовывался на противоположном берегу. У простенького причала стояли три мотобота.

Весь день наблюдали за вражеской точкой. Сфотографировали, записывали, отметили на карте северную и среднюю часть фьорда. Только южную его оконечность разглядеть не могли, ее скрывал поворот.

Следующей ночью двинулись на юг, к вершинному тупику фьорда.

Прошли метров восемьсот. Путь пересекло обрывистое ущелье. Скаты его под ледяными натеками, как под панцирем.

С рюкзаками, радиостанцией, питанием к ней, навьюченными на спине и на груди, по обледенелому обрыву спускаться было немыслимо. Кокорин и Кожаев остались на верхней площадке утесов со всем имуществом, а Максимов и Лысенко только с оружием и фотоаппаратом, придерживаясь за трос, который намотали на себя Кокорин и Кожаев, осторожно сползли в низину.

Они сходили до конца фьорда, все там осмотрели, сфотографировали. Ночью на 3 апреля вчетвером вернулись к берегу невдалеке от обозначенного места. Времени для перехода к точке высадки уже не оставалось, полагалось подавать сигнал. Кожаев отстучал его по рации, сообщил координаты.

Катер пошел к тому месту, где сидели разведчики, заметили с берега сигнал фонарем.

Сняли группу, повернули к тому берегу, где оставили запасные шлюпки, костюмы и лыжи. За грузом пошли на шлюпке Пшеничный и Агафонов.

В этот момент раздался орудийный выстрел. Шлюпку вернули назад. Выждали, затаившись, осмотрелись. Было тихо: ни всплесков в воде, ни разрыва снарядов на берегу. Агафонов и Пшеничный снова взялись за весла, навалились на них. Минут через десять они вернулись, доложили, что снежным бураном расщелину, где упрятано имущество, занесло настолько, что без лопат не откопать. В этот момент донесся второй орудийный выстрел. Снаряд разорвался метрах в двадцати пяти по носу. На катере врубили двигатели на винты и дали полный ход. Разорвалось еще три снаряда метрах в пятнадцати по борту и в полусотне по корме. Из «вилки» полагалось уходить на полной скорости.

Поздно вечером 4 апреля от причала оперативной базы в Пумманках отошли на выполнение задания два торпедных катера. Третий, «хиггинс», остался у причала в полной готовности к выходу: горючее в цистерны залито до полной нормы, боеприпас у орудий и пулеметов полный, команда вся на катере, одета по-походному. По сигналу тревоги требовалось завести двигатели и сняться со швартовых.

В половине первого ночи, переключив моторы на самый малый ход, катера стали осторожно со стороны западного мыса входить в Коббхольм-фьорд. На пути попался небольшой островок. Оставили его позади себя по правому борту.

Время от времени на самый малый ход включали только один мотор. Шли неторопливо, осмотрительно, почти бесшумно, прокрутив винт на подводном выхлопе, какое-то время плыли по инерции.

Вдоль бортов от носа до кормы присели на корточки разведчики, уперев автоматы в леера.

С головного пятнадцатого катера лейтенанта Шленского начали спускать резиновые шлюпки. На катере Серинько тоже не медлили.

Сразу после высадки Леонов с группой захвата пошел к селению Сандбуктен. Отделение Манина осталось на берегу охранять шлюпки и в случае необходимости вызвать с катера подмогу.

Разведчики прошли по верхнему склону берегового кряжа метров двести. Внизу, у подножия каменной гряды, в прибрежной лощинке виднелось селение, но спуск к нему был очень крутым.

Вблизи домов находился причал, по поселку никто не ходил и не ездил, в бухте судов не было. Леонов отправил посыльного к Манину, приказал отделению со шлюпками вернуться на катера, а им подойти к причалу.

Спустились по заледенелому скату в поселок. Жители спали, в домах ни огонька. На улицах пустынно и тихо, даже собаки не лаяли.

Одно отделение Леонов послал к причалу, чтобы охранять подход с моря.

Постучали в первый дом, во второй… Жители проснулись, зажгли керосиновые лампы, впустили нежданных посетителей. Испуга ни у кого не заметили. То ли сказывалась природная выдержка, то ли постоянная жизнь у моря, у границы приучила людей быть всегда готовыми к любой неожиданности. Только малыши жались к старшим.

Разговорились с хозяевами. Те рассказали, что всего за сутки до прихода русских моряков немцы сняли из их селения свой наблюдательный пост, который стоял здесь почти три года. Службу несли два отделения солдат. Недавно они поспешно переехали на мыс Белый. Там есть укрепления, огневые точки, все обтянуто колючей проволокой. Норвежцев на этот опорный пункт не пускают. Знают они о нем только потому, что он виден, когда идешь на боте вдоль берега.

Разведчики пожалели, что не застали неприятельских солдат на их точке, окажись удачными первый или второй выходы, могли бы прихватить «языка».

Но много полезного рассказали и жители Сандбуктена, особенно трое молодых мужчин, попросившихся уйти с разведчиками на советскую землю. Один из них был штурманом, хорошо знал весь район плавания по Варангеру, бывал во всех фьордах, бухтах, селениях, швартовался ко всем причалам и бросал якорь во многих местах.

Катера с отрядом от поселкового причала пошли к Рыбачьему.

Так изучили еще один пункт для будущих десантов.

Глава двадцать третья

Война неумолимо двигалась на запад. Советские войска во многих местах перешли границу и двигались дальше. Удары по врагу следовали один за другим почти по всему огромному фронту от Ленинграда до Черного моря.

По множеству признаков чувствовалось, что приближается время, когда войска Карельского фронта перейдут в решительное наступление.

Верховное Главнокомандование еще с весны начало накапливать силы в Заполярье, туда прибывали свежие сухопутные части, танковые бригады и полки, добавлялись авиационные дивизии, флот пополнялся кораблями, подводными лодками, катерами, полками сухопутных частей. Три бригады морской пехоты расквартировались по Мотовскому побережью и ждали своего часа.

Разведотдел стал детальнее изучать обстановку на Варангере, уточнять действия противника на побережье, морских базах и прибрежных аэродромах. К тем группам, которые длительное время находились в крайних северных точках Норвегии, закинули еще несколько. Но каждой из них сузили зону наблюдения, предписали меньше встречаться с местными жителями, реже выходить на радиосвязь.

В первую свою заброску шли двое норвежцев – Рейдар Микельсен и Ялмар Петерсен.

Рейдар был из той большой семьи Микельсенов, которая по идейным убеждениям включилась в борьбу с фашистскими оккупантами уже летом 1940 года. Следующей осенью он ходил в группах по сухопутью под Петсамо и к Киркенесу.

Его брат Ингвальд дважды забрасывался на Арней, во второй операции погиб возле Тромсё. Еще один его брат, Хильмар, глубокой осенью 1941 года, когда группа Кудрявцева высаживалась на Варангер, помог попавшим в беду разведчикам и вместе с ними ушел в Советский Союз. В родном Комагвере остался только один из шести братьев – Густав.

Ялмар Петерсен был родом из Якобснеса, находящегося невдалеке от Киркенеса. В Советский Союз он ушел в 1940 году.

Норвежский писатель Ханс Эриксен довольно подробно описал это событие.

В свой замысел о побеге через советскую границу Ялмар никого не посвящал. Когда он работал на лесопилке в Эльвенесе, на свои скудные деньги купил карту и компас, но пользоваться ими не умел. Попросил товарищей по работе показать, как это делается. На карте поставил крестик в том месте на советской территории, куда намеревался выйти. Чтобы добыть себе денег на дорогу, он пробрался на почту, когда там никого не было. Денег оказалось немного, но деваться уже было некуда, прихватил их. Чтобы не оставлять следов, на руки надел чулки. Но полиция его заподозрила, дома провела обыск, нашла карту с пометкой, компас и авторучку, которую он взял на почте. Ялмара арестовали. Попросившись в туалет, он выбросил авторучку – единственное серьезное доказательство его вины. Из-под ареста его освободили.

От замысла бежать за границу не отказался. На лесопилке стал помогать мотористу, чтобы изучить, как заводится мотор, как им управлять, как выходить в море, держать руль.

Ночью в густом тумане перетащил с причала на самый новый и быстроходный катер бочку с бензином, разукомплектовал двигатель на другом катере и на веслах вышел из гавани. Только пройдя весь залив и оказавшись в шири Варангер-фьорда, запустил мотор. Куда идти – точно не знал, карта и компас остались в полиции. Запомнил, что советский берег должен быть справа, на востоке.

К утру пристал к какому-то берегу, забросил на причал швартовый трос. Вскоре пришли люди. Будто бы занятый мотором, прислушался. Разговор шел по-фински и по-норвежски. Хильмару объяснили, что он находится в Вадсё. За ночь он пересек лишь свой Варангер-фьорд и пристал к противоположному берегу.

Ялмар побыстрее завел мотор и на полной скорости пошел обратно на юг. Потом, немного не дойдя до кромки тумана, повернул на восток. Утренний туман становился все реже, местами в разрывах проглядывал берег.

На пути встретилась рыбацкая шхуна. Шкипер сказал, что они вблизи Яр-фьорда, дал Ялмару воды и хлеба и, посчитав, что туман скоро совсем рассеется, показал, в каком направлении надо идти, чтобы добраться до Вайда-губы. Советовал быть осторожным, обогнуть мыс подальше: там сильное течение и много мелей.

Ялмар оказался в Вайда-губе, советские пограничники взяли его под охрану, а потом переправили в Мурманск.

В ноябре 1942 года он вместе с пятью напарниками вылетал на задание для высадки под Киркенес, но один самолет немцы сбили зенитным огнем, и второму пришлось вернуться на свой аэродром.

Задание на этот раз заметно отличалось от прежних. Хотя Ялмар овладел рацией, мог передавать на ключе и принимать на слух, в операцию группа отправилась без радиостанции. Им полагалось в основном вести личное наблюдение, выходить на контакты с местными жителями. При подходящих условиях им разрешалось попытаться выйти на связь с Киркенесом. Невдалеке от Киркенеса, в Сеннесе, жили сестры Микельсена: Хильда и Мидри с мужьями, а Генриетта служила прислугой в самом городе. Через них можно было попытаться выйти на прежние связи, которые начал налаживать Нистрем.

Они должны были постараться добыть личные документы на право проживания и проезда, другие удостоверения личности, продовольственные карточки. Желательно было попытаться захватить перевозимую корреспонденцию. Командование надеялось сохранить их скрытно до нужного часа, потом выдать новое задание.

О том, что живы и продолжают действовать, оповещать своих они могли только через пролетавшие по графику самолеты. В этом случае они выкладывали на земле условные сигналы.

24 марта с самолета их забросили в район озера Калмиш-ярви, невдалеке от границы со Швецией. Высадка прошла благополучно.

На северном побережье полуострова Варангер, в окрестности Бос-фьорда, с самолета в ночь на 18 апреля высадились также Владимир Тараскин и Николай Бурьков.

Эти молодые разведчики пришли в отряд в первые месяцы войны. Владимиру Тараскину было 23 года, родом он из села Калинино Рязанской области. Родители давно жили в Москве, отец Михаил Иванович и мать Ульяна Андреевна работали дворниками в доме 62/64 по Первой Мещанской улице, там и жили в служебной квартире. Володя после семилетки устроился монтажником, а в 1940 году его призвали на флот.

Радистом в операцию отправился двадцатилетний Николай Бурьков. Родился и жил он в селе Коханово Орловской области. После окончания семилетки и школы ФЗУ Николай работал электромонтером в городе Рославль Смоленской области. В отряд разведчиков пришел в декабре 1941 года радистом, сходил шесть раз во вражеский тыл.

Первый необходимый груз, что скинули вместе с ними, нашли сразу. Через десять дней самолет сбросил им основное имущество.

Начали работать. Давали редкие радиограммы об обстановке, о погоде. Шел месяц, второй, третий… Группа действовала. Ее время от времени снабжали с самолетов.

15 августа база приказала выйти ближе к берегу и вести непрерывное наблюдение за морем.

Рикхард Кеньев родился и рос в становище Белокаменка Полярного района на берегу Кольского залива. Работал он в колхозе счетоводом, потом в райсовете Осоавиахима. Сначала на войну взяли отца, партизанившего на Мурмане еще во время английской интервенции, потом Рикхарда, а в минувшем году, уже после известия о смерти отца в Архангельске, очередь дошла и до брата Федора. Отец был по национальности карел, мать Хилья Антоновна – финка. Поэтому в семье говорили по-русски, по-карельски и по-фински.

Осенью 1941 года по рекомендации райкома комсомола Рикхард пришел в отряд разведчиков.

От Полярного до Белокаменки рукой подать. Иногда Рикхарду давали день-другой отдыха, и он на рейсовом катере навещал мать, сестер и маленького брата.

Теперь Кеньев шел на новое задание.

Радистом был Евгений Морозов. Он старше Кеньева на два года, родом из Чердыни, до военной службы учился в Горьковском институте инженеров водного транспорта, окончил школу связи Учебного отряда на Соловках, в войну пришел радистом в отряд. Родители его жили в Горьком.

Эту группу забросили с воздуха 26 июня невдалеке от аэродрома Банак. Им приказали наблюдать за аэродромом, за стоянками вражеских кораблей в Порсангер-фьорде, за дорогой от Банака к Киркенесу, следить, как бомбят и штурмуют аэродром советские самолеты, как атакуют неприятельские караваны подводные лодки и самолеты.

После высадки Морозов выходил на связь несколько раз.

Три новые точки разведчиков приняли боевую вахту.

Микельсену и Петерсену самолетом забросили очередную партию груза. Когда на волокуше они перетаскивали его к своей землянке возле озера Гарше, неожиданно на них вышли два охотника. Спрятаться было негде. Разведчики попросили земляков помочь им. Те охотно согласились. Потом посидели вместе, поговорили, покурили, разошлись каждый по своим делам.

Один из охотников Виктор Ларсен, ходивший осматривать свои угодья, узнал разведчиков. Год назад брат Хильмара Хенри и Нистрем на лодке ушли по реке через границу. Ларсен немедленно сообщил о встрече в немецкую комендатуру.

Карательный отряд появился возле землянки через несколько часов. Завязалась перестрелка. Разведчики отстреливались, убили шестерых карателей. Когда гранаты стали рваться возле входа в землянку, Рейдер и Ялмар застрелились.

Тараскин и Бурьков рано утром 19 августа со своего поста обнаружили крупный вражеский конвой. Он шел с запада и держал курс на Варангер-фьорд. Экстренная радиограмма пошла в Полярное.

Бомбардировщики, штурмовики, торпедоносцы поочередно наносили удары по конвою. У входа в Варангер-фьорд его атаковали торпедные катера. Из каравана потопили 14 кораблей и судов.

После этого случая радиограммы от разведчиков шли еще три дня. Местные жители, собиравшие грибы и ягоды, видели, как к мысу по восточному берегу Бос-фьорда прошел большой отряд немцев. Примерно через час с той стороны донеслась стрельба, послышались взрывы гранат.

С Кеньевым и Морозовым связь прервалась в первых числах июля.

Так в норвежской провинции Финмаркен погибли еще три группы разведчиков.