Текст книги "Отряд особого назначения. Диверсанты морской пехоты"

Автор книги: Макар Бабиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 43 страниц)

Уже около восьми часов мы добираемся до своих берегов. Близок стал остров Русский. Только за полночь катера швартуются у небольшого пирса в бухте Новик, невдалеке от казарм отряда. Сгружаемся, выносим рюкзаки, оружие, моряки бережно кладут на причал завернутое в брезент тело Виктора. Катера уходят в свою базу на ремонт.

Лишь немногие из бойцов отправляются в свои кубрики, чтоб улечься в постель. Большинство в полном изнеможении сваливаются тут же на причале, подложив под голову рюкзак, и почти сразу засыпают мертвецким сном.

Отряд возвратился на свою землю из первого разведывательного похода на корейское побережье.

Испытание

В тигровое логово не полезешь – тигра не поймаешь.

Корейская пословица

I

Пять, часов утра тринадцатого августа. Понедельник. Разомлевших в глубоком сне, лишь немного стряхнувших тяжкую усталость вчерашнего дня, разведчиков сигнал боевой тревоги вновь поднял на ноги. Слишком короткими оказались эти пять часов сна душной летней ночью. В других условиях люди не вскочили бы так быстро, но сейчас время боевое, военное. Да и боцманская дудка разносится такой пронзительной трелью, что не улежишь и секунды.

Моряка с первого дня флотской службы старательно приучают мгновенно вскакивать по этому незатейливому журчащему свистку. Дудка считается непременной принадлежностью не только боцмана и вахтенных – на больших парадах в Москве на груди каждого курсанта, печатающего размашистый матросский шаг по брусчатке Красной площади, красуется эта хромированная свистулька на цепочке.

Передается приказание немедленно приводить себя в боевой порядок, готовиться к выходу в новую операцию.

Связные вызывают нас с Никандровым к командиру отряда. У Леонова застаем старшего лейтенанта Гузненкова и мичмана Чекмачева.

Леонов кратко, всего в нескольких фразах сообщает нам о новом задании командующего флотом: отряду приказано почти немедленно выйти в более крупную и, вероятно, сложную десантную операцию. Предстоит не только разведка. Наверное, придется силой брать и удерживать плацдарм для крупного десанта, так как к месту предполагаемой высадки приближаются отступающие с севера неприятельские войска. Вместе с нами пойдет рота автоматчиков морской пехоты.

Разведчикам тотчас же получить новое оружие, привести его в порядок, очистить от складской смазки, опробовать, взять усиленный запас патронов, противотанковых и фугасных гранат. Оружие наше действительно все надо заменять. Вчера во время взрыва мины его так окатило соленой морской водой, что оно все порыжело, покрылось ржавчиной и в таком виде для боевого применения непригодно.

Продукты выдадут на трое суток, велено уложить их в малые легкие рюкзаки. Шлюпки не брать, они, как показал предыдущий поход, не потребуются. Идти налегке, чтобы иметь хорошую подвижность.

Мне Леонов поручает написать боевой приказ:

– Времени мало. Поторопись. Пусть связной получит тебе автомат и боеприпасы.

После этого он отпускает всех нас для подготовки к выходу.

Придя во взвод, собираю командиров отделений и бойцов, объявляю им приказание. На сборы остается немногим более полутора часов.

Интендантам и оружейникам надо проявить исключительную расторопность. Правда, хозяйственники наши во главе со старшиной Вавиловым и оружейник Дараган с помощниками дело свое знают хорошо и важность момента чувствуют. Все кипит у них в руках. Часть боеприпасов и продуктов решено взять в таре и разложить их по рюкзакам на переходе морем. Иначе времени на укладку не хватит. За этими сборами пошел наблюдать Чекмачев.

С мичманом мы давние сослуживцы, еще с довоенного времени. Когда в 1940 году меня призвали на флот, попал я для прохождения подготовки по специальности в Объединенную школу учебного отряда на Соловецких островах. Учился писарскому делу. Специальность, конечно, не боевая, обычно о коках, баталерах и писарях рассказывают много всяких затейливых историй, и даже в нынешней военной литературе их чаще всего изображают канцеляристами, бюрократами и путаниками. Не то что комендор, торпедист, минер или даже моторист. Какое-то чувство стыдливости за эту многими порицаемую чиновничью профессию долгие годы владело не только мной. И потому-то нередко не одни писари, но и бойцы некоторых других обслуживающих специальностей старательно скрывают от посторонних, что суждено им писать бумаги, варить борщи и учитывать бывшее в употреблении обмундирование.

Но как бы то ни было, а приемная комиссия предназначила мне эту специальность. В те годы многих молодых коммунистов, имеющих подходящее образование, определяли к военному делопроизводству. Так и пришлось мне наряду с морским делом, уставами, стрелковым оружием изучать премудрости воинской канцелярии и овладевать пишущей машинкой.

Командиром нашего взвода был тогда старшина первой статьи Григорий Чекмачев – рослый, статный, с открытым, волевым лицом, словом, такой, какими изображали краснофлотцев на плакатах. Чекмачев был очень опытным и способным младшим командиром. Обладал он удивительной выдержкой, уравновешенностью и в отличие от многих старослужащих не потешался над «салажатами», как иронически зовут на флоте первогодков. Своим спокойствием, уважением достоинства подчиненных, чуткостью к их маленьким житейским нуждам (например, в поощрение за старательное прохождение в строю – внеочередной перекур), отличным знанием своей военной специальности, умением мастерового человека он так расположил к себе молодых краснофлотцев, что они буквально боготворили его. Боготворили за заботливость, отсутствие высокомерия, желание ничем не подчеркнуть свое служебное положение.

Отслужил он свои положенные пять лет и давно должен был демобилизоваться, намереваясь возвратиться на родину – в Сталинград – и заняться там любимым делом – живописью и лепкой. Однако жизнь распорядилась иначе: сначала финская кампания, затем – Великая Отечественная. Прошло на срочной службе десять лет, а потом присвоили офицерское звание и оставили в кадрах флота. Как говорят на флоте, пришлось ему «трубить как медному котелку» тридцать годков, хотя и поныне он в кругу близких друзей называет себя человеком невоенным и считает, что предназначением его жизни были рисунок или скульптура. И он, пожалуй, был бы неплохим художником.

С самым искренним почтением относились к нему не только мы, молодые краснофлотцы, но и его погодки по службе, да уважали его и старшие начальники. Уже сейчас, вспоминая те годы, думаю, что именно таким должен быть младший командир, таков, в моем понимании, образец ближайшего к рядовым бойцам начальника.

Потом, после окончания школы, меня направили служить в Полярное, а Чекмачев остался в учебном отряде. Началась война. Моряки рвались на фронт, к боевому делу. Во время июльских и августовских боев 1941 года на дальних подступах к Мурманску были сформированы и брошены на сухопутный фронт отряды моряков. В их составе было немало изрядно уже послуживших на флоте старшин и краснофлотцев не только с кораблей и береговых частей, но и из учебных школ. Тогда и пришел в особый добровольческий отряд Чекмачев.

Штаб соединения, где я служил, был совсем рядом с местом расквартирования отряда. Мы вновь стали встречаться. Наконец и мне после многочисленных просьб удалось попасть в популярный тогда на флоте отряд морских разведчиков. Командиру его капитану Николаю Инзарцеву рекомендовали меня Григорий Чекмачев и комиссар отряда старший политрук Василий Дубровский, который знал меня по политотделу соединения в первые месяцы войны. С тех пор и до конца войны, до самого моего увольнения с флота, мы с Чекмачевым не расставались. На севере он почти бессменно был секретарем партийного бюро отряда, а здесь, на Тихом океане, коммунисты избрали его заместителем секретаря.

В 6 часов 15 минут командиры отделений докладывают, что все разведчики к выходу в операцию готовы. Леонов приказывает построиться на причалах. Перед строем читаю боевой приказ. От волнения временами голос срывается, звучит глуховато:

«Сегодня отряд под моим командованием выбывает на выполнение специального боевого задания. Командующий Тихоокеанским флотом поставил перед отрядом ответственную задачу по разведке и захвату важного порта Японии.

Отряду предстоит серьезное боевое испытание. От каждого краснофлотца, старшины и офицера потребуется максимально проявить свою преданность Родине, партии, боевую выучку, выносливость, все качества моряка-разведчика.

Требую от всего личного состава отряда точного и быстрого выполнения всех приказов и распоряжений, проявления личной инициативы и сообразительности.

Пусть каждый из вас свято выполнит свой долг перед Родиной».

Я стараюсь выразительнее и громче произнести эти слова. Несколько мгновений все стоят в сгустившейся тишине, придающей какую-то особую значимость этому моменту. Внутренняя собранность, сознание своей причастности к большому делу запечатлелись на лицах, до смуглоты загоревших и обветренных, на фигурах разведчиков, выпрямленных даже под тяжестью рюкзаков и оружия.

Через десять минут началась посадка на новые торпедные катера. Командует отрядом катеров начальник штаба дивизиона капитан-лейтенант Владимир Марковский. С разведчиками сегодня снова идет в поход старший лейтенант Николаев. Сдав свой израненный корабль в ремонт, он тут же принял другой катер и на нем, не отдохнув после трудного предыдущего рейда, опять отправился высаживать наш отряд в Корею. Вторым катером командует лейтенант Бегун.

Экипажи кораблей встречают нас на причалах, заботливо поправляют сходню, придерживают тех, кто несет тяжелую ношу, стараются всячески помочь десантникам.

Дальше, вдоль причала у стенки стоят еще четыре катера. На них грузят имущество и размещаются десантники в форме морской пехоты: это ведет посадку идущая вместе с нами рота автоматчиков.

В семь часов утра катера снимаются со швартовов, отряд выходит из бухты и берет курс на юг.

Как и в прошлом походе, моему взводу пришлось идти на головном катере вместе с командованием, а Никандрову с его взводом – на ведомом.

Винты буравят морскую гладь и вскидывают волнистый след. Полдюжины стремительных катеров выглядят внушительно. Погода опять стоит прекрасная, хотя август считается в Корее периодом дождей. Солнце поднимается и все ярче освещает хорошо видимые берега Кореи. Они по-прежнему неповторимы в своей привлекательности. Там, за береговой полосой, в сопках, на дорогах, в городах должны, как и мы, продвигаться к югу наши армейские части. Во взаимодействии с ними флоту приказано освобождать корейское побережье.

Наши матросы продолжают приводить в порядок оружие и снаряжение. Время от времени воздух прорезают короткие очереди из пулеметов и автоматов: новое, только что очищенное оружие надо опробовать.

На исходе второго часа перехода нас приглашает к себе начальник разведывательного отдела флота полковник А. З. Денисин. Он назначен командовать сводным отрядом разведчиков, идущих в десанте первого броска. Ему подчинены и наш отряд, и рота автоматчиков, которой командует старший лейтенант Яроцкий. В операцию отправился и заместитель Денисина капитан третьего ранга Ходер. Денисин, раскрыв планшет с картой, разъясняет нам подробности возложенной на отряд боевой задачи. Часа через три предстоит высадка в порт Чхончжин. Нам приказано провести разведку боем, выяснить силы и намерения противника, захватить плацдарм и удержать его до подхода первого эшелона. Боевое столкновение с неприятелем неизбежно. Чхончжин – наиболее крупная военная база противника на северо-восточном побережье, имеющая значительное артиллерийское прикрытие. На окрестных высотах и на побережье размещено несколько береговых и зенитных дивизионов.

Вокруг города построена система оборонительных сооружений, в том числе и долговременных, а гарнизон насчитывает примерно четыре тысячи человек. В городских казармах, в пригородах и далее по направлению к Нанаму, по более ранним сведениям штаба, была расквартирована гвардейская дивизия, спешенный кавалерийский полк и специальный офицерский полк. Надо уточнить, остались ли они там же и какими планами руководствуются. К Чхончжину двигаются отступающие с севера, из приграничного района, японские войска. Чхончжин – форпост крупнейшего приморского укрепленного узла и второй по величине после Пхеньяна город в северной части страны. Металлургический комбинат и судостроительная верфь делают его весьма важным как в военном, так и в экономическом отношении. Хорошо оборудованные железнодорожные мастерские позволяют проводить капитальный ремонт локомотивов. Вместительная бухта, с молом и волнорезами, достаточные глубины и большая протяженность причальных линий дают возможность одновременного базирования доброй флотилии как военных кораблей, так и торговых судов. Через город проходит к югу единственная по восточному побережью железная дорога, на север и на юг от него тянутся бетонированные автострады. Эти магистрали противник использует для переброски своих войск.

– Чтобы узнать, что творится за рекой, надо, как говорят корейцы, реку переплыть, – свертывая карту и укладывая ее в планшет, заканчивает Денисин.

II

Время идет к полудню, солнце почти над головой и нещадно печет. Матросы стараются выбрать хоть маленькую тень и прикорнуть, кто за торпедными аппаратами, кто за рубкой. Лишь немногие бодрствуют. Усталость сваливает с ног, сказываются два предыдущих походных дня и две беспокойные, почти бессонные ночи. Команды катеров бдительно несут свою вахту, и нашим бойцам разрешено поочередно хотя бы немного подремать.

Остался примерно час ходу. Прямо по носу, постепенно увеличиваясь, вырастают четыре белых буруна. Денисин, когда излагал нам задание, сказал, что нас должны встретить торпедные катера, производившие разведку подходов к бухте Чхончжина, и провести по заливу, сопроводив в порт вплоть до высадки. Им приказано разведать незаминированный проход.

Немного замедлив ход, поджидаем, когда они подойдут вплотную. Став почти борт о борт, возглавляющий эту группу катеров командир дивизиона капитан третьего ранга С. П. Кострицкий передает, чтобы следовали по его курсу. При подходе к Чхончжину надо развернуться «всем вдруг» и веером на полной скорости ворваться в бухту.

Катера снова набирают скорость, идя впереди, справа и слева от кораблей с десантниками.

Люди наши изготовились, подстегнули и закрепили рюкзаки, подтянули сумки с боеприпасами и гранатами, держат в руках автоматы и пулеметы. Большинство полуприсели по бортам, у лееров, остальные вдоль борта у торпедных аппаратов, около рубки. Взгляд старательно оставляет в памяти каждый кусочек быстро приближающегося берега.

Вот катера развернулись и стремительно рванулись в бухту. В тот же миг в нескольких местах свечками взмыли вверх водяные всплески, со свистом пронеслись осколки разорвавшихся в воздухе шрапнельных снарядов. Вражеская артиллерия начала обстрел десанта. Похоже, что батареи стреляют откуда-то из глубины полуострова, загнутой клешней охватывающего бухту, а также и с противоположной стороны бухты, с материка, оттуда, где, судя по плану, стоит металлургический завод. Ведется отсекающий кинжальный огонь и с запада и с востока.

Чувство неизвестности и смутной тревоги прошло, начавшийся обстрел и неизбежный бой жгутом стягивают нервы, но мелкую, чуть уловимую дрожь в руках никак унять не удается. От нее не избавишься, пока не побежишь по земле, пока не будешь стрелять, пока не забудешься в схватке с неприятелем.

Катера из всех пулеметов поливают по береговым постройкам, по причалам. Маневрируя на скорости по бухте, делая довольно крутые повороты, чтобы уклоняться от артиллерийского обстрела, они приближаются к пирсам. Очень впечатляющее зрелище, когда стайка юрких, стремительных катеров носится по бухте и от них тянется к берегу множество нависающих дугой пунктирных линий. Море живое, бурлящее от корабельных винтов, разрывов снарядов и взъерошивающих воду тысяч пуль. Нитки трассирующих очередей тянутся и с берега к катерам. Сразу как-то тобой овладевает нетерпение, хочется скорее выброситься на твердую землю и не быть скученной мишенью на маленьком корабле.

Четыре катера принимают влево, к причалам рыбного порта, а немного правее нас, на участок между рыбным и военным портом, устремляются катера с остальным десантом. Корабли прикрытия продолжают маневрировать по бухте и обстреливают ближайшую береговую полосу. До причалов осталось менее ста метров. Теперь по катерам стреляют из припортовых зданий и с надвигающихся на нас глыбой пирсов.

Десантники присели, прижались, к чему можно, но огня еще не открывают. На прибрежные постройки порта перебросили свой огонь пулеметчики.

Снизив скорость, катера проходят вплотную вдоль стенки, и десантники как горох высыпаются на пирс, не дожидаясь, пока будут вынесены швартовы.

Чуть ступив на причал, бегом отрываемся от береговой кромки, стараясь проскочить зону обстрела и выбрать укрытие, поскорее добраться до складских построек и каких-то других зданий. Неумолчные очереди из множества автоматов и хлопки винтовок слышатся с разных сторон. Японцы стреляют откуда-то из складов, из-за грузов на пристани. Но обстрел какой-то беспорядочный, несосредоточенный. Трудно разобраться, бьют ли по заранее пристрелянным площадям или выбирают на прицел десантников. Но сбить нас и положить плашмя на причал им не удается. Наша огневая завеса значительно плотнее. Под покровом этого огневого щитка мы перебегаем от одного укрытия к другому.

На бегу вижу, как несколько человек падают, не разглядел – ранены или убиты, их должны подобрать санитары, находящиеся поблизости.

Катера, продолжая огрызаться из пулеметов, отходят от причальной стенки и не спеша идут к выходу из бухты. Наш десантный отряд остался на вражеском берегу.

Японские посты в порту удалось смять с ходу. В нескольких местах огневые точки забросали гранатами. Раз-другой гулко ухнули противотанковые: десантники вышибают пулеметчиков из их гнезд.

На пути попадаются убитые и раненые японские солдаты. Пробегаю мимо длинного большого пакгауза, у раскрытых широких ворот его валяются два изрешеченных японца и исковерканный ручной пулемет: тут их настигла метко брошенная кем-то из матросов граната.

Причалы, складские постройки теперь наши. Мы выскочили на припортовую улицу. По ней, отстреливаясь, прижимаясь к домам, убегают японцы мелкими группами. Кричу, чтоб пулеметчик прочесал улицу. Сергей Бывалов сам схватил пулемет и запустил сразу чуть не полный диск. Японцев как ветром сдуло с улицы. Двое или трое упали, остальные скрылись за домами.

Успех захвата причалов сам собою тянет нас вперед. Отставать и отрываться от отходящего противника сейчас никак нельзя. И матросы без задержки бегом проскакивают на ближайшую городскую улицу. Позади остались один, другой, третий дом. Японцы не задерживаются, лишь постреливают из укрытий. Но их немного, и они не могут закрепиться. Так, наседая на бегущих, взвод успел проскочить несколько кварталов. Посылаю связных передать по отделениям, чтобы не зарвались, хорошенько осматривались, не оставили бы за спиной укрывшихся японцев.

Никандров забирает правее моего взвода, в припортовой же зоне, продвигаясь среди складских построек и жилых домов. Потом тоже углубляется в городские улицы. Между нашими взводами перебегают в город Денисин, Леонов и вся их группа. Но мне теперь уже не видно ни их, ни взвода Никандрова. Доносится только непрерывная трескотня автоматов и винтовок.

Частая стрельба слышна еще дальше, за концом причалов рыбного порта, там, где высадился со своей ротой автоматчиков Яроцкий. Перестрелка захватывает все более широкую полосу, удаляясь от берега в городские кварталы. На крайнем правом фланге роты Яроцкого наступают два взвода под командованием старшего лейтенанта Мухамедова.

Стараясь не оторваться от японцев, взвод все более принимает влево, в юго-западном направлении, к берегу реки Сусончхон. Разрыв с группой Леонова и взводом Никандрова расширился настолько, что непосредственного стыка у нас теперь нет. Отделения рассыпались широкой цепью и прочесывают улицы, застроенные мелкими, в основном одноэтажными домиками.

По нескольким мостикам проскочили канал, он тянется параллельно реке от залива в глубь города, к высотам.

Перед нами открылось довольно широкое поле, во многих местах перерезанное несколькими дорогами. Теперь взвод снова развернулся, и канал, который мы только что миновали, стал не позади, а справа. По левую руку вытянулась высокая земляная насыпь, что-то вроде дамбы или дорожной отсыпки. Вместе с отделением Виктора Максимова взбираемся на нее. Это дамба, за ней снова низина и берег речки, впадающей в залив. Это Сусончхон. Остальная часть взвода продвигается по лощине между насыпью и окраинными домами.

Пока мы одолевали канал и разворачивались по низине, противник от нас оторвался. Метрах в двухстах-трехстах видны люди, бегущие к высокой насыпи, которая тянется из города на стык с дамбой. Они торопятся к туннелям, широкой пастью зияющим в высоком земляном валу. На короткое мгновенье остановившись и обернувшись в нашу сторону, вражеские солдаты делают по нескольку выстрелов и спешат нырнуть в туннель, чтобы укрыться за дорогой.

Впереди четко обрисовались фермы железнодорожного моста. Японцы на подходе к нему не задерживаются и через туннель продолжают отходить дальше. Мы тоже не стали задерживаться – по дамбе и низине возле нее взвод добирается до насыпи с рельсовыми путями и с ходу ее пересекает.

На широком поле впереди опять виднеются отходящие японцы. Но теперь их стало значительно больше – не менее сотни. Видно, прибавились солдаты, отходящие из города. Раньше они были не видны за высокой насыпью. Японцы торопятся к следующей дороге, по виду автомобильной, выходящей из города к реке. Там перекинут шоссейный мост через Сусончхон. Из города по дороге выкатилось несколько автомашин, видны повозки, все они стараются скорее поспеть к мосту. Спешат удрать из города на юг, перебраться за реку.

Участок, по которому сейчас наступает мой взвод, изрезан паутиной магистралей: сюда выбегают окраинные улицы, их пересекает опоясывающая город полукольцом автострада, тут и несколько железнодорожных путей, левее нас – река, а правее – довольно широкий канал. И везде на пересечениях – то насыпи, то выемки, то виадуки, то мосты и переходы. Это очень удобные места, чтобы закрепиться и ударить огнем по десантникам. В узкостях нас можно крепко зажать и отхлестать. Но японцы не воспользовались этой возможностью. Очевидно, ими никто не командует, и они беспорядочно отступают. Нам это на руку, и мы быстро проскакиваем одну преграду за другой.

Приказываю передать по цепи, чтобы матросы бегом одолели участок до шоссе и перехватили его. Но теперь продвигаться приходится уже под огнем, противник простреливает всю эту полосу из винтовок и пулеметов. Чем ближе дорога и мост, тем огонь становится плотнее. Уже не одиночные пули, а сотни их изрыгают три пулемета, бьющие от моста и с шоссе. Сначала матросы пригибаются и останавливаются на мгновение, приседая или даже распластываясь. Но вот бойцы залегли, перебегать дальше стало невозможно, обстрел прижал моряков к земле.

III

Послал связного передать Тихонову и Бывалову, чтобы их отделения ползком приближались к шоссе, не прекращая ответного огня. Максимову и Овчаренко с отделениями, поскольку они шли по самой насыпи, приказал, перейдя дамбу и укрывшись за нею, бегом рвануться к мосту. Бойцы сообразили, в чем дело, и, воспользовавшись этим хорошим укрытием, обезопасившим их от настильного обстрела, очень быстро проскочили оставшиеся до моста метров полтораста.

Но перед самым мостом им вновь пришлось залечь. Укрывшись в канавах, за бетонированными обочинами, за оградительными столбиками, да и прямо с дорожного полотна японцы стреляют непрерывно. Из-за угольника перед въездом на мост бьет пулемет и прямо-таки втирает людей в землю.

Похоже, что на насыпи оказался офицер и ему удалось собрать какую-то организованную группу. Они залегли на подходах к мосту и теперь отбивают нашу попытку взять его. Но мы с ходу успели подойти на слишком близкое расстояние. Японцы не догадались взять под обстрел прямо с моста низину между дамбой и рекой. Она хорошо укрыла десантников. Но выскочить из-за нее на мост нельзя. Сразу попадаешь под обстрел пулеметов.

Отделения Тихонова и Бывалова теперь, по существу, в мертвом пространстве, пулеметные очереди стригут траву позади них.

Из города катятся к мосту еще несколько машин. Кричу, чтобы выбивали японцев с дороги гранатами, надо последним коротким рывком овладеть сейчас въездом на мост. Ребята хорошо понимают обстановку, медлить нельзя: нас тут зажмут и будут выбивать на выбор или отобьют от моста, и тогда магистраль останется в руках японцев.

Под прикрытием огня бойцов Максимова и Овчаренко вплотную подползли к шоссе со своими отделениями Тихонов и Бывалов. После минутной передышки в сторону японцев полетели гранаты, кто-то удачно метнул фугаску к пулемету, и тот замолчал. Сразу же за разрывами гранат моряки поднялись и, поливая перед собой длинными очередями из автоматов, бегом бросились на дорогу. Эта короткая перебежка удалась. С ходу несколько человек выскочили на автостраду.

В это время головная машина поднялась по уклону дороги и теперь могла по ровному полотну катиться прямо на мост. Противотанковая граната Виктора Соболева разорвалась перед ее капотом. На мгновение задрав нос, она остановилась и загородила собой проезд. Ехавшие в ее кузове японцы тут же начали выскакивать на другую сторону и, укрытые за машиной, убегать в канаву. Из нескольких автоматов наши полоснули по ним. Два-три человека, простроченные очередью, так и повисли на борту кузова.

Разведчики теперь не только на шоссе и у въезда на мост, но по обочинам магистрали и по канавам все более продвигаются к окраинным домам. А оттуда навстречу еще катятся машины. Стоит сплошная стрельба, в разных местах рвутся гранаты. Сейчас большинство своих разведчиков я не вижу, командовать и управлять ими невозможно, каждый действует самостоятельно. В эти минуты все зависит от находчивости, сообразительности и умения бойца. Я что-то кричу, распоряжаюсь, но моих команд не ждут, да едва ли и слышат. И я, как и все, стреляю по бегущим японцам, по машинам, бросаю в кузов одной из них выхваченную из-за пояса «лимонку».

В нескольких местах на дороге возле остановившихся машин наши и японцы сошлись вплотную. Схватка тут рукопашная, стреляют в упор, колотят друг друга чем попало, кто автоматом, кто ножом, кто, схватившись, борется, пытаясь пересилить своего недруга. Это какая-то суматошная драка, она совсем не похожа на классический рукопашный бой, которому нас учили до войны с трехлинейкой…

Все мелькает быстро: с криком, со стрельбой люди бросаются друг на друга, бьются с тем, кто с кем схватился, кто оказался ближе и попался на глаза, не раздумывая и не взвешивая, сильнее он тебя или слабее… Тут самое главное – не пытайся убегать, побежишь – и тебя непременно настигнет какая-нибудь пуля. Японцы не выдержали нашего напора, побежали. Молодой матрос Андрей Будник не осилил японца и упустил его, тот бросился бежать в сторону от дороги, надеясь укрыться в высоких зарослях кукурузы. Командир Будника Бывалов кричит ему:

– Бей из автомата…

Будник вскинул висевший на шее автомат и очередью пришил японца к земле. Но в ту же минуту и сам вскрикнул и упал: может, случайная, а может, и посланная в него пуля не пролетела мимо.

В кузов одной из машин вскочил Костя Ермаков и схватился с замешкавшимся там японцем. Держа в одной руке отобранную у него шашку, другой он пытается вырвать у неприятельского солдата его карабин. Автомат Ермакова болтается у него на шее. Никто ему не помогает, все заняты своим делом: кто отстреливается, кто ползет по канаве, кто бросает вперед гранаты. Бой медленно, метр за метром удаляется от моста все ближе к городским зданиям. Ермакову наконец удалось отнять у японца и карабин, изловчившись, он пальнул ему в грудь из его же ружья, тот рухнул на дно кузова. Выскочив из машины, Костя бежит ко мне. Левая рука его в крови. Оказывается, японец успел-таки во время этой драки раз выстрелить и пробил Ермакову кисть левой руки. Отрядный санинструктор Тярасов затащил Ермакова в канаву и делает ему перевязку.

А кругом все еще свистят пули и слышатся взрывы гранат. Хотя морякам удалось оттеснить японцев несколько вдаль от моста, перестрелка продолжается возле последних машин, вдоль шоссе, по канавам. Японцы отстреливаются из-за каждого укрытия, но удержаться не могут и отходят в город. Со мной на шоссе вблизи моста – лишь несколько человек.

Кто-то из матросов, укрывшись за оградительным бортиком с левой стороны дороги, кричит, что за бетонным угольником у въезда на мост залегли японцы и теперь стреляют в спину тем нашим десантникам, что продвинулись далеко вперед по дороге. А мы остановились совсем рядом и в общем шуме не расслышали этой стрельбы.

Приказал бросить за ограждение несколько гранат. Майоров, Огир и Фетисов бросают туда осколочные. После разрывов стрелять оттуда перестали. Бегу сам посмотреть, кто же был за этим угольником. Только высунулся за кромку, словно прутом хлестнуло по лицу, и я инстинктивно отпрянул назад. Теплая струйка покатилась за воротник. Прикоснулся рукой к щеке – на пальцах осталась кровь.

Подбежал Тярасов, объясняет, что я ранен и меня надо перевязать. Теперь кровь уже заливает левый глаз, и я им не вижу. Успел крикнуть, чтоб подкинули японцам еще фугасок. Присел на асфальт. Костя протирает мне лицо и делает перевязку. Говорит, что рана небольшая, пуля рассекла лишь кожу по виску.

А в это время вдоль шоссе перестрелка не смолкает. Наши постепенно оттеснили японцев метров на шестьсот. Вместе с оставшимися при мне разведчиками решаю бежать по канаве туда, где матросы сошлись с японцами вплотную. На мгновение посмотрел за угольник, из-за которого по нам стреляли. Лежат три убитых японских солдата и раненый офицер, по погонам – поручик. Он-то и стрелял в меня в упор из своего карабина. Я счастливо отделался, а ему осталось жить несколько минут.

Перебегаем шоссе и по канаве, то пригнувшись, то ползком, добираемся до отделения Овчаренко.

Краснофлотцы Фетисов и Дегтярев ползком тянут по канаве на плащ-палатке своего командира Виктора Максимова. Он без сознания. Спрашиваю, где его ранили. Фетисов отвечает, что у самого въезда на мост, в тот момент, когда Максимов фотографировал рукопашную драку Ермакова с японцем в кузове автомашины. (Бойцам Максимова и ему самому вменялось в обязанность фиксировать на фотопленке все важное во время боевой операции.) Откуда-то со стороны поля, видно из зарослей кукурузы, японец угодил Максимову в ногу разрывной пулей.