Текст книги "Worm (ЛП)"

Автор книги: Мак Дж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 79 (всего у книги 104 страниц)

– Нет, – взмолилась она, даже раньше, чем он высказал своё требование.

– Это необходимо. Ты должна посмотреть в будущее, где мы выжили, и ты должна сказать нам, что произошло.

– Нет. Пожалуйста, – умоляла она.

– Сейчас же, дружок.

– Почему ей это так не по душе? – спросил Трикстер.

– Мигрень, – ответила Дина, прижимая руки к голове, – Это ломает мою силу. Требуются дни, иногда недели прежде чем всё придёт в норму и начнёт работать. Голова болит всё время, пока не придёт в норму, болит сильнее, если я пытаюсь получить в это время числа. Надо быть осторожной, нельзя ещё сильнее мутить воду. Нельзя врать о числах, нельзя смотреть на то, что будет, или начнётся хаос. Безопаснее смотреть со стороны, завести правила, следовать правилам. Безопаснее задавать вопросы и позволить всему вставать на своё место.

– На угадайку у нас нет времени, – сказал Выверт, – Или ты хочешь умереть?

Умереть? Она не была уверена. Смерть – это плохо, но, по крайней мере, для неё начнётся загробная жизнь. На небесах, как она надеялась. Поиски ответа и спасение означали дни и недели абсолютного ада, постоянной боли и невозможности использовать свои способности.

– Дружок, – сказал Выверт, не получив немедленного ответа, – сделай это сейчас, или останешься без конфетки надолго.

Она могла увидеть, как развиваются эти варианты будущего. Он так и сделает. Она видела боль и тошноту, которую будет переживать, полную нагрузку от её силы, без конфетки, чтобы сгладить углы, и вместе со всеми подробностями, которых она не хотела знать. Хуже всего было то, что этот поток информации зацикливался. Испытывать ломку от наркотиков, от её конфетки, и видеть и чувствовать эхо будущего, где она продолжает страдать. Это значило, что боль будет значительно сильнее, её будет тошнить, настроение меняться, у неё будет бессонница, онемелость, и тактильные галлюцинации, будто что-то ползает по коже. Для эха, отклика от её будущего, не было предела. И эти видения никогда не убьют её, никогда не вырубят и не погрузят в кому, как бы ей этого ни хотелось.

Однажды она почти испытала эти ощущения, в начале своего плена. Больше ей не хотелось. Она будет подчиняться Выверту во всём, что бы он ни попросил, чтобы не рисковать повторением этого.

– Хорошо, – пробормотала она. Она выбрала один из путей, где они выжили. Она лишь приблизила взгляд, но это уже заставило её голову пульсировать, как будто она оказалась зажата в здоровенные тиски, и кто-то только что подтянул их. Некоторые из возможных миров на краях её сознания распались в беспорядке неупорядоченных сцен, когда она попыталась посмотреть внимательней. Сцены и образы менее вероятных миров летали вокруг её сознания, как бритвенно-острые листья в порыве ветра, разрезая всё, чего касались. – Больно.

– Давай, дружок. Как можно быстрее.

Он не знал. Ощущения были совсем другими, как будто она втыкала в своё тело, в собственный мозг, раскаленную кочергу, зная, что она останется там и будет жечь неделями, прежде чем остынет.

Но она послушалась, потому что как бы ни было больно, будет больнее, если она не получит конфетку. Если Краулер доберётся до неё, то боль уйдёт после первых же мгновений, но это тоже было плохо, потому что означает смерть.

Она с силой сфокусировалась на этой сцене, расширив её от маленького и смутного образа, умещающегося на кончике карандаша, до полноразмерной картинки. Её голова взорвалась болью. Как только она поймала разрозненные образы, её согнуло и вытошнило на металлическую дорожку и ноги Солнышка.

Солнышко могла бы закричать, но не стала. Вместо этого она упала на колени и поддержала Дину за плечи. Как раз вовремя, потому что Дина почувствовала, как у неё в мозгу взрываются фейерверки, а тело сводит судорогой. Слишком много, слишком быстро. Образ был слишком чётким и детальным, перегружающим её чувства, дробящим всё ощущение времени и настоящего.

Прошли долгие секунды прежде чем она смогла осознать, что остальные говорят и делают. Её голова лежала на коленях Солнышка, на лбу – холодная тряпка. Оливер склонился рядом, держа тарелку с ледяной водой.

– ...время уходит! – кричал Трикстер. Выверт стоял сразу за Трикстером, скрестив руки, наблюдая через перила за своей подземной базой.

– Дай ей минутку, – сказала Солнышко, – Что бы это ни было, оно вырубило бедного ребёнка.

– Она дала крайний срок. Он уже наступил. Сейчас.

– Я знаю, но если давить на неё, это не поможет.

Её накрыл запах. Как самый горький чёрный шоколад в мире и слишком сильный кофе, запах такой густой, что она могла почувствовать его на вкус. Запах провоцировал позывы рвоты, с её и так бунтующим желудком.

– Плохо пахнет, – сказала она, – уберите запах.

– Она в сознании. Этот запах – подсказка? – повернулся Трикстер.

– Нет, это симптом, – ответил ему Выверт, не поворачиваясь, чтобы взглянуть на неё или его. – У неё может быть головокружение, потеря ориентации, она может тереть или чесать себя, пока всё не пройдёт. Не давайте ей царапать глаза, или чесать себя до крови.

Дина попыталась вспомнить, что видела.

– Тьма.

– Ты об этом уже говорила, дружок.

– Мы были в темноте, и там пахло мясом. И ещё пахло потом. И мы были тесно прижаты друг к другу.

– Где? – спросил Выверт.

– Там, прямо перед нами, была металлическая дверь. Большая. Бронированная дверь в убежище, внизу.

– Комната Ноэль, – сказал Трикстер за мгновение до того, как Дина сформулировала последнюю фразу.

– Сколько нас было, дружок?

– Все, кто сейчас здесь, – она посмотрела на солдат.

– И она там была?

– Да, была.

Выверт повернулся и поднял её на руки. Её кожа покрылась мурашками от контакта с его телом. Она не сказала ничего, ничего не сделала, частично потому, что она не могла, ей было слишком плохо, слишком больно. Другая причина была в том, что она видела, как цифры меняются каждый раз когда она вздрагивала от его касаний, или как-то выдавала своё отвращение. Небольшие изменения. Он был злее, вёл себя с ней резче, если она отодвигалась или жаловалась.

Следить за цифрами, соблюдать её собственные правила. Это несло безопасность, держало её силу в узде, обеспечивало терпеливое отношение Выверта, и означало, что ей не придётся оставаться без конфетки даже на короткое время.

Выверт перепрыгивал через ступеньки, спускаясь на первый этаж. Трикстер, Оливер и Солнышко поспешили за ним.

– Ты, – приказал Выверт, даже не пытаясь вспомнить имя подчиненного. – Дверь в убежище. Открыть. Командиры отрядов – собрать свои группы!

Вдалеке что-то негромко загрохотало, и стены комплекса задрожали.

– Дружок, вероятность, что Краулер убьёт нас теперь, после того как мы выбрали этот путь?

– Я не... Не могу, – её голова слишком болела.

– Постарайся, – и в его жёстком тоне она услышала невысказанную угрозу отобрать у неё конфетку.

Она подчинилась. В сценах не было порядка. Они были перемешаны, найти в них смысл, привести в подобие порядка – всё равно что засовывать руки в огонь и бритвенные лезвия, засовывать собственное сознание в огонь и бритвенные лезвия. Она застонала от боли, и силы покинули её тело.

– Вы убиваете её! – ахнула Солнышко.

– Нет, – сказал Выверт, словно издалека. – Я использую её силу для проверки. Это может быть болезненно, но она от этого не умрёт.

Прикосновение Выверта, подавляющий призрачный запах, страх, тошнота...

– Меня сейчас вырвет.

Выверт усадил её и придержал за запястья, когда она наклонилась, чтобы выкашлять желчь. Желудок был уже пуст.

– Число, дружок?

Солнышко наклонилась, чтобы приподнять её.

– Три, запятая, один, – выдохнула Дина.

– Обнадёживает, – сказал Выверт. Перед ними распахнулась бронированная дверь. – Трикстер? Не сообщишь ли Ноэль о нашем неминуемом прибытии?

– Ага, – вздохнул Трикстер. – Блядь. Мне не хочется задавать этот вопрос, но могу я узнать одно число?

– Трикстер! – с укором и ужасом в голосе произнесла Солнышко. – Ты же видишь, какую боль ей это причиняет.

– Это важно. Девочка, каков шанс, что Ноэль убьёт нас?

Еще одна серия ударов. Ближе.

Дина покачала головой:

– Пожалуйста, я просто хочу всё сложить обратно. Каждый раз, когда я пользуюсь силой, всё рассыпается и становится больно.

– Дружок, это последний вопрос, что мы зададим тебе сегодня. Обещаю, – сказал Выверт.

Она послушалась. Потянулась за числом. Это не убьёт меня. Не нанесет непоправимый ущерб. Только боль. Так мой мозг объясняет мне, что не следует использовать мои способности, чтобы искать такие ответы.

Слова, которые она использовала, чтобы убедить себя, не облегчили боль, которая пришла, когда она снова искала число. Она закричала, слёзы потекли по лицу и, закрыв глаза, она упала на руки Солнышка.

– Девять, запятая, восемь процентов, – выдавила она. Её несли? Они вошли внутрь, за первые тяжёлые бронированные двери. Сколько времени прошло? Где Трикстер?

– Это хорошая информация, дружок, – сказал Выверт, откуда-то рядом с ней. – Командиры, когда соберётесь в карантинном помещении, выстройте подчинённых в шеренги, спиной к двери. Оружие заряжено, снято с предохранителя, в готовности к стрельбе. Убедитесь, что лазерные модули и батареи подключены. Внутрь дальше десяти шагов не заходить.

Последовали подтверждения. Дина услышала лязганье затворов.

Ещё удар, ближе всех, что были до того. Звук падающего щебня и бетона эхом прокатился по подземному комплексу.

– Он здесь, – сказал Выверт. – Все кто остался – внутрь. Закройте первую дверь.

Дина открыла глаза. Они были в бетонной комнате со стальными балками как бы формирующими клетку вдоль стен. Пахло протухшим мясом.

Вторая бронированная дверь медленно закрылась за последними отставшими, проскользнувшими через щель. Работники, техники, люди в костюмах, немного солдат. Они теснились рядом с дверью, прижимаясь к ней своими телами. Три пятых помещения были не заняты.

И на другом конце комнаты – темнота. Из которой появился Трикстер.

– Как она? – спросил Выверт.

– Испугана. Голодна. Сказала, что не ела сегодня, – тихим голосом ответил Трикстер.

– Ела, – Выверт скрестил руки, – я лично проследил за доставкой. Подозреваю, ей требуется больше еды, чем раньше. Плохо, что мы узнаём об этом только сейчас.

– Она попросила выключить свет в этой части комнаты. Сказала, что будет легче, если она не сможет нас видеть.

– Выключай, – приказал Выверт. Он подошел к одному из командиров и проговорил что-то ему на ухо. Что-то про приборы ночного видения. Она закрыла глаза, как будто бы это могло помочь прекратить боль, которая разрывала череп.

Розовый свет пробивавшийся сквозь веки стал чернотой, когда выключились лампы.

– Прости, – прошептал ей на ухо женский голос. Солнышко?

Дина попыталась ответить, но вместо слов раздался хрип.

– Я бы помогла тебе, если б могла, но я не могу, понимаешь? – прошептала ей Солнышко. Она обнимала Дину. От нее пахло блевотиной, но в этом была виновата Дина. – Это не только потому, что я и мои друзья в затруднительном положении, и должны помогать Ноэль, и даже не потому, что я сомневаюсь, что смогла бы спасти тебя в одиночку. Мы дали обещание друг другу, когда всё началось. Чёрт, это так глупо и неубедительно звучит, когда я вот так об этом говорю.

Грохот раздался совсем близко, будто металлом прошлись по металлу.

Могучий удар по двери сотряс комнату.

Солнышко всё говорила, как будто не замечая продолжающегося нападения:

– Когда проходишь через ад и обратно с группой людей, когда теряешь всё, и вы все вместе можете потерять ещё больше... Я... я даже не знаю, что говорю. Может быть, нет никакого оправдания тому, что я позволяю так поступать с тобой. Я просто... они всё, что у меня есть. Прости.

Дина потянулась и нашарила рукой руку Солнышка. У неё не было слов, она не могла ничего ответить, даже если б придумала, что сказать. Она просто сильно сжала её руку.

По металлической двери нанесли несколько ударов. В воздухе раздался рёв, болезненно громкий, несмотря на стену, поглощающую звук. Рёв был полон ярости и досады.

Раздался лязг затворов. Она почти пропустила его, посреди равномерных, неустанных ударов по металлической двери.

– Я так голодна, – голос девушки эхом разнесся по камере. Она была близко.

– Я знаю, Ноэль, – ответил Трикстер. – Ещё немного. Вернись обратно, на другую сторону, подальше от этих людей.

Голос Ноэль звучал так, будто она очень, очень устала:

– Не могу ждать. Больше не могу ждать. Я чувствую их запах.

"Она хочет есть так же сильно, как я хочу свою "конфетку", – подумала Дина. – Разница лишь в том, что она может взять и возьмёт то, что хочет, даже если ей придется съесть одного из нас. А у меня нет такой силы".

Боже, её голова раскалывалась. Хуже того, она знала, что это затишье перед бурей. Её голова будет болеть сильнее с каждым часом, пока ей не захочется умереть.

– Ты можешь сдерживаться, – мягко сказал Трикстер. – Ты не хочешь подходить ближе, чем сейчас. Ты знаешь, на что способна твоя сила. Никто из нас этого не хочет.

– Нет.

– А те парни, хоть они и хорошие ребята, но я не уверен, что кто-то из них не выстрелит в тебя, если запаникует. Мы этого тоже не хотим.

– Я выживу. Не хочу этого, но выживу.

– Ты останешься в живых. А я? А Оливер и Марисса останутся в живых, если ты взбесишься? Они ведь тоже здесь.

Солнышко заговорила, выкрикнув:

– Помни об обещании, которое мы дали друг другу.

Ноэль не ответила. Повисла тишина, прерываемая тяжелыми ударами в металлическую дверь, они эхом отдавались в бетонной камере.

– Ну же, Ноэль. Отойди, прежде чем ты или кто-то ещё сделает то, о чём будет потом жалеть, – настаивал Трикстер.

Стук продолжался.

– Пойдем со мной, Круз. Мы можем поговорить одни?

– Хорошая мысль, – сказал Трикстер.

Дина почувствовала, как спало напряжение в комнате. Боль в её черепе никуда не уходила. Она принялась за кропотливую работу по переорганизации картинок в голове. Всё равно что строить карточный домик на непредсказуемом ветру. Каждый раз, когда числа менялись, то, что она начала сортировать, рассыпалось.

Придётся дождаться периода спокойствия, прежде чем получится чего-то реально добиться. Пройдёт время и станет легче. Со временем станет не так больно использовать способности.

Она глубоко погрузилась в болезненную работу, и прошло некоторое время, прежде чем она поняла, что удары прекратились. Но собравшиеся в помещении всё ещё ждали. Просто на всякий случай, если Краулер обманывает их, выжидая, пока они не откроют дверь.

Минуты тянулись одна за другой, пока Выверт наконец не отдал приказ.

Дина ослепла. Её сила была слишком хрупкой и болезненной для использования, так что она не могла увидеть, какое будущее ждёт их за открытой дверью. Её сердце стучало в горле, когда она открылась. Первые взводы выдвинулись, распределяясь по комплексу, в поисках Краулера – не рыщет ли он в каком-нибудь углу подземной базы. Они вернулись и сообщили, что всё чисто.

Выходя из полумрака, она прищурилась на свет флуоресцентных ламп. Следы когтей испещрили наружную сторону броневой двери из цельной стали, каждый глубиной по меньшей мере в пятнадцать сантиметров. Металлическая дорожка наверху была сорвана, и множество ящиков с оружием и припасами было раздавлено или разбросано по полу.

– Конфетку? – спросила она. – У меня болит голова.

– Можно, дружок. Иди в свою комнату. Я вызову Питтера и отправлю его к тебе.

Со своим вооруженным эскортом она вернулась в комнату. И как подкошенная рухнула на кровать.

Она знала, что пожалеет, но всё равно использовала силу. Она должна была знать. Всего ещё один раз, его можно пережить, и она не будет использовать силу по меньшей мере следующие несколько дней. Или недель, если Выверт ей позволит.

Она сжала покрывало и укусила подушку, когда голова взорвалась болью. Больше половины черновой работы, осторожно собранной за последний час распалось на части, когда она разделила сцены на две группы. Прошли минуты, до того как у нее появилось число.

31,6%.

На четыре процента выше, чем вчера.

Тридцать один и шесть десятых процента – шанс на то, что однажды она попадет домой.

Интерлюдия 11ё (Шери)

По улице шла девушка в резиновых сапожках, в её волосах мелькала красная прядь. Шла одна, хотя комендантский час начался уже давно.

Достав телефон из кармана куртки, она принялась распутывать наушники. И как эти чёртовы провода умудряются всё время запутываться? Прямо как рождественские гирлянды. Не то чтобы ей раньше приходилось распутывать гирлянды, но она определённо что-то такое о них слышала.

Вставив в уши покрытые мягким пластиком горошины наушников, она начала на ходу перебирать музыку.

J'adore...

Sweet Honey...

Love me, love me, you know you wanna love me...

Love me, love me, you know you wanna love me...

Качая головой в ритм музыке, она засунула телефон в карман.

Она подумала, что могла бы купить что-нибудь, чтобы сворачивать провода наушников, и могла бы купить любимые альбомы, вместо того, чтобы удалять всё, что не нравится. Деньги были. Но тут намечалась определённая привычка и это её останавливало. Всё, что у неё было и всё, чем она каждый день пользовалась, было украдено. Рубашка на теле, обувь, музыка, ноутбук. Ей было любопытно, долго ли ещё она сможет протянуть, не покупая ничего.

Love me, you?

Love me, true?

Сапожки подняли брызги, когда она закружилась, мурлыкая слова песни. Лёгкая морось намочила её волосы, она убрала их с лица, раскинула руки, и позволила капелькам падать на закрытые веки.

Она как будто никуда не торопилась.

Ей удалось прослушать от начала и до конца шесть песен, прежде чем кто-то её остановил.

– Мисс, мисс! – его было почти не слышно из-за музыки.

Она повернулась к человеку в военной форме, возрастом около сорока, с лицом, покрытым морщинами. На нём не было шлема, волосы коротко подстрижены, лёгкая щетина на щеках и подбородке, лицо усеяно капельками воды. Она вытащила наушники.

Crazed, kooky, cracked, crazy,

Nutty, barmy, mad for me...

[Одержимый, эксцентричный, сломанный и сумасшедший,

Чокнутый, спятивший, от меня без ума...]

Напев звучал гнусаво и искусственно, раздаваясь из свисавших с ладони наушников.

– Чего такое?

– С вами всё в порядке?

– Со мной всё отлично!

– Во время чрезвычайного положения объявлен комендантский час. Я не хотел бы сильно вас пугать, мисс, но на улицах банды насильников, убийц и похитителей. Все те, для кого красивая молодая женщина будет добычей.

– Вы думаете, что я – красивая? – она улыбнулась, приближаясь.

– У меня дочь примерно вашего возраста, – натянуто улыбнулся он.

– Это не ответ. Вы думаете, что я – красивая? – она ещё больше приблизилась, проведя пальцем вниз по его груди.

– Да, но, – он сделал паузу, взявшись с двух сторон за её куртку. Он стянул отвороты вместе, и закрыл молнию до самого верха, поверх тяжёлой коробки, свисавшей с её шеи. – Вот поэтому-то вам и надо быть осторожнее, понятно? У вас есть где остановиться – дом или убежище?

Она не ответила. Она нахмурилась и расстегнула куртку, отступив от него на шаг.

Он продолжил:

– Если хотите, я могу показать дорогу к ближайшему убежищу. Оно новое, чуть дальше отсюда, на Лорд-стрит. Там могут быть свободные места.

– Мне есть у кого остановиться.

– Вам показать дорогу?

Она не ответила. Вместо этого она внимательно изучала его.

– Если вы готовы подождать, я могу подбросить, когда закончу смену. Я освобожусь только через пять-десять минут, но мы пока можем поболтать. Можете пока посидеть у меня в джипе, чтобы не промокнуть.

Она помедлила с ответом.

– Ладно.

Мужчина отвел её к своему джипу. Она сидела на пассажирском сиденье, пока он стоял снаружи, оглядывая окрестности и иногда обмениваясь словами с кем-то по портативной рации.

Через несколько минут он забрался на водительское место.

– Ребята, которые должны были сменить, опаздывают. Кажется, пожар в центре города.

Она кивнула.

Crazed, kooky, cracked, crazy,

Mental, dotty, whacked, loopy...

[Oдержимый, эксцентричный, сломанный и сумасшедший,

Психопат, рехнувшийся, спятивший, измученный...]

– Вы не могли бы выключить свою музыку?

– Мне нравится, – сказала она, – я ненавижу тишину.

– Ну тогда ладно, каждый справляется как может. Где вы живёте, или где жили до нападения?

– Не в Броктон Бэй.

Он приподнял бровь, но продолжал смотреть в окна в поисках признаков неприятностей. Он вставил ключ в зажигание и завел машину, чтобы включить дворники.

– Что-то вы темните. Просто так сейчас сюда не приезжают, а если вы просто кого-то навещали, то давно бы эвакуировались.

– Ох, мы приехали именно потому, что здесь настали такие времена.

– В поисках приключений? – его голос стал жёстче. – Это не только глупо, но и неуважительно.

– Люди, у которых я остановилась – это Бойня номер девять. Я – одна из них.

– Это не смешно, – его голос стал жёстким, без следа былой мягкости.

– Точняк, – согласилась она с улыбкой.

Он потянулся за пистолетом, но на большее его не хватило. Она на секунду закрыла глаза, слушая музыку, идущую из его тела и разума. Звенящий диссонанс тревоги, пульсирующая перкуссия смертельного ужаса, каждая часть его тела переключалась в режим "бей-или-беги". Фоновые нотки говорили о его личности. О его любви к семье, о страхе, что он может их потерять, злость на неё, секундное беспокойство, что, быть может, он переборщил с реакцией. Она охватила всё это в долю секунды.

Потянувшись за его страхом смерти, она вытащила его на поверхность. Когда этого оказалось недостаточно, стала тянуть его и скручивать, пока всё остальное не было выдавлено на периферию.

Он закричал, отшатываясь от неё настолько, насколько мог. Его пистолет свалился между сиденьями.

Crazed, kooky, cracked, crazy,

Nutty, screwy, mentally diseased...

[Одержимый, эксцентричный,

сломанный и сумасшедший,

Чокнутый, рехнувшийся,

Психически больной.]

Она выкрутила другие части его спектра эмоций так, чтобы он стал уступчивым, погруженным в апатию, послушным:

– Остановись.

Он прекратил отступление. Его дыхание всё ещё было тяжёлым от приступа паники, но это пройдёт.

Она наклонилась к нему и пробежала пальцами по его макушке. Как будто протёрла зубную щетку, разбрызгивая крохотные капельки воды на рулевое колесо и приборную панель.

– Хорошо.

Он уставился на неё. В его взгляде был страх, и у неё не было настроения полностью его стирать. Немного не повредит.

– Я хочу за руль. Поменяемся местами.

Он отупело кивнул и выбрался из джипа. Она перелезла на водительское сиденье и подождала, пока он заберётся, перед тем как вырулить.

Джип рассекал мелководье, покрывшее улицы. Какие-то люди заметили, что она уехала, она это знала, и теперь следовали за ней в отдельной машине. Она могла чувствовать их, чувствовать каждого, как отпечаток эмоций в совершенно индивидуальной конфигурации. Смесь личной гордости и уверенности, что она чувствовала в них, подсказывала, что это военные. Солдаты, что должны были сменить этого парня?

Осталось мало времени. Она пробежалась по чувствам своего пассажира, нашла сети братской любви, веры, товарищества и изменила так, чтобы их музыка стала напряжением, подозрением, паранойей. Затем она выкрутила рефлексы "бей-или-беги" на максимум.

– Достань пистолет.

Он выловил её между сиденьями, поднял.

А затем направил прямо на неё.

– Нет. Стоп. – сказала она.

Слишком неопределенно. Чёрт. Над этим всё ещё надо работать. Она вложила в него столько сомнений и неуверенности, сколько смогла, чтобы удержать от выстрела. Затем она остановила всю "музыку", что входила и выходила из определенной точки в самой передней части его мозга. Она знала, что музыка была её способом понимания и распознавания биологических процессов, управляющих человеческими эмоциями. Слушая её, она понимала, что чувствуют люди, какие эмоции управляют их состоянием.

В его кратковременной памяти должна остаться только одна важная в данный момент вещь. Она. Если эту связь оборвать, он не будет ничего к ней чувствовать, не сможет подумать о самосохранении, не сможет почувствовать ни злобы, ни ненависти. Ещё одно изменение, перенаправление потока эмоций от его семьи к ней, и он будет испытывать сильнейшее отвращение к мысли о том, чтобы навредить её, не сможет выстрелить в неё, как не смог бы выстрелить в собственную дочь.

Мужчина убрал оружие, и уронил его на колени. Он согнулся, прижав руки к голове, и затем простонал:

– Нет.

Она была близка к своей цели. Она затормозила и выскочила из машины. Второй джип остановился где то в десятке метров, и из него вылезли двое солдат.

– Эй! – крикнули ей.

Она повернулась к ним спиной, вставляя наушники. Плейлист снова начал проигрываться с самого начала. Она достала телефон и пропустила несколько песен, задержавшись, чтобы удалить одну из них.

Она начала подпевать:

– Лав ми, Лав ми, ю ноу ю ванна лав ми...

– Эй!

Она почувствовала, как её пассажир вылезает из джипа, услышала звуки речи – предупреждения, вопросы. Страх нахлынул на всех трёх мужчин, раздались звуки стрельбы из нескольких стволов. Она улыбнулась. Властям будет непросто разобраться, что тут случилось.

Она сомневалась, что стоило приезжать в Броктон Бэй. Её совсем не прельщала перспектива задержаться в месте, где многие районы оставались без света и ещё больше – без рабочей канализации. Но Ожог и Ампутация были в восторге, а Джек Остряк пошел на поводу желаний Ампутации, убедив группу сюда приехать. Краулеру, Манекену и Сибирячке, похоже, было всё равно. Впрочем, Краулер и Манекен не демонстрировали много эмоций.

Она думала, что может хоть Птица-Хрусталь окажется союзницей, но та ненавидела её. Высокомерная сучка согласилась навестить Броктон Бэй, просто чтобы испортить ей день.

Но она должна признать, что поездка вышла увлекательной. Людской пейзаж здесь сильно отличался от обычного. Столько обеспокоенных, неуверенных. Большинство было на грани эмоционального срыва, и от того, чтобы окончательно сломаться их отделяла одна плохая новость, один последний удар. Другие были уже сломлены, или же предались злу и стали охотиться на своих товарищей по несчастью, стараясь отомстить тем, кто обидел их в прошлой жизни. В жизни до Губителя.

Люди здесь были такими восхитительно ебанутыми...

В такой ситуации обычные граждане делали то, что ранее никогда бы и не помыслили. Воровали, нападали на соседей, обменивали то, что когда то считали драгоценным, на одежду, еду, туалетную бумагу и прочие необходимые вещи. Эмоции грубые, гораздо ближе к поверхности, ими куда легче манипулировать.

Музыка прекратилась. Она проверила телефон. Предупреждение на экране говорило, что аккумулятор заканчивается.

Она выругалась. Больше откладывать нельзя. Она набрала номер, но не стала поднимать трубку к уху. Хорошо. Теперь у неё есть пятнадцать минут

Она потянулась и стала нащупывать отклонения. Эмоциональные отпечатки, выделяющиеся из общего фона.

Остальные семь членов Девятки были тут. Несложно найти. Один или два взаимодействовали с другими отклонениями. Самыми ебанутыми в этом ебанутом городе. Она изучила каждое из этих неизвестных отклонений в течении недели, наблюдая, как меняются их эмоции, пока они занимались повседневными делами, иногда она навещала места, где те любили бывать, чтобы понять, что их окружает. Медленно она собрала картинки, создала профили, вычленила тех, кто имел силы и описала их другим членам Бойни Номер Девять. Каждый из них сделал свой выбор.

Девушка в заточении. Заносчивый технарь. Собачница. Мечтательница. Вождь. Зайчишка. Сломленный убийца. Крестоносец.

Всё, что она хотела – несколько минут, чтобы навестить своего избранника. Ей не надо было придумывать ему прозвище. Он был достаточно хорошо ей знаком. Она улыбнулась.

Снаружи сидели двое. Она сразу поняла, что это солдаты, но не на государственной зарплате. Они были одеты в чёрное, на них была броня, которой она раньше не видела.

– Нет, – она не дала им взяться за оружие смесью сомнения, апатии и тревоги. Добавив к своим словам сильную волну депрессии, вины и ненависти к себе, она скомандовала им:

– Убейте себя.

Это случилось не сразу, но одной силы воли было не достаточно, чтобы справиться с самыми сильными и мучительными эмоциями, которые они когда-либо испытывали. И когда самообладание дало слабину, стволы взлетели к ртам и головам для последнего выстрела.

Она чувствовала других внутри здания, они были встревожены выстрелами, двигались вперёд. Ещё четыре солдата, и четыре других, оставшихся на месте. Не солдаты.

Она не хотела, чтобы они вышли. Она сделала то же, что и с охранниками снаружи, раздавив их отчаянием, подавив их ненавистью и паранойей. Всё прошло чуть быстрее, чем с первыми – у тех солдат был враг, кто-то, на ком можно сконцентрировать негативную энергию, кто-то, кто отвлекал их. Удивительно, как это может быть важно.

Прошло около минуты прежде чем прозвучал четвёртый выстрел, отметивший смерть последнего солдата внутри.

Она дернула парадную дверь и вошла внутрь. Там было симпатичнее, чем снаружи, сухо, хорошо укреплено. В другом конце здания стоял женственно выглядящий подросток с копной тёмных кудрей. Его охраняли двое мужчин и женщина.

– Жан-Поль! Ca va?

– Я теперь Алек. В костюме – Регент.

– Алек, – она улыбнулась, – всё равно звучит по-французски. Мне нравится, братик.

– Шери, – она пробежался пятерней по волосам, – Какого хера?

– Раз мы меняем имена, то я теперь Душечка. Я просто решила красиво зайти.

– Господи.

– C другими ты ещё встретишься.

– Блять, – вздохнул он.

Она потянулась к троим, что стояли между ней и её братом, изменяя их чувства к Алеку. Наполняя их подозрением, паранойей, ненавистью.

Они не поддались.

– Прекрати, Шери, – сказал Алек. – Я ими управляю.

– Если мне не изменяет память, ты теряешь контроль, если ударить их достаточно сильной эмоцией, – улыбнулась она и подняла интенсивность.

– Если я далеко. Реально, прекрати. Это раздражает.

Один из мужчин упал на колени, прижав руки к бокам. Капли пота стекали по лицам остальных охранников, на глазах выступили слёзы.

– Пока я это делаю, ты не сможешь приказать им на меня напасть.

– Если только я не стал сильнее за последние годы, – ответил Алек. Мужчина, оставшийся на ногах, достал нож и двинулся навстречу Душечке.

Она приложила его страхом и неуверенностью, заставив остановиться.

Почти минуту они боролись за контроль над тремя марионетками.

– Кажется, у нас пат, – наконец сказала она.

– Тебя прислал грязный старикашка? – спросил Алек.

Она помотала головой.

– Папочка? Я сама по себе. С некоторых пор.

– И как у него дела?

– Потерял цель. Я долго думала, что он к чему-то готовится. Много детей, и заботится, чтобы у них были силы. Думала, он хочет сместить другие банды и стать криминальным главой Монреаля.