Текст книги "Worm (ЛП)"

Автор книги: Мак Дж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 74 (всего у книги 104 страниц)

Она снова ударила кровать с такой силой, что та отъехала на от неё на несколько сантиметров.

Я заметила, что доктор дёрнулся в ответ на нападение на мебель и пациента, но Малой, Челюсть и Рыба среагировали первыми.

– Ребята, стойте, – приказала я.

Они подчинились. Было немного странно, что меня слушались. Сьерра повернулась и увидела солдат, на её лице появился испуг.

– Легко он не отделается, – сказала я, – он потерял большую часть ладони. Я не доктор, но он может потерять и остальное, смотря как наладится кровообращение.

– Потеряет оставшиеся пальцы, кроме большого, – уточнил врач.

– Так что ему жить остаток жизни с напоминанием о своей ошибке, – продолжила я. – Более важный вопрос – что нам с ним делать.

Сьерра была настолько озабочена ответственностью, виной и предательством, что ей потребовалось время, чтобы осознать проблемы, возникшие с возвращением брата. Я увидела, когда до неё дошло, что она может снова потерять Брайса, если он снова решит податься в бега.

Доктор Кью, очевидно, не ценил драму. Когда он более-менее убедился, что Сьерра не станет беспокоить его пациента, она поднялся и подошёл к Шарлотте, чтобы начать её штопать. Я увела Сьерру от постели брата в дальний угол комнаты, где она бы никому не мешала, недалеко от Шарлотты и доктора.

– Мы можем оставить его? – спросила она, когда мы остановились.

– Могу ли я дать ему приют? Теоретически – да. Но он просто сбежит. Не то чтобы ему было куда бежать, но ...

Я остановилась, когда заметила непонимание на её лице.

– Возможно, Барыгам крышка.

– Из-за тебя?

Я покачала головой.

– Кое-кто другой. Их руководство сильно облажалось, будет тяжело заставить последователей уважать их после того, как им так надрали задницы. Настоящие преступники всё ещё будут на улицах, скорее всего, но уже без организации. Добавь усобицу, соперничающие группировки, жадность... Они не будут так методичны.

– Но та девушка сказала, что мой брат был с теми людьми из церкви, он может найти их, или они найдут его.

– Не стоит о них беспокоиться, – сказала я ей.

Её глаза расширились.

– Потому что я попросила тебя их урыть?

Как же правильно ответить? Я уже чувствовала: что бы я ни сказала, это обидит её. Если "да", она будет в ужасе, если "нет" – будет ли это выглядеть моей ошибкой?

– Отчасти, да, – признала я, оставив подробности за кадром.

Она наморщила лоб.

– Ладно, – произнесла я, – мне нужно вернуться на мою территорию. Если тебе негде жить, можешь пойти со мной, но нам необходимо решить, что делать с Брайсом.

– Может, держать его в заключении? Пока он не придёт в себя?

– Я могла бы, если бы считала, что из этого что-то получится. Но он только накопит злость и обиду за то, что его заперли, и будет ещё больше желать сбежать.

– Но он сбежит в любом случае.

– Может быть. Он не поверит мне, если я расскажу про судьбу его приятелей.

То, что Лиза наврала ему про Сьерру, тоже не поможет.

– Тогда что нам делать?

Я не знала, что ответить. Я повернулась и громко позвала:

– Лиза!

Она оторвалась от разговора с Малым и Рыбой, чтобы присоединиться к нам.

– Чё?

– Мы беспокоимся, что парнишка сбежит. У тебя есть мысли, что может сработать?

Она пожала плечами.

– Может дать ему то, чего он хочет?

– Чего?

– Он хочет азарта, ощущения, что он взрослый, уважения и, может быть, немного власти, после того, как он, потеряв дом, семью и безопасность чувствует себя совершенно бессильным.

– Хорошо, и как нам это сделать?

– С твоего согласия, я приму его к себе.

– Это выглядит феерически плохой идеей.

– Солдаты смогут позаботиться о его поведении. Я не будут подпускать его к Бруксу и Сенегалу. Малой, Притт и Челюсть будут присматривать и внушат ему немного дисциплины, а также они вполне способны выследить его, если ему вздумается сбежать. Он сначала это возненавидит – солдаты, устраивающие ему весёленькую жизнь, потерянная рука до кучи, но я думаю, что он приживётся, особенно когда займётся чем-то реальным. В конце концов, какой мальчишка не мечтает стать тайным агентом?

У меня были сомнения, но я не хотела оспаривать идею Лизы. Так что я повернулась к Сьерре и спросила:

– Что думаешь?

Она нахмурилась.

– Может, на какое-то время? Я не хочу, чтобы он был в чём-то замешан, особенно когда опять начнется школа, и мы начнём приводить всё в нормальное состояние.

– Можно и на время, – обнадёжила Лиза.

– Он не пострадает?

– Девяносто процентов времени с ним будет один из этих парней, – Лиза указала на Малого, Челюсть и Рыбу.

Я заметила взгляд Сьерры, направленный на мои раны, и я точно знала, о чём она подумала. И всё равно, она ничего не сказала по этому поводу.

– Хорошо. Но я тоже присоединюсь, чтобы присматривать за ним.

– Я бы не отказалась от ещё одного новобранца, – улыбнулась Лиза. Она повернулась ко мне. – Но Рой встретила тебя первой.

Взгляд Сьерры заметался между нами, и она спросила Лизу:

– Ты разве не работаешь на Рой?

– Веришь или нет, мы партнёры, – ответила Лиза. – Мы контролируем разные территории.

– О. Две территории.

– Девять, – поправила её Лиза. – Девять злодеев, девять территорий. В городе не становится лучше, текущие управленцы некомпетентны, поэтому мы берёмся за дело.

– Вы пытаетесь что-то исправить?

– Некоторые из нас. Большинство из нас. Некоторые по велению души, как Рой, остальные – потому что знаем: когда всё наладится, мы будем частью нового порядка, – ухмыльнулась Лиза.

Я перебила:

– В общих чертах, этим мы и занимаемся. Ты слышала, что я сказала людям на своей территории. Я хочу, чтобы они были накормлены и в безопасности, я хочу помочь тебе и твоему брату. Если ты работаешь на меня, то этим ты и будешь заниматься.

Сьерра покачала головой.

– Я сказала, что присоединюсь только потому, что хотела присматривать за братом.

Лиза пожала плечами.

– Тогда давай договоримся. Ты присоединяешься к группе Рой, и я даю тебе контактный номер. Кто бы ни присматривал за Брайсом, он будет на связи, чтобы в любое время, где бы то ни было, поделиться новостями о нём. Или передать ему трубку, если тебе этого захочется.

– Это не...

– Не идеально, да. Но Рой, скорее всего, даст тебе возможность заходить на мою территорию, чтобы навестить Брайса в любое время.

– Уж конечно, – вмешалась я.

– И не хочу лишний раз сыпать соль на рану, но он и так чувствует вину за своё предательство, плюс к этому у него сейчас возраст бунта против родителей, а ты – самое близкое, что у него осталось вместо них. Будет лучше, если ты просто дашь ему возможность перевести дух.

Я заметила мельчайшее изменение в выражении лица Сьерры, увидела, как она смотрит на Брайса, как сходятся её брови. Слова Лизы обидели её. Они были правдой, вне всяких сомнений, но я должна была найти способ осторожно донести до Лизы, что ей стоит подойти к этому разговору помягче.

– Хорошо, – сказала мне Сьерра, – но я могу в любой момент уйти.

– Ты можешь, – ответила я.

– И я уйду, в тот момент, когда ты нарушишь обещание или если Брайс будет ранен.

– Идёт.

Она протянула мне руку, и я пожала её.

– Тебе пора, – сказала Лиза, – я отправлю к тебе Сьерру вместе с одним из моих мальчиков, когда Брайс очнется, и она убедится, то с ним всё в порядке. Я знаю, что у тебя руки чешутся проверить свою территорию.

Я кивнула.

– Спасибо. За помощь в поисках Брайса и за то, что здесь всё уладила.

Она улыбнулась и помахала мне:

– Без проблем, без проблем.

Я быстро обняла Лизу перед тем, как направиться к Шарлотте.

Торга не было. Она сидела достаточно близко, чтобы услышать часть нашего разговора, и, кроме того, она видела как мы решили вопрос со Сьеррой. Как бы то ни было, это успокоило её. Она уже не выглядела так неуверенно, как раньше, и протянула мне руку для пожатия.

– Ты уверена?

– Да.

– Потому что ты правда можешь покинуть город.

Она покачала головой:

– Мой дедушка должен остаться. Он провел вторую половину жизни в своем доме, и я думаю, что отъезд убьёт его.

– Если ты так уверена, – сказала я ей. Она кивнула.

Я пожала ей руку.

* * *

– Мрак? – крикнула я вглубь своего логова, когда мы с Шарлоттой зашли внутрь. – Надень маску, у нас гости!

Несмотря на относительно наплевательское отношение Лизы к тайне своей личности и моё собственное раскрытие, не было никакого смысла выдавать и его тайную личность.

– Щас! – отозвался он сверху, и через мгновение спустился по ступенькам с надетым шлемом. Он замер, когда увидел меня:

– Что случилось?

– Небольшая потасовка, – ответила я. У меня была возможность посмотреться в зеркало. Синяк на скуле радовал жёлто-зелёной пестротой.

– Были проблемы? – спросила я.

Он покачал головой. Он не был окутан тьмой, так что голос звучал нормально:

– Тишина. Твои усилия хоть увенчались успехом?

– Вроде того. Это Шарлотта, одна из моих новых... работников. – И как мне их называть? Приспешники, работники, миньоны?

– Уже набираешь народ, – он тихонько присвистнул.

– Два новых найма. Вторая девушка будет через некоторое время.

– Тебе стоит притормозить. Только прибыв сюда я узнал, что ты сделала, чтобы завладеть территорией. Я боялся, что ты спровоцировала войну и оставила меня всё разгребать, пока Лиза не сказала, что основные враги заняты другим.

– Извини.

– Без шуток, ты торопишься. Чертёнок и я только начали выгонять банды и других преступников с нашей территории. Мы даже ещё не решали, кто кого наймёт и как.

– Можно потом рассказать?

– Ты не обязана.

– Я хочу. Но... позже.

– У меня такое чувство, что я мешаю, – прервала Шарлотта. – Тут есть куда пойти, чтобы не висеть на вас репьём?

– На кухню, если голодна, или... – я остановилась, потому что она практически засияла, услышав предложение. Я показала на кухню. – Иди. Бери что угодно.

Было отрадно увидеть её ликование, когда она начала рыться в шкафчиках, чтобы найти залежи продуктов, от вкусняшек до макарон и банок газировки. Мрак и я перешли в пустую комнату, в который были сложены ящики с припасами, так чтобы мы могли видеть Шарлотту, но она не могла слышать нас.

– Если ты так напрягаешься, чтобы что-то мне доказать...

– Это не так.

– Хорошо, но тебе на самом деле не надо ничего доказывать. Ты знаешь, что Сплетница позвонила мне десять минут назад?

Десять минут назад. Мы с Шарлоттой тогда только вышли из кабинета врача и были на пути к логову. Я нахмурилась:

– И что она сказала?

– Устроила большую взбучку, что я слишком строг к тебе, после... тех откровений в госпитале, что я отвергаю тебя. Вкратце – обозвала дурнем.

Я почувствовала, как загорелись уши:

– Я сказала ей не вмешиваться!

– Ну, она всё равно вмешалась, и думаю, что правильно. Я был несколько туповат.

Я пожала плечами. Не могла согласиться, не обидев его, но и не могла отрицать. Я тоже по-своему была упрямой.

Он спросил:

– Может, будем квиты? Как я и говорил, мы можем стать когда-нибудь настоящими друзьями. Я хотел бы вернуться к тому, с чего начались наши отношения, если ты хочешь. Если это не слишком неловко...

Я покраснела ещё сильнее и поспешила прервать его до того, как он вспомнит о моем ослином признании.

– Все норм. Да. Давай так и сделаем.

– Хорошо, – он хлопнул рукой по моему плечу. Знак братства, дружбы, с лёгким намеком на то, что я на расстоянии его руки. Или я слишком много выдумываю?

Я могла с этим примириться. Это было в разы лучше, чем тихая враждебность и боль, которую я в нём с некоторых пор чувствовала.

– Ничего, если я буду заскакивать к тебе? – спросил он. – Ну, чтобы обменяться новостями, или просто потусить?

– Потусить звучит неплохо, – ответила я, снова чувствуя неловкость.

– Я собираюсь поспать. Долгий день. Позаботься о себе, лады? – сказал он вместо прощания, направившись к двери.

– Ты тоже, – кивнула я.

Когда я зашла на кухню, у Шарлотты в одной руке была коробка штруделей-полуфабрикатов, и коробка теста для печенек в другой. Она умыла лицо, на котором остались только небольшие следы того жуткого макияжа, став просто в разы моложе, и, совсем как маленький ребенок, спросила:

– Можно мне воспользоваться твоей духовкой?

– Конечно, но оставь и мне немного, – улыбнулась я.

И пока мой новый миньон разбиралась с духовкой, я смогла на секунду притормозить. Сомнения и неуверенность всё ещё давили на меня, но я не чувствовала вины за то, что не продвинулась сегодня ещё сильнее. Я сделала что могла, выполняя свой план помощи Дине. И Лиза, и Брайан признали, что я делаю большие шаги вперёд, и это дало мне надежду, что, может быть, и Выверт окажется впечатлён.

Дела шли не идеально, но уже лучше. Я снова могла говорить с Брайаном, я продвигалась со своими планами, а Лиза – со своими. В каком-то уголке души я чувствовала, что наконец-то начала осуществлять мечту, которая у меня была в начале года – мечту стать супергероем.

Я была злодеем. Я оставила человека умирать. Может быть, это будет сильнее давить на мою совесть, когда я высплюсь, и мои мысли станут яснее. А может и нет. Но ведь я и пыталась бескорыстно помогать людям. Я вернула Сьерре брата. Я спасла Шарлотту. И была от этого счастлива.

В конце концов, если сильно не зацикливаться, я ощутила осторожный оптимизм впервые за долгое время. Впервые за недели, месяцы, я ощущала, что всё получится.

Интерлюдия 11а (Рейчел)

Воздух разорвал вой. Это был не тот вой, который можно ожидать от собаки. Это был рваный горловой звук, дающий представление о размере воющего существа.

Он ещё не успел закончиться, как его подхватили другие. Сначала второй, затем третий, а потом и остальные, все разом. Семь или восемь голосов.

Бентли поднял голову и присоединился к ним, виляя хвостом и едва не прыгая на месте от возбуждения. Под лапами шириной не меньше, чем шина автомобиля, расплескалась вода, обрызгав Суку.

Его энтузиазм был заразителен. Она обнажила зубы в широкой ухмылке и завопила, присоединяясь к какофонии, и начала взбираться на пса, хватаясь за края твёрдых мускулов и костяные выросты чтобы перекинуть ногу через его плечо. Костяной шип оцарапал ей верхнюю часть бедра, но она не обратила внимания. Ерунда.

– Пошёл, Бентли! – скомандовала она. Он сорвался с места, как стрела, выпущенная из лука.

Сука чувствовала под собой жар его тела, движение перекатывающихся мускулов. Она чувствовала его запах, собачье дыхание с медным привкусом крови, слабый сладковатый запах мяса, которое скоро испортится. Она чуяла себя саму, аромат своего тела. Она не мылась два дня, но свой запах ей нравился. Ей нравилось, что её вещи и жильё пахли как она.

Не то, чтобы она не следила за собой. Она следила за собой, как и за своими собаками. Точно так же, как она ухаживала за ними дважды в неделю или чаще, она ухаживала и за собой. Но разве имела значение тонкая корочка грязи на её ногах, если она всё равно половину времени проводила, ступая по затопленным улицам или шлепая по колено в грязи? Разве имел значение запах тела, если люди, которых он мог бы возмутить, ей всё равно не нравились?

Сейчас Шавка, Кусака и другие должны были быть на своих местах. Она давала им самую чёрную работу. Уход за собаками, кормление, уборка дерьма, проверка на порезы, болячки, ушные инфекции и клещей, всё как она им показывала. Теперь у неё на попечении было немало собак. Большинство она забрала из приютов, которые уже не могли помогать животным с тех пор, как атаковал Левиафан. Она нетерпеливо ожидала момента, когда кто-нибудь начнёт жаловаться.

Шавка и Кусака первыми начинали ныть по поводу поручений. Они были кейпами. Они ожидали ответственных заданий, хотели быть её главными помощниками. Выражение их лиц, когда она задавала им работу, её очень забавляло. Мало что ставит так людей на их место.

Если они не будут жаловаться, когда со всей работой будет закончено, то может их проймёт, когда из убежищ поступит следующая партия, и она им скажет, что нужно ухаживать вдобавок и за новыми собаками.

Ну, а когда кто-нибудь начнёт ныть, или пропустит клеща, или не обработает порез, или не заметит ушную инфекцию... Они им всем покажет на его примере. Будет унижать, запугивать, оскорблять. Если у неё получится, то он уйдёт.

Если она очень постарается, то все они свалят.

Тогда она сможет немного побыть одна со своими собаками. Никто не сможет упрекнуть её в том, что она даже не дала шанс этим приспешникам. Нахуй-нахуй. У неё уже есть все помощники, которые ей нужны. Самые верные, самые лучшие.

Из-за перекрестка соседней улицы показалась Люси, в восторге то ли лая, то ли скуля. Она побежала рядом с Бентли.

– Хорошая девочка! – засмеялась Сука, – Давай!

Люси в ответ просипела что-то, что должно было означать тявканье. Она шлёпала по воде не в ногу с Бентли, и вскоре к ним присоединились остальные. Черныш, Волшебный, Рокси, Дружок, Бруно и Носочки. Ни один из них не был столь же велик, как Люси и Бентли. Это был их первый выход. Проба её силы. Она будет добавлять понемногу каждый раз, отмечать, кто слушался, а кому нужно больше обучения, и кого должны держать в узде большие и более послушные собаки.

Но это была её территория. Её пространство. Наконец-то место, где она могла делать, что захочет. Здесь она была свободна, а значит могла играть без правил. Она могла идти куда захочет, задать жару любому, кто попадётся на глаза. Она может бродить где угодно со своими собаками и пробовать на них свою силу, не беспокоясь о том, что пострадают люди.

Это, конечно же, не означало, что люди не пострадают. Просто это была её территория, и она сама принимала решение. Все, кто не понял послание, уже заслуживали своей участи.

Бентли и остальная стая подтянулись к источнику воя. Сириус стоял у многоквартирного дома, заполняя вечернюю тишь тем скорбным, навязчивым звуком, который раздавался в воздухе.

Она соскочила со спины Бентли и вытерла тыльной стороной ладони пот, мускус и кровь, просочившиеся со спины собаки на внутреннюю поверхность бёдер.

– Сириус! Хороший мальчик!

Он завилял хвостом, и кончик хвоста оставил следы на воде.

– Сириус, охраняй! – она указала на входную дверь.

– Бентли, охраняй! – на маленький чёрный выход сбоку. Собаки выдвинулись на соответствующие позиции.

– Сидеть!

Все собаки сели. Она заметила, что Волшебный чуть замешкался. Послушался бы он, если бы тут не было других собак? Если бы они не показали пример? Она сделала мысленную заметку.

– Замри... – она медленно проговорила команду. Группа собак застыла.

У Суки был заведённый порядок. В первую очередь нужно было убедиться, что собаки здоровы. Это включало в себя уход за ними, стрижку, заполнение их журналов, если собак взяли не из приюта, очистку ушей, изоляцию друг от друга, чтобы можно было следить за консистенцией и цветом их дерьма и замечать любые изменения. Дерьмо могло раскрыть многое о собаке, от очевидных вещей вроде диеты, до общего состояния здоровья и настроения. У несчастливой собаки и дерьмо нездоровое.

Во вторую очередь была дрессировка, и каждой собаке уделялось особое внимание. Первой командой, которую они учили, было "Сидеть!", за которой вскоре следовали "Стоять!", "Фу!", "Принеси!" и "Ко мне!". В зависимости от собаки, требовалось до двух дней, чтобы усвоить эти команды твёрдо. Эти команды были фундаментальны. Если собака не слушалась хоть какой-то из них, ей не разрешалось выходить гулять, и совсем не доставалось влияния силы Суки.

Как только собака усваивала эти команды, ей открывались новые приказы. Собака которая послушно оставалась на месте и смотрела, пока она работала с другой собакой, была более склонна следовать примеру.

Если бы людей можно было так же легко понять, так же легко обучить!

– Собаки, куси! – команда прозвучала тихо, но каждая собака здесь ожидала её. Бентли и Сириус остались на своих местах, но остальные ринулись в здание. Более крупные вламывались в заколоченные окна, мелкие ломились в переднюю дверь. Гвалт и лай, изменённые неестественными глотками, слились в один глухой шум.

Она ожидала снаружи, положив руку на шею Бентли. Она знала по его напряжению, что он рвался внутрь, но подчинялся команде. Это было его испытанием.

Другой вой раздался вдали, удивив её. Если всё её собаки были с ней...ох. Только одна собака была в другом месте. Она слушала, как вой раздался снова. Да. Вой Анжелики отражал её размеры и количество применённой к ней силы. Больше, чем к Бентли, Сириусу или Люси.

Она свистнула, собирая собак, долго и громко, и собаки вернулись к ней, выкарабкиваясь из здания. Она проверила и не нашла на них ни следа человеческой крови. Хорошо. Лучше терроризировать и наносить лёгкие раны, чем увечить и убивать. Если люди из этого здания останутся на её территории, она будет удивлена.

Она забралась на спину Бентли и свистнула дважды. Идём.

Рывок цепи ошейника Бентли и толчок ногами в его бока привели его в движение. Остальные ринулись следом, повизгивая и лая от возбуждения.

Испытывали ли когда-нибудь остальные люди что-либо подобное? Тейлор, Брайан, Лиза или Алек? Она ощущала, как будто была одним целым с Бентли, когда её дыхание перехватывало между его стремительными прыжками. Вода брызгала на её и его кожу. Ноги её были прижаты к его бокам, и она ощущала сокращение и расширение, когда он дышал. Она верила в него, и в ответ он полностью доверял ей. В той или иной степени это относилось ко всем остальным собакам, которые сейчас бежали следом. Они верили в неё, пусть и не все пока её любили, она знала, что это придёт со временем, с её терпением и непрекращающейся заботой. Что было у Лизы в сравнении с этим вдохновением, с этим чувством защищённости? Что было у других?

Почему же, удивлялась Сука, они счастливее меня?

Непрошеные ответы полезли в голову.

Она вспомнила, как жила с матерью. Она даже не помнила лицо этой женщины, но это не было так уж удивительно. Маманя работала где угодно, у неё было то три работы, то ни одной, но время дома она почти не проводила. Когда она была дома, то либо бухала в своей комнате, либо тусила с друзьями. Вопросы и попытки маленькой Рэйчел добиться внимания встречали гневный отпор. Её отпихивали в сторону или запирали в комнате. Лучше сидеть тихо, ждать своего шанса. Когда мать была в отключке, можно было прикарманить деньги из её кошелька, чтобы позже купить хлеба, орехового масла или джема, молока, сока и сухих завтраков в магазине на углу. Когда мать закатывала тусу, и Рейчел удавалось не попадаться под ноги, частенько она могла утащить пачку чипсов, упаковку рёбрышек или куриных крылышек, чтобы ночью съесть под кроватью или на крыше.

Так она и жила. До того самого момента, когда однажды мать просто не явилась домой. Еда из буфета потихоньку исчезла, даже консервированные ананасы, персики и орешки в сиропе, которые остались от предыдущих постояльцев. В отчаянии, боясь покидать квартиру на случай, если пятнадцать минут её отсутствия в доме в поисках еды придутся на те самые пятнадцать минут, когда мать заглянет домой, она попробовала приготовить рис, встав на табуретку, чтобы дотянуться до плиты и мойки. После того, как она насыпала рис в кастрюльку, стоящую на раскалённой плите, она случайно опрокинула её на себя. Сейчас она понимала, как ей повезло, что она не знала, что рис надо засыпать уже в кипящую воду. Но всё равно, вода была настолько горячей, что кожа покраснела, и на её вопли соседи вызвали 911.

Потом были приёмные родители. Первые родители, которые были довольно добры, но не имели достаточно терпения, чтобы возиться с девочкой, которую организация по защите детей определила как находящуюся на грани одичания. Другая приёмная девочка в этой семье, азиатка, воровала вещи, ломая то, что не могла оставить себе. Рэйчел ответила единственным, что ей пришло в голову – напала. Хоть та и была на три года старше и на двадцать кило тяжелее, но дело закончилось кровью и слезами той девочки.

После этого новый дом для неё нашли довольно быстро.

Дом номер два, где родители были не так добры, и у неё были четыре сестры, а не одна. Три года, проведённые там, были наполнены долгими уроками. Ей хорошо объяснили, что она была не права с той сестрой-идиоткой, только теперь в слезах и кровоподтёках оказывалась она. Объяснили жестокостью самого разного рода.

Не в силах сдержать кипевшие внутри неё чувства, она завопила так долго, что не могла больше дышать. Потом она сделала глубокий вдох и завопила снова. Несмотря на то, что она вопила до боли, это казалось ей слишком крошечной и незначительной частью того, что она хотела выразить.

Дом номер три стал переломной точкой. Два других приемных ребёнка и мать-одиночка. Инспектор обмолвилась, что эта женщина умеет поддерживать дисциплину и является единственным человеком, который ещё способен сделать из Рэйчел цивилизованного человека. Годы спустя Сука считала, что это было местью инспекторши, наказанием за бесчисленные вызовы в школу и на дом, чтобы разбираться с выходками Рэйчел.

Ей не верилось, что эта новая приёмная мать могла быть более строгой, чем те вторые родители. Осознание ситуации, в которую она попала, было неприятно. Приёмная мать не терпела никаких глупостей и зорко высматривала каждый недостаток, каждую ошибку, придиралась и наказывала, не колеблясь. Если кто из детей заговаривал с набитым ртом, она выхватывала у него тарелку с едой и отправляла содержимое в мусорку. Никаких пряников, только кнут. Рэйчел заставили ходить в школу и на послешкольные занятия для отстающих, заниматься фортепиано, как будто если бы у неё не было свободного времени, ей некогда было бы быть плохой.

Но у Рэйчел не было тяги к таким вещам, школа, правильные манеры, уроки музыки – это было не для неё. Она противилась, каждый раз подвергала сомнению авторитет родительницы, а когда её за это наказывали, отбивалась вдвое яростнее.

Она бы сошла с ума, если бы не Ролло. Она наткнулась на шелудивого, враждебного щенка в переулке, когда шла после дополнительных занятий домой. За несколько недель заслужив его доверие остатками своих завтраков, она привела его домой и посадила на цепь в самом дальнем конце двора, вдали от взглядов из дома.

Она молчала, когда приёмная мать ругалась на лай соседской собаки, каждый раз, когда эта тема всплывала, ощущая смешанные чувства самодовольства и страха. Деньги на школьные обеды шли на покупку собачьей еды, и ей приходилось угадывать, что ему необходимо. Она страдала от головных болей из-за отсутствия обедов, да и частого отсутствия ужинов, а живот её урчал в школе, не переставая. Она вставала в четыре утра, чтобы покормить и поиграть с щенком, и от недостатка сна уставала так, что сидела на уроках в полусне.

Но собаку нельзя приковывать к дереву на двадцать четыре часа в сутки. Она видела, как он становится всё более взбудораженным и несчастным до такой степени, что однажды она не смогла с ним поиграть, иначе бы он её покусал. Она решилась отвязать его и повести на прогулку. Так он вырвался у неё из рук и побежал к дому. Холодея от страха, она бросилась за ним.

Когда она нагнала его, он был в бассейне. Она не умела плавать, а он не мог выбраться на высокие стенки. Она умоляла его вылезти оттуда, пыталась дотянуться до цепи, чтобы вытянуть его, но в испуге он уплывал от неё в другую сторону.

Затем пластиковая крышка бассейна начала задвигаться. Когда Рэйчел посмотрела на дом, она увидела, что приёмная мать стоит за стеклянной дверью на задний двор и держит руку на выключателе. Медленно, постепенно, несмотря на её крики и удары в запертую дверь, крышка надвинулась на бассейн полностью, заперев Ролло. Около минуты выпуклость на пластике крышки над тем местом, где была его голова, двигалась кругами, и его приглушённое поскуливание звучало глухо.

Наказания приёмной матери всегда соответствовали проступку. Без сомнения, Рэйчел знала эту собаку, судя по её мольбам и крикам, а иметь собаку было запрещено. А возможно, дело было даже не в этом. Возможно, дело было в том, что она устроила переполох в пять утра, или в том, что это несносное гавканье, которое изводило мать так долго, было на совести Рэйчел. Какова бы ни была причина, от собаки необходимо было избавиться так же, как от тарелки еды за провинность вроде неправильной позы за столом или слишком широко расставленные ноги.

Сила пробудилась в ней в эти минуты паники. Взращённый её силой, Ролло сумел прорвать пластик. После этого он разорвал приёмную мать. Пронзительные крики детей в доме привлекли его внимание, и он пришёл и за ними, набрасываясь на детей так, как возбуждённая собака прыгает на мышь или кролика. Он проломился сквозь двери и стены, и целая секция дома обрушилась на её приёмную семью. Одним махом она потеряла всё, что можно было бы назвать домом и семьёй. Они были неидеальны, иногда они были просто кошмарны, но у неё уже очень долгое время было лишь это, и она обнаружила, что цепляется за те обломки, которые у неё оставались. Она пустилась бежать и долго-долго не останавливалась.

Её дыхание прервалось, когда она втянула воздух. Она яростно трясла головой, чтобы стряхнуть слёзы. Она прекратила кричать, но её собаки не останавливались, подхватив её голос, и продолжали выть ещё долгое время после того как она перестала, почти заглушив вой Анжелики.

Так много плохих воспоминаний. Воспоминаний, которые она надеялась вычистить из себя, выжечь из своего мозга огнём и кислотой и отдраить стальной щёткой.

В итоге она решила, что несчастна, потому что люди стайные животные. Тейлор, и Лиза, и Брайан могли улыбаться и смеяться, потому что у них была своя стая, у них были члены семьи и друзья. Алек был одиночка, но он мог смеяться и шутить с Брайаном. У них была своя стая, своя тема. Сука не была по-настоящему частью этого.

Сука знала, что она не волк-одиночка по собственной воле, как, например, Алек. Внутри была пустота, какая-то часть её, которая жаждала связи с другим человеком, потому что и она была человеком, и это было то, чего хотели все люди. Всё обернулось так, как обернулось, всё то, на что она не могла повлиять. Ей никогда не предоставилось шанса выяснить, как обращаться с людьми, как позвать их заполнить эту пустоту. Дружба и семья, разговоры и шутки, близость к другим, знание, когда можно вставить слово, а когда промолчать. Предательские мелочи, усеянные сложными нюансами, плохими ассоциациями и ещё худшими воспоминаниями. Даже когда ей каким-то образом удавалось воспринять всё правильно, рано или поздно она всё заваливала. Проще оставить всё как есть, проще даже и не пытаться. Ну а когда они лезли сами, бросали ей вызов и не позволяли остаться в стороне проще всего было применять старый проверенный способ, чем гадать, что ей делать. Жестокость. Угрозы. Это, по крайней мере, заставляло её уважать.