Текст книги "Страна василисков (СИ)"

Автор книги: Люси Сорью

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)

– И что теперь? – спросил он после недолгой паузы.

– Встречусь с Фудзисаки. – пожал плечами я. – Вдвоем наведаемся по месту жительства Вишневецкой. А завтра с утра возьмемся за это дело в полную силу.

– Только не говори, что я тебе ещё понадоблюсь. – пробурчал Еремеев. Я развёл руками.

Дрожь палубы и приглушённый гул сообщили о приближении капсулы. Вдруг возникла и она сама – бело-зелёный цилиндр, стремительно затормозивший прямо напротив дверей в ограждении платформы. Двери распахнулись.

– Терминал Уэно. Выход к стыковочным узлам У-1, У-2, У-3, У-4.

Из капсулы вышли несколько космонавтов в оранжевых и синих рабочих комбинезонах – счастливцы, протиснувшиеся через кордон полиции, или же из другой части Порта. Все, как один – гайдзины, и за исключением пары долговязых космонавтов – не из Солнечной. Нас с Еремеевым они почтительно обошли стороной.

Я поморщился и уже вошёл в капсулу, когда меня вдруг окликнул незнакомый, но отчётливо сатурнианский, женский голос:

– Господин Штайнер, верно?

Я обернулся. На платформе, сразу за дверьми, стояла незнакомая женщина в длиннополом чёрном плаще. Длинные чёрные волосы спадали ей за спину; аккуратно подстриженные пряди и чёлка обрамляли лицо. Она смотрела прямо на меня: в свете ламп блестнули жёлтые, почти золотые, глаза.

– Кто вы? – спросил я. – Что вам от меня нужно?

– Уважаемые пассажиры, ускорьте высадку и посадку. – потребовала капсула. – Не задерживайтесь у дверей, проходите дальше в салон.

– Удачи. – произнесла она. – В вашем расследовании.

– Расследовании? – машинально переспросил я. Великие боги, никто за пределами МВД ещё не должен даже знать об этом расследовании! – Кто вы такая?

Губы женщины тронула улыбка. Вместо ответа она отвернулась, взмахнув полами плаща, и ушла вглубь платформы, со станции.

Двери капсулы зашипели. Я торопливо отшатнулся назад, и они захлопнулись у меня перед носом.

Кто она такая? только и подумал я.

И откуда, чёрт возьми, ей было знать про расследование?

* * *

Фудзисаки поджидала меня в лифтовом холле Портовой Администрации. В конце смены здесь было полно народу – одни собирались по домам, другие занимали их места – но моя напарница выделялась в любой толпе.

В лимонно-жёлтом макинтоше, с недовольной миной на лице и засунув руки в карманы, Фудзисаки и сама выглядела кисло. Видимо, ей повезло меньше.

– Как успехи, Жюст?

– Так себе. – зло процедила Фудзисаки. – Если я ещё раз услышу от кого-то рассказ о том, каким хорошим, трудолюбивым, дружелюбным и компанейским человеком была покойная, и как они вместе с ней замечательно выпивали на корпоративах, я разобью этой кому-то лицо аварийным молотком.

– Аварийным молотком? – переспросил я. – Это ж не наш метод.

– Да мне как-то уже всё равно, – отмахнулась Жюстина. – Я час убила на шатания по коридорам, кабинетам и столовым, чтобы в итоге узнать о том, каким замечательным человеком была Хироко Вишневецкая. Будто мне её в сёстры сватают. – она поморщилась. – Что у тебя?

Я указал на лифт.

– По дороге расскажу. – ответил я. – Поехали.

Покойная Хироко Вишневецкая жила (правильнее сказать – обитала) в общежитии Портовой Администрации – месте, пригодном для жизни весьма условно. Главным и единственным плюсом общежития было то, что оттуда до Администрации было пять минут и одна поездка на лифте. Бесплатное трёхразовое питание в столовой по соседству шло в подарок.

В остальном общежитие было лучше, скажем, капсульного отеля в Дэдзиме. Но ненамного.

– Значит, ты думаешь, что Вишневецкая что-то скрывала про четвёртый узел? – переспросила Фудзисаки. Я утвердительно кивнул. – И послушно скрывала до последнего? Странно. А что сам узел?

– Изнутри он закрыт. – ответил я. – И, судя по приборам, пуст. Тем страннее.

– Всё страньше и страньше… – пробормотала Жюстина. – Слушай, а твои гайдзины тебе не врут?

– Можно ещё перепроверить по записям, – сказал я, – но сама подумай, какой им резон? Разве что кто-то из них замешан в этом деле, но это вскроется.

– Ты же сам говорил, что «Гваэчжу Грин» отбывает завтра. – напомнила Жюстина. – До записей – учитывая, как работает отдел киберпреступности – мы доберёмся хорошо если завтра с утра. Что тогда?

– Так «Гваэчжу Грин» – наши главные подозреваемые? – спросил я. – Жюст, брось. Они, конечно, селениты, но даже селениты не настолько сошли с ума, чтобы убивать диспетчеров…

– Но записи стоит проверить в первую очередь.

– Конечно. – хмыкнул я. – Нам вообще много чего стоит проверить.

Фудзисаки только пожала плечами.

Камеры над входом в общежитие развернулись в нашу сторону, стоило нам приблизиться. Я непроизвольно пригляделся: под обоими глазками камер горели красные огоньки записи.

Значит, убийца не наведывалась к Хироко Вишневецкой домой. Хотя учитывая, как она испарилась из диспетчерской, это не сильно обнадёживало.

– Вы к кому? – послышался голос, и мы с Фудзисаки обернулись: из-за стойки у входа выглянул консьерж – зеленоволосый сатурнианин неопределенного (между тридцатью и ста пятидесятью годами) возраста. На нас он глядел, как на отъявленных нарушителей спокойствия, насупив светло-зелёные брови.

– Национальная полиция. – сказал я, встряхивая рукавом. Лиловые глаза консьержа удивленно округлились, уставившись на внезапно блестнувшую Линзу. Фудзисаки таким же жестом извлекла из рукава макинтоша свою, и консьерж непроизвольно отступил назад. – Здесь проживала Хироко Вишневецкая?

– О, да, разумеется, – торопливо заговорил консьерж, отступая ещё на шаг. Его тон преобразился, словно по волшебству. – Сию минуту, господа полицейские… Вишневецкая, Вишневецкая… да, у нас такая проживает… седьмой блок, комната 58. Покорнейше прошу прощения, господа полицейские, но что она натворила?

– Её убили. – сказал я. – Ночью. Вы не знаете?

– Я? Нет, я… О боги. – миловидное лицо консьержа побелело. – Я не знал… Покорнейше прошу прощения, я не знал!

– Но она живёт здесь. – сухо заметила Фудзисаки. – И вы не заметили, что её нет?

– Она часто отлучается. – пробормотал консьерж, опираясь об стену за спиной. Его рука заметно дрожала: ещё чуть-чуть, и он сполз бы на пол. – Всемилостливая Каннон, но как..?

– Это мы и хотим узнать. – прервал его я. – Вы впустите нас?

– О, да, конечно, сию минуту… – турникет входа загорелся зелёным. – Покорнейше прошу прощения, господа полицейские…

– Спасибо. – кивнул я. Он не ответил. Видимо, весть о смерти одной из жильцов потрясла его до глубины души.

Проклятая Портовая Администрация.

Общежитие N8 занимало три этажа по краям одного небольшого зала, от которого расходились коридоры с комнатами. Лифтов здесь не было: нам пришлось подняться по узкой лестнице, отделанной под дерево и звучащей почти так же, на второй этаж. Лестница казалась слишком чужеродной, будто бы её добавили позже всего остального орбиталища – и я сразу понял, почему.

В стенах лестничной клетки всё ещё остались направляющие полозья – такие же, как на пожарной лестнице в диспетчерской. Вдоль стен на этажах и в коридорах тянулись поручни для невесомости, а в полу и на потолке были заметны места, где когда-то были ручки и упоры для ног. Общежитие изначально проектировалось для невесомости, когда в этой части орбиталища и речи не могло идти о гравитации. Видимо потому и этажи были крошечными галереями по краям колодцеобразной залы – зачем лестницы, если можно было просто оттолкнуться и спуститься вниз?

Искусственная гравитация свела невесомость на нет, и в общежитии поспешно добавили лестницы. Едва ли они действительно были из дерева – настоящее дерево весьма дорогой строительный материал – но какие-то из норм МинСЖО при их постройке точно обошли стороной.

Мы прошли вглубь седьмого блока, разглядывая зажигающиеся при нашем приближении таблички на дверях. Коридоры были широкими, с всё теми же старыми полозьями, но двери при этом были самыми обычными дверьми, хоть и раздвижными.

51, 52, 53… В воздухе стоял сильный запах табака, будто кто-то здесь недавно курил. Я опять поморщился; Жюстина пробормотала что-то нецензурное.

Номер 58 обнаружился в самом конце коридора: запах табака здесь был ещё сильнее, а воздух затянуло сизым дымом. Прямо по коридору виднелась дверь в душевую с санузлом: это был самый конец блока.

На замке двери горел красный огонёк. Впрочем, это было ненадолго: с должными разрешениями Линза может открыть любую дверь и любой шлюз, а в Портовой Администрации разрешений у меня хватало.

Линза скользнула мне в ладонь. Индикатор замка загорелся зелёным.

Дверь беззвучно отодвинулась в сторону.

– Вам что-то нужно в чужой комнате, – раздался за спиной чей-то голос, – или вы просто заглянуть решили?

Я резко развернулся на каблуках. Правая рука против воли потянулась к отвороту плаща, за пистолетом. Но в последний момент я удержался.

Из-за угла, затянутого табачным дымом, выступила темноволосая женщина. В отставленной руке она держала дымящийся мундштук. Голубые глаза смотрели возмущённо, почти враждебно: и здесь мы опять были незваными гостями.

– Национальная полиция. – ответил я, вместо пистолета демонстрируя женщине зажатую в ладони Линзу. Фудзисаки продемонстрировала свою, правую руку всё ещё держа за отворотом макинтоша, на кобуре. – Инспектор Штайнер, уголовный розыск.

– И у вас есть ордер? – не отставала женщина. Всё ещё глядя на нас, она затянулась, приложив мундштук к губам. Сигарета зажглась алым огоньком. – Что вам нужно от Хироко?

– Мне не нужен ордер. – сказал я (и это было чистой правдой: открывать двери я мог без всякого ордера). – Госпожа Вишневецкая убита.

Алый огонёк погас.

– Убита?.. – потрясенно прошептала женщина. Мундштук со стуком выпал из её пальцев. – Но как… почему… Хироко не… Что случилось?!

– Этого мы не знаем. – ответил я. – Пока не знаем. – запоздалая догадка пришла мне в голову, и я перешел в наступление: – Вы её подруга?

– Д-д-да, – заикаясь, ответила женщина. – А-Анжи. Анжелика Ицуко Г-Грушина…

Та самая Анжи, про которую упоминал Валленкур. Отлично.

– Я п-п-просто… – пробормотала, запинаясь, Грушина, – п-просто думала что она уехала… на выходные, к Сэйдзи… к её парню. А она…

– Часто отлучается? – спросила Фудзисаки, обменявшись со мной взглядом. Я едва заметно кивнул.

– Д… Да, – кивнула Грушина. – Они познакомились чуть больше года назад. Хироко стала ездить к Сэйдзи на выходные, уезжала к нему, когда у нас был отпуск…

– Каждые выходные? – уточнила Жюстина.

– Как получалось… – Грушина моргнула; в углах её миндалевидных глаз блестнули слёзы. – В последний месяц она уезжала очень часто, каждые выходные. Пару раз в середине недели… Здесь она оставалась только когда работа совсем поджимала. Она всё хотела переехать к нему насовсем, уйти с работы…

Она шмыгнула носом.

– Многие уходят с работы? – спросил я. Лояльность к работодателю в сатурнианском обществе обычно сильна – но не настолько, чтобы терпеть плохих работодателей бесконечно долго. Отчасти поэтому настолько же сильна была корпоративная культура.

– Не знаю, как в остальной Администрации, – покачала головой Грушина, – но у диспетчеров условия не блещут. Смены долгие, работа монотонная, а платят… – она пожала плечами. – Соцпакет тоже негустой… Тут и работают-то в основном, ну, понаехавшие, Сэйдзи, наверное, один был такой – из местных… Нас с Хироко и наняли-то из-за того, что тогда, два года назад, ушло много здешних диспетчеров, с Титана-Орбитального. Мы заселились вместе, дружим с тех пор… – Грушина снова заморгала. – А жалование подняли, но не настолько, чтобы хватило на квартиру в городе, не в Дэдзиме же…

Действительно, подумал я: низкую арендную плату Дэдзима с лихвой компенсирует соседями, гайдзинами и преступностью. В тесном же Титане-Орбитальном, где каждый клочок земли – на вес золота, цены, мягко говоря, астрономические. Мне, учитывая, сколько я платил за аренду своей квартиры, это было известно не понаслышке.

Учитывая, сколько крови льётся каждый год из-за этих клочков земли – тем более.

– …Почему её убили? – тихо спросила Грушина. – Почему – её? Хироко никогда… она всегда была такой доброжелательной, такой трудолюбивой… просто пыталась честно работать… почему – её?

– Мы не знаем. – ответил я, и в этом было куда больше правды, чем мне хотелось бы. – Но обязательно узнаем.

Грушина молчала, опустив глаза. Длинные волосы упали водопадом, скрыв её лицо.

– Вы позволите осмотреть её комнату? – спросил я.

– …Конечно, – сдавленным голосом произнесла Грушина. – Едва ли она уже… будет… против…

Она отвернулась.

Я промолчал и переступил порог.

* * *

Комната Хироко Вишневецкой была аккуратной. Отчего-то, несмотря на свои скромные размеры, она казалась едва ли не вдвое больше. Всю левую сторону комнаты занимал шкаф и узкая кровать (неудивительно, подумал я, что Вишневецкая переехала к Валленкуру при первой же возможности), затем маленький стол с висевшим над ним экраном и несколько шкафчиков на стене справа. Под стеной стоял одинокий вращающийся стул с тёмно-синей обивкой. Стены приобрели выцветший пастельный цвет.

Да, решил я, это было намного лучше капсульного отеля в Дэдзиме. Насчёт капсульного отеля на Минбане я не был бы столь категоричен, но от помещения, переделанного под гравитацию, я готов был ожидать худшего.

– Что мы ищем? – спросила Жюстина, входя вслед за мной. Дверь с негромким шипением захлопнулась за ней. – И кстати, я спускалась в их чёртов центр борьбы за живучесть, как ты мне сказал. Датчики там в полном порядке.

– А камеры смотрела? – спросил я, выуживая из кармана перчатки. Обыкновенные белые форменные перчатки, в таких случаях – совершенно незаменимые.

– Да смотрела я. – отмахнулась Жюстина. – Всё работает. Как бы наша убийца не испарилась из диспетчерской, это определенно было не через пожарную лестницу.

– Тогда остается только шлюз. – поджал губы я, натягивая перчатку. – А это дохлый номер, в космосе ищи-свищи.

– Так с чего мы начинаем?

Я призадумался. Взглядом я обшарил всю комнату, непроизвольно задержавшись на потолке. Так и есть – из дальнего угла чёрным глазком на нас таращилась камера.

– Начинаем мы, – вслух сказал я, – вот с чего. Ты обыщи шкаф. Я пока займусь столом.

– Что искать-то?

– Всё, что угодно. – я пододвинул себе стул. – У нас настолько мало улик, что сейчас сойдёт хоть что-то.

Фудзисаки фыркнула и распахнула шкаф. Я постучал пальцем по столешнице и не особенно удивился, когда компьютер сразу же, без дополнительных премудростей, включился. На столешнице проступила клавиатура; экран над столом зажёгся и затребовал пароль. Линза разобралась с этим очень быстро, и я забрался на рабочий стол.

За каждым использованием Линзы ведется строгий учёт – отслеживается и записывается каждое включение, и получить доступ к записям для Собственной Безопасности МВД было не просто, а очень просто. Я больше чем был уверен, что одна из этих милейших людей прямо сейчас заглядывала мне за плечо.

Меня это не беспокоило.

– М-м-м, какие милые трусики. – пробормотала Жюстина у меня за спиной.

– Положи на место. – бросил я. – Тебе своих мало?

– Уже и полюбоваться нельзя…

Я покачал головой.

Ничего очевидно подозрительного на компьютере Вишневецкой не было. Почту заполняли циркуляры и служебные записки Администрации, в основном непрочитанные. Учитывая, что такие циркуляры зачастую генерируются с минимальным человеческим участием, меня это нисколько не удивляло. В записной книге было много, очень много исходящих звонков Валленкуру: входящих тоже не меньше, но там наблюдалось хоть какое-то разнообразие. Из него я узнал только Грушину, а вот на одном звонке годичной давности моё внимание привлек адрес – Маруморийск, округ Рея: родители? Похоже было на то. Жуткая провинция, одно из тех орбиталищ по сто тысяч жителей, каких в Сатурнианской Гегемонии без числа. Я боялся даже представить себе жизнь в таком месте.

Я начал перебирать файлы: фотографии, фотографии, снова фотографии… надо будет поинтересоваться, сколько у диспетчеров Портовой Администрации оплачиваемых выходных, поскольку, судя по количеству снимков, Вишневецкая исходила вдоль и поперёк чуть ли не весь Титан-Орбитальный. Музыка, сериалы, даже небольшая аккуратная папка с порнографией, как и положено любой приличной девушке, была на месте.

И ничего, что могло бы намекать на то, почему Вишневецкую убили.

– Нашла что-нибудь? – спросил я, не оборачиваясь.

– Шмотки, шмотки и опять шмотки. – уныло ответила Фудзисаки. – После таких трусиков я ожидала чего-то более интересного.

– Они что, из одних завязок состоят?

– Ну-у-у… можно сказать и так…

– Они всё равно не вещественное доказательство, и перестань на меня так смотреть. – отрезал я. В своём фетишизме Фудзисаки даст фору некоторым сотрудницам пенитециарной службы. – Лучше проверь шкафчики.

– Ну ладно… – с сожалением протянула она и закрыла шкаф. Я же посмотрел на монитор.

Ладно. Я бы тоже не стал ничего хранить на устройстве с заводскими настройками доступа. Нет, компьютер заслуживал более пристального внимания, но эту работу я без зазрения совести оставил отделу киберпреступности. В отличие от меня, им за эту скучную и однообразную работу платят.

Итак, что остаётся?

У Вишневецкой могла быть при себе флешка – но тогда её скорее всего забрала убийца, и мы оказываемся в тупике. Или, что наиболее вероятно, Вишневецкая могла отдать такую флешку Валленкуру, если уж она переехала к нему жить. Или же…

Я отъехал от стола и выдвинул ящик. Кроме початой упаковки умной бумаги, в нём ничего не было. Я выдвинул второй ящик. Здесь были какие-то бумаги, открытки, кошелёк, из которого высыпались пластиковые сатурнианские марки. Карточки – это было уже подозрительно: наличные валютные операции отследить банально сложнее безналичных. Но здесь было слишком мало, сотня марок карточками по 25. Недолго думая, я обшарил и кошелёк – какие-то клиентские ваучеры («Кафе Хайфиш»? никогда не слышал, должно быть что-то новенькое), фотография, предсказуемо, Валленкура (распечатанная, это серьёзно), и ничего больше. Я всё же вытащил Линзу и сделал снимки: ваучеры ещё могли понадобиться, магазины и гастрономические предприятия обычно хранят информацию о постоянных клиентах. Затем я перерыл остальные бумаги и открытки. Ничего.

Я наклонился и выдвинул третий ящик. Ящик был завален распечатанными фотографиями, теми же, что я видел на компьютере Вишневецкой. Господи, сколько же она их печатала? Валленкур, Валленкур, Валленкур… а он даже довольно милый, когда улыбается. Некоторые фотографии были сделаны дроном с камерой – Вишневецкая и Валленкур на мосту Кодама, Вишневецкая и Валленкур на фоне Правительственного особняка, Вишневецкая и Валленкур на площади перед Домом Промышленности, Вишневецкая и Валленкур в Музее ксенобиологии (лишайники и папоротники под стеклом прилагаются), Вишневецкая и Валленкур…

Мои пальцы нашарили что-то под последней фотографией. Я бережно оттолкнул её в сторону.

Это оказался листок бумаги – настоящей бумаги, коричневатой, грубой, похожей на упаковочную. Совсем неудивительно – писчей бумагой, по причине дешевизны и многоразовости бумаги умной, не пользуются даже в Сибири. Печать фотографий и то происходит на умной бумаге, пусть и несколько более тупой – но на ней с таким же успехом можно печатать видеозаписи. Где ещё было найти обычную, доисторическую, бумагу? правильно, в упаковке от чего-то. Или в туалете.

Я осмотрел листок. Наверху его карандашом было выведено:

12.03 – 3-4.

TCD 51584.

– Жюст, – позвал я. – Подойди-ка сюда.

– Что там? – спросила Фудзисаки, оставив шкафчик. Она заглянула ко мне через плечо: – Нашёл что-то?

– Возможно. Жюст, ты видела почерк Вишневецкой?

– Почерк? – переспросила Жюстина и задумалась. – Нет, – сказала она после короткой паузы. – Не видела. Думаешь, это её?

– Может быть. – ответил я, разглядывая листок. – А может быть и нет. Как ты думаешь, «TCD 51584» похоже на код транспондера?

– На него и похоже, – пробормотала Жюстина, – пять цифр, всё правильно… погоди, двенадцатого марта?

– За три дня до того, как Вишневецкую убили. – сказал я.

* * *

Грушина дожидалась нас в коридоре, где сплошной завесой стоял дым: она снова курила, теперь уже прямо здесь. Я решил удержаться от замечания.

Курение успокаивает нервы. От этого табак не становится меньшей гадостью (в конце концов, нервы можно успокаивать и другим способом), но Грушиной определенно нужно было успокоиться.

– Вы что-нибудь нашли? – подрагивающим голосом спросила она. Её глаза были покрасневшими и опухшими от слёз.

– Нашли. – я продемонстировал ей листок. – Вам о чём-нибудь говорят эти цифры?

– Н-нет… – Грушина прищурилась, присматриваясь, и покачала головой. – Нет, не говорят. Простите меня, пожалуйста, но я впервые вижу этот листок. Откуда он?

– Мы нашли его в ящике стола. – сказал я. – Госпожа Вишневецкая ничего вам не передавала в последние три дня?

– Я её даже не видела. – грустно произнесла Грушина. – В пятницу мы работали в разные смены, я её не застала… – её губы задрожали. – Моя подруга мертва, а я не помню, когда я последний раз видела её.

– Не волнуйтесь. – мягко сказал я. – Госпожа Грушина, я вынужден буду просить вас не покидать Титан-Орбитальный в ближайшее время. Полиции может понадобиться ваша помощь.

– Я и не собиралась… Где Сэйдзи? – вдруг спросила она. – Что с ним?

– Господин Валленкур, я полагаю, у себя дома. – ответил я. – Он первым обнаружил тело госпожи Вишневецкой.

– О боги. – прошептала Грушина. – Бедный Сэйдзи…

– Не сомневаюсь. – кивнул я. – Скоро сюда прибудет экспертная группа. Возможно, им понадобится ваша помощь.

– Я… я поняла. – ответила Грушина.

– И перестаньте грубо нарушать нормы техники безопасности. – добавила Фудзисаки. – Неработающие датчики не освобождают от ответственности.

– Здесь вытяжка. – сухо ответила Грушина.

– Наличие вытяжки – тоже. – парировала Жюстина.

Грушина гневно уставилась на неё. Я поднял руку.

– Спасибо за то, что уделили нам время, госпожа Грушина. – сказал я.

– Не стоит… – начала она и осеклась. – Простите, господин инспектор. Вы найдёте её? Убийцу Хироко?

– Найдём. – твёрдо сказал я и отвернулся. – Хорошего вам вечера.

Особого выбора у меня не было: либо я найду убийцу, либо Мэгурэ сдерёт с меня три шкуры. Я предпочёл бы первое.

Грушина осталась стоять посреди коридора. На двери комнаты проступили иероглифы «ПОЛИЦИЯ – НЕ ВХОДИТЬ», оставленные моей Линзой.

* * *

– Тебя завезти домой? – спросила Жюстина, пока лифт спускался вниз, в Титан-Орбитальный. На этот раз за штурвалом была она. Я пожал плечами.

– Завези, конечно. – ответил я. – И забирай машину. Завтра утром заглянешь за мной, и будем работать дальше.

– Замётано. – согласилась Фудзисаки. – А с чем работать?

– С записями. Я надеюсь, хоть завтра Ямагата с подручными возьмётся за это дело… – так как практически любое преступление имеет какое-то отношение к информации, отдел киберпреступности постоянно завален работой. – Ещё надо бы полюбоваться на труп Вишневецкой и на результаты экспертизы… да и Валленкура опять допросить. Особенно теперь, когда у нас есть это. – я многозначительно постучал по внутреннему карману плаща, где, зажатый между кобурой и подкладкой, покоился листок с цифрами.

– Думаешь, Валленкур знает, что там? – спросила Жюстина.

– Скажем так, я подозреваю. – ответил я. – Как минимум, я подозреваю, что ему известно, что произошло три дня назад.

– Если что-то произошло. – поправила меня Жюстина.

– Ты сама в это веришь? – спросил я. – Это листок. Что ещё могло произойти такого, чтобы его можно было доверить только бумаге?

– И потом оставить в ящике стола? – спросила в ответ Фудзисаки. – Страшная тайна, нечего сказать…

– Если не знать, где искать? – уточнил я.

Жюстина хмыкнула.

– Посмотрим. – только и сказала она. Я развёл руками.

Когда мы вылетели из лифтового вокзала в Титане-Орбитальном, уже темнело. Люминёр в небе стремительно гас, пока не угаснул совсем. Небоскрёбы Инненштадта и жилые башни Ракунана, Штеллингена и Среднегорского загорелись гирляндами габаритных огней. Внизу, в Акиниве, бежали по эстакаде поезда метро. В цилиндрическом орбиталище нету неба: вместо этого огни города загорались сразу всюду вокруг нас. Я мог, подняв голову, разглядеть через колпак кабины созвездия огней Шамп-Марез и Тэннодзи, остроконечную спицу Штеллингенской телебашни – даже, приглядевшись, затерявшуюся где-то вдали Цитадель. Выглянула из-за облаков чёрная гладь Швестерзее в обрамлении фонарей набережной, и реки, сияющими нитями разделяющие город.

Когда Фудзисаки высадила меня дома, на Инзельштрассе, было уже совсем темно. Вывеска «АКУЛОНа» сияла во всю свою неоновую мощь, кислотными бликами играя на оконных стёклах. Здоровое пятно зеленого света падало на пыльную крышку рояля.

Тёмная квартира казалась ещё более пустой и недружелюбной, чем обычно.

Я скинул плащ и прошёл в комнату, включая свет. Ненавистные кислотные блики тут же исчезли. На проклятую вывеску у меня выходят даже не одно, а все окна, и если из кухни можно наблюдать только букву «А» (и то из угла, занятого раковиной), то в спальне я имею сомнительное удовольствие наблюдать это зелёное великолепие каждую ночь.

Толкнув дверь, я вышел на балкон, поёжившись от холодка мартовской ночи. В орбиталищах смена времён года только отдалённо напоминает свой первоисточник, Землю далёкого прошлого. Здесь всегда темнеет одинаково поздно, в начале весны и конце осени холоднее, чем летом, дождь идёт строго по расписанию, а снег всегда выпадает за неделю до Рождества. Маленький рукотворный мир, лишённый всякой случайности.

И очень хрупкий.

Я поднял голову кверху, к чёрной тени погасшего люминёра и огням города в небе. Стояла на удивление ясная погода: обычно в Титане-Орбитальном небо затянуто облаками, через которые едва пробивается свет люминёра, а в некоторые дни так и вообще не разглядишь ничего дальше собственного носа. Орбиталище действительно не было рассчитано на такое количество людей – и хотя системы жизнеобеспечения не могли оставить нас без воздуха, за всё приходилось платить. Например, пасмурной погодой.

Мне стало зябко. Поёжившись, я вышел с балкона, мысленно велев кухне заварить чай. Да, именно так: чай, потом поесть (суп!), а потом…

А что потом?

Я вернулся в прихожую, поднял с пуфика у зеркала плащ и запустил руку во внутренний карман. Пальцы сразу нащупали шершавую бумагу – настоящую бумагу – злополучного листка Вишневецкой. Я перевернул его и вчитался в написанное.

Вишневецкая скрывала, что четвёртый узел был занят – цифры «3–4» наверняка обозначали именно его. И вполне возможно, что он был занят не только вчера. Можно ли держать стыковочный узел свободным несколько дней в крупнейшем порту Сатурнианской Гегемонии, со сменой дежурств каждые двенадцать часов?

Логика подсказывала, что нельзя. А значит, либо я ошибался в своих догадках… либо загадочный корабль стыковался в Порту дважды.

Ассистент замерцал на краю зрения, и я поспешил на кухню, где чайник негодующе отсвистел последнюю трель и выключился. Нацедив заварки и залив кипятком, я опустился на табурет, грея ладони об чашку, и снова пытливо уставился на листок.

Может, узел был закрыт? Я мысленно вызвал страницу Порта и раздел объявлений. Отмотал на три дня назад: двенадцатое марта. Вишневецкую убили в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое.

Вот вам и мартовские иды.

Двенадцатое… «терминал Уэно, четвёртый узел»… ничего. Сообщение о поломке грузового конвеера на терминале, из-за которого пришлось остановить погрузочно-разгрузочные работы на два часа, я отмёл как несущественное: оно произошло за три часа до начала дежурства Вишневецкой.

Я прокрутил объявления дальше, на следующий день – тринадцатое число… и обомлел: сообщение, примерно в полдень, сообщало о «закрытии стыковочного узла У-4 для проведения внеплановых ремонтно-эксплуатационных работ», сроком до… я лихорадочно прокрутил новостную ленту вперед и выругался: сообщение, датированное 19:30 пятнадцатого числа, гласило, что «ремонтно-эксплуатационные работы на стыковочном узле У-4 закончены».

Вишневецкой не нужно было держать узел свободным. Всё это время, ровно три дня, он был попросту закрыт.

Я зло отхлебнул из чашки. Итак, допустим, узел был свободным. Почему именно четвёртый узел, хотя можно было бы преспокойно воспользоваться любым другим, вынесем за скобки: можно ли оставить что-нибудь на несколько дней в стыковочном узле в крупнейшем порту Сатурнианской Гегемонии?..

Куда интереснее другой вопрос.

Что именно?

Не раздумывая, я набрал Еремеева. На этот раз он снял трубку (образно выражаясь) почти сразу же:

– Алло? – ответил он, – Штайнер? Чего тебе?

– Занят? – спросил я, глянув на время. Рабочий день у Еремеева гораздо нормированнее, и сейчас уже должен был закончиться… но мало ли что.

– Ещё как, – заверил меня Еремеев, – в метро стою… Так чего ты хотел?

– Двух вещей. Почему ты не сказал мне, что четвёртый узел был закрыт всё это время?

– Ты и не спрашивал. А это было важно?

Я тяжело вздохнул.

– Вот поэтому, Жан, ты и не работаешь в уголовном розыске. – укоризненно сообщил я.

– И хвала богам, что не работаю. – отмахнулся Еремеев. – Кроме того, в дежурство твоей Вишневецкой четвёртый узел всё равно работал. И к нему никто не стыковался. А что второе?

– Второе? – переспросил я и вспомнил. – А, да. Жан, можно ли что-то спрятать в стыковочном узле в Порту?

– Если там проходил ремонт, то точно нельзя. – тут же ответил Еремеев. – Ремонтники бы заметили. Его всё равно чуть ли не по винтику разбирали…

– Стоп. – прервал его я. – А вот с этого места поподробнее. Насколько по винтику?

– Там что-то навернулось. – сказал, чуть подумав, Еремеев. – Не помню, что именно, фонариком не светил, но вроде что-то с системой. Так что данных там тоже толком не спрячешь, у шлюза и памяти-то толком нет.

– Ага. – только и сказал я.

– Слушай, Штайнер, поговорим попозже, а? Мне в дороге будет неудобно, я и так ничего не соображаю… твоими молитвами, между прочим…

– Обязательно. – заверил его я. – Завтра и поговорим.

– Завтра?

– Пока, Жан. – прервал я дальнейшие расспросы и отключился.

Придется верить Еремееву на слово, решил я. По крайней мере, пока что: мне очень хотелось удостовериться в этом своими глазами.

Но это не решало той проблемы, что я всё ещё не мог даже напасть на след таинственной убийцы. Если, конечно, у неё вообще был след.

Но кто-то перерезал Вишневецкой горло. Причём так, что выдать его за самоубийство было в принципе невозможно – это не «ударила себя в грудь ножом, и так сорок раз», нарочно такого не сделаешь. Вернее, не сделаешь без посторонней помощи.

Кроме того, три дня назад произошло что-то. Что-то такое, что Вишневецкая записывает дату на настоящей бумаге, карандашом. Что-то связанное со стыковочным узлом, который на следующий же день закрывается на ремонт…