Текст книги "Страна василисков (СИ)"

Автор книги: Люси Сорью

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

– Нет, Штайнер, – покачала головой Мэгурэ. – Это больше не дело техники. Это больше вообще не ваше дело. И не наше. Расследование закрыто.

Я ошеломлённо отступил на шаг. В горле застрял ком. Закрыто?! Как?! Оно не может быть закрыто!

Не сейчас, когда я так близко!!!

– Шеф, – вновь торопливо заговорил я, – вы не можете. Я почти закончил его! Мы почти поймали его, это была последняя...

– Расследование закрыто!!! – прорычала Мэгурэ. – И если ты, Штайнер, скажешь ещё хоть одно слово, то вместе с делом ты положишь на стол свою Линзу!!!

Я сглотнул. Руки сжались в кулаки; ногти, всё ещё покрытые вчерашним лаком, до боли врезались в ладони.

Я проиграл.

– Вон отсюда. – холодно процедила шеф. – Оба. Пока ещё можете.

* * *

Жюстина крепко держала меня за запястье всю дорогу до лифта; она шагала торопливо, волоча меня за собой, словно пытаясь увести меня как можно дальше от шефа, не срываясь при этом на бег. Я не оглядывался и не смотрел по сторонам, но я затылком чувствовал на нас обоих взгляды всего отдела уголовного розыска.

Люди расступались перед нами, словно нас окружал невидимый кокон. Во многом так и было: гнев Мэгурэ висел над нами обоими, словно грозовая туча, словно заразная болезнь.

Я проиграл. Я поставил всё, что мог, на один-единственный шанс… только затем, чтобы этот шанс у меня отобрали. И развеяли по ветру.

Толпа у лифтов расступилась вокруг нас, невольно образовав круг со мной и Фудзисаки посередине. Я не знал, как себя сейчас чувствует моя напарница; я чувствовал только её пальцы, сомкнувшиеся на моём запястье, сдавливающие его до синяков.

Двери лифта распахнулись, и я замер. Из лифта вышла та, кого я меньше всего ожидал увидеть здесь, на этаже уголовного розыска: начальница следственного отдела, комиссар Гешке, собственной персоной. Длинный хвост золотистых волос спадал на плечо безупречного чёрного мундира, скрывая золотые цветы на серебре комиссарского погона. На чёрном кителе блестела каждая пуговица.

Гешке вышла из лифта и остановилась, глядя на неожиданную сцену. Она удивлённо подняла бровь, а затем – расплылась в дружеской, и насквозь фальшивой, улыбке.

– Инспектор Штайнер! – произнесла Сказочница, глядя на нас. – Инспектор Фудзисаки! Какая приятная неожиданность!

Больше я сдерживаться не мог.

Мэгурэ закрыла расследование. Значит, она кому-то передала дело. Куда может передать дело уголовный розыск?

Правильно, в следственный отдел. А значит – Гешке. Празднующей победу Гешке.

Я шагнул вперед. Фудзисаки попыталась удержать меня, но было поздно: свободной рукой я схватил Сказочницу за лацкан кителя и дёрнул на себя. Футляр, который держала Гешке, упал на пол; умная бумага рассыпалась во все стороны.

– Приятная?! – заорал я. – Ах приятная?! Да вам, должно быть, очень приятно, госпожа комиссар! Поглумиться над нами пришли, да?! – я расхохотался. – Да забирайте своё дело! Пожалуйста! И все заслуги себе припишите, я вас прошу, я вас умоляю! Вы же всегда…

Фудзисаки прервала мою тираду, наотмашь ударив меня по лицу.

От неожиданности я выпустил Гешке, отшатнувшись назад. Фудзисаки загородила Сказочницу собой: её глаза, точь-в-точь, как у Мэгурэ, метали молнии.

– Штайнер, – тихо проговорила ошеломлённая Гешке, глядя на меня круглыми от удивления глазами. Я тяжело дышал; сильно болела левая скула, куда пришёлся удар Фудзисаки. – Мы не забирали вашего дела. Его забрало ГСБ.

Моему мозгу потребовалось несколько секунд, чтобы расшифровать буквы в слова. ГСБ. Гегемоническая Служба Безопасности.

Я отрицательно помотал головой. Гешке я не верил. С чего мне было верить женщине, за профессиональные заслуги прозванной «Гешке-Моногатари»?

– Это правда. – снова повторила Гешке. – Ваше дело передано ГСБ. Мне очень жаль…

– Госпожа комиссар, я покорнейше прошу прощения. – торопливо проговорила Жюстина, разворачиваясь и низко кланяясь перед ошеломлённой Сказочницей. – Примите наши глубочайшие извинения за этот инцидент. Прошу вас, простите моего напарника, у него был тяжёлый день… – говоря это, она схватила меня за плечо и потащила к лестнице, не переставая кланяться на каждом шагу. Гешке недоумённо смотрела ей вслед: голубые глаза Сказочницы были круглыми, как памятные монеты.

* * *

Фудзисаки протащила меня несколько этажей вниз по лестнице, пока, наконец, не остановилась и не тряхнула меня:

– Твою мать, Штайнер!!! – зарычала она. – Что за цирк ты устраиваешь?! Что за чёрт?!

– Что за чёрт?!! – заорал в ответ я. – Сама не знаешь, что за чёрт?! Он был почти у нас в руках, Жюст!!! Почти!!! Это был наш единственный шанс, последний шанс, и мы его упустили!!! Мэгурэ его упустила!!!

– Заткнись и послушай меня!! – зашипела Жюстина. – Да, у нас отобрали дело, и что?! Да, я тоже злюсь, да, мы его упустили, но что, я кидаюсь из-за этого на Сказочницу Гешке?! На глазах у всего отдела?!

– Два дня. – прошипел в ответ я. – Два, чёрт побери, дня я кручусь, как взбесившийся гироскоп, бегаю по всему городу, лазаю по канализации, из кожи вон лезу, нарушаю все правила, чтобы поймать этого ублюдка, и что я получаю?! Что?! Дырку я получаю, от бублика!!! Прекрасно!!! Просто, чёрт возьми, прекрасно!!!

– А я что?! – выкрикнула Фудзисаки. – Про меня ты так, забыл подумать?! Что я тоже с тобой ношусь, терплю твои выходки и твои постоянные нарушения правил, во всём тебе потакаю, в рот заглядываю, а теперь я ещё и защищать тебя должна?! Перед Сказочницей?! Какого дьявола ты на неё набросился?! Тебе что, тестостерон мешает, или что?!

– Ах так?! – резко спросил я. – Тестостерон мне, значит, мешает, да?! Знаешь что?! Всё!! С этого момента у меня вы-хо-дной, я умываю руки, а ты давай, иди, – я гневно махнул рукой, – целуйся в дёсны с Гешке, поклоны ей отбивай, ноги целуй, у тебя это хорошо получается!!! Только без меня!

Я развернулся и быстро зашагал вниз по лестнице. Не успел я дойти до следующей площадки, как Фудзисаки вдруг оказалась передо мной и загородила мне дорогу:

– Штайнер, – ровным голосом проговорила она, одной рукой придерживая меня за плечо. – Я не шучу. У тебя истерика. Успокойся, прошу тебя. Пожалуйста.

Я отбросил её руку.

– Мне не нужна твоя жалость. – прошипел я и зашагал прочь. Фудзисаки так и осталась стоять посредине лестницы.

Оборачиваться я не стал.

* * *

Этим вечером в «Ядерной лампочке», как всегда, было полно народу. Самое злачное место округа, знаменитый на всю Дэдзиму бар космонавтов, где ни один вечер не обходится без драки, вся мебель сделана из металла и накрепко приварена к металлическому полу, а за стойкой дежурит невозмутимо протирающий стаканы бармен Пексан, чей рост заставил бы призадуматься любого селенита. Из-за этой репутации каждый вечер здесь набивается полный зал, а так как космонавты после долгих перелётов пьют, не зная меры, для драки обычно хватает малейшего повода.

Насколько я знаю, владельцы «Ядерной лампочки» от этого в полном восторге. Cлава их заведения гремела на добрую половину обитаемой Вселенной.

Я сидел у барной стойки, устало облокотившись на неё, и изо всех сил старался не замечать шум, стоявший в зале. «Ядерная лампочка» – не то место, куда приходят забыться, но я очень старался.

Я заглянул в стакан. Кроме двух лужиц растаявшего льда, там уже ничего не осталось, но я машинально допил и их.

– Ещё одну. – негромко попросил я и подтолкнул стакан к Пексану; бармен, не глядя, подхватил его. Глаза Пексана всё время скрывали тёмные очки: «Ядерная лампочка» принципиально освещается только зеленоватыми тритиевыми лампами, и я удивлялся, как бармен вообще может хоть что-то разглядеть.

Похоже, это ему не мешало.

Еремеев когда-то объяснял мне, сидя за этой же стойкой, про старые космические корабли, ещё до Первой Солнечной – летавшие на ядерных лампочках, газофазных ядерных реакторах. Я не запомнил остальных деталей, но «Ядерная лампочка» старалась выглядеть похожей: провода вдоль стен, мерцающие светодиодные экраны, рукоятки для невесомости на полу и потолке, даже стулья у стен были откидными. Потолок подпирали балки с просверленными в них круглыми отверстиями. Еремеев говорил, что это делалось для облегчения веса; в те времена каждый грамм был на вес золота.

– Прошу. – сказал Пексан, поставив передо мной стакан. В золотистой жидкости плавали два кубика льда. Я благодарственно кивнул, поднёс стакан к губам и хорошенько отхлебнул: виски обожгло горло. Но это было то, что нужно.

Когда жизнь окунает тебя в дерьмо, причём окунает с головой, остается только два выхода – либо упасть кому-нибудь в объятия, либо напиться. Падать в объятия мне было некому: я поругался даже с Фудзисаки.

Оставалось только напиться.

Я поставил стакан обратно, на стойку: льдинки, плававшие в нём, глухо стукнулись друг об друга. Вместо него я вытащил из левого рукава Линзу: она привычным движением выпала мне в ладонь, и я поднял её к свету. В зеленоватом свете она всё так же мерцала и переливалась, оставляя на барной стойке причудливые отблески.

Линза – прозрачный кругляш восьми сантиметров в диаметре, внутри которого, как насекомое в янтаре, заключён крохотный металлический герб Национальной полиции. И сам кругляш, и герб были сделаны не из стекла и металла, а из метаматериалов и компьютрония, которые и делали Линзу незаменимым инструментом офицера полиции. Фонарик и волюметрический проектор в её функционале шли одними из первых.

Но в первую очередь Линза означала статус. Когда-то я начинал читать книгу, из которой пошло название; и хотя книгу я вскоре бросил, оно показалось мне подходящим. Носить Линзу могут только сотрудники Национальной полиции, органа исполнительной власти; государевы люди. Линза – это власть, тщательно отмерянная крупица власти.

Возможно, поэтому от неё так трудно отказаться.

Я прослужил в уголовном розыске пятнадцать лет – с тех пор, как выпустился из Академии МВД: сначала лейтенантом на побегушках, затем – младшим инспектором, а последние пять лет – полноправным инспектором. Я мог жаловаться на свою работу, но одновременно не мог представить, как я буду существовать без неё.

Я не мог сдать Линзу. Это было бы выше моих сил.

Я снова отпил из стакана, осушив его, и ещё раз вгляделся в кругляш Линзы, поблёскивавший на свету ламп. Повертел его, разбрасывая по барной стойке новые отблески, и вернул обратно в рукав. Едва слышно щёлкнуло крепление на запястье.

Я не мог представить себе жизни без Линзы… но сейчас я думал, есть ли в ней смысл.

И не находил ответа.

Линза – власть… но вся эта власть не помогла мне довести начатое дело до конца. Самое сложное, самое запутанное расследование на моей памяти. Теперь я мог признаться себе, что таким оно и было. И я его провалил.

– Ещё одну. – пробормотал я, толкнув стакан к Пексану, и уронил голову на руки. Я проиграл. Я повторил это уже несколько десятков раз, но боль и обида никуда не исчезли. А пустота в душе, казалось, с каждым разом только росла.

Последний стакан, подумал я. Какой смысл был пить дальше, если это всё равно не помогало?

– Прошу. – я поднял взгляд: передо мной стоял заново наполненный стакан. Я кивнул бармену и сделал щедрый глоток. Стало чуть получше. Показалось даже, что пустота на мгновение отступила, и я отпил снова.

В углу зрения поблёскивали тревожные значки пропущенных вызовов. Сердце сжалось, и мне вдруг стало ужасно, невыносимо одиноко. Фудзисаки пыталась дозвониться мне пять раз подряд: на шестой я попросту выключил ассистента. Мир без привычно достраиваемой реальности выглядел пугающе пустым и безжизненным, но я выдержал целых десять минут ужаса, прежде чем включить его заново. Звонков больше не было.

Только сейчас я понял, что у меня не осталось никого более близкого, чем Жюстина.

А теперь я отринул и её.

– Cлышь, красавица, – раздался незнакомый голос у меня над ухом; на плечо мне легла чья-то чужая рука. – Освободи-ка место, люди сесть хотят.

Вместо ответа я дёрнул плечом, стряхивая с себя руку. В следующий момент стакан жалобно звякнул и покатился по стойке, расплёскивая драгоценный виски, потому что меня грубо сдёрнули с табурета.

Передо мной стояли пятеро космонавтов в синих комбинезонах, показавшихся мне смутно знакомыми: где-то я такие уже видел. Один из них сграбастал меня за отворот плаща. Все пятеро были гайдзинами, цветом кожи и телосложением непохожие на обитателей Солнечной. Двое из них были женщинами; они стояли чуть позади, сложив руки на груди и презрительно глядя на меня. Взгляды мужчин, впрочем, были не лучше.

– Я с тобой разговариваю, красавица, – сообщил державший меня гайдзин; говорил он по-русски со странным акцентом, но за пределами Солнечной много где говорят по-русски. – Я тебя по хорошему просил, а? Хули ты ерепенишься?

– Убери руку. – презрительным тоном процедил я. – По хорошему.

– Ты смотри, – гоготнула одна из женщин, – оно ещё и разговаривает!

– А то что будет, красавица? – спросил космонавт, рывком дёрнув меня на себя; он был несколько крупнее меня, но ненамного выше. – Ты обидишься и заплачешь?

– Нет. – ответил я, смотря прямо на него. – А вот ты – очень даже.

Брови гайдзина сдвинулись.

– Слышь, красавица, – прорычал он, – я не понял, ты нарываешься, или чё?!

Подходящее окончание сегодняшнего вечера, подумал я.

И, размахнувшись, свободной рукой ударил космонавта под дых. Я был меньше и легче гайдзина, выросшего где-то в колониях или даже в Сибири, в неизвестно какой среде и в другом притяжении. Но для меня не было запрещённых приёмов.

От неожиданности гайдзин охнул, выпустив меня, и сложился пополам – прямо навстречу моему колену, врезавшемуся ему в солнечное сплетение. Он рухнул на пол, схватившись за живот, и его приятели тут же бросились в атаку. Я отшатнулся в сторону, уходя от удара, и подставил одному из них подножку: космонавт качнулся вперед, навстречу барному табурету, и я щедро добавил ему обеими локтями в спину. Его вскрик оборвался глухим ударом об металлическое сидение.

Третий космонавт зарычал и бросился на меня; я уклонился от кулака, летевшего мне прямо в лицо, и ударил его в горло. Гайдзин отшатнулся от удара, и я с размаху врезал ему кулаком в челюсть – так, что он рухнул назад, размахивая руками, и врезался спиной вперед в стоявшую неподалёку группу космонавтов в оранжевых комбинезонах, смазав одному из них кулаком по носу.

Космонавты в оранжевом были высокими и худыми, явно выходцами из Солнечной. Больше того, они тоже показались мне странно знакомыми. Как будто бы я видел их всего пару дней назад.

– Хлопці! – зычно воскликнула одна из них по-каллистянски, – Наших б'ють!

В «Ядерной лампочке» началась неконтролируемая цепная реакция.

Каллистяне – а это были именно они – с кулаками бросились на своих новых обидчиков, включая едва успевших подняться с пола – чтобы обнаружить, что за них тут же заступился ещё кто-то, и в мгновение ока вспыхнула драка.

Я увернулся от чьего-то удара – это была одна из женщин в синем комбинезоне – и, размахнувшись, ударил в ответ: она вскрикнула и отшатнулась, но тут же бросилась на меня снова. Я охнул – её кулак врезался мне в плечо, – и ответил ей ударом в челюсть, отбросив её назад. Другой женщины нигде не было видно. Драка уже распространилась на весь бар: вопли, ругательства и удары смешивались с грубым ритмом музыки.

Кого-то, повалив на пол, пинали ногами. Я зазевался и получил удар в висок; в ушах зазвенело, и меня кто-то сгрёб за грудки. Я заметил только синий комбинезон и буквы – «LEPANTO EXPRESS» – на нашивке, когда меня с размаху швырнули на барную стойку. Я заорал от боли и попытался ударить напавшего, но промахнулся.

Космонавт зарычал и ещё несколько раз ударил меня об стойку, но затем вдруг выпустил меня; я сполз вниз, ударившись затылком об край табурета. Моего обидчика оттащили и начали избивать двое каллистян, но от этого было не легче: кто-то изо всех сил ударил меня ногой по рёбрам.

Это оказался тот космонавт, приставший ко мне первым: у него была рассечена губа, один глаз был подбит, а нашивку с комбинезона кто-то сорвал, но он в исступлении накинулся на меня, пиная ногами. Ещё один удар пришёлся по рёбрам, другой – в живот; я охнул, согнувшись, и следующий удар пришёлся мне в грудь.

Я схватил его за ногу и дёрнул вниз изо всех сил: гайдзин заревел, рухнув на пол, но я резко вскочил на ноги, едва не упав сам, и наступил ему ногой в пах. Космонавт завизжал, и я ударил его снова: под туфлёй что-то издало чвякающий звук.

– ПОЛИЦИЯ!! ВСЕМ ОСТАВАТЬСЯ НА МЕСТАХ!!

Перекрывая музыку, истошно заревела сирена, вспыхнул яркий свет, и в распахнутые двери «Ядерной лампочки» ворвались бойцы СПОР. С ног до головы они были одеты в бронекостюмы для подавления беспорядков – с противоударными пластинами, надвинутыми прозрачными щитками и сферообразными шлемами; руки, облачённые в перчатки экзоскелетов, сжимали дубинки, которые бойцы тут же, с превеликой радостью, пустили в ход.

Ослеплённые участники драки бросились врассыпную, сталкиваясь друг с другом, а их теснила серо-чёрная волна, раздававшая удары направо и налево. Кто-то пытался отбиваться: их, как по команде, сбивали с ног и начинали особо ръяно избивать дубинками, пока незадачливый нападавший не затихал. Его оттаскивали, в брешь становились бойцы из задних рядов, и шеренга СПОР продолжала движение.

Один из бойцов вдруг выроc передо мной, занося дубинку для удара; я чудом отшатнулся и дернул рукой, выбрасывая из рукава Линзу:

– Инспектор Штайнер! – проорал я, тыча Линзой перед собой. – Национальная полиция! Я свой!

– Инспектор, вы? – донёсся знакомый голос из-под шлема; рука с занесённой дубинкой опустилась. – Его не трогать, он наш!

Серая волна двинулась дальше, обходя стойку и оттесняя паникующих космонавтов в соседний зал, а боец поднял прозрачный визор и стянул с лица маску; это оказался лейтенант Кюршнер, собственной персоной. Я удивленно моргнул и сполз вниз по стойке; Кюршнер рванулся вперед и удержал меня.

– Инспектор, что с вами? – спросил он, помогая мне усесться на табурет. – Вы ужасно выглядите.

– Пустяки. – пробормотал я; рёбра саднили, в боку что-то болело, но меня это не особо волновало. – Давно не виделись.

– Взаимно. – кивнул Кюршнер. В его сферическом шлеме с откинутым забралом визора жест получился несуразным.

Зал опустел: по нему ходили другие бойцы СПОР, оттаскивавшие лежачих к выходу и наружу. Двое из них утащили валявшегося рядом со мной космонавта: лицо у него было разбито в кровь. Я покосился на свою правую туфлю; серая подошва стала красной.

Досталось всем: и синим комбинезонам с «Лепанто Экспресса», и каллистянам, невольно вступившимся за меня, и другим, незнакомым мне участникам драки. Из другого зала всё ещё доносились громкие вопли, отдалявшиеся всё дальше и дальше.

За стойкой появился Пексан. Жилет бармена даже не запачкался, заметил я. Яркий свет прожекторов с улицы отражался в его чёрных очках.

– Лейтенант. – кивнул он Кюршнеру. – Вы, как всегда, вовремя: они только начали громить зал.

– Не могли же мы опоздать на самое веселье. – пожал плечами Кюршнер. – Надеюсь, они ничего не разнесли, господин Пексан?

– Сломали два экрана и почти выдрали один из стульев. – поморщился бармен. – Ничего непоправимого. За этим я вас и вызываю, господин лейтенант.

Он отошёл в сторону, и Кюршнер обернулся ко мне. Я устало глянул на него.

– Как вас занесло сюда, инспектор? – спросил он. – Никогда бы не подумал, что вы выпиваете в «Ядерной лампочке».

– Обычно – нет, – сказал я, – но сегодня был особый день. Вам здорово влетело?

– Нам – нет, – ответил Кюршнер, – но капитану полковник устроила такую головомойку, что слышно было на весь штаб. Особенно ту часть, что про «волочиться за каждой смазливой задницей», конец цитаты. Простите, инспектор.

– Я и не обижался. – хмыкнул я; да, это точно про Канако. На мгновение меня кольнул стыд: подвёл её под выговор, нечего сказать… – Так вы здесь в наказание?

– Если это можно так назвать. – наклонил голову Кюршнер. Я снова хмыкнул.

Громкие вопли из малого зала уже почти затихли. К лейтенанту подбежала другая боец СПОР, уже с откинутым забралом; она торопливо козырнула мне, прежде чем доложить:

– Основное сопротивление подавлено. Начинаем задержания.

– Запрещённые предметы у нарушителей есть? – поинтересовался Кюршнер. Боец помотала головой:

– У нескольких были ножи. – отрапортовала она. – Они уже изъяты, владельцы задержаны.

– Всех перед задержанием обыскать. – распорядился Кюршнер. – Запрещенные предметы – изъять, на владельцев составить протокол. Сопротивляющихся – подавить.

– Есть! – боец козырнула и убежала. Я покачал головой.

– Похоже, в участке сегодня будет много работы. – сказал я, проводив подчинённую Кюршнера взглядом. Лейтенант только кивнул.

– Как и всегда. – сказал он, и добавил: – Послушайте, инспектор, давайте я отведу вас в участок? Вам здорово досталось, вы должны показаться врачу, а мне всё равно туда ехать… а ребята закончат без меня. Тем более, одному… сами понимаете. Вы же без машины?

– Без. – развёл руками я. Вообще-то, сейчас я предпочёл бы отправиться домой, но до лифта я всё равно не добрался бы сам, а показаться врачу действительно было хорошей идеей: рёбра с каждой секундой болели всё сильнее.

– Идёт. – ответил я. – Только погодите. – я обернулся к Пексану и послюнявил палец. Бармен без лишних слов подставил мне датчик, и я притронулся к нему.

– Спасибо за выпивку. – поблагодарил я. – И прошу прощения за шум.

– Всегда пожалуйста. – спокойно ответил Пексан. Разгром и побоище, только что произошедшие в баре, его ничуть не волновали. – Только в следующий раз не лезьте в драку первым, хорошо?

– Постараюсь. – заверил его я и обратился к Кюршнеру: – Пойдемте, лейтенант?

* * *

У входа в «Ядерную лампочку» – привычное зрелище! – стояли несколько автозаков СПОР, освещавшие мигалками фасад и улицу. Кюршнер задержался, чтобы раздать указания подчинённым, и я сумел полюбоваться на то, как бойцы обыскивают задержанных космонавтов, прежде чем запихать их в автозак. Любые попытки неповиновения жёстко пресекались ещё в зародыше. Каждый выезд СПОР сопровождался такой показной жестокостью: гайдзины – не граждане Гегемонии, и обращаться с ними можно было как угодно. Почти как угодно.

Всё тело ломило. В виске, куда пришёлся удар, упорно пульсировала боль. В «Ядерной лампочке» ни один вечер не обходится без потасовки: отчасти, за этим я сюда и пришёл. Теперь, несмотря на боль от всех ушибов и синяков, я чувствовал себя неестественно спокойным, даже довольным. Пустота, глодавшая меня, ненадолго отступила.

В конце концов, просто напиться я мог и без поездки в Дэдзиму – например, в том же «Норде», на улице Коперника; но «Норд» был баром полицейских, а встречаться с коллегами мне тогда хотелось меньше всего.

– Инспектор? – я обернулся; ко мне возвращался Кюршнер. Дубинку он повесил на пояс, красно-синий калейдоскоп мигалок причудливо отражался на прозрачном плексигласе визора. – Пойдемте, я проведу вас.

– Вам хоть за это не влетит? – спросил я.

Лейтенант громко рассмеялся.

– Да капитан Селезнёва с меня шкуру спустит, если с вами теперь что-то случится! – со смехом ответил он. – И натянет на полковой барабан. Об этом не беспокойтесь, господин инспектор.

– Да, действительно. – ответил я: как же это было похоже на Канако. На секунду появилась мысль позвонить ей – я был уверен, что Селезнёва примчится мне на помощь, стоит мне только попросить, особенно сейчас. Но я не мог. Кроме того, мне было стыдно.

Надо будет перед ней извиниться.

Улица фон Зибольда, по меркам Дэдзимы, была ярко освещенной: желтоватые фонари, отбрасывавшие круги света на широком тротуаре, тускло, вполсилы горящая дорожная разметка, неровный свет вывесок. По меркам Титана-Орбитального улица была довольно мрачной. Мимо то и дело проезжали припозднившиеся фургоны. Посредине улицы, разгоняя фарами полумрак, разминулись два трамвая: я проводил взглядом полупустой вагон с пассажирами, апатично сидящими в салоне. Некоторые из них были гайдзинами.

Участок был в двух кварталах от «Ядерной лампочки», на углу улицы Инэ Кусумото. В Титане-Орбитальном в каждом квартале есть кобан – маленький полицейский участок городской полиции; в Дэдзиме нету городовых, кобаны тут не прижились, и приходилось обходиться только стеклянной хлебницей Национальной полиции, дом 1/44 по улице Кусумото. Недалеко отсюда – всего один раз спуститься в подземный переход, но переходы в Дэдзиме были отдельным, ни с чем не сравнимым удовольствием. Расписаться на их стенах не удосужился только ленивый.

Потасовки, грабежи и вандализм. Иногда я думал, что же именно пошло не так с Дэдзимой, и не находил ответа. Многое можно было списать на космонавтов, или на гайдзинов вообще: но это не объясняло, почему сатурниане стремились не уступать им. И почему для элементарного поддержания порядка МВД приходилось держать в Дэдзиме весь СПОР округа.

– Послушайте, господин инспектор, – заговорил вдруг Кюршнер. Я удивлённо обернулся к нему: до этого мы шли молча. – Я немного задумался… Вы не против?

– Нет, конечно. – ответил я. Мы остановились, дожидаясь, пока загорится «зебра» перехода через улицу Инженерную. Мимо проехал небольшой фургон, желтовато-белый в свете уличных фонарей. – Так о чём вы говорили?

– Знаете, – проговорил Кюршнер, – я немного задумался о вашем расследовании, господин инспектор. Я знаю, что вам нелегко…

– Бросьте. – сказал я, разглядывая знак на доме напротив. Каким именно принципом руководствовались планировщицы при раздаче названий улицам Дэдзимы, для меня оставалось загадкой. – Всё равно это уже не имеет значения.

– Простите. – извинился Кюршнер. – Но вы рассказали мне, тогда, об убийствах, помните? Госпожа Сэкигахара и эта… Вишневецкая?

– Вишневецкая. – кивнул я, ощутив в душе горечь: я не смогу больше сдержать слово, даное Валленкуру и Грушиной. Возможно, что убийцу их подруги не найдут уже никогда.

– Да, господин инспектор. – «зебра» зажглась, и мы двинулись дальше, вдоль тёмных фасадов домов. – Вы говорили, что им обоим перерезали горло, верно?

– Верно. – сказал я. – Не оставив при этом следов борьбы. И раны слишком велики, чтобы их оставил вибронож… но неважно.

– Я понимаю, господин инспектор, – кивнул Кюршнер, – но я подумал о другом. Вы заметили, что обе жертвы, когда их убили, сидели за компьютером?..

Что-то свистнуло слева над моей головой. Мгновение спустя прогремел выстрел.

Кюршнер бросился вперед прежде, чем я успел хоть как-то среагировать, и пули врезались в него. Лейтенант успел заслонить меня своим телом и толкнуть меня на землю, и я понял, на что похожи звуки этих выстрелов.

На кинетическую винтовку.

Сверхскоростные пули вонзились в Кюршнера, с лёгкостью прошивая броню на его груди. Лейтенант не издал ни звука – когда несколько попаданий прямо на моих глазах оторвали ему руку, брызнувшую кровью и разорванными мускулами экзоскелета, он был уже мёртв.

А затем что-то обожгло моё левое плечо, и у меня в глазах потемнело от невыносимой боли.

Я закричал. И не услышал себя.

Снова раздались выстрелы, и пули вспороли падающее тело Кюршнера; пробитое, оно крутнулось в воздухе и рухнуло назад, примяв меня своим весом. Моя левая рука оставалась неподвижной, и я, стиснув зубы от нестерпимой боли, заставил себя открыть глаза – и увидеть, что вместе с половиной шлема, совершенно бесполезного против стреловидных пуль кинетического оружия, у лейтенанта Кюршнера недоставало половины головы.

Мир закрутился передо мной, и меня стошнило. От очередного раската боли глаза заволокло туманной пеленой. Левое плечо словно пытались вырвать из сустава, и в ушах стучала кровь.

– Штайнер!

Рёв сирены где-то невообразимо далеко. Голос, казавшийся таким знакомым, доносился словно из глубин лифтовой шахты.

– Штайнер, ты в порядке?! Ты жив?! Штайнер!

Темнота вспыхнула красно-синими огнями.

– ШТАЙНЕР!!!

Мир схлопнулся вокруг меня, и я потерял сознание.