Текст книги "Сильви и Бруно"

Автор книги: Льюис Кэрролл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

Глава 10

Старый профессор

– А мы искали вас, – сообщила Сильви. – Ох, как хорошо. Мы должны столько вам сказать, вы не представляете. Но давайте уйдем куда-нибудь.

И они вошли в библиотеку.

– Что случилось, дети? – спросил Профессор. Он как-то просветлел, глядя на детей, – не то что на Жаборонка.

– Поговорите, пожалуйста, с Садовником о нас, – попросила девочка.

– Он такой злой, – мрачно добавил Бруно. – Как только отец исчез, он изменился и только рычит на нас. Он ведет себя хуже зверя.

Под зверем он подразумевал Льва.

– В каком смысле Садовник хуже зверя? – забеспокоился Профессор. – И почему он рычит? (После рассказа о мяукающем медведе он, в принципе, был готов ко всему.) Не путаете ли вы человека и животное?

– А вы? – спросил Бруно.

– Боюсь, что иногда такое случается, – вынужден был признать Профессор. – Иногда объекты бывают похожи друг на друга. Но я стараюсь вырабатывать алгоритмы для их различения.

– И что же вы придумываете для их развлечения? – живо заинтересовался Бруно.

– Допустим, – начал объяснять Профессор, – перед вами каминные часы, похожие на кролика, и сам кролик в клетке. Я знаю, что одного из них следует завести, а другого накормить морковкой, но не помню (я ведь очень стар), кого именно. Тогда я начинаю это выяснять эмпирическим путем.

– И вам это разрешают – идти императрическим путем? – удивился Бруно.

– Я думаю! – воскликнул Профессор (хотя совсем недавно утверждал обратное). – Но потом я перехожу к теоретическому пути, для большей уверенности: открываю энциклопедию, ищу статьи «Кролик» и «Часы», узнаю описание этих предметов и сравниваю с тем, к чему пришел эмпирическим путем.

В дверь постучались.

– Войдите! – крикнул Профессор.

– Там пришел портной со счетом, – доложил лакей.

– Подождите немного, я скоро улажу этот вопрос, – сказал Профессор.

В это время вошел Портной.

– И сколько же с меня за этот год? – осведомился Профессор.

– Шутить изволите, сэр! – резковато ответил Портной. – За год! Вас не было так долго, что сумма удвоилась. В сумме это будет 2000 фунтов.

– Разве удвоение – это сумма? – удивился Профессор. – Это называется «геометрическая прогрессия». Если бы вы подождали еще год, вам были бы должны уже четыре тысячи. Представляете, вы разбогатели бы, как Император.

– Ну, не знаю, как бы я мог стать Императором, – глубокомысленно заявил визитер. – Разве что деньги помогут. Хорошо, я подожду.

– Конечно, хорошо, – сказал Профессор. – С вашим здравомыслием, которое видно в каждом вашем движении. Всех благ!

– И вы собираетесь платить ему четыре тысячи фунтов? – спросила Сильви, когда кредитор ушел.

– Никогда, дитя мое! – твердо ответил Профессор. – С его здравомыслием и желанием стать когда-нибудь Императором, он будет откладывать срок платежа до самой смерти – в надежде на возрастание процентов в геометрической прогрессии. Но чем мы сейчас займемся, друзья мои? Может быть, нанесем визит Старому Профессору? После обеда он обычно отдыхает четверть часа.

Бруно тотчас подошел к Сильви и уцепился за ее руку.

– Я думаю: отчево бы и не пойти, – сказал он не совсем уверенно, – только я буду держаться за тебя для безопасности. Я боюсь, что он жутко противный.

Профессор не удержался и захохотал, а потом сказал, успокоившись:

– Ну, что вы! Ничего в нем жуткого нет. Он не кусается – ни в каком смысле. Он просто иногда немного забывается, а так – ничего.

И Профессор, взяв Бруно за одну руку, Сильви – за другую, повел их по каким-то незнакомым коридорам, которых было так много в этом таинственном дворце. В конце последнего коридора они остановились.

– Вот здесь он живет, – сказал Профессор, указывая на глухую стену.

– Его замуровали? – ужаснулся Бруно.

Сильви молча обследовала стену и, не обнаружив ничего похожего на дверь, спросила:

– Вы нас разыгрываете? Здесь ничего нет.

– Не у каждой комнаты есть дверь, – загадочно ответил Профессор. – Но почти у всех имеются окна. Только они с другой стороны, а это стена его кабинета.

Мы вышли в сад, и скоро увидели окно Старого Профессора на первом этаже. Оно было гостеприимно распахнуто. Профессор поднял детей, а потом влез в комнату сам.

Старый Профессор сидел за столом над открытой толстенной книгой, но не читал ее, а храпел.

– Странно, – молвил Профессор. – Он заснул на самом интересном месте. Обычно, если книга интересная, он ничего не видит и не слышит, но и не спит.

Профессор попытался отвлечь коллегу от его занятия: приподнял его плечи и потряс довольно интенсивно. Это не дало никакого результата. Наконец Профессор догадался:

– Да, он заснул над книгой! Но не потому что она скучная. Напротив, он так увлекся, что захотел увидеть во сне всё, что там написано. Однако нужно вывести его из этого состояния.

И ливень ударов пролился на спину Старого Профессора. Это был настоящий душ Шарко. Но ученый муж не просыпался.

– Разве я не говорил, что он склонен забываться! – воскликнул Профессор. – Однако что же нам делать? Вы же видите: он ушел в книгу с головой.

– А если мы захлопнем ее? – предложил Бруно.

– Гениально! – воскликнул Профессор и тут же реализовал его совет, прищемив нос Старого коллеги листами фолианта.

Старый Профессор проснулся, но едва ли – возвратился к реальности. Он поставил книгу в шкаф, а потом радостно сообщил:

– Что-то фантастически интересное. Не поверите: я читал эту книгу восемнадцать часов и три четверти часа и теперь буду отдыхать в течение четырнадцати минут тридцати секунд. Вы подготовились к занятиям?

– Почти, – ответил Профессор. – Разве что вы мне подскажете одну-две детали, а несколько мелких затруднений будут не в счет.

– И банкет намечается?

– О, банкет в первую очередь. Люди никогда не бывают сыты чистой наукой. А еще намечается Маскетбол – в общем, развлечений будет в изобилии!

– И где они собираются играть в этот баскетбол? – спросил Старый Профессор.

– Да все там же, во дворце, перед началом банкета. Это ведь так сближает людей, вы сами знаете.

– Да, пожалуй, – согласился Старый Профессор. – Это очень оригинальный способ сближения. Но во всем главное – порядок и закономерность. Сначала забава – этот самый баскетбол, затем застолье – банкет, а потом и занятия – то есть лекции, в которых есть элементы и забавы, ибо они очень забавны, и застолья, ибо все их участники сидят за столами.

Говоря всё это, Старый Профессор перебирал книги в шкафу: смотрел на корешки и отставлял. При этом он делал пометки в своем блокноте.

– Кстати, – поинтересовался Профессор, – если вы намереваетесь осчастливить общество арией трех поросят, лучше это сделать по окончании празднества – тогда у присутствующих достанет сил ее выслушать.

– А я намеревался это петь? – изумился Старый Профессор.

– Если у вас получится, – дипломатично ответил Профессор.

– Сейчас попробую, с вашего позволения, – сказал Старый Профессор. Он сел за фортепиано, ударил по клавишам и запел: – Ла-ла-ла-ла… Нет, октавой ниже… Ну, как, дети, похоже это на арию трех поросят?

– По-моему, не очень, – сказал Бруно. – Больше на арию одного лебедя.

– По одному только мотиву трудно составить впечатление, – согласился Старый Профессор. – Давайте добавим слова:

Воет Свинтус у колодца,

Неуклюж и толстокож,

От рыданий так трясется,

Что бросает камни в дрожь.

Тут Верблюд спросил у Свина:

«Что вы плачете, свинья?»

Свин ответил: «Есть причина:

Не умею прыгать я!».

– Вам нравится, как он поет? – спросил Профессор, понизив голос.

– Так-то ничего, – не очень решительно ответила Сильви. – Только свиней изображает не совсем убедительно.

– Не убедительно, а очень даже противно, – сказал Бруно без малейших колебаний.

– Все крайности плохи, – назидательно сказал Профессор. – Даже чувство меры, если его довести до предела. Когда человек идет таким путем, он может дойти до Невменяемости.

– А где находится эта Невменяемость? За пределами Кривляндии? – поинтересовался Бруно.

– Кривляндии! – воскликнул Профессор. – Скажите лучше – за пределами всякой реальности. Вот вам пример. Пьяный человек нередко видит одну вещь как две. Но человек чрезвычайно трезвый две вещи видит как одну. Согласитесь, что если первое просто ирреально, то ирреальность второго просто запредельна.

Дети поняли фразу следующим образом: «Если первое и реально, то и реальность второго просто запредельна».

– Что за абракадабра? – спросил Бруно у Сильви.

– Хорошо, – сказал Профессор, – сейчас я попробую вам объяснить разницу между ирреальностью и реальностью. (Дети, как ни старались, так и не могли понять на слух, почему между этими явлениями должна быть какая-то разница.) Особенно если вы подберете историю, в которой говорится об этом.

– Мы таких историй не знаем, – сказала Сильви. – Но, может быть, знает ваш друг?

– Он-то знает, и не одну, а три, – сказал Профессор. – Но к не-му за помощью лучше не обращаться. Если он начнет их пересказывать, этому не будет конца.

– В каком смысле? – спросила Сильви.

– Он знает три истории на интересующую нас тему, – пояснил Профессор. – Но ни одна из них не имеет конца.

– Послушайте! – воскликнула Сильви. – Он что-то хочет сказать.

– Я буду рассказывать в очень быстром темпе, – молвил Старый Профессор и приступил к делу.

Вид у него был странноватый, потому что читал он с меланхолическими стонами и завываниями, при этом не переставая ухмыляться. («Как человек, который всегда смеется», – сказала потом Сильви.)

– Придется потерпеть, – сказал Профессор. – Чему быть, тому не миновать.

– Замечательное житейское правило, – заметила Сильви брату.

– Но тогда, мисс, и вы его не забывайте, – съязвил Бруно, – особенно когда я буду баловаться.

– Что вы хотите этим сказать? – обеспокоилась Сильви. Она попыталась даже принять строгий вид, но это ей никогда не удавалось.

– Мало ли что! – ответил Бруно. – Не очень-то мне хочется, чтобы вы постоянно говорили: «Низзя баловаться», того низзя, сего низзя, ничего низзя! Причем когда я говорю, что «ничего низзя» – это глупость, со мной никто не соглашается.

– Как с вами соглашаться, маленькое чудовище! – воскликнула Сильви с такой интонацией, от которой оттаяло бы сердце самого закоренелого преступника.

Глава 11

(Интермедия) Питер и Пол <5 >

– Бедный Питер! – воскликнул благородный Пол. – Я, конечно, и сам небогат, но еще не настолько зачерствел, чтобы отказать ему в помощи. Я дам ему пятьдесят фунтов взаймы.

Радость Питера была неописуема. И он подписал вексель. Осталось указать дату.

– Оговорим точную дату, – сказал Пол. – Допустим, четвертое мая.

– Но сейчас апрель! – возразил Питер. – Скорее всего, первое апреля.  Но это ничего не значит. Скоро будет первое мая, а там не успеешь оглянуться – уже и четвертое! Это же называется зарывать талант в землю. Дайте мне хотя бы год, чтобы я поправил свои дела и вернул вам всё с процентами.

– Не могу, – ответил Пол. – Четвертое мая – окончательный срок.

– Так и быть, – вздохнул Питер. – Давайте ваши деньги. Я осную акционерную компанию для их оборота.

– К сожалению, – сказал Пол, – деньги я могу дать, но в течение одной или двух недель это представляется затруднительным.

Через неделю Питер пришел к Полу, но ответ был тот же:

– Это представляется затруднительным.

Как весенние воды, утекло почти пять недель, но ответ был тот же:

– Это представляется затруднительным.

А четвертого мая пунктуальный Пол пришел к Питеру с коллектором.

– Вас могли бы вызвать повесткой, – миролюбиво сказал он, – но я решил прийти сам. Мы же с вами друзья.

Бедный Питер дрожал, ничего не понимая, и только рвал на себе волосы. А коллектор рыдал от жалости. Однако в нем проснулся чиновник, и его слезы высохли:

– Закон есть закон, – объявил он – Вы это писали?

– Писал, писал, – ответил Пол. – Ах, Питер, как я сожалею, что мне пришло в голову именно это дурацкое число! Но теперь уже ничего не поделаешь. И, кроме того, Питер, будьте умницей. Оставьте в покое ваши волосы! Или вы думаете, что если вы их все вырвете, они превратятся в ассигнации? Перестаньте, мне вас так жалко, я не могу на это смотреть!

– Я всегда знал, как вы нежны сердцем, – ответил Питер. – Но я не понимаю одного: как человек может отдать то, чего он не получал. Это не представляется возможным.

– Насчет нежности вы правы, – сказал Пол, смиренно потупив очи долу, – но я не понимаю одного: как это логически связано с чувством долга. Ведь я чувствую, что вы мне должны. О, я просто разрываюсь между чувством и долгом!

– О нет, Пол! – воскликнул Питер. – Только не разрывайтесь! Разорванный человек – это так неэстетично! Неужели для вас так важен этот самый долг?

– Вам хорошо говорить: не разрывайтесь! – заявил Пол. – Вам хорошо говорить об эстетике. Вы всегда следите за собой и холите свои бакенбарды, как бы это ни было трудно. Стиль превыше всего!

– О, я прилагаю много усилий, чтобы поддержать свой стиль, – подтвердил Питер. – Но мои доходы слишком низки для этого.

– Если ваши доходы низки для этого, – сказал нежный сердцем Пол, – тогда не занимайтесь этим. Оплатите ваши долги, дорогой Питер. Оплатите ваши долги! Мы уже целый час ведем переговоры, и я готов пойти на уступки. Я НЕ СТАНУ ТРЕБОВАТЬ ПРОЦЕНТОВ. Только попрошу.

– Как это любезно с вашей стороны! – воскликнул бедный Питер. – Я, пожалуй, продам мой воскресный парик, мою булавку для галстука, мою гордость – мой рояль – и даже мою свинью-копилку.

И он всё это продал и потом горько вздыхал, находя такое положение вещей весьма прискорбным.

Неделя шла за неделей, месяц за месяцем, и вот Питер, от которого остались кожа да кости, пришел к Полу и сказал:

– Пол, я насчет ссуды…

– Как?!! – изумился Пол. – Вы пришли ссудить меня деньгами? О, как вы любезны! Кстати, Питер, на какой диете вам удалось так замечательно похудеть? Я еле передвигаюсь от полноты, а вы можете бегать и прыгать, как юноша! Я так завидую вам, друг мой.

– Но я не завидую себе, друг мой, – ответил Питер. – То, что вы именуете диетой – на самом деле есть голодание, но вам едва ли известно, что это такое.

– Голодание?! – воскликнул нежный сердцем Пол. – Я восхищаюсь вашей силой воли, друг мой.

– А эти обноски! – продолжал Питер. – От них отказалось бы даже чучело. А такие ботинки вообще вышли из моды. А между тем, Пол, какие-нибудь пять фунтов сделали бы меня другим человеком.

– Вы меня пугаете, друг мой! – воскликнул нежней сердцем Пол. – Зачем вам становиться другим человеком? Я читал, что это называется шизофренией.

– Но мне так трудно жить! – вскричал бедный Питер.

– Отнюдь! – ответил нежный сердцем Пол. – Просто вы не осознаете удобств, которые вам даровало Провиденье, сделав вас бедным. Вам не грозит ожирение, вы ходите в оригинальном костюме и, наконец, у вас не болит голова, потому что головная боль появляется вместе с богатством.

– Простите, Пол, – сказал Питер, – я, конечно, не могу постичь всей глубины ваших суждений, но я заметил в них одно-два противоречия. Во-первых, если деньги причиняют вам такие неприятности, зачем вы так настойчиво требовали от меня уплаты по векселю, да еще и день в день?

– Это потому, – смиренно ответил Пол, – что вы подписали вексель, а дату заимодавец может назначить, какую ему угодно. Мы живем в свободной стране. Вы пугаете меня еще больше, друг мой! Вы уже не понимаете таких простых вещей.

Однажды, когда бедный Питер глодал черствую корку – его обыкновенный обед, – к нему подошел нежный сердцем Пол и с жаром схватил его руку.

– Мне известен ваш скромный образ жизни, – сказал он участливо, – и я из деликатности не привел судебного исполнителя. Вы помните, когда ваше состояние начало таять и люди бестактно говорили вам об этом, я один удержался от злословия. И потом, когда вы лишились последнего, помните, как я вам симпатизировал! Не говорю уже о том, что, в отличие от жестокосердных людей, я пообещал дать вам взаймы пятьдесят фунтов. Умолчим об этом, ведь я не люблю хвастовства. Сейчас речь о другом: в память о дружеских чувствах, которые я питаю к вам с детства, я решил дать вам взаймы ЕЩЕ ПЯТЬДЕСЯТ ФУНТОВ!

– О любезный друг! – со слезами на глазах воскликнул Питер. – Я, как никто другой, помню об оказанных мне благодеяниях. Но принять от вас еще и это вспомоществование представляется мне крайне затруднительным!

Глава 12

Музыкальный Садовник

– Ну, как, – спросил Профессор у детей, сидевших на полу, – теперь вы поняли тонкое различие между ирреальным и реальным? Пол оказал Питеру ирреальную помощь, но потребовал самых реальных денег.

– Да, мы поняли – просто ответил Бруно – непривычно просто для него. Но, видимо, он немного устал. Бруно пододвинулся поближе к сестре и прошептал: «Какая интересная история!».

Старый Профессор посмотрел на него с некоторым беспокойством.

– Младшим из присутствующих здесь, – заявил он докторально, – не мешало бы однажды лечь спать.

– Почему однажды? – не понял Профессор.

– А вы предпочитаете, чтобы они ложились дважды? – парировал Старый Профессор.

Просто Профессор зааплодировал.

– Этот ребенок великолепен! – сказал он Сильви. – Кто бы еще мог так скоро добраться до первопричины вопроса! Конечно, дважды спать не ложатся. Для этого нужно расчлениться надвое.

Услышав это, Бруно моментально расхотел спать.

– Я не хочу расчленяться надвое, – решительно сказал он.

– А жаль, – сказал Старый Профессор, взяв костяной нож для бумаги. – Я мог бы отлично расчленить вас на диаграмме. Пожалуй, я так и сделаю, только вот у меня тупой мел.

– Зато нож острый, – воскликнула Сильви в тревоге, потому что Старый Профессор весьма неосторожно держал нож. – Вы запросто можете порезаться.

– Если порежетесь, отдайте, пожалуйста, нож мне, – осторожно предложил Бруно.

Не обращая внимания на его слова, Старый Профессор начертил на аспидной доске длинный вертикальный отрезок.

– Вот, – сказал он, пользуясь ножом, словно указкой, – схематически изобразим человека в виде отрезка. Обозначим его точками А и В, а посередине поставим точку С. Отрезок в этой точке расчленяется на две половины. А потом каждую из них еще можно расчленить.

– В общем, – сказал Бруно, – был один отрезок, а теперь несколько, и все  – членисто-многие.

Здесь вмешался просто Профессор, поскольку Старый Профессор был слишком озадачен, чтобы строить свою диаграмму дальше:

– Я не заходил так далеко. Я имел в виду психическое расчленение, или, если хотите, распад личности.

Старому Профессору тут же всё стало понятно.

– Конечно, – сказал он. – Распад личности – это серьезно. Я имел дело с совершенно распавшимися личностями. Прикоснешься к такому каленым железом, а он только через многие годы что-то почувствует.

– И вы прикасались к этим несчастным каленым железом?! – ужаснулась Сильви.

– Ну, сейчас уже не могу сказать так точно, – ответил Старый Профессор. – Железом или другим металлом. Но бывают и такие распавшиеся личности, что вообще ничего не ощущают. Всей их жизни на это не хватит. Только далекие потомки смогут что-то ощутить.

– Не хотел бы я быть их потомком, – пришел к заключению Бруно. – А вы, мистер-сэр, хотели бы страдать вместо других?

– Увы, наша жизнь состоит не только из удовольствий… – Я влез в разговор, как слон в посудную лавку, чтобы скрыть смущение, что меня обнаружили. – Разве в своей собственной жизни вы всегда испытываете удовольствия, Бруно?

– Не всегда, – серьезно сказал он. – Иногда, когда я слишком счастлив, мне хочется быть немного несчастным, вот и всё. Тогда я говорю об этом Сильви, и она сажает меня за уроки.

– Жаль, что вы не любите уроков, – сказал я. – Берите пример с сестры. Она так же занята, как день длинен.

– Хорошо, я это учту! – сказал Бруно.

– Нет, нет, – поправила Сильви. – Лучше сказать: вы столь же заняты, как день короток!

– А в чем разница? – спросил Бруно. – Мистер-сэр, я так и не понял: день – короткий или длинный? По-моему, у него всегда одна длина.

Я никогда не ставил перед собой подобных вопросов и решил переадресовать сомнение моего юного друга ученым. Просто Профессор уклонился от ответа, уступив Старому Профессору. Тот протер очки, минуту поразмыслил и сказал:

– Друг мой, день, как и все на свете, обладает длительностью во времени, равно как и длительность во времени относится ко всему на свете.

И продолжил шлифовать платком очки, словно желая превратить их в окуляры микроскопа.

Дети долго молчали, обдумывая глубокомысленный ответ патриарха науки.

– Ну, разве он не мудрец? – только и смог выговорить в конце концов Бруно.

Сильви ответила:

– Если бы я была такой же мудрой, то все время ходила бы с головной болью – никаких сомнений!

– Вы, кажется, разговариваете с кем-то, кого здесь нет, – заметил Профессор, оборачиваясь к детям. – Кто это?

Бруно прикинулся удивленным:

– Я никогда не говорю с теми, кого не знаю! – невинно ответил он. – Это невоспитанность. Нет уж, пускай он сперва появится, а потом уже я с ним буду разговаривать.

Профессора это как будто убедило, но он все же бросил испытующий взгляд в мою сторону. Конечно, меня он увидеть не мог.

– Другого Старого Профессора здесь нет. Впрочем, первый тоже куда-то подевался. Дети! Давайте-ка его поищем!

Дети мгновенно вскочили.

– А где его искать? – спросила Сильви.

– Где-нибудь! – возбужденно крикнул Профессор. – Только поскорее!

И он стал носиться по комнате, поднимая стулья, как будто надеялся обнаружить своего коллегу именно там.

Бруно вспомнил слова о том, что Старый Профессор однажды «ушел с головой в книгу». Он осторожно обеими руками вынул книгу из шкафа, быстро открыл ее и сказал:

– Его там нет.

– Его там и не могло быть! – возмутилась Сильви.

– Конечно, нет, – согласился Бруно, – а то бы вытряс его оттуда.

– А он когда-нибудь раньше пропадал? – Сильви на всякий случай заглянула под коврик.

– Дайте подумать, – сказал Профессор. – Однажды он потерялся в лесу… Но тогда он что-то кричал. Не помню, кажется: ау!

– Почему же он сейчас не кричал ау? – спросил Бруно. – Может быть, он не так уж далеко?

– Тогда попытаемся позвать его, – предложил Профессор.

– А что мы будем кричать? – спросила Сильви.

– Погодите кричать, – ответил Профессор. – А то может услышать Заправитель. Он в последнее время стал каким-то непредсказуемым.

Это замечание вернуло бедных детей к той самой реальности, о которой им сегодня так много говорили. Они вспомнили обо всех своих неприятностях. Бруно опустился на пол и зарыдал:

– Он прямо озверел! Разрешает своему Жаборонку воровать наши игрушки. И кормит нас всякой падалью!

– Что вы сегодня ели на обед? – обеспокоился Профессор.

– Дохлую ворону! – пожаловался Бруно.

– Он подразумевает пирог с дроздами, – пояснила Сильви.

– Нет, дохлую ворону! – упирался Бруно. – Был еще яблочный пудинг, но его весь сожрал этот Жаборонок, даже корочки не оставил.

– А я попросила апельсин, и мне его тоже не дали, – подтвердила Сильви рассказ брата, которого она сейчас гладила по голове.

– Это правда, милый Профессор. Они обращаются с Бруно просто безобразно. И меня тоже не любят, – добавила она так, словно говорила о чем-то несущественном.

Профессор вынул из кармана большой красный платок, вытер глаза и сказал:

– Я очень хочу вам помочь, дорогие дети. Но что я могу сделать?

– Мы знаем тайную дорогу в Фейляндию, где скрывается наш отец, – сказала Сильви. – Но Садовник нас не выпускает.

– Значит, ему запрещено открывать калитку для вас? – уточнил Профессор.

– Для нас – да, – сказала Сильви. – Но для вас он ее, может быть, и откроет. Дорогой Профессор, пожалуйста, попросите его!

– Сию же секунду! – воскликнул Профессор.

У Бруно моментально высохли слезы, и он сказал мне:

– Вот, сэр, разве он не умница!

– Еще какой! – ответил я, но Профессор на сей раз ничего не заподозрил.

Он надел кепку с помпоном, взял одну из тростей Старого Профессора и так объяснил свои действия:

– Палка в руках ученого внушает окружающим особое почтение к нему. Идемте, дети.

И мы вышли в сад.

– Вы пока помолчите, – сказал Профессор. – Говорить буду я. Важно взять сразу же верный тон. Сначала несколько дежурных фраз о погоде. Заодно справлюсь, не видел ли он Старого Профессора. Это принесет нам двойную выгоду: во-первых, мы установим контакт, во-вторых, может быть, узнаем что-нибудь о нашем старом друге.

По пути мы наткнулись на мишень, сделанную специально для Жаборонка, собиравшегося поразить Посла своими талантами.

– Ну и ну! – воскликнул Профессор, указывая на отверстие в самом центре. – Он впервые в жизни стрелял из лука и угодил прямо в яблочко.

Бруно тщательно исследовал отверстие и заключил:

– Не мог он никуда угодить. Зубами в яблочко он бы еще не промахнулся…

Найти Садовника не составило никакого труда. Хотя его не видно было за деревьями, но его ужасный голос и не менее ужасная песня задали нам совершенно безошибочное направление. И чем ближе мы подходили, тем яснее разбирали слова:

– Он думал, глядя в небеса,

Что там орел летал,

Но понял он, разув глаза,

Что это интеграл.

На вашем месте я б, мой друг,

Так поздно не гулял!

– И как он не боится простуды? – тихонько спросил Бруно.

– Если б было сыро, – предположила Сильви, – он бы поостерегся.

– И чего, он, интересно, ждал? – продолжал Бруно. – Но, заметь, к нему под видом орла прицепился какой-то интриган. Не случилось бы с ним чево-нибудь ужасного.

– А с ним и случалось много ужасного, – констатировал Профессор. – Его жизнь – сплошной роман ужасов. Оттого он и рехнулся. Но именно это и придает его песне особый шарм.

– Зато его жизнь не была скучной, – сказала Сильви: она во всем искала утешительные стороны.

– И вы можете так говорить! – воскликнул Профессор с укором.

– Конечно, может! – сказал Бруно. – Раз говорит, значит – может.

Мы подошли к Садовнику. Он, как всегда, стоя на одной ноге, поливал куртину, хотя в лейке давно уже не было ни капли.

– Там же нет воды! – сказал Бруно, потянув его за рукав.

– Тем лучше! – ответил Садовник. – Когда в лейке много воды, начинают болеть руки.

И продолжил оба занятия – полив и пение. Причем трудно сказать, какое из них было более бессмысленным.

– А по ночам становится сыро! – заметила Сильви.

– Скажите, сударь, – спросил Профессор, – когда вы заняты выниманием грунта и пением, не привлекает ли ваше внимание внимающий вам Старый Профессор, вроде меня?

– Нет, сэр, – ответил Садовник. – Странного Профессора, вроде вас, я из грунта не вынимал.

– Тогда обсудим другой предмет, не столь животрепещущий, – мягко сказал Профессор. – Дети говорили, что вы не открываете для них садовую калитку…

Дети подтвердили.

– И я стал опасаться, что вы ее не открываете никому… – очень осторожно закончил Профессор.

– Мы просим вас открыть калитку для нашего обожаемого Профессора, – сказала Сильви.

– Тут имеется один лживотрепещущий вопрос, – сказал Садовник. – Для вашего обижаемого Профессора я ее открыть могу, но не для детей. Я не могу нарушить правило. Ни за какие деньги.

Он достал связку ключей – множество маленьких и только один большой – и отправился к выходу.

– Вот и отлично, – заметил Профессор. – Значит, деньги мы сэкономим.

– Разумеется, – подтвердила Сильви. – Поскольку мы выйдем с вами, ему не придется специально отпирать калитку для нас.

Садовник долго мучился, терпеливо пробуя все маленькие ключи, но ни один из них не подошел. Тогда Профессор рискнул предположить:

– Но почему бы не попробовать большой ключ? По моим скромным наблюдениям, дверь удобнее открывать тем ключом, который для нее предназначен.

Наблюдение Профессора не замедлило блистательно подтвердиться на опыте. Затем Садовник протянул руку за деньгами, но Профессор покачал головой и вместо денег дал ему разъяснение:

– Вы поступаете в соответствии с правилами, отпирая дверь для меня. Вы последовали Закону Номер Один, а теперь мы выйдем в соответствии с Законом Номер Три.

Садовник, не произнеся ни единого слова, позволил нам выйти и снова затянул свою заунывную песню:

– Большим ключом дверь отпер он

И выпустил ребят.

Вдруг перед ним возник Закон –

Нет, целых три подряд!

Когда мы отошли на несколько ярдов, Профессор сказал:

– Вот и всё. Я возвращаюсь, потому что мои книги остались во дворце.

Но дети не отпускали его рук.

– Пожалуйста, не оставляйте нас! – умоляла Сильви со слезами на глазах.

– Хорошо, хорошо! – сказал добродушный старик. – Возможно, я последую за вами в ближайшее время. Но сейчас мне просто необходимо вернуться. Я писал свое новое сочинение и остановился на запятой. Вы же понимаете – это весьма неудачное завершение фразы, нужно придумать более подходящее. Кроме того, дорога ваша лежит через Догландию, а у меня всегда возникают сложности с ее обитателями. Но как только я завершу свое очередное изобретение, никакие собаки мне уже не будут страшны. Это средство позволит мне переноситься куда угодно во мгновение ока. Оно почти готово, но требуется небольшая доработка.

– Не слишком ли вы утомляете себя работой? – тактично спросила Сильви, не прекращая попыток увести Профессора. Но он не оставил ей надежды.

– Нисколько, дитя мое! Своя ноша не в тягость. До свидания, дорогие! До свидания, сэр, – добавил он неожиданно и пожал мне руку.

– До свидания, Профессор! – ответил я, но мой голос прозвучал странно и как будто издалека. Подозреваю, что дети меня уже не видели и не слышали. Они крепко взялись за руки и ринулись навстречу неизвестности.