Текст книги "Сильви и Бруно"

Автор книги: Льюис Кэрролл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Льюис Кэрролл

СИЛЬВИ И БРУНО

Перевёл с английского Александр Флоря

Книга первая

Сильви и Бруно

Глава 1

Долой хлеб! Даешь налоги!

Этот лозунг подхватила вся толпа, как один человек. А один человек усердствовал, как целая толпа. Он запустил шляпу в небо и взревел (насколько я мог разобрать):

– Кто подает голос за нашего Отправителя?!

Голос подавали все, но за или против Отправителя – кто знает? Одни кричали: «ХЛЕБ!», другие – «НАЛОГИ!», но чего они хотели?

Все это я наблюдал из распахнутого окна в столовой Отправителя, выглядывая из-за спины Лорда-Канцлера, который вскочил, едва послышались первые крики. Лорд-Канцлер словно ожидал их заранее. Он так и рванулся к окну, из которого открывался презабавный вид на площадь Базарную. Он летел, а его изящная мантия, архимедленно изгибаясь, влачилась за ним по воздуху.

– Решительно не понимаю, – пробормотал он про себя (но достаточно громко), – что бы все это значило? Никогда не слышал ничего подобного. Тем более в такой ранний час… Но какое единение! Вы не находите?

Присутствующие находили только, что люди на улице кричали о совершенно разных вещах.

– Да нет же! – возразил Лорд-Канцлер. – Они кричат одни и те же слова!

Что ж, ему было видней, ибо он высовывался из окна чуть ли не наполовину. Он даже сказал кому-то:

– Чтоб ни в коем случае не расходились! Как только появится господин Правитель, всем надлежит возмаршировать!

Ослышаться я не мог, потому что чуть не упирался подбородком ему в плечо. «ВОЗМАРШИРОВАТЬ» – лихо сказано! Особенно в отношении орды, кочующей по площади из конца в конец. Эти варвары болтались по ней, как потрепанные скорлупки варягов при неблагоприятном ветре. Порой процессия змеилась зигзагообразно, причем хвост ее смыкался с головой. Однако было заметно, что все это броуновское движение организовано кем-то таинственным и глубоко законспирированным. Чтобы найти этого «кого-то», я проследил направление взглядов некоторых людей на площади. На пересечении этих воображаемых линий обнаружился невзрачный субъект, стоявший как раз под окном. Это к нему обращался Лорд-Канцлер. В одной руке субъект сжимал канотье, в другой – зеленый флажок. Как только он взмахивал флажком, процессия подкатывалась поближе, поднимал канотье – раздавался хриплый рев восторга. Все орали: «Ура!», пока он дирижировал шляпой. «Ура!!! Ура!!! – скандировал хор. – Консти! Туцию! Долой!!! Хлеб!!! Даешь!!! Налоги!!!». «Так-с! Так-с! – тихо сказал Лорд-Канцлер. – Пока достаточно, до моего сигнала. Что-то господин Правитель задерживается…»

Но в этот момент массивная створчатая дверь дрогнула, и он взял старт, чтобы в следующий миг рвануться навстречу Его Высокопревосходительству. Но на пороге стоял один Бруно – сын Правителя. Лорд-Канцлер даже задохнулся от неожиданности.

– Здрасьте! – в такой обобщенной форме наш юный друг приветствовал собравшихся – Канцлера и придворных. – А Сильви тут? Сильви ищу.

– Я надеюсь, ваше-ство, что она с вашим отцом, – ответил Канцлер с глубоким поклоном.

«Ваше Высочество», сокращенное до «ваше-ства», прозвучало весьма курьезно. Правда, Великий Правитель – Вождь Кривляндии – вообще удостоился только наименования «отец» (впрочем, может быть, его назвали «Отцом», с большой буквы – это другое дело). Что ж, возглавляя столько лет Верховный Суд Кривляндской Империи, поневоле научишься говорить кратко…

Не обратив ни малейшего внимания на поклон Верховного Законодателя, Бруно выпорхнул из залы как раз в тот момент, когда Лорд-Канцлер демонстрировал эти чудеса Артикуляционной Экви-либристики.

Тут издали донесся крик: «Слово Канцлеру!».

– О друзья мои! – отозвался Канцлер, но не добавил ничего.

– Лучше, если вы все-таки произнесете речь, – сказал один из присутствующих, который за несколько минут до того готовил странный коктейль из яйца и шерри. Он поставил эту микстуру на поднос и церемонно подал Канцлеру.

Лорд-Канцлер грозно принял бокал, грациозно пригубил его, гривуазно улыбнулся и начал свою грандиозную речь:

– Гм! Гм! Гм! О дражайшие насельники!

– За что вы их так? – спросил человек под окном.

– Не «за что», а для красоты слога, – недовольно пояснил Канцлер.

– Хороша красота – обозвать людей «дрожащими насильниками»! – проворчал неугомонный человек под окном. Лорд-Канцлер, тонко улыбнувшись, продолжал:

– Не сомневайтесь, что я всегда симпатизи…

– ДА ТИШЕ ВЫ!!! – заорал кто-то, имея в виду не то соседей, не то оратора.

– Что я всегда симпатизи…– улыбаясь, повторил Канцлер.

А с площади снова донесся слабый рокот, перерастающий в рев:

– Тише вы! ТИШЕ!!!

– Да! – прокричал Канцлер, уловив паузу в этом реве. – Я все-гда симпатизи… ровал властям предержащим. Я был левой рукой Правителя… В смысле – правой. Мы вместе расширяли круг ваших обязанностей… В смысле – прав… Это одно и то же…

– Да не болтайте так много! – прошипели из-под окна. – Вы их только мутите. Их мутит от вас.

В это время в залу вошел Отправитель. Это был тощий господин с неуловимым выражением на лице неопределенного цвета. Он подозрительно оглядел собравшихся, давая понять, что ему ведома истинная причина их присутствия.

– Браво! – прорычал он, хлопая Канцлера по плечу. – Ну, вы горазды молоть языком. Вы прямо родились оратором. Это уникально!

– Что вы, – скромно потупился Канцлер. – Ничего уникального. Большинство ораторов тоже когда-то родилось.

Пораженный этим доводом, Отправитель некоторое время нервно теребил подбородок.

– В самом деле? – наконец вымолвил он. – Надо же! А мне и в голову не приходило взглянуть на предмет с такой точки зрения. Вы это очень ловко подметили… А я собираюсь сказать вам два слова тет-а-тет.

Они перешли на шепот, и я уже ничего не услышал. Тогда я решил поискать Бруно и вскоре обнаружил своего юного приятеля в коридоре. Он обращался к человеку в ливрее, вытянувшемуся перед ним:

– Вы не видали моего предка?

Это был престранный вопрос, этот вытянувшийся почему-то догадался, какой именно предок имеется в виду.

– Его Высокопревосходительство в своем кабинете, вашество, – сказал он.

Бруно ретировался, и я пошел за ним.

Правитель – величественный господин с лицом суровым, но по-своему приятным, – сидел за письменным столом, заваленным бумагами. На колене его устроилось очаровательнейшее существо, какое мне доводилось видеть. Девочка выглядела старше Бруно лет на пять. Ее жизнерадостная рожица была обращена к отцовскому лицу, он улыбался, и оба они напоминали ожившую Аллегорию Любви (она была Весной Любви, а он – Осенью).

– Нет, вы никогда не видели его, – говорил пожилой джентльмен дочери, – да и не могли видеть. Он уехал еще до вашего рождения. Он переезжал из страны в страну, все надеялся поправить здоровье. Много лет его не было с нами, дорогая Сильви!

Бруно тоже вскочил отцу на другое колено и поцеловал его.

– Он мчался во весь опор последние тысячу миль, так хотел он успеть ко дню рождения Сильви, – продолжал Правитель. – Этот человек встает очень рано, и, ручаюсь вам, он уже в библиотеке. Идемте. Вы сами увидите, как он любит детей. Вы обязательно подружитесь. Он хороший.

– А Старый Профессор тоже пришел? – с дрожью в голосе спросил Бруно.

– Да, они здесь оба, – ответил Правитель. – Старый Профессор тоже… хорош. Просто вы еще недостаточно его знаете. Вот вам и кажется, что он немного склонен уходить в себя.

– Мне кажется? – возмутился Бруно. – Я вообще не знаю, что такое «кажется»! Это Сильви всегда все кажется.

– То есть? – не поняла Сильви.

– Святая простота! – съязвил Бруно.

– Я тоже что-то не понимаю, – признался Правитель.

– Ну, допустим, – начал объяснять Бруно, – я говорю ей: «А не пора ли нам свалить с уроков?». А она в ответ: «Мне так не кажется».

– Вот именно! – саркастически подтвердила Сильви. – Не кажется! А он говорит, что мне все кажется. Сам не знает, что хочет сказать. У него одно на уме – как бы свалить с уроков. А уж через пять минут после звонка – тем более.

– Как?! – изумился Правитель. – Вы занимаетесь по пять минут в день! Это непосильная перегрузка в вашем возрасте. Нет, вы не можете заниматься больше.

– Вот и я о том же! – обрадовался Бруно. – Только другими словами. Но, пaпa, вы же знаете: с этим полом невозможно разговаривать. Она считает, что я просто не хочу заниматься со Старым Профессором.

– Ну вот и пойдемте познакомимся с Новым, – дипломатично завершил дискуссию Правитель. – Пока он в состоянии разговаривать.

Дети спрыгнули с его колен, ухватили отца за руки, и счастливая троица направилась в библиотеку. Сильви шла очень степенно, в отличие от Бруно, который то и дело подпрыгивал и вился вьюном. Я последовал за ними.

– А он чем-то болен? – поинтересовалась Сильви.

– Да что ему… – начал было Правитель, но тут же поправился. – Да что с ним! Надеюсь, ничего опасного. В крайнем случае люмбаго или подагра – что-нибудь в этом роде. Он занимается самолечением – вы же знаете: он – доктор наук. А вообще-то Профессор обожает проверять на себе свои собственные изобретения. Сейчас, например, он изобрел оригинальный способ как можно легче переломать себе все кости.

– Легче и… приятнее? – живо заинтересовался Бруно.

– Н-не думаю, – откликнулся Правитель, входя в библиотеку. – А вот и наш Профессор! Доброе утро, господин Профессор. Надеюсь, вы хорошо отдохнули после путешествия?

Жовиального вида джентльмен, похожий на бонвивана, в пестром халате, скорее даже в кимоно, с фолиантами в обеих руках, шаркающей походкой прошествовал через комнату и сообщил, не глядя на детей:

– Я тут ищу третий том. Он вам не попадался?

Правитель несколько раз щелкнул пальцами у него перед глазами:

– Господин Профессор, позвольте вам представить моих детей, – и развернул его к ним лицом.

Профессор умиленно оскалился, навел на них лорнет и минуты две пристально изучал. Наконец он обратился к Бруно:

– Надеюсь, вы хорошо нынче спавали, дитя мое?

– Может быть, я хорошо бы спавал, – осторожно ответил озадаченный Бруно, – если бы точно знал, что умею это делать.

Тут пришел черед изумиться Профессору. Он протер окуляры лорнета платочком и приблизил его к уху. Похоже, это не помогло. Тогда он обратился за помощью к отцу своих потенциальных уче-ников:

– Они всегда так развязны?

– Всегда, – ответил Бруно.

Спрашивали, конечно, не его, но он ведь знал ответ лучше отца. Профессор горестно покачал головой:

– Неужели свобода их воли ничем не ограничена?

– А почему она должна быть чем-то ограничена? – спросил Бруно. – Разве мы преступники?

На последний вопрос Профессор ответить не смог, за недостатком информации. А может быть, его просто увлекла новая тема.

– Вы, конечно, будете счастливы узнать, – сказал он Правите-лю, – что Барометр приступил к работе.

– Что, простите? – не сразу понял Правитель.

– Не «что», а «кто», – поправил его Профессор. – Его фамилия – Барометр. Это служащий, который измеряет атмосферное давление.

– Но… – Правитель по-прежнему понимал не больше, чем его дети, – чем он это делает?

– Барометром, – объяснил Профессор. – Это такой прибор для измерения атмосферного давления. Вместе они просто идеально улавливают малейшие колебания воздуха. Ничто лучше не измеряет атмосферное давление, чем Барометры.

– Да, – согласился Правитель. – Конечно, иногда их предсказания делаются туманными. Тогда Старому Профессору приходится вносить ясность, и если это не удается ему, значит, вообще ни у кого не получится. Что бы это значило, Профессор, – прогресс техники или наоборот?

– Как вам сказать…– молвил, потирая руки, словно умывая их, Профессор. – Я, если можно так выразиться, сторонник воздержания… от прямолинейных суждений.

– Но все же, – спросил Правитель, – есть материи, о которых вы можете судить определенно? Скажем, какая сегодня погода. Слушайте, дети, ученого человека! Так какая же сегодня погода, Профессор?

– Горизонтальная, – изрек ученый муж и ловко вылавировал прямо к двери, опередив Бруно, изготовившегося было к прыжку.

– Ну, разве он не преуспел в науках? – восторженно спросил Правитель.

– В беге он точно преуспел, – восхищенно проворчал Бруно.

В этот момент Профессор вернулся: ему пришло в голову переодеться во фрак. Кроме того, он надел туфли оригинального фасона: с миниатюрными зонтиками на носках, поставленными под некоторым углом. Это были какие-то жалкие горе-зонтики, но Профессору они явно импонировали.

– Смею предположить, – объявил он, – вы такого еще не видели. Это обувь для горизонтальной погоды.

– Но зачем же носить зонтики на ногах? – недоумевал Правитель.

– Во время обычного дождя, то есть вертикального, – объяснил Профессор, – ценность их сводится к нулю.  Но если бы дождь вдруг пошел горизонтально, им просто не было бы цены.

– Проводите Профессора в столовую, дети, – молвил Правитель. – И скажите всем: меня пускай не ждут. Я завтракаю рано, когда у меня много дел.

Дети схватили Профессора за руки, словно были с ним век знакомы, и побежали в столовую. Я почтительно двинулся за ними.

Глава 2

L'amie Inconnue <1 >

Когда мы вошли в столовую, Профессор сообщил: «Он сказал, что уже завтракал, и просил его не ждать, Миледи. Да, Миледи, именно это он просил передать». И затем, с излишней, на мой взгляд, учтивостью, бросился открывать дверь моего… купе. Именно так: я почему-то оказался в купе. И вошел туда не один. «Юная и прекрасная леди! – пробормотал я не без горечи. – Это напоминает любовный роман, самое начало. Она, конечно, – Героиня. А я просто – лицо без речей, которое возникает при необходимости в поворотные моменты ее судьбы, а в финале мелькает возле храма в толпе, приветствующей молодоженов».

«Да, леди, – донеслось до моих ушей, – перемены в Кривляндии… Вот сюда, леди, прошу вас… (Как он предупредителен, этот Кондуктор!) До следующей станции поезд идет без остановок».

Дверь закрылась, и леди устроилась в уголке. В этот момент монотонная вибрация машины (как если бы мы находились в утробе ползущего мегалозавра) дала знать, что мы продолжаем свой вояж. «А у леди совершенная форма носа, – поймал я себя на мысли. – Глаза светло-карие, а губы…». Тут мне пришло в голову, что лучше было бы не гадать, на что похожи ее губы, а просто посмотреть. Я украдкой оглянулся на нее и был разочарован. Сквозь плотную вуаль на ее лице ничего невозможно было различить. Только две яркие точки – ее глаза – и еще нечто овальное: это могло оказаться милым лицом – или чем-то совсем не милым. Я снова зажмурился и подумал: «Тоже мне – выбрал время для физиогномических наблюдений! Лучше я выдумаю это лицо, а потом, при более благоприятных условиях, сравню портрет с оригиналом».

Но мои попытки ни к чему не привели, хотя мысли в голове сновали туда-сюда с такой скоростью, что даже Фигаро позеленел бы от зависти. Белое овальное по-прежнему взывало о прояснении. Хотя, в сущности, это был обыкновенный эллипс. Я мог бы даже выразить его математически, если бы захотел. Мог бы начертить этот овал, а также нарисовать его – даже дети без труда рисуют такие фигуры на заборе.

Постепенно я додумался до того, что можно путем мысленной концентрации сорвать вуаль (мысленно, разумеется) и мельком вообразить таинственное лицо, по отношению к которому два вопроса – красиво ли оно? и некрасиво ли оно? – приятно уравновешивали друг друга в моем сознании. Но вряд ли я нуждался именно в этом. Иногда, в моменты озарений, казалось, что вуаль действительно исчезает, но вместе с ней исчезало и лицо. При каждом таком озарении оно представлялось детски-невинным – совсем как у Сильви. «Одно из двух, – подумал я. – Или я наяву думал о Сильви вдалеке от нее, или мы были рядом, но во сне. Впрочем, может быть, жизнь – и есть сон?».

Чтобы скоротать время, я вынул письмо, автор которого приглашал меня в это незапланированное путешествие по железной дороге от Лондона до неведомого рыбачьего городка на северном побережье. Я стал перечитывать письмо:

«Дорогой друг! Я был бы рад встретиться с Вами после стольких лет разлуки. А может быть, я могу быть Вам полезен и как врач – конечно, Вы сами понимаете, не нарушая профессиональной этики. Вас уже лечит первоклассный лондонский врач, состязаться с которым было бы для меня совершенным безумием (не сомневаюсь, что Вы – очень сердечный больной: все Ваши симптомы указывают на это). Одно, во всяком случае, могу Вам рекомендовать как доктор: соблюдайте строжайший постельный режим. И переселитесь в цокольный этаж: Вам не следует утомлять себя хождениями по лестнице – если Вы, конечно, вообще сможете двигаться. Но это мы обсудим при встрече. А пока жду Вас в пятницу с последним экспрессом. И, как поется в старинной песенке, «до свидания».

Искренне Ваш АРТУР ФОРЕСТЕР.

P.S. Верите ли Вы в судьбу?»

Что мне больше всего понравилось – так это постскриптум. «Что бы это значило? – недоумевал я. – Мой юный друг слишком благоразумен, чтобы впасть в настоящий фатализм».

Я сложил письмо, при этом повторив вслух: «Верите ли Вы в судьбу?». Моя Инкогнито обернулась на этот внезапный вопрос.

– Нет, – улыбнулась она. – А вы?

– Я… я не хотел ни о чем спрашивать, это получилось машинально, – я был смущен тем, что не по своей воле затеял философский диспут, и теперь попытался его свернуть.

Улыбка Леди перешла в смех, не саркастический, а беззаботный, как у ребенка:

– Не хотели? Машинально? Вот это казус! По-моему, так это называется у вас, докторов?

– Почему же у нас? – удивился я. – Чем же я похож на доктора?

Она указала на книгу у меня в руках – под названием «Сердечные муки».

Я сказал:

– Ну, не обязательно быть доктором, чтобы читать подобную литературу. Ею интересуются и многие другие.

– Вы имеете в виду больных? – в ее голосе прозвучало живейшее сострадание. Но она тут же переменила болезненную тему. – Впрочем, не обязательно относиться к какой-то определенной группе людей, чтобы интересоваться наукой. А как, по-вашему, где умещается больше научных сведений: в книгах или в голове?

«Слишком глубокомысленный вопрос для леди!» – подумал я не без тщеславия, ибо считал естественным превосходство мужского интеллекта над женским, поверхностным. Я размышлял над ответом целую минуту, потом сказал:

– Если вы имеете в виду сознание человека, то его положение безнадежно. В мире столько ученых книг, что никакой человек не в состоянии прочитать их, и, в то же время, существует столько научных теорий, что никто не в силах записать их. Но если говорить о человечестве в целом, я полагаю, что все, написанное в книгах, когда-нибудь кому-нибудь в голову да приходило.

– По-моему, это какой-то закон высшей математики, – вмешалась леди.

«Эта дама еще и про высшую математику слыхала!» – мое изумление возрастало все больше.

– Если допустить, что мысль – это слагаемое, – сказала Леди, – то можно ли сказать, что среднее арифметическое всех сознаний содержит все, что есть во всех книгах?

– Конечно, можно, – ответил я, в восторге от этого примера, и мечтательно продолжал, скорее просто размышляя вслух: – Это было бы грандиозно! Попробуем развить нашу аллегорию книг и математики. Допустим, вы чертите график: синусоиду – это будет содержание книги, а среднее арифметическое смысла каждой главы приходится на экстремальные точки, в которых график функции достигает максимального значения и меняет свое направление. Потом можно стереть график и оставить только эти точки – и точно так же можно свести содержание любой книги к ее резюме.

Леди очаровательно засмеялась:

– Вероятно, при таком подходе содержание многих книг сведется к чистой бумаге.

– Возможно, – согласился я. – Большинство библиотек от этого только выиграло бы.

– Как вы думаете, это может произойти уже при моей жизни? – спросила собеседница. – Если да, я перестала бы читать в ожидании столь прогрессивных времен.

(Почему-то она сказала это каким-то странным, неприятным голосом. Полно, да она ли это была?!)

– Не знаю, сударыня, – честно ответил я. – Разве что в будущем тысячелетии…

– Тогда нет смысла ждать, – разочарованно заключила Миледи. – Жаборонок, золотко, приближься.

– О нет! – прорычал Отправитель. – Что угодно, только пусть не приближается! Этот enfant terrible так и норовит опрокинуть на меня свой кофе!

Я догадался (и читатели, наверное, тоже), что Миледи была супругой Отправителя, а Жаборонок – их сыном. Это был ровесник Сильви – омерзительно жирный парень, напоминающий свинью-копилку.

– И вы действительно берете ванну каждое утро? – тем временем спросил у Профессора Отправитель.

– О да! – просиял Профессор. – Постоянно беру ее с собой. Я рад, что вы затронули эту замечательную проблему гидродинамики, то есть сочетания воды и силы. Это в переводе с греческого. Сейчас я, с вашего позволения, разовью данную тему. Итак, берем ванну и погружаем в нее тело. Для максимальной чистоты эксперимента представьте себе человека исключительной силы, – Профессор потупил глаза и понизил голос, – допустим, меня – тем более что меня вам представить легче всего. Представьте существо, способное взять барьер вдвое выше его роста да еще перекувырнуться в воздухе: оно – существо – делает сальто-мортале и возвращается вниз головой…

– Тогда для идеальной чистоты эксперимента легче представить блоху, – предложил Отправитель.

– Извините! – возразил Профессор. – Эти Портативные Ванны приспособлены не для блох, а только для людей. Это позволяет предполагать, – продолжал он, делая из своей салфетки фестон, – что наступает эпоха Портативных Ванн для Гидродинамичных Туристов. Если вам угодно, – обратился он к Лорду-Канцлеру, – назовем их П. В. для Г. Т.

Все уставились на Лорда-Канцлера, а тот, слегка раздосадованный, застенчиво пробормотал: «Отчего бы не назвать?».

– Громадное преимущество П.В. над обыкновенной, – говорил Профессор, все больше воодушевляясь, – в том, что для нее требу-ется не более полугаллона воды.

– Я бы не стал утверждать, – заметил Отправитель, – что П.В. предназначена именно для Г.Т., пока он не войдет в нее.

– Но он в нее входит, – скромно сказал старый Джентльмен. – Г.Т подвешивает свою П.В. и выливает в нее из кувшина полгаллона воды, внизу располагает пустой кувшин и открывает слив. Затем подпрыгивает, переворачивается в воздухе и погружается в П.В. вниз головой. Вода вытесняется, и, полагаю, вы не станете отрицать, что Гидродинамичный Турист оказывается под водой. С тем же успехом, – триумфально завершил Профессор, – он мог бы оказаться под водами Атлантического океана.

– Вы еще скажите, – съязвил Отправитель, – что он мог бы даже утонуть минуты через четыре.

– А вот этого я не скажу! – воскликнул Профессор. – Он никогда не сможет утонуть через четыре минуты! Потому что вода под действием Гравитации стекает в кувшин.

– Но ведь ваш Гидродинамичный Турист должен как-то выбраться из П.В.?

– Разумеется! – кивнул Профессор. – И это самый остроумный момент во всем изобретении. Когда вода сливается в кувшин, голова автоматически выталкивается из воды под действием Архимедовой Силы! Кроме того, по краям Ванны предусмотрены специальные ручки. Турист берется за них, опрокидывает Ванну и под действием уже упомянутой Гравитации оказывается на полу.

– А он не покалечится, когда выпадет из Ванны? – поинтересовался Отправитель.

– Ну, разве что самую малость, – признал Профессор. – Но все равно Портативная Ванна – это просто чудо техники.

– И, как во всякое чудо, в это остается только поверить, – сказал Отправитель.

Профессор предпочел расценить это как тонкий комплимент и, улыбаясь, грациозно поклонился.

– Да, только поверить – больше ничего не остается, – сказала Миледи – еще более комплиментарно.

Профессор опять поклонился, но уже без улыбки:

– Уверяю вас, я все это проделываю каждое утро. Единственное, в чем я сомневаюсь, что человеку может надоесть ежедневно делать это.

В этот момент тихонько заскрипела дверь...