Текст книги "Сильви и Бруно"

Автор книги: Льюис Кэрролл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Глава 9

Прощальный ужин

На следующий день мы с Артуром явились в Эшли-холл. Остальные восемнадцать гостей уже прибыли. Они беседовали с Графом, давая нам возможность пообщаться с хозяйкой.

– Кто этот человек в больших очках? Он мне как будто знаком, – сказал Артур. – Он бывал у вас раньше?

– Нет, – сказала Леди Мюриэл. – Это наш новый друг. Он немец, очень милый старик. И очень начитанный. Я таких не встречала – кроме одного, конечно, – поспешила добавить она, ибо Артур выпрямился с чувством оскорбленного достоинства:

– И эту леди я тоже где-то видел. Она такая же начитанная?

– Понятия не имею, – ответила Леди Мюриэл. – Но мне говорили, что у нее тоже есть свой пунктик: она фортепианный виртуоз. Она это продемонстрирует сегодня вечером. Я попросила вон того иностранца прослушать ее. Он французский граф да еще и поет замечательно.

– О, вы собрали цвет общества, – заметил Артур. – Я сам себя чувствую светилом среди этих звезд.

– Но кое-кого не хватает, – сказала Леди Мюриэл. – Я говорю о двух чудесных ребятишках.

– Да, – согласился я. – Не дети, а чудо.

– Почему же вы не взяли их с собой? Вы же обещали отцу.

– Каюсь, – ответил я. – Это было затруднительно. Но они еще себя покажут – и, может быть, даже сегодня вечером.

– О, это прекрасно! – воскликнула Леди Мюриэл. – Я буду счастлива представить их некоторым из моих друзей. Когда они должны появиться?

Я был в замешательстве. Единственное, что я мог бы сказать: «Не знаю», но не отважился. Это прозвучало бы как глупость.

Легко прослыть глупым, но нелегко это опровергнуть. Приобретешь диагноз lunatico inquirendo.

Леди Мюриэл, очевидно, подумала, что я не расслышал ее, и обратилась к Артуру по какому-то мелкому вопросу. Я уловил какой-то фрагмент их диалога:

– Ничего не могу поделать, их число ограниченно.

– Жаль, что приходится с этим согласиться, – сказала Леди Мюриэл. – Каждый все-таки задумается, что нет никаких новых мелодий. И будут говорить: «Последняя песня что-то напоминает мне. Я слышал ее еще ребенком».

– И придет день – если, конечно, раньше не наступит конец света, – сказал Артур, – когда для каждой из возможных мелодий будет составлено подобающее сочетание слов…

Леди Мюриэл сжала руки, подобно трагической королеве.

– И, к сожалению, можно точно так же составить наихудший из возможных текстов. Запас слов тоже ограничен.

– Боюсь, что тогда авторы перестанут отличаться друг от друга, – заметил я. – Они будут думать не: «Какую книгу я должен написать?», а «которую». Одно слово – и какая разница!

Леди Мюриэл одарила меня улыбкой:

– Но даже в этом случае дураки писали бы все время разные плохие книги.

– Да, – сказал Артур. – Но и этому пришел бы конец. Количество плохих книг так же конечно, как количество дураков.

– Но их с каждым годом становится все больше, – заметил напыщенный господин с глупым видом (я узнал в нем лектора, выступавшего перед нами на пикнике).

– Да, они именно это и утверждают, – сказал Артур. – Если из нас девяносто процентов – дураки, то мы должны жить в домах желтого цвета.

– Да? – спросил тот же дурак. – Какое остроумное колористическое решение!

– Чтобы защитить нормальных, – сказал Артур.

– Вы полагаете, желтый цвет нас защитит? – изумился еще больше субъект. – Как интересно!

– Возможно, он защитит вас, – согласился Артур. – Но дураков, так или иначе, когда-нибудь станет меньше (ведь все когда-нибудь возвращается в нормальное положение), и дома снова придется перекрашивать.

Субъект нахмурился:

– Я-то думал, вы всерьез, а вы…

Он махнул рукой и с достоинством удалился.

Тут подоспели и другие гости, и начался обед. Артур, разумеется, разместился рядом с Леди Мюриэл, а я оказался по соседству с серьезного вида старой леди. Я прежде не встречал ее, но об имени ее мог бы догадаться: Немезида или что-то в этом роде.

Оказалось, впрочем, что она еще ребенком знавала Артура. Я удивился, но предположил, что ребенком был он. И правда, леди подтвердила эту догадку словами: «Он был прескверным ребенком».

Потом она сказала Артуру:

– Я никогда не пью вина, если начинаю обед с моего бульона.

Он парировал:

– А вы полагаете, что сакраментальное «Это – мое!» начинается с бульона?

– Не знаю, что с чего начинается, – ответила она серьезно, – только мой бульон – мой, а ваш – соответственно ваш. Я не буду есть из вашей тарелки.

– Это да, – согласился Артур. – Но с каких пор это наша собственность? Пока бульон не разлили по тарелкам, он был собственностью нашего хозяина. Пока его разносили официанты, он не был ничьей собственностью. Но когда это стало моим? Когда передо мной поставили тарелку? Или когда я проглотил первую ложку?

– Это очень дискуссионный вопрос, молодой человек.

Всем своим видом старая леди как будто свидетельствовала, что для нее это вопрос жизни и смерти, который она жаждет разрешить немедленно.

Артур улыбнулся ехидно:

– Держу пари…

– Я никогда не держу пари, – отрезала дама.

– Даже в висте? – удивился он.

– Никогда! – повторила она. – Сам по себе вист – это еще куда ни шло, но вист на деньги!

У нее недостало сил продолжить.

Артур помрачнел:

– Я этого не имею в виду. Я полагаю, что маленькие ставки в висте относятся к действиям, еще вполне допустимым.

– Объяснитесь, – попросила Леди Мюриэл.

– Карты всегда относились к той категории игр, в которых обман не только возможен, но и едва ли не обязателен. Проследим путь деморализации общества крокетом. Когда леди жулят в игре, это называется милой уловкой или просто шуткой. Но когда на кон ставятся деньги, здесь не до шуток. Здесь жульничество уже не остроумно. Когда человек садится за карты и кого-то обманывает для денег, он не может получить от этого много удовольствия. Но согласитесь: чем меньше ставки, тем меньше и неудовольствие. Так что если уж зло неизбежно, то лучше, если его будет мало.

– Если бы все так ужасно думали о женщинах, как вы, – сказала с горечью моя соседка, – то осталось немного…

Она долго искала слово, потом изрекла:

– Медовых месяцев.

– Напротив, – сказал Артур, и саркастическая улыбка вновь возникла на его лице. – Если бы люди приняли мою теорию, у них было бы много медовых месяцев – но особых.

– Но в каком смысле? – недоумевала Леди Мюриэл.

– Возьмем мистера Икс, – с энтузиазмом начал Артур (все-таки его теперь слушали шесть человек, включая Мин Херца). – И леди Игрек. Он делает ей предложение устроить экспериментальный медовый месяц. Она соглашается. Тогда молодая чета в сопровождении тетушки отправляется в путешествие на месяц. Они гуляют под луной, встречаются и ведут беседы с тетушкой и так далее. А после возвращения он уже думает, стоит ли ему жениться.

– В девяти случаях из десяти, – надменно заявил субъект, – он, пожалуй, решит не жениться.

– Тогда в девяти случаях из десяти, – возразил Артур, – будет предотвращена катастрофа. Обе стороны не заключат разорительного контракта и спасутся от нищеты.

– Но почему вы говорите о разорении? – спросила старая леди. – Если нет денег, тогда и следует говорить о нищете. Для начала необходимы деньги. А любовь может прийти потом.

Это был своеобразный вызов обществу. И новый поворот разговора. Теперь все заговорили о деньгах. Дискуссия была прервана лишь тогда, когда слуги внесли десерт. Граф наконец-то поднял бокал.

– Отрадно видеть, что вы придерживаетесь старых обычаев, – сказал я Леди Мюриэл, наливая ей вина. Действительно, приятно было, когда официанты вышли, и можно говорить спокойно, не опасаясь, что вас подслушивают или могут в любой момент задеть блюдом. – Проще самому налить вина леди и передать блюдо кому нужно. Это способствует общению.

– Вот и подайте мне персиков! – заявил какой-то противный толстый краснорожий тип, сидящий напротив нашего знакомого дурака.

– Да, не слишком удачное нововведение, когда официанты подают вино к десерту, – сказала Леди Мюриэл. – Лакеи уже запутались, когда и что подавать.

– Пускай путаются, но выносят что надо, – сказал наш хозяин и обратился к жирному:

– Вы – не трезвенник, я полагаю?

– Отнюдь! – воскликнул он и потянулся к бутылке (трудно сказать, что он имел в виду; впрочем, каков вопрос, таков ответ).

– В Англии спиртные напитки стоят вдвое дороже, чем любые продукты питания. Вот, ознакомьтесь с этой диаграммой Трезвости. На этом графике столбцы разного цвета соответствуют различным товарам. Масло и сыр – тридцать пять миллионов; хлеб – семьдесят миллионов; а ликеры – сто тридцать шесть миллионов! Будь моя воля, я бы закрыл все трактиры на земле! Все деньги пропадают в этой прорве!

– А вам доводилось видеть диаграмму Антитрезвости? – невинно поинтересовался Артур.

– Разумеется, нет, сэр! – возмущенно воскликнул оратор. – А что она из себя представляет?

– Почти то же самое, такие же цветные столбцы. Только вместо надписи «затраты» – «доходы».

Краснорожий субъект озлился, но отвечать Артуру счел ниже своего достоинства. А Леди Мюриэл спросила краснорожего:

– Как вы думаете, человек лучше проповедует трезвость, будучи сам трезвенником?

– Разумеется! – ответил он. – Позвольте показать вам одну заметку в газете: это письмо трезвенника. Он обращается к редактору: «Сэр, когда-то я пил умеренно. Но я знал человека, пьющего чрезмерно. И я сказал ему: “Прекратите пить, это вас убьет”. “Вы же пьете, – возразил он. – Но вас это не убило. А мне почему нельзя?”. “Я знаю, когда остановиться”, – ответил я. Он отвернулся от меня со словами: “Вы пьете – не мешайте и мне” И тогда я понял, что мне самому нужно стать трезвенником. И с тех пор я в рот не беру». Как вам это понравиться? – субъект с торжеством оглядел присутствующих.

– Любопытственно, – ответил Артур. – А я однажды прочел в газете такое письмо в редакцию: «Сэр, сам я сплю иногда, но я знал человека, который готов спать постоянно. Я сказал ему: “Не спите, это убьет вас”. “Но вы же иногда спите, – возразил он, – и это вас не убивает. Почему же нельзя мне?”. “Но я знаю, когда проснуться!” – возразил я. Но он отвернулся от меня со словами: “Вы спите, так что позвольте и мне”. И с тех пор я глаз не сомкнул». Ну, как вам эта история?

– Ваш пример хромает! – прорычал краснорожий.

– Умеренно пьющие тоже хромают, – спокойно ответил Артур.

Все засмеялись, даже старая леди.

– Есть и другие способы украсить застолье, – сказала леди Мюриэл. – Мин Херц, у вас была идея на этот счет: как превратить его в сущее совершенство.

Старик с улыбкой взглянул на нее. Сквозь очки его большие глаза стали совсем огромными.

– Совершенство? – спросил он. – Но это значило бы руководить нашей хозяйкой.

– А почему бы нет? – весело спросила она. – Что бы вы еще сказали, Мин Херц?

– Тогда я мог бы вам кое-что рассказать, – молвил Мин Херц. – Я однажды путешествовал…

Он с минуту помолчал, сосредоточенно глядя в потолок. Ему было свойственно выпадать из действительности. Через минуту он продолжил:

– На званых обедах основной недостаток – не мяса, не вина, а простого общения…

– Ну, только не английских званых обедов, – заметил я. – Вот уж в чем здесь недостатка нет, так это в разговорах!

– Простите, – кротко заметил Мин Херц. – Но я не сказал: разговоры. Я сказал: общение. Разговоры о политике, о погоде, светские сплетни – это не все не то. Они не интересны по-настоящему и нимало не оригинальны. Чтобы разнообразить времяпрепровождение, мы пытались применять передвижные картинки и прочие аттракционы. Но это интересно не всем гостям.

– Нет, нет! – воскликнула Леди Мюриэл. – Это очень интересно. Расскажите, пожалуйста, подробнее об этом. Посвятите каждому из этих аттракционов отдельную главу.

– Будь по-вашему! – ответил Мин Херц. – Итак, глава первая: «Передвижные картины»! Выбирается стол в виде кольца. Гости помещаются как снаружи, так и внутри. Последние попадают за стол по винтовой лестнице из комнаты, расположенной этажом ниже. На столе оборудуется детская железная дорога. На каждом вагоне устанавливаются картины «спиной к спине». Поезд движется по кругу, потом лакеи переворачивают картины, и каждый гость может их видеть.

Он сделал паузу, которая затянулась дольше обычного. Леди Мюриэл выглядела ошеломленной. Потом он сказал:

– Глава вторая: «Дикие твари». Мы нашли передвижные картинки несколько монотонным развлечением, – сказал Мин Херц. – Да и гости не собирались обсуждать их в течение всего обеда. Тогда мы применили план «Дикие твари». Среди цветов, украшающих стол, мы поместили там жучков, там паучков (Леди Мюриэл содрогнулась), там жабу, там змею…

– Отец! – воскликнула Леди Мюриэл. – Ты слышишь?!

– Этих тварей было много, появлялись они неожиданно, – продолжал Мин Херц. – Так что гостям всегда было о чем поговорить…

– А уж если эти твари вас ужалят или укусят… – заметила старая леди.

Старец кивнул:

– Глава третья: «Передвижные гости!». Аттракцион с дикими тварями тоже не возымел успеха. Тогда мы смонтировали стол из двух колец. Внутреннее постоянно вращалось вместе с участком пола, на котором стояло. Таким образом, каждый гость, сидящий внутри, в течение обеда находился лицом к лицу с новым гостем снаружи. Но тут возникла сложность: вы начинаете что-то рассказывать одному визави, продолжаете – другому. А заканчиваете вообще неизвестно кому. Но у каждого плана возможны свои недостатки.

– Четвертая глава! – объявила Леди Мюриэл.

– «Самовозобновляемые юмористы!» – провозгласил рассказчик. – Этот план является усовершенствованием предыдущего. Рассказывать нужно не длинные истории, а короткие анекдоты, которые вы успеваете рассказывать своим партнерам, пока вращается стол.

– Это черт знает что! – вскричал краснорожий. – Эти постоянные столоверчения!

Он схватил бутылку и осушил ее одним махом.

Но Мин Херц этого не заметил: он снова погрузился в мечтательность.

Леди Мюриэл подала знак, и дамы вышли из залы.

Глава 10

Болтовня и джем

Когда они вышли, Граф занял свое место во главе стола и приказал:

– Господа! Оставьте церемонии, если хотите.

И мы, будто по команде, сгрудились вокруг него. Важный господин набрал в грудь побольше воздуха, налил бокал до краев и начал одну из своих излюбленных торжественных речей:

– Они очаровательны, без сомнения! Очаровательны – о да, но очень фривольны. Они тянут нас вниз, если можно так выразиться, на самое дно. Они…

– Простите, – мягко заметил Граф, – но, если я не ошибаюсь, местоимениям предшествуют существительные?

– Извиняюсь, – снисходительно заявил важный господин. – Я пропустил существительное – женщины. Это они фривольны. Это об их отсутствии мы сожалеем. Но есть одно утешительное обстоятельство: наша мысль при этом ничем не скована. В их присутствии мы связаны такими тривиальными темами, как беллетристика, политика и … тому подобное. Но (он пронзил окружающих взглядом – всех сразу) разве можно обсуждать с женщинами какой-нибудь серьезный предмет, требующий специальных знаний – например, ВИНО!

Он поднял бокал, медленно отклонился, чтобы внимательно рассмотреть его на свет и спросил:

– Какого оно года?

Граф ответил:

– Шато-де-Фонсегюнь 21 мая 1854 года.

– Именно так я и думал. Тем приятнее убедиться в своей правоте. Конечно, оттенок бледноват. Но материал неоспорим. Что же касается букета…

О, букет был воистину волшебным! Он магически вызвал в моей памяти эту картину: мальчик-нищий, вьющийся вьюном, больная девочка на моих руках, таинственная нянька, внезапно испарившаяся – всё пронеслось в моем воображении, подобно созданиям мечты. И сквозь дымку воспоминаний, будто колокольчик, пробивался голос знатока вин.

Само его произношение было каким-то загадочным и сказочным.

– Нет, – продолжал он (и почему это он восстановил утерянную было нить повествования таким унылым односложным словом? После длительных сомнений я пришел к заключению, что в поле зрения тот же объект, что у школьника, окончательно запутавшегося в вычислениях у доски, когда он, отчаянно хватает губку, стирает всё и начинает снова. Точно так же изумленный оратор путем этого элементарного отрицания перечеркнул всё, что утверждал до сих пор, в надежде одержать победу за счет новой теории). – Нет, на свете не существует ничего, подобного вишневому джему. Это – что-то!

– Разумеется, что-то! – нетерпеливо перебил маленький человечек. – О любом предмете можно сказать: «Это – что-то». Не отвлекайтесь. По вкусовому богатству это «что-то» не имеет себе равных. Но истинный деликатес – это старый добрый земляничный джем.

– Позвольте! – прохрипел с явным волнением жирный багровый субъект, встревая в разговор. – Это слишком сложный для дилетантов вопрос. Я могу дать вам ответственную консультацию, как самый опытный из ныне живущих дегустаторов. Мы знаем, что он может установить возраст земляничного джема до одного дня. А ведь всем известно, как трудно с одного раза определить дату его изготовления. Ну, как теперь всё понятно?

– Абсолютно всё! – воскликнул собеседник.

– Знаю я вашего друга, – сказал важный господин. – И очень хорошо. Как дегустатор джемов он не имеет равных. И все же я полагаю…

Но тут дискуссия стала общей, и его слова потонули в водовороте названий. Каждый гость почитал своим долгом отозваться с похвалой о своем любимом джеме, не слушая других. Околесицу приятнее нести, чем слушать.

Сквозь шум до меня донесся голос хозяина:

– А куда девались наши леди?

Эти слова вернули меня к действительности, и я понял, что в последние несколько минут опять впал в трепетное состояние.

– Странный сон! – молвил я, когда мы все вместе двинулись наверх. – Эти люди говорят о гастрономических пустяках с такой серьезностью, словно обсуждают вопросы жизни и смерти! А на самом деле это лишь раздражение вкусовых рецепторов языка и нёба! Какое жалкое зрелище было бы, если бы это состоялось наяву.

По пути в гостиную я принял из рук хозяйки своих маленьких друзей, одетых в изящные вечерние костюмчики. Они стали еще обаятельнее, чем прежде. В этом не было ничего удивительного. Я воспринял этот факт с обычным апатичным равнодушием, как всё, что мы видим во сне, понимая, что спим. Просто я немного беспокоился: как проявят они себя на этой новой для них сцене. Пребывание при закордонском дворе могло стать для них хорошей школой перед вступлением в настоящую жизнь.

Впрочем, лучше было бы представить их кому-нибудь из гостей – ну, хотя бы той леди, чьим главным достоинством была, как говорили, игра на фортепьяно.

– Бьюсь о заклад, вы любите детей, – предположил я. – Позвольте представить. Это Сильви, а это Бруно.

Молодая леди поцеловала Сильви очень любезно и попыталась проделать то же самое с Бруно, однако он отскочил как можно дальше.

– Я не могу припомнить их лиц, – молвила леди. – Вы прибыли из провинции, душенька?

Я не ожидал столь неудобного вопроса и ответил за Сильви, чтобы не смущать ее:

– Они приехали издалека, причем на один вечер.

– Но откуда – издалека, милочка? – упорствовала леди.

Сильви и впрямь была озадачена.

– Я полагаю, за одну или две мили отсюда, – неуверенно ответила она.

– А я полагаю, – встрянул Бруно, – за одну или три мили отсюда.

– Так не говорят – за одну или три мили, – сказала Сильви.

Молодая леди кивнула с одобрением:

– Совершенно верно, так говорить не принято.

– Ну, это как посмотреть, – заметил молодой человек. – Если бы мы так говорили достаточно часто, может, оно бы и стало принятым. Главное – начать.

Теперь удивилась молодая леди:

– Как он сметлив для своих семи!

– Не знаю, об чем вы говорите, – признался Бруно. – Каких таких семи? Я – один, да Сильви – одна, а вместе нас двое. Сильви учила меня считать!

– Но я не считала вас, – со смехом ответила молодая леди.

– А почему? – полюбопытствовал Бруно. – Не умеете?

– О, какое дитя! – воскликнула леди. – Какие смущающие вопросы оно задает!

– ОНО?!! – возопил Бруно.

– Бруно, ты не должен так говорить! – возмутилась Сильви.

– Не должен – чево? – спросил Бруно.

– Задавать такие вопросы.

– Какие? – не сдавался поперечный юноша.

– Какие тобою были заданы ей, – ответила Сильви не совсем в ладах с грамматикой.

– Правильно! Ты не могла сказать такого слова! – радостно вскричал Бруно.

И, обратившись к леди, пояснил:

– Она не могла бы сказать «смущающие вопросы»!

Молодая леди предпочла от лингвистики вернуться к арифметике:

– Я имела в виду, что вам семь лет… можно дать.

– Ничего себе! – возмутился юный деспот, продолжая смущать ее. – Дать мне семь лет! Что я такого сделал?

Леди предпочла уклониться и от этой темы:

– Вы родственник этой юной особы?

– Никакой я не родственник! – возмутился Бруно. – Это она моя родственница.

– Ах простите! – воскликнула молодая леди. – А знаете, у меня дома есть младшая сестра, совсем как ваша. Я просто уверена, что они подружились бы, и с большой пользой друг для дружки.

– Да, – глубокомысленно заявил Бруно. – С большой пользой. Они сэкономили бы на зеркалах.

– Почему же, дитя мое? – удивилась леди.

– Как вы не понимаете! Они смотрелись бы дружка в дружку, – разъяснил Бруно.

В этот момент Леди Мюриэл, внимавшая этому изумительному разговору, прервала его и спросила, не возражают ли они против того, чтобы юная леди усладила нас музыкой. И мы последовали за нашим новым другом к фортепьяно.

Артур подошел и сел рядом со мной.

– Если нас не обманывают, – сказал он, – сейчас мы получим райское наслаждение.

Все затихло, и леди заиграла.

Она была из тех исполнителей, кого ареопаг непогрешимых объявил своим не то «бриллиантом», не то «перлом». Она играла одну из прекраснейших из симфоний Гайдна, а стиль ее исполнения был несомненным итогом многолетних экзерсисов под наблюдением лучших педагогов. Первые несколько минут я думал о том, что это верх совершенства, остальное время: почему это совершенство не трогает меня?

Я вслушался пристальнее и понял: кроме совершенства, в этой игре не было ничего! Она была совершенно пустой. Не было даже фальши, которая могла бы ее хоть как-то оживить. Нет, наша юная леди была слишком хорошо вышколена. И всё же она была лишена подлинного слуха, рождающего истинную музыку. Она не думала о слушателях. Она не думала даже о том, как преодолеть сложные пассажи – это получалось само собой – как говорится, машинально. Леди вообще ни о чем не думала. И когда она бравурно отбарабанила на фортепиано финал опошленной ею симфонии, я не нашел в себе силы даже на дежурное выражение восторга. Я даже из вежливости не мог сказать спасибо.

Вскоре к нам подошла Леди Мюриэл и сказала ехидно:

– Райское наслаждение, не правда ли?

– Нет, что вы… – промычал Артур.

– Но какая техника! – не сдавалась леди.

– Техника – это пожалуй, – признал Артур. – Сплошная техника.

– Способна высечь искры из инструмента!

– Ее бы высечь, – пробормотал Артур мечтательно.

– Ну, вы начинаете говорить невесть что! – воскликнула Леди Мюриэл. – Поговорим лучше о музыке. Вы любите музыку, не так ли?

– Люблю ли я музыку! – ответил он. – Только музыку я и люблю. Музыку и ничего, кроме музыки. Но вы задаете слишком общие вопросы. Это все равно что сказать: любите ли вы род человеческий?

Леди Мюриэл нахмурилась и топнула ногой. Бруно поспешил выступить миротворцем:

– А я, знаете ли, просто обожаю человеческие роды!

Артур погладил его по голове:

– В каком смысле вы любите роды, дитя моё?

– Уж в каком есть! – ответил Бруно. – Я обожаю все человеческие роды – и мужской, и, особливо, женский. Вот ее, к примеру, или его, – он указал на Леди Мюриэл и Графа.

– Не показывай пальцем! – сказала Сильви. – Это моветон.

– Если он моветон, так уж на него нельзя показывать? – уточнил Бруно.

Я поспешил вступиться за молодого человека:

– В мире Бруно не так много людей, которых он может назвать по имени.

– В мире Бруно, – задумчиво повторила Леди Мюриэл. – Это яркий и многоцветный мир. Там всегда зеленая трава, и никаких ураганов и гроз, никаких хищников, никаких пустынь…

– Пустыни должны быть! – возразил Артур. – Иначе это не будет идеальный мир. По крайней мере, я так думаю.

– Но зачем пустыня в идеальном мире? – недоумевала Леди Мюриэл. – Что вам с ней делать?

Артур улыбнулся.

– Я бы нашел, – сказал он. – Дикая местность не менее притягательна, чем железная дорога; и гораздо более способствует общему счастью, чем колокольный звон!

– Но для чего она все-таки нужна? – настаивала Леди Мюриэл.

– Для практического музицирования, разумеется! – ответил Артур. – Молодые люди без музыкального слуха, но не могущие жить без музыки, могли бы удалиться в пустыню. Там для них оборудовали бы уютный отель, где они часами играли бы на фортепиано, не терзая несчастных людей.

Леди Мюриэл тревожно оглянулась: не услышал ли кто-нибудь этого варварского проекта? Но, к счастью, совершенная музыкантша находилась на безопасном расстоянии.

– Но вы не отрицаете, – сказала Леди Мюриэл, – что она – приятная девочка?

– Скорее приторная, – сказал Артур, – если позволите.

– Вы неисправимы! – сказала Леди Мюриэл и обратилась ко мне. – Но вы-то находите мисс Миллс приятной в общении?

– Если это имя той приятной юной леди, – предположил я, – то нахожу.

– Вообще-то ее имя – мисс Эрнест Аткинсон Миллс!

– Она вроде тех испанских грандесс, – сказал Артур, – которым одного имени мало. Они считают, что чем больше всех этих украшений, тем аристократичнее. Как будто одной фамилии недостаточно.

К этому времени комната уже переполнилась гостями, приглашенными на праздничный вечер, и Леди Мюриэл обратилась к своим обязанностям хозяйки. Она всех приветствовала с искренним радушием и подлинной грацией. Сильви и Бруно стояли рядом, глубоко заинтересованные происходящим.

– О, я надеюсь, вам понравятся мои друзья, – сказала она ребятам. – Особенно мой старый друг. Я его зову Мин Херц. Он здесь! Вон тот джентльмен в очках, с большой бородой.

Сильви с восхищением посмотрела на Мин Херца, уютно устроившегося в уголке:

– Очаровательный джентльмен! И какая великолепная борода!

– И как он называется? – спросил Бруно.

– Он называет себя Мин Херц, – тихонько ответила Сильви.

Бруно упрямо затряс головой:

– Какой он глупый, что называет себя таким неприличным словом! Правда, мистер-сэр?

Я даже оторопел.

– Признаться, я бы не сказал, что это особо неприлично.

– А я и не говорю, что он – неприличная особа, – с досадой сказал Бруно. – У него только имя неприличное, а так больше ничего.

– Мы встретили его в полдень, – сказал Сильви. – Мы направлялись к Нерону (хотели снова сделать его невидимым – это так забавно!). И встретили этого доброго старого джентльмена, поэтому и возвратились.

– Хорошо, – сказал я. – Идемте, поприветствуем его. Может быть, заодно узнаем, как его зовут на самом деле.