Текст книги "Сильви и Бруно"

Автор книги: Льюис Кэрролл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

Глава 22

Банкет

Как говорят, утро вечера мудренее. Утром я чувствовал себя намного лучше. Моя печаль о друге просветлела и смягчилась, как и все вокруг. Я не хотел беспокоить Леди Мюриэл и ее отца. Я только вышел на прогулку и вернулся домой, когда солнце подало знак лучом, что день на исходе.

Возвращаясь, я проходил мимо дома старика, чье лицо напоминало мне о Леди Мюриэл, и не выдержал: зашел посмотреть, жив ли он.

Старик сидел на веранде – так же, как тогда, в Фейфилде. Как будто это было вчера…

– Добрый вечер, – сказал я.

– Добрый вечер, – ответил он бодро. – Присаживайтесь.

Я сел на скамью:

– Рад вас видеть в добром здравии. В прошлый раз я так же вот случайно проходил мимо, когда Леди Мюриэл уезжала. Что, навещает она вас?

– Д-да… – ответил старик. – Она не забывает меня. Я не совсем еще забыл ее милое лицо. Помню, как она пришла после того, как мы встретились на станции. Она сказала, что пришла загладить вину. Милое дитя! Подумать только: загладить вину!

– Какую же? – удивился я. – Что она могла совершить такого?

– Мы ожидали поезда. Я сидел на скамейке. Но ко мне подошел смотритель и велел уступить место Леди Мюриэл.

– Да, я помню тот день – сказал я.

– Помните? Она попросила прощения у меня. Вы подумайте – такая юная леди – у такого старого гриба… Да, она частенько бывала тут со мной… И часто здесь сиживала – прямо ангел. Она ворковала: «Ах, ваша бедная Мини уже не с вами. Прошу прощения». Мини – это моя внучка, сэр. Она умерла два месяца назад, нет, уже три. Она была хорошая девочка, красивая девочка и добрая… Мне жизнь не в жизнь без нее!

Он закрыл лицо руками и зарыдал. Я сидел рядом, собираясь с мыслями…

– Она мне говорит: «Расскажите мне об этой вашей Минни. Например, она готовила чай?». «Да, – говорю. Она это делала». Тогда леди заварила мне чай. А потом спрашивает: «А трубку она разжигала?». «Да, – говорю, – разжигала». Ну, и она разожгла мне трубочку. А потом плакала вместе со мной.

Мы немного помолчали. Потом старик продолжал:

– И вот я курил трубку, она плакала – прямо сущий ангел. Я уж было подумал: может, это вернулась моя Минни? Присмотрелся – нет, не вернулась. Потом она собралась уходить. Я спросил: «Вы пожмете мне руку?». Она сказала: «Извините, нет». О, как это было деликатно с ее стороны!

Я остолбенел от такого проявления деликатности.

– Вы думаете, что она закочевряжилась, потому что я ей не ровня? – спросил старик, будто угадав мои мысли. – А вот и нет, совсем даже не закочевряжилась. Она сказала: «Я теперь вам буду вместо вашей Минни. Ведь она вам не пожимала руку? И я не буду». Сущий ангел!

И старик зарыдал от полноты чувств:

– Господь ее благослови.

Я пожал ему руку и удалился.

Устроившись перед своим одиноким домашним очагом, я попытался вызвать в памяти удивительные видения прошлой ночи, прежде всего лицо Профессора. «Ему подошло бы красное и черное, – подумал я. – После такого события он покраснеет от смущения, а лицо его будет покрыто черными пятнами». Это лицо – и красное, и черное – возникло незамедлительно.

– Как вы могли догадаться, опыт закончился взрывом из-за неверной комбинации компонентов. Но ничего, сейчас мы это повторим.

– О нет! Не затрудняйте себя! – завопил хор голосов. – Лучше пойдем на банкет. Тем более что всё готово.

И мы пошли.

За столом Профессор продолжил:

– Я всегда придерживался принципа, что к трапезе не нужно готовиться заблаговременно. Лучше вообще не знать, что тебе придется есть. И в этом большое преимущество званых обедов… Кстати, а где Старый Профессор? Почему не нашлось места для него?

Тут вошел Старый Профессор, читая огромную книгу, которую он почти прижимал к лицу (он прямо-таки въелся в нее глазами). По дороге он поскользнулся и плюхнулся на пол посреди залы.

– О, какая жалость! – воскликнул жалостливый Профессор и помог коллеге подняться.

– Этого не произошло бы, если бы я не вошел сюда, – заметил Старый Профессор. – Вывод: лучше было вообще не двигаться.

Просто Профессор был потрясен:

– Лучше ничего, чем такое.

И добавил, обращаясь к Бруно:

– По крайней мере, вы согласны, что лучше совсем ничего, чем оказаться не в своей тарелке?

Бруно серьезно ответил:

– В моей тарелке ничево не оказалось! Но я не думаю, что это лучше.

– Да? – удивился Профессор.

Он надел очки, дабы убедиться в справедливости сказанного. Потом приветливо улыбнулся Бруно и спросил:

– Неужели вы, молодой человек, хотели бы ее наполнить всем, чем угодно?

– Еще бы! – признался Бруно. – Конечно, чем угодно, – и всем! Первое дело – плум-пудинг.

– Бруно! – укоризненно прошептала Сильви. – Это неприлично: его же еще не принесли. Может, и вообще не принесут…

– Может, и не принесут, – согласился Бруно. – Если им не напомнить.

Сильви не стала с этим спорить. Тем временем нашелся стул для Старого Профессора. Ученого усадили между Императрицей и Сильви. Девочка нашла это соседство не самым интересным, зато она избавилась от необходимости сидеть рядом с первой леди. Но Сильви не могла вспомнить, чтобы он произнес хотя бы слово за все время банкета. Впрочем, она и сама опасалась, что он ее спросит о чем-то, требующем более пространного ответа, чем «Да, сэр». Тогда бы их диалог уж точно закончился, а так он и не начинался. Последнее замечание сделал Бруно и торжественно добавил, что он сам нашел бы, о чем разговаривать с Профессором, – например, загадал бы ему три загадки:

– Во-первых, я бы спросил: «Сколько пенни в двух шиллингах?». Во-вторых…

– Это не загадка! – прервала его Сильви.

– А вот и загадка! – возразил Бруно. – Для меня это полная загадка.

В это время официант подал ему какой-то деликатес, отчего Бруно моментально забыл о плум-пудинге.

А Профессор продолжал:

– Второе преимущество званых обедов заключается в том, что на них вы можете лучше узнать своих друзей. Хотите узнать человека – предложите ему что-нибудь съесть. На нем можно ставить опыты, как на мыши.

– Я знал одного Кота, который любил мышей, – задумчиво сказал Бруно и наклонился, чтобы погладить одного жирного котяру, обосновавшегося под столом. – Он их любил в хорошем смысле. А вы чево подумали?

(После этого замечания мы вообще не знали, что и думать.)

– Этот кот хотел не столько есть, сколько пить. Тоже в хорошем смысле. Сильви, дай-ка мне твое блюдце, мы туда нальем молока.

– Почему в мое? – возмутилась Сильви. – У тебя есть свое, туда и наливай.

– У тебя оно больше, – объявил Бруно. – Это же так понятно.

Сильви это не убедило. Но она не могла отказать брату и отдала блюдце, в которое он тут же налил молока, поставил под стол и лишь тогда успокоился.

– Вы не находите, что становится жарко? – спросил Профессор у Сильви. – Интересно, если наполнить камин кубиками льда – в комнате станет прохладно? Чтобы согреться зимой, в камин кладут уголь, так почему бы летом не проделать аналогичную процедуру со льдом – для прохлады?

Несмотря на жару, Сильви содрогнулась от такой идеи.

– На улице очень холодно, – сказала она. – У меня сегодня даже ноги мерзнут... почему-то.

– По вине сапожника, разумеется! – весело откликнулся Профессор. – Сколько раз я ему объяснял, что под самой подошвой нужно ставить железные подковки, чтобы сохранять тепло. Но ему хоть кол на голове теши. А ведь как просто: такая малость – а ноги не мерзнут.

– Зимой я всегда разогреваю чернила, – сказал Старый Профессор. – Почему люди не догадываются так делать? Это так просто.

– Да, очень просто, – сказала вежливо Сильви. – Коту хватило половины? – этот вопрос она обратила к Бруно, который возвратил ей наполовину пустое блюдце.

Но Бруно как будто не расслышал вопроса.

– Кто-то хочет войти и скребется в дверь, – сказал он. – Пойду посмотрю.

– Ну, и кто пришел? – спросила Сильви, когда он вернулся.

– Мышь, – ответил Бруно. – Только она увидела Кота и сказала, что зайдет как-нибудь в другой раз. А я сказал, что не нужно бояться: Кот очень любит Мышей – в хорошем смысле. Но она сказала, что у нее важное дело. Она завтра пришлет телеграмму. И просила передать привет Коту.

– Какой жирный Кот! – заметил Лорд-Канцлер, наклоняясь к Профессору, обращаясь к его маленькому соседу. – Просто поразительно!

– Нужно закончить ужин, – сказал смущенный Профессор. – Я надеюсь, вам понравился ужин – в том виде, в каком он есть. И что вы не возражаете против жары – в том виде, в каком ее нет.

Он сказал что-то настолько умное, что я ничего не понял. Впрочем, и Старый Профессор понял не больше.

– Простите, что значит: в том виде, в каком ее нет? – сварливо спросил он.

– Я имею в виду, что мы не возражали бы, если бы она не была такой сильной, – ответил Профессор.

– Но тогда это была бы не жара, – любезно заметил Старый Профессор. – Вы могли бы подобрать другое слово.

– Да, я выбрал не лучшую номинацию, – согласился он. – Хотя не всё ли равно? Что мы вкладываем в слово, то оно и означает.

Затем он спросил Бруно:

– Кстати, какой хороший смысл вы вкладываете в утверждение, что этот Кот любит Мышей? Наверное, это животное, единственное в своем роде.

– Так оно и есть, – согласился Бруно, пристально взглянув на Кота и убедившись, что животных не двое. – В мужском роде число единственное. Или наоборот?

– Наоборот. Но в каком смысле он любит Мышей?

– В том смысле, что он играет с ними, чтобы их развлечь.

– А может, он хочет развлечь себя, а не Мышей? – усомнился Старый Профессор. – Может, он играет с ними, прежде чем их съесть?

– Ужасно, если бы это было так, – сказал Бруно, с такой уверенностью, что стало ясно: для него этот вопрос решен. – Впрочем, никто не застрахован от несчастных случаев. Кот всё объяснил мне, пока пил молоко. Он сказал: «Я учу Мышей новым играм. Мыши их обожают». И добавил: «Иногда, конечно, происходят несчастные случаи – бедные Мыши сами виноваты». Он так сказал...

– Если бы ему было так жалко бедных Мышей, – сказала Сильви презрительно и довольно категорично, – он не кушал бы Мышей, после того как с ними произошли несчастные случаи.

Однако этот моральный вопрос не был исчерпан. Бруно, опуская, как лишнее, свое участие в диалоге (что на него было не очень похоже), изложил нам позицию Кота. Последний сказал: «Покойные Мыши никогда не возражали против того, чтобы их съели». Он еще добавил: «Нет никакого проку, если погибают добрые Мыши». И еще он сказал: «Я предпочел бы, чтобы они были плохими, и тогда бы я мог их съесть с пользой для общества». И еще…

– И когда это он успел сказать так много? – возмутилась Сильви.

– О, ты не знаете, как говорят Коты! – снисходительно возразил Бруно. – Коты говорят ужасно быстро. А вот похудеть за минуту он бы действительно не смог.

– И поэтому вы не дали ему допить молоко? – предположил Лорд-Канцлер.

– Нет, – сказал Бруно, – была причина поважнее. Я забрал блюдце, потому что он был недоволен.

– Вы полагаете? – удивился Лорд-Канцлер. – Что заставило вас подумать, что он недоволен?

– Потому что он фырчал во всю глотку.

– О, Бруно! – воскликнула Сильвия. – А может, он мурлыкал? Коты показывают таким образом, что они очень довольны.

Бруно посмотрел на нее с сомнением.

– Не думаю, – усомнился он. – Если бы я был чем-то доволен, я бы ни за что не стал издавать таких ужасных звуков.

– Ну, ты вообще уникум, – пробормотал про себя Лорд-Канцлер, но Бруно его услышал.

– А что это такое – уникум? – шепотом спросил он у Сильви.

– Это значит, что ты один, – так же шепотом ответила Сильви. – Что таких, как ты, не двое и не трое.

– И очень хорошо, – сказал Бруно с большим облегчением. Я бы очень расстроился, если бы растроился. Может, остальные двое мальчишек не стали бы играть со мной.

– Это почему же? – поинтересовался Старый Профессор, внезапно очнувшись от забытья. – Потому, что заснули бы?

– Как бы они заснули, если бы я не спал? – ехидно спросил Бруно.

– А почему бы нет? – спросил Старый Профессор. – Мальчики не засыпают все одновременно. И эти мальчики... – о которых вы говорите – чем они хуже?

– Вот именно, – подмигнул детям просто Профессор.

– Не хуже, но это же часть меня самого! – торжественно воскликнул Бруно. – Если предположить, что я был бы двумя-тремя мальчишками сразу.

Старый Профессор вздохнул и вновь погрузился в сон. Но внезапно он вновь очнулся и обратился к Профессору.

– Сейчас нам больше делать нечего, не так ли?

Глава 23

История свиней

К тому времени гости утолили свой аппетит. Даже Бруно, когда Профессор хотел подложить ему кусочек пудинга, сказал:

– Полагаю, что трех кусков достаточно.

Вдруг Профессор вздрогнул, как будто его ударило током:

– Я ведь забыл об очень важной части нашей вечеринки! Старый Профессор должен продекламировать Историю свиньи, вернее, Историю о свинье. У этой истории два пролога, один в начале, а другой – в конце, оба сочинены в стихах, так что приготовьтесь.

– А разве бывает два пролога? – усомнилась Сильви. – И разве пролог в конце бывает?

– Бывает, – сказал Профессор. – А эпилог в начале. У одного русского литератора я такое читал . Это еще что! Пролог бывает и в середине… Да, эти русские – такие оригиналы! Но пора.

Он встал и пошел в банкетный зал, где уже собралась публика, ожидающая выступления.

– Леди и джентльмены! – объявил Профессор. – Мой глубокоуважаемый коллега любезно согласился продекламировать нам Истрию свиньи. Прошу прощения… о свинье. О свиньях. Исполняется впервые. (Аплодисменты.) И единственный раз. (Бурные аплодисменты.)

Старый Профессор поднялся и начал:

– Наши птички – чудо света,

Потому что круглый год

Носят гетры и штиблеты

И пируют средь болот.

Птички кушают конфеты,

Чинно распивают брют,

Но съедят и баронета

И шталмейстера склюют.

Эти птички – меломаны,

Хоть поют всегда не в лад

И волынкой беспрестанно

Слух терзают всем подряд.

Легок и непредсказуем

Норов этих чаровниц:

Обучают поцелуям

И улыбочкам тигриц.

Птичка – воспитанья гений,

Хоть ума ей – занимать.

От ее нравоучений

Звери начинают ржать.

Рассказать про их замашки –

Слов таких на свете нет.

Впрочем, что нам эти пташки,

Если свиньи – наш предмет?

Воет Свинтус у колодца,

Неуклюж и толстокож,

От рыданий так трясется,

Что бросает камни в дрожь.

Тут Верблюд спросил у Свина:

«Что вы плачете, свинья?»

Свин ответил: «Есть причина:

Не умею прыгать я!».

Посмотрел Верблюд на Свина

И промолвил: «Вот те на!

Да, такая животина

Для прыжков не рождена.

Впрочем, стоит постараться.

Бегай, голодай, потей –

И сумеешь приподняться

Над природою своей.

Если всё учесть и взвесить,

Ты получишь результат

Лет, быть может, через десять

Или через пятьдесят»

Свинтус – пуще убиваться!

«Не удастся мне, увы,

Над природой приподняться,

Прыгнуть выше головы!»

Жаба вылезла из лужи:

И спросила: «Вы больной?»

Свин ответил: «Хуже! Хуже!

Нет надежды никакой.

Хоть сто лет тренироваться,

Мне способность не дана

Над природой приподняться,

Превратиться в прыгуна».

«Да, пожалуй, шансов мало! –

Гордо лапою бия

В грудь себя, ему сказала

Жаба. – То ли дело я!

Лягушачьего балета

Все фигуры мне легки –

Антраша и пируэты,

И ужимки, и прыжки.

Вы, конечно, толстоваты,

Но рискну я, так и быть,

За умеренную плату

Вас немного поучить.

Вы костей не соберете,

Но подниметесь, ей-ей,

В восхитительном полете

Над природою своей»

Свин воскликнул, торжествуя:

«Чудо мне сулите вы!

Над природою взлечу я,

Прыгну выше головы!»

Жаба мудро отвечала:

«Вы взлетите, дайте срок.

Но возьмите для начала

Хоть вот этот бугорок».

Свин недолго сомневался,

Хорошенько разогнался

И махнул он за бугор.

Тут душа его премило

Над природой воспарила

И не прыгал он с тех пор.

Дочитав этот стих, Старый Профессор поскользнулся и въехал головой в камин. Придя в себя, он продолжил:

– Птички обожают мыло,

Сочиняют анекдоты,

Мажут кремом крокодила –

Гримируют для охоты.

Сами птички пишут книжки

Не про крем и не про грим –

Детективные интрижки

И любовные интрижки

Не дают покоя им.

Свин порхает и резвится.

Птички весело поют.

У заброшенной криницы

Плачут Жаба и Верблюд.

Тут сказал Верблюд: «Простите!»

И добавил: «Вот те на!

Я не ждал подобной прыти

От такого кабана.

Ясно же ему сказали:

Будешь прыгать в свой черед,

А пока лежи в печали

И мычи, как идиот» .<15 >

Жаба, выгнувшись картинно,

Заявляет: «Ерунда!

Свин – бездушная скотина!

Благодарности от Свина

Не дождаться никогда!»

– Какая грустная история! – сказал Бруно. – И начинается она плохо, а заканчивается совсем жутко: про неблагодарную свинью. Сильви, дай мне твой платок, я тогда поплачу.

– Но у меня его нет! – возмутилась Сильви.

– Ну, тогда я и плакать не буду, – великодушно решил Бруно.

– Есть и другие стихи, – сказал Старый Профессор. – Но сейчас я голоден.

И он сел, отрезал большой кусок пирога, положил на тарелку Бруно и пристально посмотрел на свою пустую тарелку.

– Где ты взял этот пирог? – спросила Сильви у Бруно.

– Он положил, – ответил Бруно.

– А зачем ты просил его об этом?

– Я и не просил, – ответил Бруно с набитым ртом. – Но он не возражал.

Сильви сказала:

– А почему бы ему и мне не положить пирога?

– Вам нравятся пироги? – заметил Старый Профессор.

– Она их любит, – подтвердил Бруно. – Хотя это одно и то же.

– Не совсем, – ответила Сильви. – Нравиться – это одно, любить – другое.

Старый Профессор восхищенно закивал головой:

– Какое умное дитя! Вы мне нравитесь. И, похоже, я начинаю вас любить. Тогда, получается, это синонимы? Надо обмозговать. Я надеюсь, вы, юноша, нравитесь себе таким, какой вы есть?

– И не надейтесь! – воскликнул Бруно.

Старик улыбнулся удовлетворенно:

– Похвальная самокритика, очень похвальная. Тогда попробуйте вина из одуванчиков, юноша. Оно сделает вас совершенно другим человеком.

– Это каким же? – заинтересовался Бруно и схватил бокал.

Сильви пришла на помощь старику:

– Не задавай так много лишних вопросов! Пусть лучше уважаемый Профессор расскажет нам еще одну историю.

Бруно принял эту идею с энтузиазмом:

– Да, пусть расскажет! Что-нибудь о тиграх, шершнях или малиновках. Ему лучше знать, о ком.

– Между прочим, – спросил Профессор своего старого коллегу, – почему в ваших историях так много животных и так мало событий, обстоятельств, аргументов и тому подобных абстракций?

– А и в самом деле – почему? – присоединился Бруно. – Животные – это, конечно, здорово, но я тоже хотел бы чево-нибудь с абстракциями.

Старый Профессор на мгновение задумался и начал свой рассказ:

– Однажды Причина и Следствие вышли на прогулку и там столкнулись с Привходящими Обстоятельствами. А поскольку поблизости слонялся несчастный Случай… Вам не скучно, деточки? – участливо поинтересовался он.

– Нет, нет! – воскликнули дети. – Очень интересно, продолжайте, пожалуйста!

– Легко сказать, – смущенно ответил Старый Профессор. – А вот как сделать? Может вы, Бруно, поможете?

Бруно был в восторге:

– Что если мы возьмем Свинью, Аккордеон и Апельсины?

– Отлично, – сказал Старик. – Действующие лица, или, по-научному говоря, dramatis personae. И что дальше?

– Жила-была Свинья. На виду у всех прохожих она играла на Аккордеоне самым бесстыжим образом.

– Это каким же? – удивилась Сильви.

– Самым наглым, – охотно разъяснил Бруно. – Потому что играла она чудовищно. Эта была Свинья ужасно бесстыжая. И до жути оранжадная.

– Какая? – содрогнулась Сильви.

– Жадная до оранжада, – сказал Бруно. – Она обожала оранжад и жаждала его. Но потом возненавидела, потому что узнала, что это просто апельсиновый сок. А она совсем не выносила апельсинов, прямо до аллергии.

– Понятно, – пробормотала Сильви. – Это всё?

– А чево тебе еще нужно? – ответил Бруно.

– Тогда я исполню следующий Пролог, – сказал Старый Профессор.

– Птички прячут чёрта в стуле,

И укрыть умеют даже

Аргументы в ридикюле

И улики в саквояже.

Птички в раже корчат рожи,

Вымазавшись прежде в саже.

По утрам, покинув ложе,

Объезжают вернисажи.

Украшаться любят златом.

Но не вечно длится лето.

И невесело пернатым.

Вот и песенка их спета.

Так выпьем же за здоровье Императора! – закончил он несколько неожиданно. При этом он обращался к Лорду-Канцлеру.

– Несомненно, – ответил Лорд-Канцлер.

Он встал и начал раздавать указания насчет церемонии:

– Наполнить бокалы! – прогремел он.

Все наполнили.

– Выпить залпом! – прорычал он.

И это было исполнено.

– Грянуть троекратное «ура» за здравие Императора!

Начал-то он за здравие, но хилое «ура» прозвучало так, будто дни Императора были сочтены.

– Долго сочиняли? – спросил Император саркастически.

Лорд-Канцлер, не моргнув глазом, приказал ему:

– А сейчас говорит Император!

И он заговорил:

– Как вам известно, я возложил на себя бремя высшей власти вопреки своему желанию. Но вы хотели видеть меня во главе государства, потому что претерпели много утеснений от бывшего Правителя. Он обложил вас непомерными налогами. Я бы сказал, что мой бедный брат обезумел.

Неизвестно, насколько затянулась бы эта тирада, но внезапно поднявшийся ураган потряс дворец до основания, а затем воздух наполнился клубами пыли, которые как будто оформились в какие-то слова.

Но буря утихла так же неожиданно, как началась. Окна захлопнулись, пыль улетучилась. И скоро всё было почти как минуту назад, за исключением Императора и Императрицы: с их лиц испарилась глупость, и они приняли вполне нормальное выражение.

Преобразившийся император продолжал:

– Мы оба – я и моя жена – вели себя, как отъявленные шулеры. Это еще мягко сказано. Да, мы не заслуживаем лучшего названия, разве что худшего. Мы вели себя как мошенники. Когда мой брат сложил с себя власть, вы лишились лучшего правителя (можно сказать Императора с большой буквы), которого когда-либо имели. И вот я, как последний лицемер, обманом заставил его передать власть мне, ничтожному, не достойному чистить его сапоги!

Слушая это, лорд-канцлер в отчаянии ломал руки:

– Это он впал в безумие!

И тут же замолчал. И в мертвой тишине раздался стук в дверь.

– Что это? – воскликнули присутствующие.

Они в панике принялись бегать по залу. Обезумевший лорд-канцлер, забыв весь церемониал, выскочил, а через минуту вернулся, задыхаясь.