Текст книги "Сильви и Бруно"

Автор книги: Льюис Кэрролл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

– Что невозможно, то невозможно. Когда мы станем маленькими, то, конечно, и вести себя будем, как маленькие.

– Уж лучше вы поиграйте часами, – добавила Сильви. – А то ведь скоро нужно будет их отдать Профессору: до захода солнца мы должны вернуться к нему. А пока до свидания!

– До свидания! – добавил Бруно, и оба ребенка исчезли.

«До заката два часа, – подумал я. – Не станем же терять времени».

Глава 23

Чудо-часы

Вернувшись в городок, я увидел двух рыбачек, занятых какой-то интеллектуальной беседой, и вдруг мне взбрело в голову испытать часы тут же. Будет очень забавно, если эта сценка повторится на бис.

– Добрый вечер, миссис Смит. Как ваша Марта? Вы не забываете передавать ей в письмах приветы от меня?

– Конечно, не забываю. Она пишет, что вернется, если ей там не понравится. Спокойной ночи!

Сторонний наблюдатель мог бы подумать, что беседа окончена, только не я.

– Не вернется. Вот увидите, ей там понравится. Они очень деликатесные люди. Спокойной ночи!

– Еще какие деликатесные! У них такой хороший вкус. Спокойной ночи!

(Я содрогнулся, но, к счастью, сообразил, что речь идет всего лишь о деликатности и добром вкусе).

– Кланяйтесь им с приветом. Спокойной ночи!

– Не беспокойтесь, они всегда с приветом. Спокойной ночи!

Наконец они расстались. Я подождал, когда они отойдут ярдов на двадцать, и поставил часы на минуту назад. Эффект был самый невероятный: тут же из воздуха возникли две фигуры и оказались на прежнем месте.

– Не вернется. Вот увидите, ей там понравится. Они очень деликатесные люди. Спокойной ночи!

– Еще какие деликатесные! У них такой хороший вкус. Спокойной ночи!

И они довели диалог до конца и разошлись, а я, проводил их взглядом и отправился бродить по городу.

«Но это всё игрушки, – размышлял я. – По-настоящему следовало бы с помощью такого мощного средства расстроить какое-нибудь зло, предотвратить несчастный случай…»

Возможность испытать часы «по-настоящему» не заставила себя долго ждать. Не успел я подумать о несчастном случае, как он представился. Возле склада шляпного магазина стояла фура с коробками, а служители ее разгружали. Одна из картонок упала на панель, но казалось, что подбирать ее не было смысла: всё равно служитель вернется через минуту. Однако в этот момент из-за угла выскочил мужчина на бицикле и, чтобы не налететь на коробку, сделал вираж – и весьма неудачно. Он сверзился головой на брусчатку, прямо перед колесом фуры. Тут же из-за двери выскочил служитель, и мы вместе с ним  отнесли спортсмена-неудачника в магазин, где оказали ему первую помощь. Голова у него была разбита, и одно колено серьезно повреждено. Он нуждался в немедленной помощи хирурга. Я помог освободить фуру, мы поместили раненого поудобнее, положив его на подушки, и тут меня осенило. Еще неизвестно, удастся ли нам отыскать хирурга, а в руках у меня такой скальпель, который безо всяких последствий отсечет происшедшее несчастье!

«Пора!» – подумал я и сдвинул минутную стрелку назад. И началось! Вот злополучная картонка упала на панель. Я немедленно водворил ее назад. Вот из-за угла выскочил мужчина на бицикле, но никаких виражей делать не стал, а преспокойно проехал мимо и растаял в предвечернем сумраке.

– Вот она – волшебная сила техники! – сказал я себе. – Сколько бед, сколько человеческих страданий я мог бы одним движением пальца – не уменьшить, а полностью уничтожить! Сколько возможностей в моих руках! Но погодите! Я исправил эту ситуацию, а что должно было случиться потом? Ну-ка посмотрим!

И я поставил обычное время. В результате фура, неспешно катившаяся вниз по тротуару, моментально вернулась к магазину и только еще собиралась трогаться. В ней сидел, откинувшись на подушки, раненый с лицом, искаженным страданием.

«О насмешка чудесных часов! – подумал я. – Добро, сделанное с их помощью, оказывается иллюзией, а единственная реальность мира – неисправимое зло!» – и  отправился домой.

А сейчас я расскажу вам еще об одном интересном опыте. Его можно считать достаточно чистым, и добрые читатели могут смело мне поверить.  Ну, а я не поверил бы, если бы не видел собственными глазами того, о чем сейчас хочу вам поведать. Но всё по порядку.

Я проходил мимо красивой маленькой виллы – с пышными клумбами, плющом, украшающим фронтон, на лужайке стояло кресло с газетой, забытой на нем; рядом резвился мопс – в общем, картина была самая идиллическая, причем центральная дверь была заманчиво полуоткрыта.

– Что ж, войдем! – сказал я себе, потом нажал  Индикатор Аннулирования и шагнул в приоткрытую дверь.

В другом доме при неожиданном появлении незнакомца поднялся бы переполох. Но сейчас я был уверен, что ничего подобного не произойдет. При обычном ходе событий хозяева сначала слышат какие-то шаги, затем оборачиваются и видят вошедшего, затем начинают думать, что ему здесь надо. А потом, в принципе, они могут его изгнать. Я полагал, что сейчас всё должно идти наоборот: сначала хозяева задумаются, потом увидят меня, и только потом услышат. Таким образом, я, возможно, не буду с позором выдворен, если, конечно, хозяева не выдворят меня прежде чем задумаются об этом.

Мопс не сделал ни малейшей попытки укусить меня – возможно, потому, что я не покушался на охраняемую им газету (если не ошибаюсь, «Дэйли Телеграф»).

В комнате я увидел четырех жизнерадостных здоровых девочек, от пяти до пятнадцати лет. Их мать сидела с вышиванием в руках у камина. В то время как я вступил в комнату (насколько вы понимаете, без объявления), она сказала:

– А сейчас, дети, вы можете идти в сад.

Но дети, к моему величайшему изумлению, – ведь я еще не привык к действию часов – уселись у камина с рукодельем, причем, как выразился поэт, улыбки упорхнули с их лиц – со всех четырех разом. Я, оставаясь незамеченным, спокойно сел на стул и принялся наблюдать за ними.

Рукоделие у девочек было свернуто, и нужно было развернуть его, чтобы приниматься за работу. Тогда  мать объявила:

– Ну, вот всё и готово. Сворачивайте вышивание, дети.

Дочери поняли ее в совершенно противоположном смысле: они тут же развернули свое шитье и принялись за работу. Странная это была работа: девочкам, видимо, не понравилось то, что они сделали раньше, и они дружно принялись с помощью иголки выдирать нитки из полотна и не успокоились, пока не уничтожили все узоры совершенно.

Когда всё было кончено, леди повела себя не менее странно: поднялась и попятилась назад, в гостиную, говоря при этом:

– Нет, мои дорогие, сначала мы должны закончить вышивание.

А девочки – также спиной вперед – поскакали в гостиную, восклицая:

– Мамочка! Отпусти нас погулять, такая прекрасная погода!

В гостиной слуги усердно заставляли стол грязной посудой. Потом за стол уселись мать с дочерьми и еще одним джентльменом, и они принялись делать то, от чего мне едва не стало плохо: начали выцарапывать из себя вилками куски баранины. Вскоре их тарелки наполнились бараниной и картофелем.

Кроме того, члены этого странного семейства еще вели беседу – не менее безумную, чем всё, что они делали до сих пор. Сначала самая младшая из сестер сказала старшей:

– Ты вредина!

Я ожидал от старшей сестры чего угодно – возмущения, оправдания, возражения – но не того, что за этим последовало: она рассмеялась и что-то сказала отцу громким шепотом. Я совершенно четко расслышал слова: «как бы выскочить замуж».

Отец, то ли не разобрав этих слов, то ли будучи недовольным, что они были произнесены слишком громко, попросил ее:

– Скажи мне тихонько на ухо, дорогая.

Но дочь, видимо, не зря была названа врединой: она ничего не прошептала ему на ухо. Напротив, она сказала во весь голос:

– А я знаю, о чем всё время думает Дороти!

Младшая в ответ на это пожала плечами и сказала с очаровательной капризностью:

– Папа, не дразни нас! Ты же понимаешь, я не хочу выходить за первого встречного!

– А Дороти будет четвертой, – невпопад ответил отец.

Тут в разговор вмешалась третья сестра:

– Мы уже условились, мамочка. Мэри сказала, что в следующий вторник в гости к нам приедут три ее кузена: мы же трое – девицы на выданье, а…

– На нее можно положиться, – сказала мать со смехом. – Что обещает, то всегда сделает. Но хорошо бы, если бы не пришлось долго ждать.

И беседа продолжалась – если, конечно, этот сумбур можно было назвать беседой.

– Подумать только! Сегодня утром мы не заметили кедров, потому что Мэри Дэвенант стояла у ворот и прощалась с мистером… всё время забываю, как его зовут. А мы, конечно, смотрели в другую сторону.

Тут вошли слуги и принялись убирать со стола тарелки с едой.

Отчаявшись понять хоть что-нибудь в этом сумасшедшем доме, я отправился за ними на кухню.

То, что я сподобился увидеть там, о взыскательные мои читатели, оказалось не лучше. Повара засунули и без того отлично прожаренную баранину в очаг, отчего она медленно, но верно сделалась сырой. С той же целью жареный картофель был помещен на огромную сковородку – с тем же самым эффектом. Мало того, повара, словно престидижитаторы, проделали немыслимый фокус: они сгребли сырые куски мяса и картофеля, выложили их на разделочные столы и принялись быстро-быстро манипулировать ножами, отчего маленькие куски соединились в большие.

Но самый умопомрачительный аттракцион был преподнесен на сладкое, когда очаровательная девица одним изящным движением поймала затухающий в камине огонь на фосфорную спичку, а потом моментально загасила его, чиркнув о коробок.

Чем больше я обдумывал это странное приключение, тем безнадежнее всё запутывалось. Но, к счастью, я встретил Артура, и это отвлекло меня от бесплодных размышлений. Мы вместе пошли к Эшли-Холлу. Я рассказал ему о происшествии на станции, но о своих приключениях с часами решил умолчать.

Мы застали Графа сидящим в одиночестве в саду.

– Как хорошо, что вы подошли. Я тут один… Мюриэл уже легла, она так переволновалась… А Эрик в гостинице, укладывает вещи. Он завтра едет в Лондон утренним поездом.

– Значит, телеграмма пришла? – спросил я.

– Как? – удивился он. – Разве я не сказал? Да, сразу после того, как вы ушли со станции. Всё в порядке. Эрик получил необходимые полномочия. А теперь, когда у них с Мюриэл всё решилось, он уезжает по делам.

– Простите, по каким делам? – сердце у меня упало.

Старик любезно пояснил:

– Есть одно дело, оно тянется уже два года. Я не могу быть покоен и счастлив, пока у меня нет уверенности в будущем моей дочери…

– Я надеюсь, что они будут счастливы, – послышался странный голос.

Мы вздрогнули.

– Кто здесь? – воскликнул Граф.

– Это я, – ответил Артур с лицом, искаженным страданием (мы совсем забыли про него). – Очень рад за Леди Мюриэл и капитана, и, конечно, за вас. Желаю всем вам счастья.

– Спасибо, – сказал старик просто и сердечно.

Наступила неловкая тишина. Я подумал, что Артур захочет побыть в одиночестве, и пожелал любезному хозяину доброй ночи. Артур молча пожал ему руку. Он промолчал всю обратную дорогу. И только  дома сказал, ни к кому не обращаясь:

– «Лишь сердце знает собственную боль». Вот, оказывается, что это значит.

Следующие несколько дней прошли довольно бессмысленно. У меня не было никакого желания идти в Эшли-Холл, и тем более – с Артуром.

Вскоре мне понадобилось отлучиться в город по делам, и я сказал об этом Артуру. Впрочем, я обещал вернуться через месяц, если ему нужна будет моя поддержка.

– Благодарю вас, – ответил он. – Но я, видимо, поеду за границу. Мне предложили место в одном госпитале в Индии. Думаю, что это выход. В конце концов, иногда судьба обрушивает нас удары и пострашнее.

– Да, – согласился я. – Ваш венценосный тезка испытал их на себе, но удары судьбы только придавали ему силы.

– И какие удары! – подхватил Артур. – Не чета моим. Так вы не задержитесь в Лондоне?

– Думаю, нет.

– Тогда живите здесь. Я сообщу вам свой новый адрес, как только устроюсь, – пообещал Артур. – И вы мне будете подробно рассказывать о себе и о наших друзьях.

Глава 24

День рождения лягушек

Но я уехал в Лондон не сразу, а перед этим еще сходил в лес на прощальную прогулку – в надежде встретить там своих волшебных приятелей. Вдоволь находившись и устроившись передохнуть на мягком торфе, я вдруг ощутил знакомое беспокойство.

– Приложите ухо к земле, – послышался голос Бруно, – и я вам кое-чево скажу. Сегодня день рождения лягушек, и мы потеряли ребенка.

Ошеломленный столь сложным и богатым информацией сообщением, я спросил:

– Простите, но откуда у вас ребенок?

– Это не у нас, – ответил Бруно. – Это у нашей королевы Титании. Вот жалость-то!

– Вы о чем? – ехидно спросил я. – Жаль, что он не ваш или что он потерялся? И что-нибудь делается для его спасения?

– А как же! – откликнулся Бруно. – Солдаты его обыскались.

– Солдаты? – не понял я. – А при чем здесь они?

– А как же! – сказал Бруно. – Когда нет никакой войны, они превращаются в сыщиков. Собственно, они только называются солдатами. Потому что наш король Оберон ни с кем не воюет.

Пораженный этими лингвистическими и политическими новостями, я некоторое время собирался с мыслями, а потом спросил:

– Но как же вас угораздило потерять ребенка?

– Элементарно! – с энтузиазмом принялся объяснять Бруно. – Мы положили его  в цветок и… – договорить он не успел, потому что появилась Сильви с заплаканными глазами. Впрочем, она всё и объяснила:

– И забыли, в какой именно.

– Ничево подобного! – заявил Бруно. – Ты, может, и забыла, а я помню. Это был одуванчик. Мы еще из них делали вино.

Сильви пропустила это мимо ушей.

– Погодите, – сказал я, чтобы как-то утешить детей. – Уже легче – мы знаем, какой это был цветок. Сейчас мы просмотрим все одуванчики – и, может быть, найдем малыша.

Увы, легче было сказать, чем сделать. Ребенка мы так и не обнаружили, хотя осмотрели все цветы.

– А где же Бруно? – спросил я, когда мы закончили осмотр.

– Он внизу, в канаве, – ответила Сильви. – Общается с Головастиком.

Я спустился вниз на четвереньках, чтобы случайно ни на кого не наступить и никого не испугать. Бруно действительно сидел рядом с Головастиком. Вид у него был сосредоточенный.

– Ну, Бруно, как вы преуспели в общении с меньшими братьями? – поинтересовался я.

– Ничево я пока не успел, – ответил Бруно с досадой. – Пытаюсь говорить с ним об утках – ноль внимания. Говорю про червяков – тоже ничево. Эй вы! – крикнул Бруно прямо в ухо Головастику. – Видите, даже не шелохнется. Я думаю, он глухой. Надо же! И как он будет слушать представление? Оно ведь сейчас начнется. Вот, спорим, не угадаете, как называется эта пьеса!

– «Лягушки»? <7 >  – машинально спросил я.

– Почему вы так думаете? – спросил Бруно.

– Читал, – ответил я. – Давным-давно. И кто же зрители?

– Лягушки, само собой! – ответил Бруно. – А где же Сильви?

– Я здесь! – откликнулась она. – Я наблюдала за двумя лягушками, которые соревновались по прыжкам в длину.

– И кто же выиграл? – живо спросил Бруно.

Сильви была озадачена:

– Как он любит задавать сложные вопросы!

– Какова же программа сегодняшнего празднества? – поинтересовался я.

– Сначала банкет в честь дня рождения, – сказала Сильви. – Потом Бруно покажет им куски Шекспира (я содрогнулся). Это называется «Шекспировское ревю» (я успокоился, но потом содрогнулся еще сильнее). А еще Бруно расскажет одну историю.

– Подозреваю, что из этой программы лягушкам более всего по вкусу придется банкет. Вы не находите?

– Возможно, – согласилась она. – Хотя среди них наверняка найдутся такие, которым будет интересно и остальное. Они будут сидеть смирно и слушать. А что еще нужно для представления!

И вот банкет начался.

– Что они говорят? – спросил я, поскольку не мог понять кваканья лягушек.

– Они требуют вилок, – объяснила Сильви. – Очень глупо с их стороны, потому что первого, как вы понимаете, вилками не едят.

Тут появился Бруно в белом фартуке с большим котлом супа. Надо сказать, вид у этого яства был какой-то подозрительный. Лягушки, видимо, были того же мнения, потому что не торопились открывать рты. Одна из них случайно зевнула, Бруно тотчас этим воспользовался и влил ей в пасть ложку супа, отчего она принялась кашлять и долго не могла успокоиться. Чтобы поддержать Бруно, мы с Сильви принялись вкушать свои порции, делая вид, что получаем райское наслаждение. Кушанье называлось «Сила лета», хотя, может быть, последнее слово уместнее было употребить в женском роде – точно не знаю.

– Из чего это сварено, Бруно? – спросил я.

Бруно ответил уклончиво и не слишком утешительно:

– Изо всякой всячины.

Культурная программа вечера состояла из Шекспировского ревю в исполнении всё того же Бруно. Кроме того, он намеревался, как сообщила мне Сильви, рассказать какую-то историю.

– А у истории будет моралите? – поинтересовался я (предполагая, что он намерен прочесть басню – например, «Лягушку и Вола»).

– Думаю, да, – ответила Сильви.

– И он будет декламировать фрагменты из Шекспира?

– Нет, – сказала Сильви, – он будет их играть. А я буду ему подыгрывать. Почему-то это называется «хором», хотя я буду говорить одна. Когда я увижу, во что он одет, мне будет нужно объяснить лягушкам, кого он изображает. Вот, слышите, что они говорят?

– По-моему, «ква-ква» или что-то в этом роде. Я не понимаю их языка.

– Это не их язык. Это по-французски. Они спрашивают: «Что? Что?»

– О чем спрашивают? – удивился я. – Они же еще ничего не видят.

– Не видят – потому и спрашивают, – сказала она, и я вынужден был признать, что в этом есть логика.

Тут появился Бруно. Он внес сумятицу в лягушачий хор, прыгнув из-за импровизированных кулис прямо в «зрительный зал» – да так, что сами лягушки могли бы ему позавидовать. Они поначалу кинулись врассыпную, кроме одной – самой жирной и старой лягушки, которая ничего не поняла и продолжала сидеть как ни в чем не бывало. Я тщетно пытался найти у Шекспира сцену, которая соответствовала бы происходящему, и подумал, что это, должно быть, одна из новооткрытых пьес великого драматурга. Бруно тем временем взял в руку гибкий ивовый прут и, щелкая им, словно укротитель, пытался заставить лягушек сесть полукругом. Они разместились, но потом очень скоро образовали каре и вытаращились на сцену.

– Иди и ты к ним, Сильви, – сказал Бруно. – Я чево только не делал, чтобы рассадить их полукругом, но они всё время садятся скобкой.

Сильви заняла свое место распорядительницы торжества, а Бруно исчез, чтобы переодеться для новой сцены.

– ГАМЛЕТ! – объявила Сильви очень внятно.

Зрители умолкли, и все мы обратились в зрение и слух, дабы оценить новую трактовку величайшего творения Шекспира.

И мы ее оценили! Согласно этой оригинальной интерпретации, Гамлет явился в коротком черном плаще, который использовал как платок (по-моему, здесь прослеживалось влияние другой пьесы). Гамлет время от времени прижимал плащ то к одной, то к другой щеке, словно у него выскакивал флюс, который нужно было прикрыть, – причем то с одной, то с другой стороны.

– Быть или нет быть! – жизнерадостно объявил Гамлет. – А если хочете, я могу откаблучить зажигательную жигу.

Не дожидаясь ответа, он проделал то, что обещал, и таким образом ушел со сцены. Я почувствовал легкое разочарование: концепция Бруно оказалась ультрасовременной, то есть тривиальной.

– Неужели он больше ничего не скажет? – спросил я у Сильви.

– Думаю, нет, – ответила она. – Бруно всегда танцует, когда ему нечего сказать.

В это время лягушки пришли в себя и стали спрашивать, какой фрагмент им будет показан следующим.

– Узнаете в свое время, – ответила Сильви.

«Свое время» настало тут же, поскольку Бруно появился опять.

– МАКБЕТ! – объявила Сильви.

Ошибиться было невозможно, ибо преступный король явился в шотландской юбке.

Он уставился дурными глазами в пространство, как будто увидел там что-то невероятное (лягушки воззрились в том же направлении такими же глазами, но, судя по всему, ничего особенного не обнаружили.

Тогда Макбет закрыл лицо руками и спросил ужасным голосом:

– Чево ты ищешь тут, кровавый призрак?

Лягушки с визгом брызнули врассыпную. Макбет презрительно посмотрел на них и сказал:

– У, ведьмы!

Потом он с достоинством развернулся и покинул сцену.

Сильви не без труда вернула зрителей на места. Вскоре Бруно опять возник на подмостках – на сей раз во французских штанах.

– РОМЕО! – сказала Сильви.

Ромео выставил руку и торжественно провозгласил:

– Все жабы против жаборонков – прелесть! – и галантно раскланялся.

Вообще-то реплика была не из роли Ромео и даже не совсем из «Ромео и Джульетты», но она вызвала восторг – как у лягушек, так и у Сильви. Насладившись овацией, Бруно удалился и вернулся уже с длинной белой бородой.

– ШЕЙЛОК! – объявила Сильви, но тут же поправилась: – Извините, КОРОЛЬ ЛИР. Я не заметила короны.

«Корону», между прочим,  изображал венок из одуванчиков.

– Да, – гордо подтвердил Бруно. – Я король. И мой каждый дюйм – король!

Он сделал паузу и посмотрел на присутствующих так свирепо, что никому бы не пришло в голову усомниться в справедливости его слов.

И здесь, при всем уважении к Бруно, приходится сказать, что герои великих трагедий были представлены более чем странно – Шекспир и не помышлял, что их роли можно свести к отдельным репликам – пусть даже самым знаменитым. Кроме того, я думаю, что хотя Лир чуть-чуть помешался, но не настолько, чтобы отрицать связь логики с королевским достоинством. Между тем, король Лир не привел никаких здравых аргументов в пользу своего августейшества, так что приходилось верить ему на слово. Впрочем, я не совсем помню, как это было в первоисточнике.

Тут Сильви шепотом сообщила мне, что Шекспировское ревю окончено («Обычно, он не берет больше трех-четырех пьес»). Но  Бруно не мог уйти просто так: он сделал несколько умопомрачительных кульбитов – впрочем, актеры шекспировских времен делали нечто подобное – и удалился под аплодисменты лягушек. Зрители еще вызывали его на бис, но Бруно был непоколебим. Он не вышел, пока не пришло время для обещанной истории.

Бруно появился в своем собственном облике – и безо всяких умопомрачительных кульбитов и зажигательных жиг, из чего я сделал заключение, что ему самому всё это не свойственно. По его мнению, скакать и прыгать должны были только Гамлеты и старые короли Лиры, но только не он. Однако было заметно, что без грима и костюма он чувствует себя не так уверенно, как хотелось бы.

Он произнес интригующим полушепотом:

– Вообразите себе Мышь… – и оглядел аудиторию, как бы ища, кому рассказать всё остальное.

Между прочим, освещение на сцене мерцало, потому что сбоку росла огромная наперстянка, и ветер ее раскачивал. Это сбивало Бруно. Чтобы остановить это мельтешение, он с ловкостью белки забрался на самый верх стебля, где соцветия были собраны гуще всего, и на этой высоте он избавился от застенчивости и очень бойко начал свой рассказ.

– Вообразите себе Мышь, а также Крокодила, Человека, Льва и Кота.

Признаться, я немного растерялся. Мне еще не доводилось слышать ни басен, ни сказок с таким множеством действующих лиц. Даже у Сильви перехватило дыханье. Столь затянувшееся начало утомило нескольких лягушек, и они попрыгали в канаву. Но Бруно не придал этому особого значения и продолжал:

– Мышь однажды нашла сапог, забежала туда, а потом подумала, что это мышеловка особой конструкции. (Я вспомнил Профессора и кивнул понимающе.) И когда она об этом подумала, она остановилась и застряла там надолго.

– А почему она застряла там надолго? – спросила Сильви, как будто продолжала играть роль Хора – на сей раз греческого – и должна была задавать наводящие вопросы.

– Она была уверена, что если это мышеловка, то оттуда выйти низзя, – пояснил Бруно. – Это была умная мышь.

– Но если она была умная, почему она вообще туда вошла? – спросила Сильви.

Бруно не ответил и продолжал свою историю:

– И вот она скок-поскок – а выбраться не может. Тогда Мышь увидела ярлык и на нем – имя хозяина. Мышь сообразила, что это никакая не мышеловка, а просто чужая обувь.

– А раньше она не могла это сообразить? – не удержалась Сильви.

– Я же сказал – она подумала, что это мышеловка! – возмутился рассказчик. – Ей бы только перебивать!

Сильви умолкла, и слушатели сосредоточились на повествовании. Собственно, слушателей было двое – Сильви и я, – потому что лягушки постепенно ускакали кто куда.

– Таким образом Мышь вернула Человеку потерянный сапог. И Человек обрадовался, потому что он уже хотел потерять и второй сапог.

– В каком смысле? – рискнул я спросить. – Разве можно что-то потерять преднамеренно?

– Преднамеренно, может, и низзя, а намеренно можно! Это ведь некрасиво – ходить в одном сапоге, – радостно пояснил Бруно. – Потом Человек достал Кота из мешка…

– Простите, – перебил я. – Какого Кота? Мы не слыхали ни про какого Кота, а заодно и про мешок.

– Совершенно верно! – столь же охотно подтвердил Бруно. – Про мешок не слыхали. И не услышите. И он сказал Коту: «Никуда не уходи, пока я не вернусь». Он там поблизости заметил большую нору и решил туда заглянуть: вдруг там что-нибудь отыщется? И залез в нору. А Кот ходил-ходил вокруг дерева. («Еще дерево откуда-то взялось!» – подумал я.) И бедный Кот смотрел на дерево и пел душераздирающую песню. Вы никогда не слышали ее?

– Не знаю, – честно ответил я. – Вот если бы вы ее спели, тогда я мог бы сказать, слышал ее или нет.

– Разве? – удивился Бруно. – А по-моему, тогда вы не могли бы сказать, что не слышали ее. Разве нет?

– А по-моему, нет! – сердито сказала Сильви. – Потому что в этом случае пел бы ты, а не Кот.

– Но он это делал! – настаивал Бруно. – Я видел, как он шевелил усами.

– Шевелить усами – не значит петь, – назидательно сказал я. – Усы – это еще не голос.

– А я-то думаю: почему вы не поете? – признался Бруно совершенно искренне. – Вот, оказывается, почему.

Я подумал, что неплохо бы последовать примеру Сильви и помолчать некоторое время.

– Кот допел свою песню и пошел к норе искать Человека. А в норе жил Крокодил, который стал охотиться на Человека, а Мышь в это время охотилась на Крокодила.

– Крокодил погнался за Человеком? – изумилась Сильви. – Крокодилы, они вообще что делают – бегают?

– Пресмыкаются, – подсказал я.

– Не знаю, перед кем он пресмыкался, – сказал Бруно. – Только сейчас он не стал этого делать. Он просто пополз, переваливаясь с боку на бок. Только морду задирал слишком высоко.

– А это еще зачем? – спросила Сильви, ошарашенная дикой картиной.

– Потому что у него не болели зубы, – сказал Бруно. – Вот если бы они болели, тогда другое дело. Тогда бы он зарылся головой в одеяло. Даже в несколько одеял.

– Это если бы они у Крокодила были, – заметила Сильви.

– Но они были! – подтвердил Бруно. – Думаешь, если Крокодил – так и одеяла ему не нужны? Впрочем, он ими не пользовался, потому что у него не болели зубы. Он поднял голову и нахмурился. А Кот, заглянувши в нору, задрожал от ужаса, как только увидел его морщины.

– Почему? – удивилась Сильви. – Разве морщины такие страшные?

– Сами по себе – нет, – ответил Бруно, – а вот если за ними обнаруживается Крокодил, тогда конечно! А Человек прыг-прыг – и выскочил из норы.

Сильви перевела дух. Она вообще не могла прийти в себя от таких невероятных подробностей.

– А Кот убежал от страха. Человек пошел его искать и встретил Льва, хрюкающего…

– Львы не хрюкают, – возмутилась Сильви.

– Хрюкают, – заверил ее Бруно. – Об этом даже в Писании сказано <8 >. И этот тоже хрюкал. И пасть у него была огромная, как буфет. Там нашлось бы место для всех. И Лев стал охотиться на Человека, а Мышь – на Льва…

– Но вы же только что сказали, что Мышь охотилась на Крокодила, – возразил я. – Не могла же она гнаться за обоими!

Бруно с глубоким сожалением посмотрел на меня, но терпеливо продолжил рассказ:

– Сначала она догнала Крокодила, а потом погналась за Львом. И когда она его догнала, то вынула щипцы из жилетного кармана…

– Зачем?! – содрогнулась Сильви, предположив, что за этим последует какое-то истязание.

– Никто не может догадаться! – возликовал Бруно. – Само собой, чтобы выдрать зуб у Крокодила, который уже собрался съесть Кота.

– Но это не могло бы спасти Кота! – заметил я. – Что такое – удалить всего один зуб!

Бруно весело засмеялся:

– Сначала один, потом другой… Главное начать.

– И Крокодил позволил ему это… начать? – не поверила Сильви.

– А куда бы он делся! – ответил Бруно.

Что ж, в своем роде он был прав: трудно было предположить, что от такой процедуры Крокодил куда-то денется.

Тогда я набрался храбрости и задал другой вопрос:

– А куда девался Человек? Ну, тот, который сказал Коту: оставайся, пожалуйста, на месте, пока я не приду.

– Он не говорил «пожалуйста», – возразил Бруно. – Он сказал: «оставайся». Мне же Сильви не говорит: «Сделай, пожалуйста, уроки». А зря, между прочим.

Он вздохнул. Сильви предпочла не обсуждать эту скользкую тему и вернулась к истории.

– Что же все-таки случилось с Человеком?

– Лев бросился на него. Но так медленно, что весь прыжок занял три недели.

– А Человек всё это время ждал, когда Лев приземлится? – спросил я.

– Что вы! Конечно, нет.

Бруно соскользнул со стебля и закончил историю:

– Пока Лев прыгал, Человек продал свой дом, упаковал вещи и переехал в другой город. Так что Лев съел совсем другого человека. Но это был нехороший человек.

Очевидно, в этом и состояло моралите. Во всяком случае, Сильви так и поняла и сказала лягушкам:

– История закончена, можете возвращаться.

И добавила, повернувшись ко мне:

– Впрочем, я не уверена, что всё должно было кончиться именно так.

Однако лягушки не стали задумываться, удачен или неудачен конец этой истории, есть в ней моралите или нет. Они просто заквакали хором и принялись скакать от восторга.