Текст книги "Дрянной декан (СИ)"
Автор книги: Людмила Райот
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)
43. Аделаида
Ты ей носил стихи,
Любовными залогами менялся;
Ты под окном ее, при лунном свете,
Ей томно пел про томную любовь
Ты выкрал сердце дочери моей,
Ты обратил дочернюю покорность
В строптивое упрямство.
(«Сон в летнюю ночь», У. Шекспир)
– Маргарита, можешь ненадолго остаться после занятия? – Аделаида Степановна смотрела на меня спокойно, с каким-то даже ангельским терпением.
Зарубежная литература постоянно отъедала время от моих перемен. В первом семестре Вениамин Эдуардович развлекался, задерживая меня по прошествии пары, теперь вот преемница декана последовала его примеру.
– Конечно, – очень хотелось ответить, что не могу: моя чуйка на нехорошие новости за последние недели выросла буквально в разы. Но опыт, полученный за это же время, научил – от неприятностей не получится улизнуть, спрятав голову в песок. И хотя встреча напастей лицом к лицу не избавит от трудностей, такая тактика поможет не потерять самоуважения.
Несколько человек хихикнуло, выходя из аудитории, бонусом прилетела парочка злорадных взглядов – я успела настолько привыкнуть к подобному поведению, что почти не обращала на него внимания. Потому дождалась, когда все одногруппники покинут кабинет, и только затем подошла к преподавательнице.
Прежде чем заговорить, Аделаида подошла к двери и проверила, не прячется ли кто-то за ней с целью подслушивания. Мне стало еще более не по себе. Затем она зачем-то пригладила свои и так невообразимо ровные волосы и двинулась на меня.
– Не могу не отметить, что в последнее время ты сильно просела в учебе, Маргарита.
Я не ответила, лишь вопросительно подняла брови.
– Тебе стоит прикладывать больше усилий на академическом поприще в противовес театру и личной жизни, – продолжила стажерка, не дождавшись от меня более выраженной реакции.
Если совсем начистоту – я и раньше не выпрыгивала из штанов в академическом плане, просто тогда это мало кого волновало. И сейчас, несмотря на спектакль, травлю и бурный роман с деканом, я старалась не меньше.
Аделаида одернула строгий костюм, состоящий из пиджака и юбки-карандаша до коленей, и села за преподавательский стол, закинув ногу на ногу. Она будто хвасталась своими весьма стройными конечностями, обутыми в до блеска начищенные сапожки на каблуке.
– Летняя сессия уже на носу. Впереди ждет пятый курс и написание диплома, а ты вдруг решила нахватать троек...
– Мне так не кажется, – вырвалось у меня. Да, перебивать педагога – не очень-то вежливо, но я и так уже поняла, к чему она клонит.
И это не я вдруг «нахватала троек». Она сама мне их понаставила, притом весьма незаслуженно.
– Прости, что? – Аделаида удивилась такому ответу.
– Я все также предана учебе, как и раньше, Аделаида Степановна. Возможно вы не знаете, но весенний спектакль очень важное событие для нашего университета, и играть в нем – честь для любого студента. А насчет личной жизни... Что вы имеете в виду?
– Я про слухи, которые циркулируют по вузу. Раз уж ты сама заговорила про это... Хочу отметить, что ты уже не в том возрасте, чтобы привлекать к себе внимание столь вопиюще скандальным образом.
– «Привлекать к себе внимание?», – я сосчитала про себя до десяти. Меня начинал серьезно бесить этот диалог, бесить эта училка, ее манерность и вычурная идеальность, которым место в музее или, на худой конец, в выставочной галерее – но никак не в литературном институте. – Думаете, я сама их распустила?!
– Само собой, Красовская, – преподша поправила острый уголок воротничка от рубашки. – И это очень безответственно и... Невежливо по отношению к другим героям твоих выдумок.
– То есть, я все выдумала?
– Именно, – холеное лицо Аделаиды покраснело от с трудом сдерживаемого гнева. Может, она и считала слухи о моем романе с деканом всего лишь выдумками и фантазиями, но они явно задевали ее. А еще сильнее преподавательницу задевало внезапное охлаждение к ней Верстовского. Вкупе они создавали мощное, убийственное для самооценки комбо.
– И в свете последних новостей твой обман выглядит просто чудовищно, Красовская. Если ты действительно неравнодушна к... этому человеку, неужели ты готова разрушить его жизнь?
Несостоявшаяся девушка Вениамина стиснула в руке карандаш, транслируя крайнюю степень волнения. Я тоже вцепилась в лямки рюкзака, продолжая стоять перед ней, как дура. Меня начало потряхивать.
Обо всем, что касается чудовищей и разрушений, я сама спрошу у того самого «человека». А вот касательно остального... Значит, в чьих-то глазах я не жертва, а агрессор? Подлая интриганка с больной фантазией, сочиняющая сказки про всеми любимого заведующего кафедрой и рассказывающая их целому вузу? Весело, что и говорить.
– А вам не приходило в голову, что слухи могут быть правдой?! – ляпнула совсем не то, что следовало.
Преподавательница холодно и неохотно рассмеялась.
– Нет. Потому что я верю в благоразумие Вениамина Эдуардовича. Возможно, имел место некий... эпизод. Допустим, он выделял тебя среди других студентов или сказал что-то двусмысленное, из-за чего у кого-то вдруг разыгралось воображение... В любом случае, все это ложные надежды и самообман.
Она ненадолго замолчала, теребя бумаги.
– Даже если вы и правда переспали несколько раз, это совсем ничего не значит, понимаешь? Он самодостаточный зрелый мужчина, а ты – совсем юная и неопытная девушка. Что ты можешь дать ему, кроме секса и кратковременного развлечения? – Аделаида подняла на меня недоуменный взгляд, сама удивляясь тем вещам, которые произносит. Для нее все было более чем очевидно. – Он стареет, Маргарита. А когда мужчина стареет, то чувствует необходимость побаюкать свое уязвленное эго. Но кризис среднего возраста рано или поздно пройдет, и тогда он начнет искать себе более подходяшую спутницу. Ту, с кем есть о чем поговорить... и о чем помолчать.
* * *
Я вылетела из аудитории и понеслась по коридору в привычном направлении, вызванивая по пути Верстовского. Скорее всего, мне придется пропустить следующую пару, а, может, и не одну... Что ж, стараний моих все равно никто не видит, а учеба сегодня не задалась с самого утра.
Слова Аделаиды были всего лишь словами задетой отказом мужчины женщины, но они взбаламутили меня почище ссоры с Гардениной. Из глубины души, словно муть со дна озера, поднимался иррациональный страх быть отвергнутой и покинутой. Раньше я не боялась одиночества – просто не думала о нем – но после того, как от меня отвернулась лучшая подруга, захватив с собой большую часть наших общих знакомых, оно стало моей фобией.
Не то, чтобы я всерьез верила, что Вениамин собирается заменить меня на кого-то более мудрого, но... После того, что учудила Юлька, декан стал моей главной опорой в жизни, а помимо этого – единственной радостью и утешением в столь непростое время. Только благодаря нему я вообще находила в себе мужество каждый день преодолевать трудности – отряхивать с себя косые взгляды, игнорировать смешки-нападки и снова и снова посещать занятия.
Если он тоже исчезнет из моей жизни, я этого просто не переживу!
– Что случилось? – по тону моего истеричного звонка и моему виду, когда я предстала на пороге его кабинета, декан уже понял, что приключилась очередная неприятность. Он взял меня за руки и препроводил к себе, приготовившись успокаивать.
– Со мной беседовала Аделаида Степановна, – выпалила я.
– О. Сочувствую, – Вениамин нахмурился. – Кажется, она немного зла на меня. Не нужно было приглашать ее к нам на работу...
– Вовремя же ты одумался, Венечка! – не смогла удержаться от того, чтобы не поддеть его. – Знаешь, что она мне наговорила?
– Боюсь даже представить. Иди сюда, – он привлек меня к себе, заставил сесть к нему на колени. Мое сердце затрепыхалось в томительном волнении, стоило ему оказаться в непосредственной близости. Так мне было легче и одновременно сложнее делиться с ним переживаниями.
– В общем... она считает, что ты со мной только ради секса, – пришлось перебороть себя, чтобы сказать эту мысль вслух.
Верстовский запрокинул голову и громко фыркнул.
– Столько страдать ради того, чтобы получить всего лишь секс!.. – мужчина заметил, что я не разделяю его веселья и снова сделался серьезным. – Извини, продолжай дальше.
– И в скором времени ты заменишь меня на возрастную, статусную женщину! – рявкнула так зло, как будто он и правда собирался это сделать.
Декан округлил глаза.
– С какого перепуга?
– Потому что я еще слишком юна... И, наверно, чересчур красива.
– Что за чушь! Кому нужна возрастная, статусная женщина, когда рядом молодая красотка?– он обнял меня, положил мой подбородок себе на плечо. – Видно, бедняжка пребывает в высшей степени отчаяния. Тебя сильно задели ее слова?
– Я просто вне себя! – легонько куснула его за шею, вдыхая его запах. Он так приятно пах, даже когда не пользовался одеколоном, что в моем животе моментально зашевелился, щекоча внутренности, маленький пушистый котенок.
Верстовский-старший замер, наслаждаясь укусом-поцелуем. Его тело напряглось, а руки стиснули меня сильнее.
– Я и думать не думал ни о каких заменах, – проникновенно пообещал он. – Уж до конца жизни мне тебя хватит – там осталось не так много.
Романтичный настрой мигом слетел с меня.
– Не надо так говорить! Это ужасно! – я невероятно разозлилась, даже отстранилась от него и ударила его кулаком по груди несколько раз. А после чуть не заплакала. – Ты будешь жить еще долго-долго, ясно?!
Негодяй! Как он может с такой легкостью рассуждать о таких чудовищных вещах? Собрался оставить меня одну на этом бренном свете?! Мое сердце чуть не разорвалось от боли, когда я представила, что однажды мне придется похоронить Вениамина Эдуардовича.
– Слушаю и повинуюсь, – прошептал он, обмякая в своем кресле и отдавая себя во власть моего гнева. – Но только если с тобой. Иначе на «долго-долго» я не согласен.
Наши губы нашли друг друга, и следующие минут пять я была почти счастлива. Но не до конца. Мне пришлось оторваться от него и прояснить еще один тревожащий меня момент.
– Аделаида сказала еще кое-что... Будто я готова разрушить твою жизнь из-за своих фантазий. Что это значит?
– Она утрировала, – Верстовский недовольно покачал головой.
– Но все-таки?..
Он сохранял молчание некоторое время, смотря куда-то вдаль. Потом тяжело вздохнул.
– Скоро должен состоятся педсовет по поводу снятия меня с должности.
– КАК?! – я вынырнула из его объятий, в ужасе глядя на своего мужчину. Хорошо, что он держал меня на коленях, потому что иначе я могла бы просто свалиться на пол: небо и земля в очередной раз поменялись местами. – Это из-за слухов?
– Боюсь, что так.
– И если совет решить тебя наказать... – мой голос дрогнул. – Ты перестанешь быть деканом и останешься просто преподавателем?
– Скорее, меня просто уволят. Но! – он предвосхитил новый горестный возглас, готовый сорваться с моих губ. – Они смогут это сделать только в том случае, если будут доказательства нашего романа.
Мне хотелось зареветь в голос. Что ж за такой поганый сегодня день! Предчувствия не обманули: Верстовский и правда может оставить меня одну – если не на белом свете, то хотя бы в университете!
– Какой кошмар... – я поникла, вцепившись в рубашку декана и глядя на перламутровые пуговицы, не в силах поднять на него глаз. – Нам нужно быть осторожнее. Я не смогу учиться тут без тебя! Только не это!!!
– Я и сам не хочу оставлять тебя без присмотра, – грустно сказал Вениамин. – До педсовета еще есть время – он состоится только после спектакля. К тому же, в слухи верят далеко не все – Игорь Васильевич, например, на моей стороне. Пока что педсовет выглядит как вынужденная мера, которую инициировали радикально настроенные преподаватели
– Ладно, – мне все еще было очень страшно, но его спокойный тон и безразличный к таким серьезным новостям вид немного меня утешил. Я снова прильнула к нему, мечтая стать чуточку сильнее и смелее посредством наглейшего эксплуатирования его внимания и заботы.
Вдруг в дверь кабинета постучали.
– Вениамин Эдуардович, вы на месте? – раздался приглушенный мужской голос с той стороны.
Мы потрясенно уставились друг на друга.
– ЧЕРТ! Совсем из головы вылетело, что у меня назначена встреча с ректором на это время! И... – отец Ромки слегка побледнел. – Я забыл закрыть дверь!
– Нас не должны увидеть! – пискнула я, одновременно сползая на пол.
– Что ты делаешь?.. – декан в шоке посмотрел на меня сверху-вниз.
– Прячусь! Пускай заходит!
Игорь Васильевич не стал дожидаться приглашения Верстовского и, судя по звуку, слегка приоткрыл дверь.
– Вениамин Эдуардович, к вам можно?
– Д-да, – голос любимого мужчины отразил всю степень его волнения.
Но главным было то, что я успела-таки скрыться с глаз вошедшего и теперь сидела под столом декана. Практически прямо у него между ног.
44. Под столом у декана
Несмотря на всю опасность и, прямо скажем, двусмысленность моего положения, мне стало смешно. Сижу на корточках в замкнутом пространстве, чуть ли не задевая головой столешницу, и наблюдаю прямо перед собой пах Верстовского; снаружи осаждают толпы недоброжелателей; ректор самолично проверяет целомудренность своего декана – и как только докатилась до жизни такой?
«Я у твоих ног. Спасибо не говори...», – всплыли в голове строчки песни, и я хрюкнула от смеха, запоздало прикрыв рот рукой.
– Что-что вы сказали, Вениамин Эдуардович? – заинтересовался ректор.
– Ничего. Чихнул... неудачно, – ледяном тоном произнес декан.
Его можно было понять: с одной стороны, если Игорь Васильевич обнаружит меня здесь, нам с Вениамином придет конец. А с другой... Обстановка, в которой я оказалась, будоражила воображение и открывала передо мной заманчивые перспективы. Тихонько посмеиваясь, я положила руки на щиколотки декана и начала медленное путешествие ими наверх.
Преподаватели тем временем завели какой-то рабочий разговор, обсуждая учебные планы, предстоящую сессию и прочие скучные темы. Как только я начала проказничать, тембр голоса Верстовского поменялся: из низкого и спокойного стал каким-то мальчишеским, просящим и неуверенным. Ему пришлось пару раз откашляться, чтобы заговорить нормально.
– Вы не заболели, Вениамин Эдуардович? – обеспокоился ректор.
Я беззвучно орнула. У меня начало сводить живот от смеха.
– Есть немного, – прохрипел декан. Он опустил правую руку под столом и яростно погрозил мне указательным пальцем.
– А к врачу ходили?
– Э-э-э... Понимаете, это скорее душевная болезнь, нежели физическая... – с надломом произнес отец Ромки. Я к тому времени добралась до внутренней стороны его бедер, выписывая круги кончиками пальцев по гладкой ткани штанин и представляя себя этакой массажисткой-гейшей-партизанкой.
– Прекрасно понимаю! Нам, в нашем возрасте, стоит беречь нервы и здоровье. Столько проблем на вас свалилось в последнее время, как вы вообще держитесь?..
– Не представляю! – с откровенным страданием произнес Верстовский.
Осуждающий перст переместился прямо к моему лицу. Воспользовавшись такой шикарной возможностью, я обхватила его ладонь и быстренько погрузила большой палец себе в рот, чувствуя себя взрослой, развратной, почти что статусной женщиной.
Вениамин вздрогнул всем телом. Но руку отдергивать не стал, позволив мне и дальше ласкать ее.
Обсудив тему возрастных болезней, мужчины приступили к теме нерадивых учеников. По версии Игоря Васильевича, одному из студентов срочно требовалось провести дисциплинарное взыскание. И Верстовский идеально подходил на роль палача-морализатора.
Продолжая беззвучно угорать, я отпустила руку декана и дотронулась до его ширинки, натянувшейся под воздействием воспрявшего мужского достоинства. Потом взялась за ремень брюк, раздумывая, как бы так осторожно расстегнуть замок, чтобы не выдать своего присутствия. Я пока не знала, как далеко готова зайти в своей игре, ничего не планировала – просто получала удовольствие, упиваясь властью над любимым мужчиной.
– Завтра в институт придут родители Зайцева, проведете с ними беседу? – попросил ректор. Я слышала его шаги – он, вероятно, ходил по кабинету, рассматривая содержимое шкафов: коллекцию книг и сувениров. – Может, назначите ему формальное наказание... Пусть, например, неделю помогает Любови Ефремовне в библиотеке.
– Наказание будет, и наистрожайшее! – сурово уронил декан. Он намотал мои волосы на кулак и подтянул голову ближе к паху. Воодушевленная, я приступила к процессу «распаковки» активней, пытаясь вытащить кожаный край ремня из фиксирующей его шлёвки. К сожалению (или к счастью), делать это в столь стесненных и затемненных условия было затруднительно. У меня нет клаустрофобии, но места и кислорода не хватало катастрофически.
А тут еще и Верстовский надумал сжать меня своими сильными коленями. Я все никак не могла понять, подбадривает он меня таким образом или пытается осадить. Чтобы не захохотать в голос, мне пришлось вцепиться зубами в штанину.
– Кстати, что вы думаете насчет педсовета, Вениамин? – спросил ректор. Чувствовалось, что ему было неловко заводить этот разговор. Он помялся, подыскивая слова. – Я не могу гарантировать благоприятного исхода дела, к сожалению. Наверное, стоит подыскать запасной план на случай, если... Вы что-то решили насчет перевода в Великобританию?
Я невольно прислушалась.
– Да, это представляется мне наиболее разумным решением, – ответил Верстовский. Они заговорили о преимуществах и недостатках работы в Лондоне, а в моем мире будто разом потушили свет.
Я обмякла, выпустив ремень из рук и обессиленно прислонившись к ноге декана. Значит, это правда, и моя интуиция, в сто раз усиленная болезненными переживаниями, меня не обманула... Игривое настроение разом прошло – боль, недоумение и страх были такими сильными, что я не сразу вспомнила, как нужно дышать. Он и правда собирается исчезнуть. Планирует покинуть мою жизнь, оставшись чудесным, болезненно-сладким воспоминанием, а я... я...
Когда минут через пять Игорь Васильевич вышел из кабинета, я сидела в той же самой позе, смотря в одну единственную точку – туда, где мы с моим одиночеством оставались вдвоем против всего белого света. Я сидела так даже тогда, когда Вениамин отодвинулся от стола и обеспокоенно заглянул вниз.
– Иди сюда, – он взял меня подмышки и вытащил наружу. Потом тяжело вздохнул. – Я собирался сказать... Ждал подходящего момента.
– Значит, если станет совсем худо, ты уедешь жить в Лондон? – глухо спросила я.
– Мы уедем, – поправил он.
– Что? – я подняла на него стремительно мокреющие глаза.
– Мы можем поехать вместе, если ты не против. Я помогу тебе восстановиться в Кингс Колледже или поступить куда-то еще. За деньги не волнуйся: все расходы я возьму на себя... Ты хотела бы вернуться в Лондон?
Я хлопала глазами, молча глядя на Верстовского и пытаясь осмыслить его слова. Вернуться в Лондон, где остался кусочек моего сердца и который все еще периодически являлся мне во снах? Снова пройтись по набережной Темзы, спуститься к черной воде по зеленым от водорослей ступеням, дотронуться до многовековой стены Тауэра, посетить Вестминстер или Глобус – копию театра елизаветинской эпохи, где когда-то ставил свои пьесы Шекспир?..
– Не знаю... Мне надо подумать, – я все еще была оглушена.
– Думай. Время пока есть. Без тебя я в любом случае не поеду, – декан обнял меня.
Мы сидели в обнимку какое-то время. В моей душе творился хаос: рушились старые конструкции, осыпались здания привычной жизни, оставляя после себя лишь руины и груди обломков, что-то непрерывно умирало и превращалось в прах. Хочу ли я вернуться в Лондон?.. И смогу ли собственноручно перечеркнуть, уничтожить весь этот год, прожитый дома? Остались ли здесь хоть что-то, что мне было бы жалко оставить?..
– Вряд ли меня отпустят в Англию, – наконец произнесла я. – Мне надо посоветоваться с родителями... Рассказать им про... НАС.
Сказала и чуть было не поседела от ужаса. Досрочно.
– Давай сделай это вместе, – Верстовский нежно поцеловал мой висок. – Пригласи меня на ужин... Еще раз.
45. Приключение для двоих
Когда душа к другой душе стремится,
Она ослеплена и не страшится.
(цитата Лопе де Вега)
Я уговорила родителей организовать один ужин для знакомства с моим новым парнем. Но попросила ничего не готовить, доказывая, что чая и торта будет достаточно. Полагаю, разговорам будет уделяться больше внимания, чем еде.
Накануне встречи я настолько себя накрутила, что Верстовскому пришлось устроить мне небольшую встряску.
– Встретимся за пару часов до ужина, погуляем? – предложил он. – Я приеду к твоему дому.
– Но мы ведь договорились... – мои брови изогнулись домиком.
«Декан, я и дотошные бабушки на лавочках» – эти три компонента никак не желали стоять рядом в моей картине мира.
– Хорошо, приеду к соседнему дому.
– Лучше через два, – чмокнула я его в гладковыбритую щеку.
– Ладно, – он закатил глаза. – Только оденься потеплее. И не в платье.
Разумное замечание. Несмотря на разгар апреля, дни стояли свежие, а вечера – откровенно холодные. Снег сошел только-только. Но неубиваемый московский газон уже воспрял духом, жизнерадостно зеленея на радость всем ночным заморозкам. И воздухе разливался запах весны, в котором переплетались пьянящие флюиды любви, надежды, свободы. И каждый день, пусть ненадолго, но выходило солнце, рождая во мне радость и стремление жить.
Этот апрель очень напоминал прошлогодний октябрь. Я снова была влюблена, и влюблена взаимно... а все сложности на пути к счастью были преодолимы. По крайней мере, мне очень хотелось в это верить.
На следующий день я пришла на условленное место и закрутила головой: заветного автомобиля нигде не было видно. Зато – тут мое сердце пропустило удар – около тротуара стоял припаркованный мотоцикл, а рядом с ним высокий мужчина весь в черной коже. На сидении лежали два блестящих шлема, один побольше, другой поменьше.
Робея и жутко смущаясь, я подошла к Вениамину Эдуардовичу. У меня дрожали колени, как у впечатлительной шестиклассницы, пока я преодолевала расстояние между нами. Если бы я еще не любила Ромкиного отца, то непременно влюбилась бы в него в этот момент. Мне доводилось лицезреть его в разных ипостасях: у доски в аудитории, в собственном кабинете и спальне; одетого в строгий костюм-тройку, молодежные джинсы и даже местами голого...
Но таким крутым и сексапильным я его видела впервые. (Был эпизод, когда он в таком же виде приезжал в Ливер за Аделаидой, но он был вытеснен моей психикой, как травмирующее воспоминание).
– Ты же сказал, что мы будем гулять? – вместо приветствия спросила я.
– Хотел сделать тебе сюрприз. Не получилось? – декан отбросил с лица длинную челку и хитро ухмыльнулся, пронзив мое сердце очередной стрелой Купидона. Кажется, мужчина не заходил в барбершоп целую вечность, но такая невнимательность к собственной прическе, на удивление, шла ему только на пользу. Седых волос у Верстовского насчитывалось не так много, а те, что были, только добавляли ему привлекательности в моих глазах.
– Очень даже получилось! А зачем тебе второй шлем?
– Ты никогда не ездила раньше на мотоцикле? – он внимательно взглянул на меня. – Боишься?
– Боюсь. Но хочу.
– Тогда погнали.
Он расстегнул прикрепленную к Харлею сумку и начал доставать оттуда вещи: защиту для ног, рук и туловища. Я смотрела на мужчину во все глаза, полностью передав ему бразды правления. Мы или разобьемся, или станем более храбрыми. Третьего не дано.
Подмигнув мне, Вениамин присел на корточки, чтобы удобнее было застегивать высокие наколенники с плотными пластмассовыми вставками, сразу добавившими объема моим ногам. Проходящие мимо люди с интересом косились на нас – бабушек среди них не было, но я все равно чувствовала себя не очень комфортно. Меня переполняли гордость, признательность и страх неизведанного. Я даже пожалела, что не могу взглянуть на нас чужими глазами: наверно, мы с деканом представляли собой трогательное и эротичное зрелище: высокий и сильный мотоциклист опустился на землю перед хрупкой блондинкой, чтобы экипировать ее по всем правилам.
После наколенников декан натянул на меня жесткую куртку, налезшую прямо поверх весеннего пуховичка, и нацепил на руки защиту для локтей. Пришел черед «упаковывать» голову. Один тканевый подшлемник он надел на себя, второй протянул мне. Мы расхохотались, ибо в одинаковых черных балаклавах с прорезями для глаз стали похожи на парочку бандитов, решившихся ограбить банк.
Сам шлем сел очень плотно. Было непривычно ощущать на себе его груз – голова сразу сделалась тяжелой, гулкой и неповоротливой. Декан затянул ремешок у меня под подбородком, опустил забрало и сел на Харлей, после чего помог взобраться на него мне.
– Наклонись вперед и обхвати меня руками, – его голос теперь звучал приглушенно. Я послушно придвинулась к спине декана, прижала свои колени к его бедрам. Наши шлемы соприкоснулись, стукнувшись друг о друга со смешным пластмассовым звуком.
Мотор мотоцикла заурчал, словно огромный басовитый тигр, и мы с деканом медленно поехали по спальному району. «Железный зверь» Верстовского подрагивал и слегка колыхался из стороны в сторону на неровностях дороги, заставляя меня волноваться и мысленно готовиться к худшему. Сидеть верхом на мотоцикле было страшновато, да и ощущалась такая поездка совсем иначе, нежели когда «плывешь» на широком сидении авто. Вокруг не было ни металлических стен, ни надежной крыши. От асфальта нас отделяло не больше метра.
Декан свернул в ближайшую подворотню и выехал на шумный проспект. Плавно перестроился, влился в потом машин и дал по газам. Я только и успела, что ойкнуть, дальше пищать уже было бесполезно – он все равно бы меня не услышал. В нас врезался ледяной ветер, мы стремительной пулей пронзили влажный, сгущающийся темными мазками вечер. Я почувствовала сопротивление воздуха, стремящегося откинуть меня назад, и прижалась к Верстовскому как можно теснее, обхватила его руками за талию, но и тогда не почувствовала себя в безопасности.
Дорога ложилась под колеса мотоцикла смазанной серой полосой, слева и справа проносились автомобили, казавшиеся по сравнению с нами тихоходными громоздкими увальнями – все это сливалось в цельное, ни на что не похожее ощущение: приключение лишь для нас двоих, разворачивающееся на фоне ночных огней Москвы.
Мы мчались все быстрее и быстрее. У нас не осталось права на ошибку, все решилось единым мигом. Некогда было говорить и даже думать – были лишь мы, прижавшиеся друг к другу в бешеной круговерти сменяющихся картинок, ветер в грудь и Харлей, ревущий под нами. Я была бессильна предпринять хоть что-то: могла лишь довериться своему мужчине, прильнуть к нему и уповать на то, что он не разучился ездить на двухколесном транспорте после столь долгого перерыва.
Вернулись мы замерзшими, но обновленными. В крови шарашил адреналин, радость, восторг и любовь переполняли нас, выплескиваясь через край. Мы вместе пережили необыкновенный опыт, сблизивший нас еще больше, и поднялись на третий этаж, держась за руки. Любые невзгоды казались теперь по плечу.
Ну а потом сказка закончилась. Началась жизнь.
Выражение лиц своих родителей в тот момент, когда дверь открылась, а на пороге вместо «нового парня» появился уже знакомый им Вениамин Эдуардович, я буду помнить всегда. Хочется верить, что однажды я начну вспоминать этот момент с смехом, но пока у меня не было ни малейшего повода для веселья.
Если рассказывать в общих чертах, встреча прошла шедеврально: крики стояли на всю нашу пятиэтажку, а вездесущие бабушки-сплетницы, думаю, отлипли от окон и припали к стенам, чтобы лучше слышать проклятия, сыпавшиеся на голову отважного декана. Главным инициатором скандала, конечно, была моя мать. Букет цветов, принесенный Верстовским, отправился в мусорку, а дальше она вопила, хваталась за сердце и угрожала упасть в обморок.
Мой немногословный папа не кричал – лишь молча запивал успокоительное крепким алкоголем. Мы с Вениамин пытались ему объяснить, что так делать небезопасно, но папочка лишь заявил – и это была его первая и последняя фраза за весь вечер – что не против помереть, раз уж единственная дочь приготовила ему такое испытание.
Да, в тот момент я впервые порадовалась тому факту, что у меня не было ни младшего брата, ни сестры: бедный ребенок непременно заработал бы психотравму, зарекся влюбляться и знакомить избранника с нашими неуравновешенными родителями.
В общем, ужин не состоялся – никому кусок в горло не лез. Ни к середине, ни к концу вечера родители не оттаяли, и Верстовский был выдворен с позором. Ну а когда он ушел, «вечеринка» продолжилась: мои нервы не выдержали, и я подключилась к ссоре, рыдая и обвиняя предков в черствости и нежелании меня понять.
