Текст книги "Дрянной декан (СИ)"
Автор книги: Людмила Райот
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 28 страниц)
29.2. Рома, прощай
До конца недели от Верстовского больше не было новостей. И это принесло облегчение с одной стороны, с другой же – превратилось в вялотекущую пытку, так как я вдруг начала скучать по нему. И поняла, что убрав источник моих терзаний с глаз долой, не избавлюсь от переживаний.
По крайней мере, на это потребовался бы куда более приличный срок. И пара недель-месяц – или сколько там обычно длятся стажировки? – разлуки могли бы стать моим спасением.
Но вот наступил новый понедельник, и пришлось идти в вуз. От цистита я излечилась, но стоило только подумать, что вот-вот, прямо на первой паре, мне предстоит встретиться со своим любовным кошмаром лицом к лицу, я снова чувствовала признаки самых разнообразных недугов, начиная от сердечной аритмии и заканчивая биполяркой.
Но сначала мне предстояла еще одна встреча. Которая должна была поставить точку хоть в какой-то части моих сложных социальных взаимодействий.
– Марго! Как ты? – Рома, увидев меня, раскрыл объятия и скованно улыбнулся. – Я скучал.
Он стоял вместе с компанией наших одногруппников, потому я решила в этот раз обойтись без громких театральных жестов. Подошла к нему, позволила себя обнять, сама сухо поцеловала его в щеку.
– Все хорошо. Отойдем?
– Конечно. Как скажешь, – он положил руку мне на талию и отвел в сторону, где можно было поговорить без свидетелей. По какой-то непонятной причине Верстовский-младший все еще продолжал разыгрывать героя-любовника, заинтересованного в наших отношениях.
– Мы должны расстаться, – прямо сказала я.
У него вытянулось лицо.
– Что, опять? Я не понимаю, Рит...
– Я видела тебя на вечеринке, Ром. Вместо с этой... рыжей девушкой, которую привел Мильнев. Вы целовались в туалете. И, кажется, были настроены пойти еще дальше, – выложила все как есть, чтобы покончить с этим поскорее.
Парень помолчал, мрачнея и вроде бы даже слегка краснея, что было удивительно для его конституции.
– Извини, – он убрал руку с моей талии. – Ты меня отшила, и я не сдержался... Если я могу как-нибудь загладить...
– Вы переспали с ней?
Рома не ответил, но по его виду я и так все поняла.
– Давно вы с ней мутите? Кто она такая?
– Мутим? – теперь Рома выглядел не виноватым, а оскорбленным – поразительная смена настроения, учитывая то, что его поймали с поличным за изменой. – Да я впервые ее увидал! Рита, прости!
Он взял меня за руки. Теперь в его взгляде проступила мольба.
– Это была ошибка! Я люблю лишь тебя!
Удивительно, и почему все изменщики оправдываются, как по методичке? Как они умудряются совмещать "большую и светлую" со случайными, "ничего не значащими" связями на стороне?..
Вот уже не думала, что ему удастся вывести меня на эмоции, но тут я прямо рассвирепела. Вырвала руки и толкнула его стене, наступая на парня с угрожающим видом.
– Нет, не любишь, Рома! Прекрати врать. Расскажи мне правду или, клянусь, о твоем поступке узнают все! Почему ты начал со мной встречаться?
– Ты мне понравилась, – он посмотрел на меня сверху вниз. – Это правда.
У него были длинные пушистые ресницы, прямо как у отца. А взгляд – гораздо мягче, чище, даже невиннее. И на какой-то, очень короткий миг мне снова стало тоскливо оттого, что мы никогда не будем вместе.
Ни с тем, ни с другим.
– Тогда почему мы так и не переспали?! – с гневом прошипела я. – Почему не перепихнулись сразу же, прямо как вы с этой рыжей? Знаешь, сколько я мечтала о нашей ночи?
Прозвенел звонок на пару, но мы так и остались стоять у стены, буравя друг друга взглядами.
– Мне казалось, ты заслуживаешь более серьезного отношения, – медленно произнес Рома. – Когда ты только пришла к нам в группу, у меня сложилось впечатление, что ты ангел: прекрасное белокурое существо, спустившееся прямо с неба – ну, то есть прилетевшее из Англии...
Парень улыбнулся, и я немного смягчилась. У меня создалось ощущение, что он наконец-то говорит откровенно, а не просто прячется за ширмами красивых фраз.
– Мне было удивительно, что ты обратила внимание на такого раздолбая, как Роман Верстовский. Все верно, я привык к легким, ни к чему не обязывающим связям... Но отец всегда так красиво говорил о настоящей любви. О зрелых чувствах к единственной, самой желанной на свете женщине...
На этом моменте сердце защемило, и я чуть было не всплакнула.
– Наверное, мне захотелось быть достойным... Угодить ему хоть в чем-то!.. Нет, ты мне правда понравилась, Марго, очень-очень! Но я не мог даже подумать о том, чтобы относиться к тебе так, как к другим девушкам – к тем, с кем можно переспать сразу же, даже не спрося ее имени... В туалете собственного или чужого дома. Я нередко так делал...
– Черт, Рома. Пожалуйста, избавь меня от подробностей!
– Хорошо. Так вот, я хотел, что у нас все было серьезно, по-правильному. Ты была для меня божеством, с которым нельзя совершить ничего дурного. Может, поэтому я не спешил с сексом? – кажется, он уже размышлял вслух, забыв о моем присутствии. – У меня были сомнения насчет нас, но отец пригрозил, чтобы я не вздумал чудить. Сказал, что выгонит из дому, если я и тебе разобью сердце...
Пришлось сосчитать про себя до пяти, чтобы не разреветься.
– Моя "божественность" не помешала тебе флиртовать с Ярославой, – напомнила я. – И переспать с девушкой Мильнева... Блин, он же твой лучший друг!
– Да знаю, знаю, – вздохнул Рома. – Мне и самому противно. Хоть я и старался соответствовать высоким идеалам отца, мне до них, как до луны.
Он опустил голову, печально взлохматил пышную шевелюру, которой позавидовали бы многие девушки.
– Наплюй на то, что говорит декан, Рома. Ты еще слишком молод, чтобы жить и чувствовать так, как это делает он, – я нашла в себе силы поддержать "несчастного" мажора. – Мы с тобой не подходим друг другу. А Вениамин Эдуардович, он... переживет наше расставание.
Верстовский еще раз вздохнул и положил руку мне на плечо.
– Все верно, я и правда тебя недостоин. Мы можем остаться друзьями, Рит?
– Хорошо, – если подумать, у меня не осталось к нему претензий. Даже после того, как он назвал меня слишком "идеальной" для того, чтобы заниматься со мною сексом. – Сделай одолжение, больше никогда не пытайся меня вернуть! Даже думать забудь. И еще...
Я пошла к аудитории по опустевшему коридору, и Роман поспешил за мною следом.
– Среди ребят, как я поняла, почти никто не знает о твоем поступке. Если будут спрашивать, говори, что на вечеринке мы были вместе... ну, то есть ночью. И я промолчу о том, что видела.
– Заметано! Ты просто космос, Красовская! – бывший повеселел и поднял руку, рассчитывая, что я дам ему "пять".
Он ошибался. Решив вопрос с младшим Верстовским, я переключилась на размышления о старшем. Мы опаздывали. Наверняка, декан уже на занятии. Стоит около кафедры и думает, приду я сегодня или останусь дома...
Но тут пришел мой черед ошибаться. Преподаватель еще не появился, и группа пребывала в радостном возбуждении. Прошла неделя после вечеринки, а студенты все не могли успокоиться и перестать обсуждать, кто чем напился и где и с кем спал в итоге.
– Рита! – радостно замахала мне Юля с третьего ряда, – Наконец-то ты пришла! Иди ко мне.
Я села на свободное место рядом, достала тетрадь. Моя нервозность усилилась.
– А где Эдуардович?
– Не знаю, задерживается, наверно. Сами ждем.
Очень любопытно, что же заставило пунктуального до мозга костей декана опоздать на занятие?..
Долго гадать не пришлось. Дверь с грохотом распахнулась, и в лекторий вошел Верстовский – стремительный, красивый, еще более стильный, чем когда-либо. Мое сердце подскочило к горлу и судорожно забилось где-то на уровне голосовых связок. А потом и вовсе замерло... от удивления.
За деканом в аудиторию вошла женщина приятной наружности. Стройная, темноволосая, с папкой в руках и вежливой улыбкой на губах. На ней был синий пиджак и строгая юбка до колена.
– Всем доброе утро, – сказал декан. – Разрешите представить Аделаиду Степановну, историка литературы, которая приехала к нам в университет для выполнения научной работы. Она побудет на занятии.
30. Свидание в библиотеке
Любовь нежна? Она груба и зла.
И колется и жжётся, как терновник.
А если так, будь тоже с ней жесток,
Коли и жги, и будете вы квиты.
("Ромео и Джульетта», У. Шекспир)
– Это ОНА! – просипела Юлька, комкая бумагу, когда Верстовский перешел к теме урока.
– Кто? – на всякий случай уточнила я, хотя и сама уже догадалась.
– Та училка из переписки, о которой рассказывал Ромка! О, теперь понятно, почему он так ко мне равнодушен! – патетическим шепотом провозгласила Гарденина. Окончательно выйдя из себя, она разорвала лист на маленькие кусочки, вкладывая в это действие такую ярость, словно к ней в руки попала не бумага, а сама Аделаида Степановна.
– Ну почему сразу "равнодушен"? – также тихо ответила я. – Он пригласил тебя на танец.
– А после – всех остальных девчонок. Это не считается!
Меня он не пригласил, но я решила не напоминать об этом – мне Верстовский подарил куда большее, чем просто танец. Так что грех жаловаться.
– Гарденина, Красовская, что там у вас произошло? – сурово спросил декан. Наша перебранка не минула его внимания. – Есть какие-то вопросы?
К слову, так или иначе переговаривалась вся группа – появление незнакомки всколыхнуло любопытство студентов – но придраться он решил именно к нам.
– Нет, Эдуард Вениаминович, – понуро отозвалась Юля в полной тишине. – Извините.
Я промолчала, так как при всем желании не смогла бы выдавить из себя ни слова. Просто опустила голову. От сурового взгляда отца Ромки у меня загорелись уши и... задница, которая вдруг вспомнила его шлепки.
Урок продолжился. Декан вместе с напарницей вели урок. Она очень внимательно слушала Верстовского, прямо внимала с благоговением, казалось, еще немного, и женщина грохнется на колени, чтобы воздать похвалу небу за его талант к преподаванию. Но нет, это было бы слишком позорно, а она себя позорить перед ним явно не желала – вон, как рисовалась и поворачивалась к отцу Ромки исключительно выгодными своими ракурсами... Иногда вставляла свои замечания – но делала это очень вежливо и деликатно, не перебивая его и не критикуя высказанных им доводов.
А один раз он сам с трепетом спросил ее: "Что вы думаете, Аделаида Степановна, о гуманистический ценности произведений Шекспира?", и мне стало так тошно и ревностно-обидно, что я чуть было не последовала примеру Гардениной и не разорвала свои конспекты на мелкие клочки.
Не занятие, а литературное не пойми что! Устроили какое-то взаимное проникновение душ прямо на глазах у целой группы, а что особенно возмутительно – прямо на моих.
"Она совершенно ему не подходит!!!" – передала мне гневную записку Гарденина.
Чопорная, интеллектуальная, начитанная, с хорошим воспитанием и строгими моральными принципами (их наличие читалось прямо по лицу), и при этом внутренне мягкая (тут я уже просто предполагала), уступчивая, признающая мужское лидерство...
О нет, она подходила ему идеально. Просто поразительно – будто встретились две половины, сосватанные друг другу на самих небесах. И от этого на душе становилось светло – ну бывают же в жизни чудеса! – и ужасно тоскливо.
Ну ладно, даже если не идеально, то в любом случае гораздо больше меня. И по внешности, и по характеру, и по возрасту – Аделаиде на вид было около тридцати пяти – тридцати-семи лет.
Старушка, конечно, но все равно помладше самого декана.
Я не могла отвести взгляда от новоприбывшей преподавательницы. Да что там я – внимание каждой студентки было направлено на новенькую преподшу, они оценивали ее по всем возможным параметрам и наверняка прикидывали степень их "литературной" близости с деканом... Но стажерка этого явно не замечала, так как сама смотрела только на Верстовского.
И на ее лице читалось такое восхищение, что сразу же становилось ясно – будь на то ее воля, близость стала бы максимальной.
Как я ни старалась храбриться, меня захлестывало отчаяние. И ведь знала, знала, что так будет! Чутье с самого начала подсказывало: Верстовскому-старшему доверять нельзя, также, как и его сыну. И вот, нате: прошла всего неделя после того, как я ему все-таки отдалась, и он уже воркует с неизвестной мне зубрилкой в возрасте, растворяясь в чудесном преподавательском тандеме!
А, может, зря я так переполошилась? Это ведь чудесный выход для нас двоих. Если "по-хорошему" забыть друг друга у нас не получается, попробуем "по-плохому". Осталось донести доводы разума до глупого сердца, которое не желало отдавать декана ни в чьи другие руки и требовало крови и сатисфакции.
После звонка я схватила рюкзак и вылетела из аудитории, не дожидаясь Юльку. Вслепую пошла по коридору, сталкиваясь со студентами и даже не задумываясь, куда несут меня ноги. И очнулась только тогда, когда многолюдный коридор опустел и резко свернул вбок, оканчиваясь старой лестницей. Свет стал не таким ярким, а пол уже не был истерт сотнями ног. Аудитории остались позади, кабинетов поубавилось, а на дверях висели таблички с указаниями доп. кружков и внеклассного образования.
– Красовская?
Я на миг оцепенела, узнав низкий, возбуждающий до трясущихся поджилок, голос, и, не оглядываясь, бросилась к лестнице.
– Мы можем хотя бы поговорить?! – гаркнул Верстовский. Он не удовлетворился видом моей удаляющейся спины и, судя по-всему, был и сам не против немного побегать.
Мне нельзя с ним встречаться! Нельзя говорить, иначе... Иначе... Я не знала, что именно случится, но это явно будет нечто сокрушительное. Мысли поскакали в разные стороны, словно бисер, просыпанный на пол. Держась за широченные, покрытые гладкой краской, перила, я скатилась вниз. А оказавшись на первом этаже, на миг задумалась, куда рвануть дальше.
Выбор был невелик. Здесь вообще не наблюдалось кабинетов "общего пользования" помимо библиотеки, святая святых литературного университета. В нее-то я и юркнула. То есть, не юркнула, а ввалилась с грохотом, так как очень спешила.
Библиотекарша подпрыгнула от хлопка дверью. Любовь Ефремовна была живой легендой Ливера. Она являла собой живой образец того, что происходит с женщинами, когда лингвистика и литература выходят на первое место в противовес мужчинам и отношениям. Полненькая, неопрятная, вечно мрачная работница смотрела на студенток с презрением, достойным малолетних распутниц. Ибо сама она была девственной целиной в свои пятьдесят с хвостиком – в этом никто не сомневался.
– Чего тебе? – негостеприимно гаркнула властительница книжного царства.
– Я... я... можно мне оригинальное издание "Двенадцатой ночи" Шеспира? – ляпнула первое, что пришло в голову.
Любовь Ефремовна окинула меня скептическим взглядом, словно сомневаясь, что я достойна брать в руки столь редкое издание.
– Хорошо, посмотрю, есть ли...
– Давайте я сама посмотрю? Я знаю, где искать нужный ряд. А после торжественно клянусь вручать вам свой читательский билет!
Обогнула стойку, за которой сидела библиотекарша, и юркнула под защиту книжных стеллажей. Помещение было огромным. Не знаю, можно ли студентам самим разгуливать в столь священном месте или нет, но попытаться стоило: дверь снова открылась и захлопнулась с еще большим шумом. В библиотеку полным сдавленной ярости ураганом ворвался декан.
Тетка, еще не успевшая прийти в себя после моего появления, чуть не свалилась со стула.
– Чем могу помочь, Вениамин Эдуардович? – пролепетала она. Ее тон, еще минуту назад представляющий из себя презрительно-снисходительное гарканье, сменился почтительным, полным скрытого обожания, воркованием.
Я поразилась и возмутилась такой скорой смене настроения. То, что от Верстовского-старшего млели все старые (и не очень) девы Ливера, было и так понятно. Но каждый раз наблюдать, как его чары укладывают штабелями всех перестарок в радиусе километра, было унизительно.
– Не заходила ли сюда студентка?.. Этакая юная невротичка? – декан оглядывал книжные ряды, теряющиеся в темноте.
– А то ж. Чуть дверь с петель не снесла! – библиотекарша, вспомнившая обо мне, запылала праведным гневом. – Она пошла искать "Двенадцатую ночь" в оригинале. Представляете, сама!.. В оригинале!.. Сейчас же выставлю ее вон...
– Не стоит, давайте это сделаю я, – отец Ромки положил руку на плечо начавшей подниматься на ноги библиотекарши и усадил ее обратно. – Найду и... выставлю. Все в лучшем виде.
31. Байкер
Ничего не понимающая Любовь Ефремовна плюхнулась на стул, а я ойкнула и пустилась по проходу между стеллажами. Библиотека в литературном – это не задрипанная читальня какого-нибудь технического вуза – это целое книгохранилище: огромное длинное помещение с десятками высоченных шкафов, доверху набитых учеными трудами, собраниями сочинений, брошюрами, классическими и не очень изданиями и прочими плодами писательского труда. Здесь даже имелся целый раздел газет и журналов – самый бесполезный вид макулатуры, который только можно представить.
Старые советские светильники, свисающие с потолка, не могли осветить все уголки и закоулки книжного лабиринта. Достаточно жуткое место, на самом деле. Хорошенько углубившись внутрь, я поняла, почему студентам не разрешалось ходить в хранилище самостоятельно: полагаю, здесь заблудился и навсегда пропал без вести не один начинающий литератор.
Я в очередной раз вильнула между шкафами, намереваясь запутать следы и сбить преследователя с толку (что существенно повышало мои шансы стать следующей жертвой библиотеки). И лицом к лицу столкнулась с Верстовским.
– Куда бежишь, Марго? – угрожающе сузил глаза он.
– Но как вы так быстро?.. – сердце ушло в пятки.
– Я знаю это место, как свои пять пальцев... – отрезал он.
"И умею проходить сквозь предметы" – всплыло в голове. Другого объяснения тому, что он в итоге обогнал меня, не было.
– ... и шел по шлейфу от твоих духов, Красовская, – он наступал до тех пор, пока я не уперлась спиной в шкаф.
– Зачем? – вызывающе приподняла подбородок, хотя поджилки тряслись, как у самого трусливого зайца.
– Чтобы спросить: почему ты сбежала после первой же нашей совместной ночи? Оставив после себя лишь трусики, словно какая-то похотливая Золушка?! – он подошел совсем близко. Вынудил меня вжаться спиной в книжные корешки, прижался губами к моему пылающему лбу.
– Вы и так все знаете. Мне больше нечего вам предложить, – выдавила я.
Наши сердца бились громко и в унисон, оглашая библиотечную тишину судорожным стуком. Его сердце пульсировало на уровне моих ключиц, мое – отчаянно трепыхалось в районе его желудка. Они словно дрались, желая перестучать друг друга... Или вырваться на волю, пробив грудные стенки и слившись в едином, торжественном сердечном бое.
– Почему не отвечала на звонки? – он положил ладони мне на талию. Несмотря на нежные прикосновения, я чувствовала, что он зол. И тоже готов взорваться в любой миг. – Послезавтра я уезжаю...
Так скоро?! Его слова ударили меня под дых, выбили весь воздух из легких. Я приоткрыла рот, чтобы не задохнуться, и он тут же воспользовался этим, накрыл губы поцелуем – страстным, но очень коротким, потому что иначе я и правда могла скончаться от нехватки кислорода.
– Выгодное предложение по работе, да? – получилось немного едко.
– Да, и не только. Мне правда необходимо разгрузить голову, Марго. Отдохнуть от тебя, иначе... Боюсь, я так долго не проживу.
– Не надо оправдываться, – "успокоила" его я. – Можете уезжать когда и куда захотите. Вы взрослый и свободный человек, в конце концов.
Декан сделал несколько глубоких вдохов, прислонился лбом к стеллажу.
– И сейчас только тебе решать, на какой ноте мы расстанемся, – продолжил он слегка изменившимся голосом. – Как любовники, что не побоялись бездны чувств, открывшейся перед ними... Или же как чужие люди, которым нечего обсуждать.
"Бездна чувств"... Тут я была с ним согласна. Во мне черной вьюгой поднялась буря эмоций. Слишком беспросветная и болезненная, чтобы продолжать мыслить разумно. Я ужасно бесилась из-за внезапного появления Аделаиды и более глобальных вещей: оттого, что он не смог вовремя перестать меня преследовать – тогда, когда все еще можно было остановить; что был так чуток и неистов той ночью... И оттого, что я сама не могу волевым решением взять и перестать плавиться от любви в его руках!
Руках, которые, между прочим, уже позволяли себе откровенные вольности – забрались под кофточку и нежно сжали грудь в тонком тканевом бюстгальтере.
– А что нам обсуждать? То, как вы пригласили новую пассию в университет, чтобы досадить мне?!
– Это не так, – хрипло возразил декан. Он оставил грудь в покое и начал расстегивать ширинку на моих джинсах. – У нас чисто деловые взаимоотношения...
– Ну и зря... – у меня закружилась голова, и я схватилась обеими руками за его плечи, чтобы не упасть. – Она явно не прочь замутить с вами.
– Это... разрешение? – Верстовский просунул правую ладонь мне в трусики. Диалог заполнился длинными паузами. Мы оба тяжело дышали, будто после изнурительного бега по пересеченной местности. – Хочешь, чтобы я "замутил" с Аделаидой?
– Д-да! – тихо простонала я. – Перестаньте... лапать меня!
Прозвучало, должно быть, не очень убедительно, потому что декан запустил руку еще глубже. По его лбу скатилась капелька пота.
– А как же ты сама, Марго? – он медленно задвигал пальцами. – Будешь притворяться, что равнодушна ко мне? Ты же вся течешь и млеешь...
– Это не притворство, – содрогаясь, прошептала я ему на ухо. Только бы не кончить! Если кончу, раз и навсегда закреплю его власть над собой. – А обычная реакция юного тела на домогательства... немолодого мужчины! Когда вы уже смиритесь с тем, что... омерзительны мне?
Вениамин Эдуардович тихо зарычал и ускорил темп, лаская меня с настойчивостью, граничащей с яростью. И я подавилась грубыми словами, захлебнулась судорожными вдохами, закинув голову назад и бессильно повисая на нем. Декан склонил голову и поймал каждый ртом мой стон, целуя меня на прощание – я была уверена, что именно на прощание – долго, влажно и горячо...
– Считай, что я смирился, – произнес он, оторвавшись от моих губ. Отпустил меня, отстранился и, не оглядываясь, пошел к выходу из библиотеки.
Я немного постояла, опираясь спиной о книжный шкаф и испытывая соблазн усесться прямо на пол – ощущение было такое, будто из меня вынули колени, и казавшиеся "тряпичными" ноги могли в любой момент сложиться пополам. Привела в порядок одежду – одернула кофту, поправила растянутые, сбившиеся на бок трусики, которые теперь можно было разве что выкинуть, застегнула джинсы и поплелась вслед за ним.
Когда я дошла до библиотечной стойки, Верстовский уже ушел, а Любовь Ефремовна, сжав пухлые руки в кулаки, направлялась ко мне навстречу – не иначе, чтобы самой отыскать наглую студентку и вышвырнуть ее вон.
– А Шекспир? – грозно вопросила она, оглядывая меня с ног до головы и убеждаясь, что я не спрятала бесценный экземпляр где-нибудь под одеждой. – Что произошло? Почему у тебя слезы на глазах? Здесь запрещено разводить сырость! Вредно для книг.
– Я его не нашла, – хлюпнула носом, обходя ее по большой дуге. – И... простите меня, ради бога, я соврала! У меня нет читательского билета!
* * *
"Послезавтра... Верстовский уезжает послезавтра" – с маниакальной настойчивостью билось в мозгу весь вечер и всю ночь, в ходе которой я не сомкнула глаз.
Кажется, я наконец добилась цели... Но отчего было так горько? Почему показалось – вместе с деканом, покинувшем библиотеку молча и не оглядываясь, меня покинул смысл жизни?
Я будто бежала весь последний месяц, скрываясь от счастья и от горя, которое могла бы принести наша связь. И вот случилось чудо! – бежать было больше не от чего... Я замерла, как вкопанная, и не могла понять, куда и зачем мне теперь двигаться.
Может, я совершила ошибку, и стоило дать Верстовскому шанс? Вдруг окружающая действительность оказалась бы к нам не так уж и жестока?..
Может, он еще вернется ко мне?
Оставался всего один день, чтобы проверить это.
Но назавтра декан пропустил зарубежную литературу. Вместо него заявилась Аделаида Степановна. Сложив многочисленные папочки на преподавательский стол, она улыбнулась и обвела студентов доброжелательным взглядом.
– Вениамин Эдуардович с завтрашнего дня в длительном отъезде. Я буду замещать его до тех пор, пока он не вернется.
– А надолго он уехал? – с надеждой спросил Мильнев.
– Пока непонятно. До нового года точно. Так что зачет и экзамен по предмету вы будете сдавать мне.
– Охренеть! Вот это подфартило! – парни заметно повеселели, девушки же наоборот повесили нос.
– Капец... Просто п*** ц!!! – протянула Гарденина, и я была с ней полностью согласна.
– Почему твой отец не пришел? Он ведь только завтра уезжает?! – накинулась на Рому Юля после занятия. – Может, он в деканате?! Я хочу попрощаться!
– Он не поехал сегодня в вуз, насколько я знаю, – опешил Верстовский-младший. Он глядел на подругу, как на умалишенную. – Надо собрать вещи, подготовить документы... Сказал, один день ничего уже не решит.
– Пропало! Все пропало! – заголосила Юлька, вздевая руки к небу и хватая себя за волосы (занятия в драм.кружке явно не прошли даром).
Я испытывала примерно схожие эмоции, хоть и не обладала ее талантом и не могла так открыто транслировать их миру. Да и сам мир, казалось, резко отвернулся от меня – лишился красок, потускнел, схлопнулся до размеров моего маленького бедного сердца, которому теперь предстояло стучать в гордом одиночестве...
Остальные пары пролетели, будто во сне. Звуки почти не долетали до моих ушей, с трудом пробиваясь сквозь плотный кокон отчаяния, свившийся вокруг меня. Люди, преподаватели, знакомые и не очень студенты – проходили мимо бледными тенями.
Я даже близко не представляла, что, лишившись беспрестанного внимания декана, мне станет ТАК тяжело. И, освободившись, вместо облегчения получу новые страдания и новую тяжесть на душе...
Громкий рев, огласивший университетский двор как гром среди ясного неба, вывел меня из состояния прострации. Мы с Гардениной стояли на крыльце вместе с десятком других студентов и преподавателей, печально глядя на сгущающиеся сумерки и накрапывающий дождь, грозящий вскоре обернуться самым настоящим ливнем.
Вслед за ревом появился свет – резкий, словно прожектор, луч фары озарил припаркованные во дворе машины: к Ливеру, яростно и утробно рыча, подкатил черный Харлей. Все присутствующие обернулись к новоприбывшему. Разговоры смолки, глаза округлились, взбудораженные столь эффектным появлением незнакомца.
Высокий мужчина, одетый в кожаные куртку и штаны, обтягивающие длинные стройные ноги, снял шлем с головы, утвердил его на сидении мотоцикла и направился к крыльцу. Рядом обессиленно застонала Юлька, а у меня перехватило горло – Верстовский, прекрасный, словно бог черной кожи и высоких скоростей, шел прямо по направлению к нам.
Я оцепенела в радости и страхе. Не зная, то ли снова бежать, то ли остаться и подождать, пока...
Пока декан пройдет мимо, не одарив нас с Гардениной даже взглядом. Приблизившись к стоящей позади, вспыхнувшей словно маков цвет Аделаиде Степановне.
Он подал ей руку, помог спуститься с крыльца (будто бы она сама не могла этого сделать!) и подвел к своему мотоциклу. Помог женщине застегнуть под подбородком ремешок еще одного шлема, подождал, пока она усядется позади него, и под рев вновь заработавшего мотора увез ее прочь.
