Текст книги "Дрянной декан (СИ)"
Автор книги: Людмила Райот
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)
32. Зима
Все созревает в свой урочный срок;
Мой разум был от зрелости далек,
Но, возрастя до наивысшей грани,
Теперь он стал вождем моих желаний
И мне велел взглянуть в глаза твои,
Как в богатейшую из книг любви.
("Сон в летнюю ночь», У. Шекспир)
Незаметно подошел к концу ноябрь. Через пару дней после отъезда декана выпал первый снег – тонкий и невесомый, словно белое бисквитное крошево – он полежал до обеда и растаял, оставив море слезинок на прощание. Но уже через неделю предвестник зимы вернулся с подмогой: ледяным ветром, вырвавшим с корнем несколько деревьев, легким морозом и самой настоящей вьюгой.
От теплой, сладкой, будто патока, осени остались одни воспоминания. Декабрьская погода выхолаживала эротические грезы, наполненные душевным трепетом, страхом и желанием. Ледяной дождь сменялся снегом и относительно пригожими днями, когда москвичи смотрели на проглядывающее из-за свинцовых туч солнце и не верили своим глазам.
– Как думаешь, у них все серьезно? – в очередной раз спросила Гарденина, не сводя с Аделаиды Степановны, которая теперь вела зарубежную литературу, испепеляющего взгляда. – Они встречаются?
Подруга восприняла смену преподавателя без энтузиазма: первые пару недель после отбытия Верстовского я каждый день ожидала, что она явится на «зарубежку» с помидорами или тухлыми яйцами.
– Он в Лондоне, а она – здесь, с нами, – привычно возразила я. – Как они могут встречаться?!
– На расстоянии! С нынешним уровнем прогресса это элементарно. Есть интернет, чаты, видеозвонки. Я слышала о секс-игрушках с дистанционным управлением. Она вставляет ее в себя, а он там в Лондоне кнопочку нажимает и...
– ПОЖАЛУЙСТА, ХВАТИТ! – рявкнула я на всю аудиторию. Слишком богатое Юлькино воображение деструктивно влияло на мою психику.
– Маргарита, у тебя все в порядке? – заботливо осведомилась Аделаида. В отличии от Верстовского, она не принуждала студентов к беспрекословному подчинению и не требовала соблюдения дисциплины на занятиях, чем негласно выписала себе приговор: пара десятков двадцатилетних лбов с чистой совестью уселись ей на шею.
Присутствующие заржали.
– Гляди, она взяла телефон, посмотрела в него и улыбнулась! – опять принялась за свое Гарденина. – О, печатает ответ, улыбается еще сильнее... Нет, они встречаются, сто пудов!
Вот в такой маниакальной обстановке мне приходилось постигать азы знаний. Уж лучше б подруга была как прежде одержима учебой, а не Верстовским. И завела себе наконец-то парня. А то ее сексуальная неудовлетворенность приобретала агрессивные формы.
Отъезд декана ее не успокоил, а, напротив, раззадорил – впрочем, как и меня. Но если я лишь тихо злилась и молчала в тряпочку, то Гарденина считала необходимым поставить в известность всех и каждого: она нисколько не скрывала того факта, что запала на препода. И морально готовила друзей и знакомых к тому, что как только Вениамин вернется в Ливер, между ними закрутится страстный роман.
Друзья и знакомые относились к ее заявлениям с пониманием. И если Гарденина видела в их глазах поддержку, то я – лишь сочувствие. Ну влюбилась девчонка, с кем не бывает. Вряд ли они действительно верили, что ей светит любовь самого строгого и неподкупного работника университета.
И меня не оставляло предчувствие: если я, в свою очередь, радостно сообщу студентам – «О, прикиньте, я как-то однажды переспала с деканом!», понимания в их глазах заметно убавится.
Особенно я боялась реакции Гардениной. Боялась почти панически – она мнила себя прогрессивной, эмансипированной женщиной, но, когда дело касалось Верстовского, ее логика «выходила из чата».
Боюсь, ссоры будет не избежать. Наша дружба и ранее переживала сложные времена: когда мы с родителями переехали в другую часть Москвы, например, или я поступила в Британию и «бросила ее», а потом не приезжала целыми месяцами... Но рано или поздно кризис заканчивался, и наша связь только укреплялась.
Я понимала, что однажды мне придется собрать волю в кулак и рассказать ей про нас с деканом (свалив основную часть ответственности на него, конечно). Но каждый раз, когда выдавался удобный случай заговорить про сердечные дела Верстовского – а он выдавался постоянно, так как не проходило ни дня, чтобы Гарденина не вспоминала отбывшего на чужбину преподавателя – язык отказывался мне повиноваться. И в конце концов я решила не торопить события: расскажу тогда, когда он вернется наконец в Ливер. А пока его нет, спешить некуда.
И это «тогда» все не наступало и не наступало, грозя обернуться бесконечностью. Сначала мне казалось, что декан явится накануне сессии, чтобы устроить студентам (и, в частности, мне) незабываемый новогодний сюрприз. Потом, что к началу нового семестра.
Странно, но факт: чем дольше его не было, тем больше во мне крепла уверенность – я хочу наших с ним отношений. Когда накал эмоций немного спал, и у меня появились силы вновь мыслить разумно и трезво оценивать происходящее, я прогнала в памяти всю последовательность развития наших чувств и поймала себя на странном ощущении: конечно, у меня не было слишком уж богатого опыта в общении с противоположном полом, но кое-какой все-таки был. И весь этот скудный опыт значительно уступал даже тем крохам внимания, которые я позволяла отцу Ромки.
Если бы я не приходила рядом с ним в состояние панического ужаса, то заметила бы: как он заботлив, щедр и предупредителен, сколько раз он стерпел мои выходки, как долго закрывал глаза на дурной нрав и несправедливое к себе отношение. Да, порой его ухаживания были не очень удачными (либо совсем неудачными, если вспомнить ужин в «Юпитере») и приобретали характер легкого преследования... Но так получалось из-за его чувств ко мне. Которые были так неожиданны и сильны, что вынуждали его поступать импульсивно и не всегда изящно.
Надеюсь, я не порушила все окончательно, и спокойный, мудрый, тактичный Вениамин Эдуардович простит меня еще один разочек. В конце концов, никто ведь не говорит, что если мы решим быть вместе, это будет решением «раз и на всю жизнь». Может, он сам вскоре сбежит от меня к той же самой Аделаиде (в то, что между ними и правда происходит что-то серьезное, я отказывалась верить). И жертвовать репутацией вовсе не обязательно – мы можем встречаться тайно! Как-то же мы скрывались эти несколько недель, и ничего особо жуткого не произошло.
Теперь, когда место моего парня было вакантно, со мной снова начали заигрывать другие студенты. Я даже сходила на несколько свиданий, но все это было жалкой пародией того, что происходило между мной и старшим Верстовским. Не было не то что пресловутой «химии»... Не было ничего: ни интересных бесед, ни споров, ни легких подтруниваний, ни завуалированного желания, которое просматривалось бы в каждом жесте и движении.
Они даже не всегда помогали мне снять пуховик, или не открывали передо мной двери! После декана я почему-то стала придирчива к таким мелочам, хотя раньше махнула бы на них рукой – ну недовоспитала человека мама, подумаешь. И у меня теперь не было никакого желания восполнять их пробелы в образовании. После того, как посмотрела на мужчину, который достаточно воспитан и состоялся в профессии и денежном вопросе, а не выпрашивает у родителей деньги на кафе, чтобы девушку покормить.
В общем, не прошло и месяца, как я решила милостиво дать Верстовскому еще один шанс. Вот только было уже поздно, и давать его стало некому – какой роковой поворот и насмешка судьбы, как сказал бы Шекспир.
Зима достигла экватора, а потом начала клониться к зениту. Минул день всех влюбленных, двадцать третье февраля, потом масленица, затем восьмое марта, на которое мне пришлось довольствоваться не шикарным букетом роз, который мог бы мне доставить курьер, будь я хоть капельку посговорчивей, а тремя уставшими тюльпанами от отца. А декан так не возвращался, и в какой-то момент его отсутствие начало жутко бесить и дезориентировать. Неужели, все настолько плохо, что он даже не хочет находиться вместе со мной в одной и той же стране?..
А хуже всего было то, что я даже не могла лично его об этом спросить. Похоже, Верстовский сменил сим-карту при переезде или же попросту добавил меня в блок – несколько моих сообщений, которые я отправила в момент наивысшего отчаяния, висели непрочитанные.
– Ром, а твой отец вообще думает покидать Лондон? – как-то спросила я. Юный Верстовский перестал обжиматься с Ленкой Бердниковой из нашей группы (бывший чтил память о наших с ним отношениях до самого нового года, но потом выбросил белый флаг и закрутил новую интрижку). Мильнев не разговаривал с ним с самой вечеринки – так и не смог простить инцидента с рыжей девушкой, и музыканту приходилось восполнять дефицит общения в объятиях женского пола.
Что-то в лице парня подсказало мне, что декан не особо ставит его в известность.
– Вроде бы, да, но когда точно – непонятно, – туманно ответил Рома, а Лена презрительно передернула плечами и снова повисла на юном Верстовском.
Я не имела ни малейших претензий – наоборот, могла пожелать от чистого сердца, чтобы их эротическая жизнь сложилась более успешно – но это не мешало самой Ленке смотреть на меня исключительно косым, подозрительным взглядом. Хотя питать ко мне неприязнь было совершенно не с чего: я старалась лишний раз не заговаривать с Ромой. Хватало и того, что вздрагивала каждый раз, когда слышала его голос на занятиях. Вздрагивала, внутренне растекалась и тут же «собиралась» обратно в обиженном расстройстве. Вспоминая и понимая, что обладателя бархатного баритона с привкусом кофе рядом не было и нет.
Но как-то на исходе марта Рома пришел на занятия смурной, а по ливеру прокатилась новость – Верстовский вернулся и снова готов приступить к выполнению своих обязанностей.
Я заглянула в мессенджер, открыла давно молчащую переписку с деканом и увидела, как две галочки напротив сообщений загорелись зеленым, сигнализируя о том, что они были получены и открыты, и чуть было не упала со стула. Сердце совершило кульбит, кровь бросилась в голову, а на лице расплылась счастливая, совершенно бессмысленная улыбка.
Вернулся!
33. Встреча после стажировки
Я до самой ночи потела, нервничала и раскачивалась на эмоциональных качелях, то поднимающих меня в невесомость на восходящих потоках радости и любви, то обрушивая в холодные бездны растерянности и отчаяния. Ибо Верстовский не спешил мне отвечать, хоть и вернулся и вроде как прочел все мои сообщения. Наверное, еще не успел прийти в себя после перелета... Замотался и все-такое. Или даже так: ответил, а сообщение почему-то не дошло?..
Я проверяла телефон каждый десять минут, несколько раз перезагружала его, проверяла настройки сети, пока наконец вечером не отключила мобильный насовсем – от такого режима «ждуна» недолго и с ума сойти. Завтра будет новый день, и утро вечера мудренее, так что дождусь того момента, когда Вениамин приступит к занятиям, и я смогу увидеть его лично.
Но назавтра зарубежную литературу снова вела Аделаида Степановна. И вдобавок выглядела более празднично, чем обычно: надела светлую блузку, кремовую юбку и сапожки на высоком каблуке. Прямо как на первое сентября, хотя на дворе стояло двадцать пятое марта... Что не могло не наводить на некоторые размышления.
Гарденина уже вовсю била панику, я пока держалась стоически, хотя и на меня волнами накатывали сомнения. К тому же, делиться мне все равно было не с кем. Приходилось держать все в себе. И хорошо, что у меня была Юля, которая ничего не держала в себе, ничего не стеснялась и не боялась.
– Аделаида Степановна, а Вениамин Эдуардович уже вернулся на работу? – проворковала она. – Когда он приступит к занятиям? Мы соскучились по его лекция.
– Да, Вениамин приехал, – на лице преподавательницы расцвела теплая улыбка. – Но к занятиям пока возвращаться не планирует, собирается сконцентрироваться на академической деятельности. Мне же предложили ставку в вашем университете, так что я пока и дальше продолжу вести этот предмет. Мне очень понравилось учить вас, ребята.
Вокруг поднялся страшный шум. Те студенты, кто так и не привыкли к деспотичному преподаванию Верстовского, очень обрадовались сообщению Аделаиды, а некоторые, из числа его тайных и не очень поклонниц, наоборот.
Для нас с Юлькой это был жестокий удар. Значит, декан не только бросил нас на произвол судьбы, но и еще оставил училку из Ярославля подле себя? Боже, неужели они и правда встречались на расстоянии все эти месяцы?! Страшные догадки посещали меня одна за другой, рядом раненым зверем пыхтела Гарденина.
Немного успокоились мы только к большому перерыву, проведя все предшествующие пары в состоянии горестного анабиоза. Юле в этом плане повезло больше: у нее теперь были две главных любви в жизни, и она умела переключаться между ними.
Имя первой было и так всем известно, а вторую звали... ТЕАТР.
– Рит, в пятницу в театральном кружке пройдут пробы на участие в спектакле. Хочешь поучаствовать? – подруга махала вилкой у меня перед носом, чтобы обратить на себя внимание. Мы как раз сидели на обеде в столовой. Я, она и Марина Быстрикова, еще одна студентка из нашей группы.
В последнее время к нам с Гардениной все чаще стали присоединяться ее знакомые: из кружка, других групп и даже потоков. Юля говорила, что хочет взбодрить нашу дружбу «свежей кровью», мне же, как оказалось, было не очень комфортно в женских компаниях свыше двух человек. У меня не получалось легко встроиться в беседу, быть открытой и раскрепощенной, поэтому большую часть времени я молчала или витала в облаках.
Вот и сейчас с большим трудом вынырнула из собственных переживательных мыслей и сконцентрировалась на ее вопросе.
– Пробы? Спектакль? А что, мне тоже можно?
Маринка хихикнула.
– Да, в постановке будут задействованы только учащиеся нашего курса. Конечно, предпочтение отдадут тем, кто посещал тренинги по актерскому мастерству... Но, может, какую-нибудь роль в массовке и реально получить.
Я задумалась чисто ради вежливости.
– Нет, девочки, театр – это не мое.
Участие в художественной постановке не могло привидеться мне даже в страшном сне. В театр шла молодежь вроде Гардениной – изначально предрасположенная к лицедейству, либо же те, кто плохо справлялся по основным дисциплинам и хотел заработать дополнительные балы за активное участие в факультативах. Но я за время отсутствия Верстовского подтянула собственную учебу до таких высот, что лишние балы были мне ни к чему.
После обеда Юля с Маринкой упорхнули на очередную репетицию, а я отправилась погулять по коридорам университета. И сама не заметила, как ноги по привычке принесли меня в административный корпус – я не раз гуляла по нему за последние месяцы, полюбила его тишину, сквозняки, деревянные панели на стенах, занесенные снегом карнизы с обратной стороны высоких окон. Застекленный переход между корпусами, полный света даже в промозглые зимние дни, снизу-доверху заставленный вечнозелеными растениями... Гуляла и вспоминала, как Рома впервые подвел меня к одной из дубовых дверей в этом корпусе и познакомил со своим отцом. И как я сама потом несколько раз приходила в кабинет Верстовского...
Я даже мечтала снова побывать в библиотеке, посетить «наше с ним место» в недрах темного лабиринта из книжных стеллажей, но для этого пришлось бы пробиться через заслон в лице Любови Ефремовны, которая за столько месяцев так меня и не позабыла...
В отличие от самого Верстовского, похоже.
Если коротко, то я в одиночку слонялась по пустынным романтичным местам и воображала себе невесть что. Добрав с момента отъезда декана недостающие мне психопатические черты, чтобы с чистым сердцем именовать себя «настоящим писателем».
Я подошла к кабинету Верстовского и прислонила ухо к двери – тоже лишь для того, чтобы отдать дань традиции: привыкла, что за ней всегда царит тишина. Но в этот раз тишина отступила перед приглушенными, еле слышными голосами. Мужским, долетающим до меня смутно знакомым низким рокотом, и женским, тихо позвякивающим колокольчиком.
Меня будто прошибло током от осознания того, что нас с деканом впервые за столько времени разделяет всего лишь одна дверь. Я не могла разобрать, о чем говорят эти двое, но ужасно ревновала и заранее сходила с ума... Оторваться от подслушивания непрослушиваемого не было никаких сил. Наверное, я стояла бы так вечно, пока не превратилась в ископаемое, но колокольчик и рокот вдруг начали становиться громче и ближе.
Я не сразу поняла, что это значит, а потому лишь успела отпрыгнуть на достаточное расстояние, чтобы факт моего шпионства стал чуть менее явным. Дверь открылась, чуть не стукнув меня по лбу, и на пороге показались увлеченные беседой Вениамин с Аделаидой.
– Маргарита? – стажерка очень удивилась, найдя под дверью ошалелую студентку. – Что ты здесь делаешь?
Верстовский не сказал ничего. Лишь посмотрел одним из своих самых холодных и непонимающих взглядом, в который, правда, примешивалась толика растерянности.
Какой унижение! Я открыла и закрыла рот, чувствуя, как щеки наливаются предательской краской. Сказать, что оказалась здесь случайно – случайно в пустом коридоре, куда и студенты-то почти не заглядывают?.. Бред. У меня не было ни одного мало-мальски достойного оправдания. А те, что были, выглядели такими же жалкими, как и сама я, зачем-то припершаяся к кабинету Верстовского...
– Здравствуйте, Вениамин Эдуардович, – наконец пискнула я.
– Здравствуйте, Красовская, – неохотно сказал он. – Чем могу быть полезен?
Вот уж не думала, что наше первое приветствие за столь долгое время окажется настолько формальным. Если он таким образом «шифруется», чтобы не рассекретить наших отношений и не показать своей огромной любви ко мне, то уж больно хорошо у него это получается!
– Я хотела уточнить насчет расписания... летней сессии... порядка сдачи экзаменов и... весеннего спектакля, – да уж, конспиратор из меня аховый. Свалила все в кучу, даже не подумав связать это «все» в более-менее стройные предложения.
– До летней сессии еще достаточно времени, Красовская, – декан осадил мое смущенное блеянье. Он подвинул меня в сторону, так как иначе выйти из кабинета не получалось, и прикрыл дверь. – И, кстати, любые вопросы, касающиеся академической деятельности, нужно решать через вашего старосту.
Да, он меня потрогал, но в данный момент это значения уже не имело. У меня сжались кулаки, а из ушей тоненькой струйкой повалил пар. Ах, он у нас теперь важная птица, оказывается! А раньше и незаметно было. Когда он меня лапал в библиотеке, например, присутствие старосты вовсе не понадобилось! Или когда трахал в своей спальне...
Видимо, он понял по моему лицу, что я на грани того, чтобы ляпнуть что-нибудь неуместное, и решил все-таки выслушать меня.
– Ада, ты пока спускайся, а я переговорю со студенткой и присоединюсь к тебе.
– Конечно, Веня, – она легко прикоснулась к его руке и пошла по коридору в сторону лестницы.
Ада и Веня. Веня и Ада. Если и могло быть нечто более ужасное, так это то прикосновение, которым она его одарила напоследок... Декан не стал приглашать меня внутрь, как пригласил ее, а просто прислонился спиной к двери и сложил руки на груди, готовясь внимать, а я... Я стояла, как оглушенная, пытаясь собрать себя заново и не взорваться на кусочки от того, что происходило в моей душе. Ведь в реальности Верстовский оказался еще более красивым и притягательным, чем в моих воспоминаниях и мечтах. От него безумно приятно пахло, и этот его голос...
И потому что теперь все поменялось местами... я влюблена, а ему будто бы нет никакого дела!
– Так что там по поводу расписания, Красовская? – мягким, но по-прежнему ужасно отстраненным тоном спросил отец Ромки. Без Аделаиды он снова был ко мне на «ты» – это радовало, но больше поводов для радости не находилось. Чутье подсказывало – носиться со мной как с писаной торбой он больше не будет.
– Так значит, вы меня все-таки обманули тогда! – все мое разочарование вылилось в одно-единственное гневное предложение.
– Когда? – декан приподнял бровь.
– Когда утверждали, что между вами с Аделаидой чисто деловые отношения! – выплюнула я.
Верстовский картинно задумался.
– Не припомню такого. Это ведь было очень и очень давно... – последнее слово Вениамин выделил интонационно, так что не оставалось никаких сомнений – сейчас он начнет давить на то, что между нами все быльем поросло, зачахло за сроком давности.
А я ведь не поленюсь и расцарапаю ему лицо! Посмотрим, как он после этого будет спускаться к своей «Адочке»!
– Могу допустить... Во сколько там первые признаки склезора начинаются, в сорок или даже раньше?
– Так, Красовская...– декан выпрямился и насупил брови. – Ты, видимо, решила продолжить доводить меня и во втором семестре...
– Нет! Я вообще не об этом думала, когда шла сюда...
– Неужели? – он навис надо мной.
Я прикусила губу, взволнованно глядя на него. У меня по коже бежали мурашки от нашей близости. Ох, как же давно я ни с кем так славно не ссорилась!
– Вы правда совсем ничего не помните?.. Того, что было между нами... – потребовалось огромное усилие воли, чтобы произнести эти слова. Первой пойти в близость, показать свою уязвимость и заинтересованность.
– Ничего такого, что хотелось бы повторить, – безжалостно выдал декан. Он обогнул меня и собрался уходить, но я, неожиданно для самой себя, схватила его за руку.
– Тогда давайте сделаем по-другому! Начнем с начала!
– Почему я должен этого хотеть, Марго? – вдруг ощерился всегда спокойный Верстовский. – Ты унизила меня всеми возможными способами, оттолкнула столько раз... Я сбился со счета, когда пытался подсчитать, сколько именно раз ты указала мне на невозможность наших отношений! И в конце концов поверил тебе. Я жалею обо всем, что когда-то сделал в отношении тебя или сказал! Мы – не пара, Красовская, и нам стоит держаться друг от друга подальше.
– Подождите! – мне на глаза навернулись слезы, но я сделала еще одну попытку задержать его. – Я долго думала... Ничего страшного, что вы старше! Сейчас медицина на хорошем уровне...
Он все-таки остановился. Медленно обернулся... Мне показалось, что его ледяной взгляд сейчас приморозит меня к полу.
– Нет, проблема вовсе не в моем возрасте, Красовская. А в твоем. Ты – маленькая, эмоционально нестабильная девчонка, которая не заслуживает того, чтобы за ней бегали мужчины моего статуса!
