Текст книги "Дрянной декан (СИ)"
Автор книги: Людмила Райот
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)
23.1. Спермотоксикоз
Я снова плохо спала. То ругала декана последними словами, то погружалась в полу-воспоминания, полу-фантазии, в которых выдерживать его присутствие в моей жизни можно было лишь одним способом: перестать сопротивляться течению обстоятельств. Отдаться реке эмоций в надежде, что она знает, как лучше, и в итоге вынесет меня именно туда, где мне следует оказаться.
И это место было не просто садом Верстовского. Это была точка между небом и землей, в подвешенности, невесомости... Там, где приходится оставить все свои прошлые убеждения, мысли, заверения самой себя в том, что правильно, а что – нет. Отказаться от старого и впустить в душу новое.
Очень страшное место – темное, незнакомое, пугающее до дрожи. Я чувствовала, с него начнется совершенно новая глава в моей истории. И она принесет такие события и перевороты, о которых сейчас даже не грезится.
Верстовский ушел из гостей явно задетый за живое. Но откажется ли он от своих притязаний? Я столько раз отталкивала его, унижала, практически оскорбляла. Любой нормальный мужчина уже давно сделал бы ноги, или попытался научить меня уму-разуму более радикальными способами. Этот же – терпел. Почему?
Может, он слабак и подкаблучник? Вряд ли. Весь его стиль общения, когда дело касалось не меня, говорил об обратном.
Что еще я должна сделать, чтобы окончательно отвернуть его от себя? Есть ли у него точка кипения, и когда она будет достигнута? Неужели желание затащить меня в постель так сильно, что он готов растерять последние крохи гордости и самоуважения по пути к этой цели?
Почему ему сдалась именно я? Потому что я уникальная? Не верю. В мире полно женщин, молодых и не очень. И секс – это одинаковые, не отличающиеся разнообразием действия, а не что-то редкое и эксклюзивное.
Хочется соития с некой Марго с четвертого курса? Иди и получи необходимое с любой другой обладательницей всех необходимых для соития атрибутов. А не разводи шекспировскую трагедию со страданиями, преследованиями и маниакальными одержимостями. Или именно в этом Верстовский и нуждался?..
Соглашусь, местами я была с папой Ромки чересчур резка. Ну а как иначе, если он которую ночь подряд не давал мне нормально выспаться?! И даже проснувшись с утра, после нескольких часов тревожного забытья, в голову первым делом лезли мысли о нежном и суровом отце музыканта?
В институт в понедельник я пришла мрачнее тучи. В холле меня встретила Гарденина, жизнерадостна и лучезарна, аки летне солнышко.
– Ты уже знаешь?! Верстовский! – завопила она издалека.
– Чего?! Что еще произошло? – я начала бояться любых новостей, связанных с этой семьей.
– Ромка устраивает у себя вечеринку в субботу! Прямо дома, представляешь?! Будет море выпивки, людей, музыки и отрывалова! Ты знала об этом?
– Ну... Догадывалась, – вздохнула я. Вот так вот, всего лишь за один жалкий день, мои импульсивные слова, сказанные в порыве беспросветной вредности, превратились в главное событие Литературного (после Осеннего бала и Весеннего спектакля, конечно).
И подробно рассказала ей о том, как прошло знакомство Верстовских с моими родителями. Опустив, впрочем, некоторые незначительные детали. О телефоне, пощечине, макияже, странном чаепитии при свечах...
Получается, я не рассказала практически ничего. Правильно говорят: тайны и ложь имеют свойство увеличиваться в размерах, становясь похожими на снежный ком, несущийся с горы под действием непреодолимо влекущей его силы тяжести... Раньше я делилась с подругой всем, а скрывала самую малость, теперь же получалось наоборот – чем дальше, тем больше приходилось от нее утаивать.
– Может, это и не очень правильно по отношению к тебе, – вдруг сказала Гарденина, беря меня под руку, – но я ужасно рада тому, что вы с Ромкой снова вместе.
– Думаешь, это поможет тебе сблизиться с деканом? – сокрушенно покачала головой я.
– Конечно! Смотри, как у нас все складно получается. Раньше я и мечтать не могла о том, чтобы попасть к нему домой! Теперь же, благодаря тебе, я не только увижу их историческую... – ладно, не смотри на меня так, будто собираешься проглотить живьем! – не совсем историческую усадьбу. Но и... – Юля порывисто выдохнула и покраснела, уставившись себе под ноги.
– Что "и"?..
– Я не очень люблю тусовки, ты же знаешь. Но вдруг.. Вдруг Вениамин тоже будет дома в субботу ночью?!
Да, именно об этом я и переживала... И потому наметила во что бы то ни стало пропустить намечающееся веселье. Но Юле о том решила пока что не говорить – та переполошится так, что мне волей-неволей придется уступить.
– Если мы с Вениамином начнем встречаться, то сможем часто быть рядом с вами с Ромой, представляешь? – продолжала мечтать Юля вслух. – А если поженимся, то станем дружить семьями! Может, даже вместе жить!
О, она уже и замуж собралась. Конечно, будем жить вместе, отчего нет? Прямо в "исторической усадьбе девятнадцатого века" и поселимся.
Бок о бок с самым "лучшим" свекром в мире, потомком высокородных дворян. Женатым на моей лучшей подруге. Боже милостивый, когда оно все так запуталось? Правильно сказал декан – история, в которую мы с ним угодили, не для чистых и светлых созданий. Беги, Юля. Спасайся, пока не поздно!
Или бежать стоило мне?..
– Все не так просто, как ты думаешь, – выдавила я. – Декан с трудом переносит мое общество на самом деле...
– Это он от одиночества бесится, вот и всего. Найдет себе женщину, сразу перестанет лезть в чужие отношения, – с видом бывалой свахи кивнула Гарденина.
– Хочешь сказать, у него спермотоксикоз? – уточнила я. А что, получается довольно логично. Не зря говорят – долгое воздержание плохо сказывается на мужском эмоциональном здоровье. Вот и у декана с крышей явно не все в порядке в последнее время.
– Ну, Рита... – Юля споткнулась и посмотрела на меня с осуждением. После чего мы дружно расхохотались. Просто согнулись вдвое. Пришлось отойти с прохода и прислониться к стене, иначе мы рисковали свалиться посреди коридора.
– Хорошо, – с трудом сказала я в перерывах между приступами смеха. – Давай спасем декана от его же физиологии! Сделаем из тебя знойную красотку в преддверии вечеринки. Накупим красивых вещей, сексапильного белья...
Юля радостно запрыгала и захлопала в ладоши, я же внезапно перестала хохотать. Перед моим внутренним взором волшебным образом соткалась жаркая сцена: обнаженный по пояс декан, с гораздо более выраженными, чем на самом деле, мышцами пресса, рыча, словно первобытный неандерталец, рвет на Гардениной откровенное, почти ничего не скрывающее белье...
Минуточку! Или он рвет его на мне?..
Реальный мир уступил место грезам. Все вокруг заволок влажный туман, а висящие над головой свинцовые тучи, что я принесла с собой еще из дому, пылко прогрохотали и пролились дождем у меня.... в трусиках.
Звонок на пару спас меня от такой жуткой и, тем не менее, возбуждающей эротической фантазии.
Ух, привидеться же такое! Интересно, а у женщин что-то наподобие спермотоксикоза бывает?.. А то у меня с рассудком тоже не все в порядке…
Я вытерла выступившую на лбу испарину и вернулась к действительности. Ясно одно – продолжительное воздержание губительным образом воздействует на наш с Верстовским здравый смысл. А потому следует как можно скорее закончить этот вынужденный целибат. Мне – отдаться наконец Ромке, а Верстовскому – найти себе женщину. Любую другую, кроме меня.
Я задумалась, кому было бы предпочтительнее отдать страдающего декана: прекрасно знакомой мне Юльке или малоизвестной пока училке из Ярославля?.. Пожалуй, стоит начать с более доступного варианта, а в случае чего подключить и иногородних поклонниц... Размышлять о подобном "кумовстве" было хоть и не слишком приятно, зато необходимо.
Юлька уже давно умчалась на первую пару, а я все еще стояла столбом посреди главного холла, не в состоянии отбросить неподобающие мысли.
Ох, этот проклятый Верстовский! Соблазнил меня-таки своим Шекспиром…
23.2. Любовь до гробовой доски
Ситуация с помутненным рассудком осложнялась тем, что институт не мог стать спасением от навязчивых мыслей о декане – ведь вероятность встретить его там была слишком высока. И в наших с Юлей отношениях наметился очевидный разлад: на занятиях по зарубежной литературе она хотела сидеть непременно на первом ряду (других претендентов на столь близкое соседство с Верстовским не находилось), тогда как я страстно желала забиться на самую галерку. И вот там соперников было хоть отбавляй.
Впрочем, я не могла не отметить: декан перестал донимать меня во время пар. Отныне отец Ромки обрушивал силу своей преподавательской мощи исключительно на двоечников. А уж чем он руководствовался – академическими целями или тем, что еще не до конца пришел в себя после субботнего абьюза – было неизвестно.
– Помнишь, Вениамин велел нам смотреть кино по "Гамлету"? – спросила Юля во вторник, когда мы сидели в постепенно пустеющем коридоре, в одной из фигурных ниш, с которой медленно осыпались кусочке побелки. Занятия уже закончились, и мы решили перекусить хот-догами перед тем, как расстаться.
– Я вчера включила "Офелию" – сравнительно свежую голливудскую ленту. Это просто бомба, Красовская! Там такой саундтрек, такие красивые кадры и костюмы! Вот, послушай, – Юлька достала из сумки потертый блокнотик и принялась зачитывать вслух:
Возлюбленный мой начал говорить мне:
«Стань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди».
Да лобзает он меня лобзаньем уст своих,
Ибо ласки твои лучше вина.
– Это свадебная клятва Офелии и Гамлета, – пояснила подруга, когда я воззрилась на нее с немым вопросом. – Им ее священник зачитывал во время бракосочетания. Она мне так понравилось, что я ее на слух записала. Слушай дальше:
Возлюбленный мой принадлежит мне, а я ему.
О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна.
Глаза твои голубиные...
– Чего-чего? – переспросила я.
– ГЛАЗА ТВОИ ГОЛУБИНЫЕ, – угрожающе повторила Юлька, видя, как меня начинает корежить от смеха, и повысила голос. – О, ты прекрасен, возлюбленный мой, и любезен, и ложе у нас зелень.
Я развеселилась. По-моему, рифма "любезен – зелень" была не слишком удачной, но подруга отключила критическое мышление. Она продолжала медленно и торжественно читать свадебную клятву героев Шекспира.
Вот зима уже прошла, дождь миновал, перестал.
Цветы оказались на земле. Положи меня,
Как печать на сердце твое, как перстень на руку твою.
Ибо крепка, как смерть, любовь...
Юля отложила блокнотик и обратила на меня сияющие глаза.
– Здорово, правда?
– Не знаю, Юль, – я поковыряла носком стоящим дыбом кусочек паркета. – К чему этот трагический пафос? "Крепка, как смерть, любовь"... Звучит не очень жизнеутверждающе.
– Да, они в финале все умирают, кто от яда, кто от меча. Только Офелия одна в живых остается.
– Да ну? – я приподняла брови. – Она ж первая помереть должна?
– Ага. Расскажи это голливудским сценаристам. Но клятва красивая, правда? "Положи меня, как печать, на сердце твое...", – мечтательно вздохнула она, явно представляя, как ее кладут на нечто иное, более приземленное, чем "сердце". – Эх, Рита, Рита... Неужели ты не хотела бы ТАК любить?
Я задумалась. Сердце екнуло отчего-то. Всепоглощающая любовь. В теории – да, звучит красиво, а вот на практике… Я уже была влюблена в Романа, и к чему это привело? К чересчур завышенным ожиданиям, неадекватным требованиям, неспособности видеть своего избранника адекватно – таким, какой он есть на самом деле, а не в твоих фантазиях... И что в итоге? Страдание, разочарование, разбитое сердце. Хватит с меня.
– Вряд ли, Юль. Если уж и любить, то лучше делать это более... разумно, что ли? Цивилизованно. Без смертей, ядов и могильных плит.
– Звучит не очень романтично, – с сожалением констатировала подруга.
Наши размышления прервал звонок на пару.
– Блин, у меня же сегодня репетиция по театральному мастерству! – Гарденина подскочила и принялась спешно заталкивать блокнотик в сумку. – Ты точно не хочешь пойти?
– Не-а. У меня достаточно веселая жизнь. К тому же, я обещала подождать Ромку... У него проблемы с преподом по физкультуре из-за частых пропусков.
– Ну, смотри сама. Не жалуйся мне потом, когда режиссер поставит тебя играть в массовку, – она чмокнула меня в щеку и застучала каблучками по коридору.
– Пока, глаза твои голубиные, – усмехнулась я, а когда она обернулась, чтобы погрозить мне кулаком, крикнула ей вдогонку: – Слушай, может там глаза все-таки "глубинные", а не "голубиные" были?.. Ну, глубокие, то есть?..
* * *
Ромка явился минут через двадцать, когда я уже бесцельно бродила в холле вместе с несколькими десятками студентов, запертых бушующим ненастьем в стенах универа. Над городом постепенно сгущались сумерки, и столица, как обычно, стала эпицентром непогоды: с небес обрушился сильнейший ливень, а ветер был так силен, что струи дождя отклонялись от вертикальной траектории.
– Ну что? Отчисление? – пошутила я, когда парень пробился ко мне сквозь толпу.
Рома рассмеялся, запрокинув голову назад. Мы оба знали, что отчислить Ромку из универа можно было лишь на пару с отцом. Его густая каштановая шевелюра при этом эффектно всколыхнулась, а троица стоящих неподалеку девушек, с виду первокурсниц, завистливо зыркнули в мою сторону.
– Отделался выговором для начала, – Верстовский обнял меня. Прижался ртом к моему виску, а, когда я не отстранилась, начал пылко целовать в губы, засовывая язык мне практически в горло.
Раньше я могла целоваться с Ромкой сколько угодно – да и где угодно тоже. Сейчас же мне стало дико стыдно и некомфортно. Я рефлекторно оттолкнула его, сама не понимая, зачем делаю это.
Молодой Верстовский очень удивился. Застигнутый врасплох, он посмотрел мне в глаза затуманенным взором, в котором читалось искреннее недоумение.
– Что-то случилось, Рит? С тех пор, как мы помирились, ты фактически не даешь к себе прикоснуться...
Я застыла, подыскивая подходящий ответ. Тот, который был бы достаточно правдоподобен, и в котором не фигурировало бы Ромкиного отца...
– Мне нужно больше времени. Наверно, я тебя еще не до конца простила.
Парень кивнул и отошел на шаг, нервно озираясь по сторонам. Будто хотел удостовериться, что его провал особо никто не заметил.
– Я буду ждать столько, сколько потребуется, – не слишком-то убедительно заверил он. – Ты же приедешь ко мне в субботу? Отца не будет. Дом в нашем распоряжении на всю ночь...
"Нашем, и еще сотни приглашенных друзей", подумала я. Новость о том, что молодой Верстовский устраивает вечеринку, прошлась по институту, будто сезонная эпидемия, захватив умы учащихся. Вся наша группа уже изъявила желание быть, остальные факультеты и потоки также гудели в предвкушении масштабной попойки.
Видно, уж очень сильно я задела декана своим высказыванием, раз он позволил отдать свой холеный, полный дорогих антикварных вещей особняк в распоряжение толпы студентов, чье разрушительное влияние на окружающее их пространство можно было сравнить разве что с вторжением вандалов в Рим.
– Привет, голубки! Эй, Рит, отпустишь своего ненаглядного с нами? – раздался неподалеку веселый голос. Я оглянулась: к нам приближались "Грязные любовники". Длинноволосые парни окружили нас, по-дружески здороваясь со мной и хлопая своего лидера по спине и плечам. Яся тоже была с ними: эффектная брюнетка остановилась поодаль, старательно не обращая на нас внимания. Неужто тоже завидовала?
– Я схожу сегодня на репетицию? – Верстовский кинул на меня просящий взгляд. – У нас скоро выступление в местном клубе, а мы не играли целую вечность.
– Конечно, иди.
Не хватало только отыгрывать строгую мамочку, которая денно и нощно бдит над своим бойфрендом и решает, куда ему стоить ходить, а куда нет.
– Спасибо, любимая! – Рома поцеловал меня на прощание и вместе с остальными направился к выходу. Я подошла к окну, совершенно безэмоционально наблюдая за тем, как разом повеселевший Ромка раскрывает над солисткой зонтик и они, смеясь и зябко поеживаясь, спешат в сторону проходной.
Как можно так быстро стать равнодушной к тому, кто еще недавно занимал все твои помыслы?..
Меня гораздо больше волновало отсутствие у самой меня зонта. Ливень зарядил не на шутку, явно не собираясь давать бедным москвичам ни минуты продыха.
– Вас подвезти, Марго?
Я резко обернулась, нос к носу сталкиваясь со старшим Верстовским, незаметно подошедшим ко мне со спины. Прямо так, как это недавно сделала я, пользуясь моментом рассмотреть его ненароком. Налюбоваться им, пока он не видит этого и не может повернуть ситуацию в свою сторону...
Он тогда ждал меня около этого же самого окна.
От предложения декана у меня волосы на руках встали дыбом, а по спине забегали мурашки размером с бизонов, но я ответила как можно спокойнее:
– Это неудобно. Вы живете совершенно в другой части города.
– Сегодня мне нужно заехать в центр. Могу сделать небольшой крюк. Так что?
– Снова будете распускать руки? – прямо спросила я, поднимая взгляд и чувствуя, как у меня отнимается дар речи от его привлекательности.
– Если вы намекаете на прошедшую субботу, то их вроде бы распускал кое-кто другой.
Мои щеки запылали от такого низкого приема. Мы ведь вроде уже решили, что декан вполне заслуженно получил пощечину по своей "наглой морде". Нечего было так алчно интересоваться завершением того несчастного телефонного разговора! Язык так и чесался отбрить его чем-то вроде: "Мои оргазмы – не ваша забота!", но я благоразумно решила не будить лихо.
– Хорошо, – великодушно, но хрипло произнесла я. Со стороны казалось, будто я делаю ему огромное одолжение. Будто это он напрашивается быть подвезенным, а не наоборот – бескорыстно предлагает подвезти меня. – Идите пока, а я догоню. Мне нужно... отлучиться в дамскую комнату.
Я приврала, но только немножечко: мне от волнения и правда захотелось сбегать в туалет по-маленькому. Но основная причина крылась в другом: не хватало только, чтобы все находящиеся в холле студенты и преподаватели наблюдали, как я выхожу из университета не с кем-нибудь, а с деканом кафедры и отцом своего парня. А после бесстыдно сажусь к нему в машину.
Скорее всего, он и сам понимал, как подозрительно это выглядело бы со стороны. Но из вежливости не хотел показывать, что наше чересчур тесное общение следует скрывать от чужих глаз.
– Хорошо, пойду пока греть машину. Она припаркована сразу после проходной, около пешеходного перехода. Одолжить вам мой зонт?
– Не надо, я люблю дождь.
– Как пожелаете, – Верстовский скептически приподнял бровь, но спорить не стал. – Вы ведь не сбежите, Марго?..
Поздно. "Марго" уже мчалась в сторону туалета, желая утопиться в одном из унитазов.
Неужели я правда собралась садиться к нему в машину?!
24. В машине
Прекрасная Фелис, молю тебя о сострадании к душе моей,
Смени свой гнев на милость,
Не истязай меня жестоко за столь невинную провинность.
Коль принимаешь ты любовь мою,
Пролей бальзам на сердца раны,
Но если есть сомненья в искренности чувств,
Не стоит их бередить надеждами.
Не разжигай ты пламя страсти пустыми обещаниями.
(Из кф «Лопе де Вега: распутник и соблазнитель»)
Эх, ну почему я такая дура?
Дура и врунья. "Люблю дождь", как же. Так люблю, что еле сдерживаюсь, чтобы не начать метаться по улице, выискиваю нужную мне машину. Ливень заливался почти до трусов, не спасал ни шарф, ни высокий воротник. Тонкая шапка промокла моментально, как и джинсы до самых колен... "Вишенкой на торте" выступал ледяной ветер, остужающий сырую одежду до критических температур.
Что стоило мне и правда одолжить у декана зонт, пока иду? И зачем я вообще иду? Оно ведь не так уж и важно, что он будет делать со своими руками – распускать их или наоборот держать при себе. Важно то, что происходило СО МНОЙ (а происходило там нечто явно неправильное), и что я уже не могла отвечать за свои же действия.
Тело начинало жить собственной жизнью, стоило рядом оказаться Ромкиному отцу. Само решало, что и как говорить, с какой скоростью разгонять стучащее набатом сердце, какие невозможные видения посылать в бедный девичий мозг. Бить Верстовского по лицу или гладить в этом же самом месте...
Да как вообще найти его чертову машину?! Я помнила лишь то, что она черного цвета, и вроде не особо высокая. В остальном – в районе пешеходного перехода стояло не меньше десятка черных седанов, и у пяти из них горели зажженные фары. Что мне, стучаться в каждую?..
К счастью, декан оказался так галантен, что включил аварийку как опознавательный знак. Даже не будучи автолюбителем, я поняла намек и бросилась к машине, но в последние несколько метров сбавила скорость и к цели не подбежала, а подплыла.
Приблизилась с достоинством бригантины, величественно рассекающей студеные лужи.
Онемевшие пальцы не сразу справились со скользким замком. Когда же декану надоело наблюдать, как я беспомощно скребусь в стекло, он помог открыть дверь изнутри. К слову, случилось это не то чтобы очень быстро, так что удовольствие от просмотра моих мучений он все-таки получил.
Наконец я заползла в машину. Это действие сопровождалось громким и отчетливым хлюпом: набрякшая водой куртка неприлично чмокнула, соприкоснувшись с кожаным сиденьем. А в последовавшей затем тишине явственно послышался стук капель, срывающихся с моих волос.
Верстовский хотел что-то сказать, но передумал. И правильно сделал! Я так клацала зубами от холода, что ничего хорошего ответить бы не получилось. Да и выражение лица у меня было страшное. Как у маленькой злобной девочки из фильма "Звонок".
Он тронулся с места, прибавив обогрев почти до максимума. Из печек по бокам и сверху приборной панели задул горячий ветер. Я начала согреваться и почти перестала отбивать ртом чечетку. А через десять минут, когда машина уже неслась по широкому, освещенному множеством огней, проспекту, осмелилась немного... раздеться.
Я сняла мокрую шапку и расстегнула куртку. И расслабилась, прислонившись затылком к удобному подголовнику. Видимо, зря я переживала: отец Ромки вел себя очень прилично. Не то что не приставал – даже ничего не говорил, всматриваясь в темное шоссе, будто меня здесь и не было. Просто подвозил до дома, как и обещал.
Внутри всколыхнулась благодарность и легкое... разочарование? Нет, я ни на что такое не надеялась ни в коем случае, и все-таки... Неужели я настолько плохо его изучила?
Я закрыла глаза, представляя, что не мчусь по унылой Москве сквозь дождь и ненастье, а отдыхаю на южном побережье, рядом с синим ласковым морем. Мне в лицо дует морской ветер, ласковый и горячий, и не нужно делать никакой домашки... Я не разбиралась в авто, но по-видимому, машина у Верстовского и правда отличная: салон просторный, и крыша не нависает прямо над головой. Сиденье широкое – на нем поместилась бы еще одна я при желании. А еще внутри ненавязчиво пахнет ароматизатором... Или это парфюм декана?
Верстовский заговорил лишь минут через двадцать.
– Марго, вы должны знать...
Что-то в его серьезном и немного печальном тоне насторожило меня. Я вздрогнула и вжалась в сиденье. Неужели он собрался признаваться мне в любви?.. Когда он уже оставит свою несбыточную надежду?
– Да? – дрожащим голосом ответила я, потому что Верстовский замолчал на половине фразы.
– Это не может продолжаться бесконечно. И я не всегда буду рядом. Однажды мне надоест терпеть ваши отказы, и тогда все прекратится.
Честно говоря, я ожидала услышать совсем не это. "Однажды мне надоест"... Прозвучало так, будто происходящее между нами – игра для него. Которая рано или поздно станет неактуальной. Начнет отнимать слишком много энергии или просто наскучит. Или вдруг окажется – то, что стоит на кону, не стоит вложенных усилий.
Конечно, все так. То, как он за мною бегает – просто затянувшиеся брачные игры мужчины среднего возраста, которому вдруг захотелось попробовать чего-то этакого. Увлекательный квест, после прохождения которого он получит ачивку "нестареющего мачо".
Не может же это и правда быть... любовь? Такая, о которой говорила Юлька. Не поддающееся логике влечение, перед которым отступает рассудительность и здравый смысл? Ради чего пойдешь на любые безумства, станешь терпеть лишения и унижения?..
Само собой, нет. Я понимала это. Но решила прикинуться "глупенькой".
– Что вы имеете в виду? Все-таки отчислите меня из института?
Декан тяжело вздохнул. Ну прямо очень тяжело и безнадежно. Будто сам поражаюсь своей стойкости духа и выдержке – столько времени терпеть рядом такую дурочку.
– Учитесь в Литературном спокойно, мы ведь это уже обсуждали. Просто я уйду. И это будет окончательное решение.
– ХА! – ответила я голосом Эллочки-людоедки. – Надеюсь, под "уйти" вы подразумеваете не самоубийство?
Тоже мне, какой важный индюк. Он думает, я буду бежать за ним, роняя тапки? Как вообще он уйдет, если мы даже не вместе? И никогда не будем...
Декан рассмеялся.
– Не берите на себя слишком много, Марго. В мире полно других женщин.
– Вот именно! – воскликнула я, яростно соглашаясь с ним, и, тем не менее, чувствуя, что его слова ранят мое и так достаточно покалеченное Ромкой самолюбие. И опять вспоминая переписку, о которой мне знать не следовало. – Почему вы так вцепились в меня?! Почему именно Я?
– Должна быть особая причина? Вы не думали, что могли просто понравиться мне?
– Нет! Все не может быть так просто! Если все дело в звонке, то давно пора...
– Дело не только в звонке, конечно. Марго, вы молодая, красивая... – низким голосом сказал он, и у меня заныло в груди. – И похожи на... романтическую героиню какого-нибудь средневекового эпоса.
Декан улыбнулся, вроде как позволяя не относиться к его словам слишком серьезно, но я уже отогнула солнцезащитный козырек, в которое было встроено зеркало. И всмотрелась в него с жадностью детектива, вышедшего наконец на правильный след.
В запотевшем зеркале отразилось лицо, показавшееся на миг незнакомым. Оно будто проглядывало из мутноватой дымки: бледные щеки, светлые глаза под темными ресницами, и волосы... Длинные блондинистые волосы свисали на грудь полувысушенными сосульками. Ну прямо Офелия, выбравшаяся из реки и усевшаяся прямиком в деканову машину.
Мне вспомнилось чтение Верстовского на занятии: "Плывет Офелия, как лилия, бела...", и его взгляд, направленный прямиком мне в душу...
Я сбросила наваждение и помотала головой. Неужели декан так романтичен, что не смог устоять перед девушкой, напоминающей ему героиню Шекспира?.. Бред какой-то.
– До конечной точки маршрута осталось двести метров, – объявила девушка-навигатор механическим голосом.
Как, уже?.. Я в расстройстве чуть было не всплеснула руками. Мы ведь совсем недавно отъехали от института! Я ведь не успела ничего толком сказать или расспросить его!
– Наконец-то! – сказала совсем не то, о чем думала.
– Вам так неприятно мое общество?
Я молча засопела, давая Верстовскому самому ответить на свой вопрос.
– А вот мне почему-то кажется, что вы уже не так предубеждены против меня, Марго...
– С чего бы? – слишком поспешно и слишком пылко ответила я, выдавая себя с головой. Как он догадался, черт его подери?.. – Ничего не изменилось, Вениамин Эдуардович. Я не постарела, а вы не помолодели. И между нами все еще остается двадцать лет разницы!
Декан заскрипел зубами – кажется, я расслышала зловещий скрежет даже несмотря на играющую музыку. Мы свернули с трассы и углубилась во дворы. Теперь Верстовский вел медленно, огибая не к месту припаркованные авто и пропуская пешеходов. А через несколько минут остановился у подъезда.
Я сложила руки на груди и нахмурила брови.
– Хорошо, – поездка подошла к концу и мне срочно нужно было сказать хоть что-то. – Давайте проведем эксперимент. Поцелуйте меня!
По тому, как вытянулось лицо Верстовского, я поняла, что он не сделает этого. Не тогда, когда я сама попросила... Фактически принудила. Декан посмотрел на меня с изумленным недоверием, к которому примешивалась радость... робкая, и оттого еле различимая.
– Вы правда хотите этого, или просто издеваетесь? – уточнил он.
– Конечно, не хочу! – вспылила я, чувствуя, как горят, зудят в приятном предвкушении губы. Чем больше мы говорили об этом, тем более неловко мне становилось. Пусть уж целует скорее, а то я расплавлюсь от стыда... Растекусь теплой дрожащей лужицей, ибо жар внутри и снаружи становился невыносимым. – Но если это единственный способ отделаться от вас, так уж и быть!
– Чудесная формулировка. Очень возбуждающая! – тоже рявкнул декан. – Всего хорошего, Марго. Выход справа от вас.
И он завел двигатель, ясно давая понять, что я могу быть свободна.
– Так и знала, что вы не сможете! – окончательно разозлилась я. – Все только на словах, а как дойдет до дела...
Верстовский нажал какую-то кнопку на панели, и спинка моего сидения вдруг откинулась назад. Не успела я ничего сообразить, как оказалась в полулежачем положении, а декан навис сверху, оперевшись руками о сиденье по бокам от меня.
– Неужели вам совсем меня не жалко, маленькая чертовка? – зашептал он мне прямо в лицо. – Знаете, какая статистика инфарктов у мужчин после сорока? Не боитесь, что у меня откажет сердце?..
Я боялась... Но не за него, а за себя. Так как не могла дать гарантии, что сама не умру от сердечного приступа. Вот и что было хвастаться своей молодостью? Чувствовала я себя в этот момент дряхлой старушкой: кровь ударила в голову и стучала молоточками по вискам, перед глазами скакали мошки, тело окаменело...
Все, что я видела перед собой в этот момент – это темные глаза декана, его зрачки, куда меня медленно и необратимо затягивало. Все, что ощущала – его горячее, неровное дыхание у себя на губах... и еще – острую необходимость исполнить задуманное... просто ради эксперимента, конечно.
И потому я сама взяла его за шею и ликвидировала последнее расстояние между нашими лицами.
И потом все исчезло на какое-то время. Ослепительная вспышка, ярость, нарастающий жар и нетерпение... Если бы меня попросили пересказать поэтапно, что происходило и какие эмоции я испытывала при этом, я не смогла бы этого сделать.
Просто почувствовала в какой-то момент, что Верстовский перестал опираться на руки и навалился на меня верхней частью туловища, и под его весом мне стало совсем жарко и хорошо. А движения его губ, поначалу медленные и осторожные, становились все более жадными.
А потом, еще через неопределенное количество времени, сообразила, что робко обнимаю его за талию, тогда как его руки уже вовсю шарят по моему телу: они беспардонно проникли под расстегнутую куртку и уже тянут за край заправленнной в джинсы водолазки... Прикасаются к обнаженному животу...
Мы очнулись от оглушительного, резкого и очень, очень злобного воя клаксона. Который явно продолжался уже какое-то время – просто до этого мы не обращали на него внимания. Декан резко отстранился, сел на свое место, одновременно возвращая спинку моего сидения в вертикальное положение, а потом отъехал и уткнулся капотом в небольшое "окно", уступая дорогу нетерпеливому москвичу. Он быстро пришел в себя и сообразил, что от него требовалось, тогда как я могла лишь открывать и закрывать набухший от поцелуев рот, словно выброшенная на берег рыба.
