Текст книги "Дрянной декан (СИ)"
Автор книги: Людмила Райот
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)
36. Будьте моим любовником
Что есть любовь?
Безумье от угара.
Игра огнём, ведущая к пожару.
Воспламенившееся море слёз,
Раздумье – необдуманности ради,
Смешенье яда и противоядья.
(«Ромео и Джульетта», У. Шекспир)
Когда Игорь Олегович дочитал список до конца, студенты взорвались овациями. Они поздравляли друг друга, экспрессивно обсуждали выступающих, кто-то, кажется, плакал: уж не знаю, от счастья ли или от разочарования. Я сидела в прострации неопределенное количество времени, наполовину оглохнув и пыталась осознать случившееся. Меня, вроде бы, поздравляли тоже – не все и не так, чтобы очень искренне, но мне хватило и того.
Надеюсь, Юля сможет простить меня за то, что я ненамеренно отобрала ее роль... И, все-таки, как это произошло? Не может быть, чтобы я настолько хорошо себя показала! Неужели мне позволят играть Гермию лишь потому, что Верстовский замолвил за меня словечко? И если да, то зачем он это сделал?.. Показал, что мое послание было замечено им, а сонет и заложенный в нем смысл тронули суровое преподавательское сердце?
Или он решил подшутить, прекрасно понимая, что с ролью я не справлюсь?!
Догадки, одна страшнее другой, вскипятили мое душу. Я оглянулась в поисках Юльки, но Гардениной в зале уже не было. Как и Верстовского, который ушел сразу же после оглашения результатов.
Не в силах справиться с напряжением, я бросилась прочь из зала и понеслась на всех парах в административный корпус. Все каких-то десять минут, и я ворвалась в кабинет декана, без стука и сопутствующих случаю прелюдий.
– Вениамин Эдуардович!!! – закричала я на него.
– Красовская! – мужчина подпрыгнул от неожиданности и обжег меня гневным взглядом. – Почему ты врываешься сюда, будто к себе домой, и орешь на меня? Это рабочее пространство, между прочим.
– Извините, дело очень срочное, – я закрыла дверь и прислонилась к ней спиной, забыв на время о своей влюбленности в него и разногласиях между нами. Просто ощущая сильнейшую потребность выговориться.
– Хорошо, будем считать, что сегодня у меня день открытых дверей, – проворчал он, остывая. – Проходи. Но больше так не делай. Здесь мог быть кто-то из преподавателей или педсовета. Ко мне нередко заходит на чай Игорь Васильевич (ректор – прим. автора). Так что ты хотела?
– Я не могу играть Гермию в предстоящем спектакле!
– Почему? – удивился Верстовский.
– Потому что у меня нет никакого актерского опыта! Как и способностей. Максимум, что я смогу, это маячить в образе немой феи у декораций!
Декан приподнял брови, недоверчиво рассматривая меня, и сложил руки на груди.
– Как интересно. Тоже самое сказала и Юля Гарденина.
– Юля?..
– Да. Она только что приходила ко мне. И ушла незадолго перед тобой.
У меня подкосились колени, а по сердцу как ножом полоснула боль. Я подошла к декану и села на стул напротив него.
– И что вы ей ответили?
– Попросил уйти. Намекнув, что распределением ролей на спектакль занимаемся мы с Игорем Олеговичем, но никак не студенты. Это было некрасиво с ее сто...
– Неважно! – взмахнула рукой я, перебив его. – Юля права. Она справится с Гермией намного лучше. Я даже не посещала актерский кружок!
– Посещение кружка – дело добровольное, и оно никак не гарантирует получения главной роли, – терпеливо объяснил Верстовский. – А тебя-то что не устраивает, Марго? Ты записываешься на пробы, читаешь Шекспира, получаешь место, а потом вдруг заявляешь, что недостойна оказанной чести?
– Но я не ожидала такого поворота! Я хотела просто.... просто... Почему вы дали мне роль, Вениамин?
Декан отвернулся. Кажется, его задело то, что я обратилась к нему просто по имени. И вызвала неуместные эмоции, которых не должно было быть.
– Мы с Игорем Петровичем считаем, ты идеально подходишь под образ Гермии. А вот Гарденина – вылитая Елена. У тебя нужный типаж, рост, фактура... И ты очень эмоционально прочитала сонет Шеспира. Аж до мурашек пробрало, – он передернул плечами и помолчал. – В крайнем случае, это только предварительные результаты. Впереди месяц репетиций. Если вдруг окажется, что ты действительно так бесталанна – в чем лично я очень сомневаюсь – ты можешь попроситься на роль безгласой феи. Или вообще уйти из спектакля.
– Ладно, – после этих слов мне стало легче. – Так и сделаю. Я ведь не для этого пришла на пробы...
Верстовский вопросительно взглянул на меня, и я вдруг вспомнила, что влюблена. Дыхание участилось, ладони вспотели, в голове застучала кровь.
– А чтобы снова повалять дурака? – уточнил он, намекая на мою выходку в столовой.
– Нет. Я читала от чистого сердца, – теперь вдобавок у меня запылали уши, и я опустила глаза вниз, рассматривая свои колени. – Я много думала о нас после того, как вы уехали, Вениамин Эдуардович... Мне очень стыдно: я сказала, что вы мне омерзительны, но это была неправда. На самом деле вы мне так сильно понравились, что я... у меня совершенно снесло крышу от влюбленности, понимаете? Мне стало страшно, что будет, если все узнают о наших отношениях: Юля, мои родители, вообще ВСЕ... Вы правы, я и правда маленькая, эмоционально нестабильно девчонка. И мне очень жаль, что я вас оттолкнула.
Верстовский не отвечал и не смотрел на меня. Его затуманенный взгляд устремился мимо моего лица, в сторону книжных полок, корешки которых были еле различимы через темное стекло шкафа. Кажется, я затронула тему, которую трогать не стоило. В его глазах проступило эхо чего-то личного, болезненного, плохо пережитого.
– Почему вы так долго не возвращались, Вениамин? – тихо напомнила о себе. – Не хотели меня видеть?
– Нет, – глухим незнакомым голосом ответил отец Ромки. – Хотел. Но я тоже много думал о том, что случилось... И пришел к мнению, что ты права. Нам не стоит быть вместе.
Каждое его слово упало, будто камень. Но вместо того, чтобы расстроиться, я испытала воодушевление. Его признание всколыхнуло во мне радостную надежду. Я услышала только одно: он хотел меня видеть. И тоже вспоминал о неудавшемся романе в разлуке...
– Хорошо, что вы наконец-то согласились со мной. Вот только я... передумала.
– Я должен испытать щенячью радость и снова начать обивать твои пороги, Красовская? – декан одарил меня тяжелым взглядом.
Именно так ему и следовало поступить на мой взгляд, но я сочла за лучшее промолчать. Мы пришли к подобию диалога, уже неплохо.
– Так что же изменилось? – продолжил он. – Твои родители, Гарденина, весь белый свет... Теперь тебе все равно, что они подумают?
– Мы никому не скажем, – пискнула я. Прозвучало слабо и неубедительно.
– Я уже не в том возрасте, чтобы прятаться по углам, Марго, – устало произнес Верстовский. – Давай закроем эту тему. У меня назначена встреча с родителем одного двоечника... Так что тебе пора идти.
Декан раскрыл лежащую на столе папку, всем своим видом демонстрируя, какая он занятая шишка. Что ж, похоже, время моей «аудиенции» окончено. Или нет?..
– Не пойду, – буркнула я, рискуя выставить себя сумасшедшей. Он и так о моих интеллектуальных и душевных данных невысокого мнения... Терять особо нечего.
– Что?! – у отца Ромки взлетели брови. Он аж забыл о своей папке.
– Не пойду, пока вы не согласитесь дать мне второй шанс! – громче повторила я. – Иначе вам придется выставить меня отсюда... силой!
Декан закатил глаза и покачал головой.
– Честно, иногда мне начинает казаться, что ты взрослеешь, Красовская. Но буквально в следующую минуту все возвращается на свои места.
Я сложила ногу на ногу и стиснула зубы. Такими скучными нравоучениями ему меня не переубедить. Для меня было загадкой, что он сделает дальше... И сделает ли что-то вообще. Может, решит проигнорировать мое присутствие и дождаться, пока я убегу сама, вспугнутая приходом родителя двоечника.
Но Верстовский вдруг усмехнулся и встал из-за стола. Поднялся во весь свой высокий рост... который казался еще более внушительным оттого, что я сидела. Медленно, неспеша декан подошел ко мне, остановился напротив.
– Значит хочешь, чтобы я применил силу?
– Валяйте, – отважно кивнула.
– Тебя родители в детстве никогда не лупили, Красовская? – почти ласково спросил он, ставя руки на подлокотники моего стула и наклоняясь надо мной.
Страху он, конечно, на меня нагнал. Стоило признать: мой не самый умный план провалился, и давать мне шанса декан не собирался. А вот пинка под зад – кто его знает?.. Хотя если бы он вдруг решил и правда отлупить меня: ну, легонько, как он уже сделал однажды, я была бы даже не против, пожалуй...
– Думаете, стоило? – я зажмурилась, со страхом и возбуждением ожидая развития событий.
– Думаю, ты сама не ведаешь, что творишь, – сурово констатировал мужчина. Но, противореча своим словам, взял меня подмышки и поднял на ноги. Я притворилась, что, вставая, подвернула лодыжку, и с тихим охом прильнула к нему. Вдохнула всей грудью запах одеколона, по которому так скучала...
Мученически вздохнув, Верстовский приобнял меня за талию и непреклонной рукой повел к выходу.
– Так что же заставило тебя передумать?.. – тихо спросил Верстовский, прислонив меня к двери и, не глядя нащупывая ручку двери. Не глядя – потому что смотрел он в это время мне в лицо, переводя взгляд с моих губ на глаза и обратно.
Я задержала дыхание, тоже смотря на него и понимая, что от моих слов зависит, будет ли между нами хоть что-нибудь, или я зря тосковала по нему целых четыре месяца. Какие разумные доводы привести, когда ничего разумного в нашей связи не было и быть не могло? Что сказать?.. «Веня, вы покорили меня своим взрослым и мудрым поведением?».
Нет, пожалуй, возраст лучше не припоминать. И для «Вени» еще слишком рано.
– Вы разбудили во мне вполне определенную жажду, Вениамин Эдуардович... – не придумав ничего лучше, прошептала я. Уже понимая, что провалилась: плагиат в нашем литературном институте был не в чести. – Мне нужно утолить ее, чтобы перестать грезить о вас ночами!
Верстовский удивленно отстранился, а взгляд его на время сделался просто бешеным. В нем было что-то феноменальное: растерянность, паника и напускное безразличие. И все это в один момент сменилось весельем.
– Я правильно понял: ты сейчас предложила мне стать твоим любовником?
– Если отбросить лирическую составляющую, можно сказать и так, – продолжила наугад.
– И ты совсем не переживаешь, что станет с моим бедным растерзанным сердцем, чертовка? И с моими чувствами, пока ты будешь утолять свою молодую жажду?!
– У вас нет ко мне чувств!
– Я унижен и взбешен, – с наигранным негодованием сказал он, хотя его искрящиеся беззвучным смехом свидетельствовали о другом. – Это самое дерзкое и циничное предложение из всех, что мне когда-либо делали! Если бы здесь были цветы... Я бы отправил тебя с ними куда подальше!
Он повернул замок, и мы оба вывалились в коридор. Схватив меня одной рукой, Верстовский остановил наше падение.
– Но вы же подумаете над ним?!
– Подумаю... на досуге, – декан быстро сгреб меня в крепкие, почти что удушающие объятия, а потом все-таки скрылся в кабинете и закрыл дверь.
Сердце плясало, как угорелое, чуть не выскакивая из груди. Не помня себя от радости, я повернулась... и увидела Юльку, стоящую метрах в десяти дальше по коридору.
Наверное, вернулась, чтобы привести Верстовскому новые доводы в пользу смены актерского состава.
– Блин... Не может быть! – всхлипнула подруга и бросилась назад к лестнице.
37.1. Юля
Мне снилось, что ужасная змея
Мне грызла сердце. Было тяжко, душно,
А ты смотрел с улыбкой равнодушно.
("Сон в летнюю ночь», У. Шекспир)
Догнать Гарденину не получилось – она сбежала по лестнице с такой скоростью, будто за ней гнались все демоны ада разом.
– Юля! – крикнула я ей вдогонку, но ее уже и след простыл.
Надо ли говорить, что радость от наметившегося прогресса в отношениях с Верстовским несколько померкла. Я сомнамбулой вернулась в аудиторию, забрала вещи, вышла из института.
Некрасиво получилось. Нужно было признаться во всем еще зимой, когда декан был далеко, и наш роман казался не более чем фантастической выдуманной историей... Или еще раньше: осенью, когда он только намечался... в идеале – на следующий же день после первого телефонного звонка! А не дожидаться, пока правда всплывет самостоятельно, да еще и таким чудовищным способом.
Ну почему я такая слабая, трусливая дура?! Боялась всего на свете: опасалась отношений с Верстовским, не хотела ранить лучшую подругу... И в итоге оттолкнула и первого, и вторую. И доверие обоих придется завоевывать обратно.
Но если расположить к себе мужчину оказалось не так сложно – достаточно было намекнуть на возможный секс – то с Юлей этот номер уже не прокатит.
Масштаб катастрофы открылся мне не сразу. Я позвонила ей вечером, когда набралась достаточно храбрости на покаянный разговор, но Гарденина молча сбросила вызов. И все последующие затем субботу и воскресенье игнорировала мои звонки и сообщения. Это было ужасно. Лучше бы она высказала свой гнев мне в лицо, чем делала вид, что меня не существует на свете. Не имея выхода, чувство вины, и так огромное, перебродило в замкнутом пространстве моей души и достигло колоссальных размеров.
И в какой-то момент вспомнилось: я ведь тоже так себя когда-то вела. Сбежала из дома Верстовского после первой ночи, ничего не объяснив, не соизволив сказать ему даже слово. И потом почти неделю хладнокровно пренебрегала всеми попытками выйти на связь, получить хоть какую-то ясность – где и в чем он провинился.
Я обрушила его в пропасть неведения, мук совести и раздирающих сердце сомнений. И сделала это на самом пике его восторга, когда он наконец-то получил то, чего так желал – меня. Когда казалось: счастье рядом, достаточно руку протянуть... Вместо ответного рукопожатия я опустила его ниже плинтуса.
Я поступила с ним гораздо хуже, чем то, что делала сейчас Гарденина. Здесь я по крайней мере точно знала, в чем накосячила. И понимала – бумеранг прилетел мне вполне заслуженно.
Надеюсь, Юля окажется мудрее, не станет пропускать занятия и даст мне все-таки возможность объясниться. А после простит. Может, не сразу, но хотя бы через какое-то время.
В понедельник я шла в институт, будто на каторгу. Заранее представляя тяжелый разговор, возможные слезы, крики, нападки. Гарденина бывает излишком эмоциональна, а если вспомнить ее угрозы касательно фантомных соперниц... Становилось прямо-таки страшно.
Были опасения, что Юля попытается придушить меня, когда я зайду в аудиторию и сяду рядом с ней, но такой попытки не последовало. Наша парта стояла пустой, а подруга расположилась на другом ряду рядом с Мариной и Леной. На лице у нее не было и следа печали. Девушки что-то оживленно обсуждали, периодически хихикая, и не обратили на мой приход никакого внимания.
Даже не знаю, отлегло у меня или наоборот при виде беззаботного вида Гардениной. Может, все не так уж и плохо, раз она смеется? Но тогда почему не отвечала на сообщения...
Голос преподавателя доносился будто издалека. Я сидела, как на иголках, плохо соображая от волнения, и если бы мне задали в лоб какой-то вопрос по теме занятия, не то что не смогла бы ответить – просто не заметила бы этого. Когда первая пара подошла к концу, и студенты потянулись к выходу, я помедлила, дожидаясь подругу. Она прошла, как мимо пустого места, продолжая болтать и даже не смотря в мою сторону.
– Юля, привет! – брюнетка помедлила, будто раздумывая, реагировать на приветствие или нет. Потом все-таки обернулась. – Мы можем поговорить?
Гарденина холодно рассматривала меня некоторое время. В ее взгляде было столько отчуждения, что во мне всколыхнулась паника. Надежды не оправдались: все плохо. Все очень и очень плохо...
– Говори, – смилостивилась она.
– Давай выйдем в коридор? – я покосилась на проходящих мимо одногруппников.
– Хорошо, – она дернула плечом и направилась к выходу. Мы встали около большого окна, где не раз болтали и сплетничали ранее. Юля сложила руки на груди. – Что ты хотела?
Я сделала глубокий-глубокий вдох.
– Хотела объяснить тебе. То, что ты видела...
– Померещилось мне? – резко перебила она. – Просто скажи: между тобой и Верстовским что-то есть?
– Сложно сказать. Что-то есть. Но, наверно, не совсем то, что ты подумала, – я усиленно думала, как преподнести правду так, чтобы она показалась не такой ранящей и... отвратительной.
– Как это «не совсем»?! – Гарденина взмахнула руками. Ее глаза стали большими-большими, а рот возмущенно приоткрылся, будто ей не хватало воздуха. – Что тут можно подумать, кроме «моя подруга – лживая сука»?!
Ее слова задели меня, но я стоически проглотила обиду.
– Не кричи, пожалуйста! Я давно хотела рассказать... но боялась твоей реакции.
– «Давно», это сколько, интересно? – показательно задумалась Юля. Она даже приложила палец ко лбу, изображая умственную деятельность. – Декан вернулся неделю назад, а до этого его не было несколько месяцев... Так значит, ты обманываешь меня с самой осени? Примерно полгода?!
– Прости меня! – вскрикнула я.
– Как это вообще возможно, Рита? Что за бред? Он же отец твоего бывшего парня! – Юля говорила очень громко. Я попыталась взять ее под локоть и увести подальше от курсирующих по коридору студентов Ливера, но она вырвала руку, глядя на меня, как на врага всей жизни.
– Это получилось случайно. Мы не думали, что так далеко зайдет! – я понимала, что озвучиваю самые стандартные и нелепые оправдания запретной любви, которые только можно было придумать. Но ничего более достойного в голову не шло. Все мысли и чувства смешались в один болезненный, пульсирующий ужасом клубок.
– Случайно упала ему прямо на член?!
Мы еще никогда не ссорились с Юлей так страшно. Никогда прежде она не смотрела на меня с неприкрытой ненавистью, а в ее словах, обращенных ко мне, не было столько яда.
– Помнишь, я рассказывала, как позвонила Роме ночью и мы... типа занялись сексом по телефону?
– И? – она вопросительно приподняла брови.
– Рома спал, а я попала на Вениамина Эдуардовича. У них голоса очень похожи, – виновато закончила я, не глядя на нее. – Ну а потом...
– Ничего не хочу слышать! – завопила она. На нас начали оглядываться студенты. – Это все омерзительно! Ты – омерзительна!
– Прости, – еще раз сказала я. Меня начинали душить слезы, к горлу подкатывал комок.
– И видеть тебя тоже не хочу! – продолжала бушевать Гарденина. – Только вот выбора у меня нет, придется страдать. Мало того, что ты теперь в моей группе учишься, так еще и в театр мой поперлась. Мне поздравить тебя с главной ролью?!
– У меня и в мыслях не было забирать ничьих ролей! Я лишь хотела...
– Выпендриться перед деканом? – Юля в который раз перебила меня, не желая слушать объяснений. – Что ж, значит, все прошло удачно. Даже лучше, чем ты рассчитывала. Прощай! – она отвернулась и помчалась прочь.
– Ты никому не расскажешь, Юль? – отчаянно крикнула я ей, но она не оглянулась.
Ох. Даже не знаю, что хуже – холодный игнор или бурный скандал. Я не нашла в себе сил вернуться на занятия в этот день. Молча собралась и уехала домой оплакивать ссору с лучшей подругой. Меня никто и не держал: все еще трясущаяся от ярости Гарденина переключилась на других девчонок. И девчонки отвечали ей взаимностью.
Тем не менее, я верила, что Юлина злоба – временное явление. Пройдет день-два, в крайнем случае неделя, и она остынет и сможет простить меня. И ей хватит порядочности не растрезвонить о моей «омерзительности» на весь Ливер.
– Рита, почему ты сегодня так рано? – мама отвлеклась от мытья посуды, удивленно встречая меня в коридоре.
– Плохо себя чувствую, месячные пошли и живот разболелся... Пришлось уехать из универа, – ну вот, мне снова пришлось соврать. Наверно, Гарденина права.... Но не могла же я взять и сказать: «Лучшая подруга ополчилась на меня из-за романа с преподавателем. Каким таким преподавателем? Да ты его видела однажды, он к нам домой приходил вместе с сыном».
Или могла?! Если Верстовский вновь повернется ко мне, и наши отношения пойдут по нарастающей, мне ведь рано или поздно придется сознаться родителям?!
В полном раздрае я скрылась в своей комнате и сидела там до самого ужина.
«Марго, здравствуй. Ты дома?» – пришло сообщение поздним вечером.
Я вздрогнула и подошла к окну. Напротив подъезда стоял черный блестящий автомобиль. Ничего не ответив, я выбежала в коридор, спешно обуваясь и натягивая весеннюю куртку.
– Ты куда? – опять встрепенулась мама. – Уже поздно!
– Мне надо в магазин за... прокладками. Я мигом!
37.2. Договоренность
Честно говоря, я не то, чтобы забыла о декане за последние дни... Но явно стала думать о нем реже и не с такой маниакальностью. И была приятно удивлена тем фактом, что он напомнил о себе первым.
День прибавлял регулярно, и морозы стояли уже не такие трескучие. Вот-вот должен был начаться апрель, но, как обычно в эту пору, дубак не спешил отступать, а нежаркое столичное лето пока что могло только сниться. Выходя из подъезда, я не только плотнее запахнула куртку, но и накинула капюшон – помимо холода, меня волновали возможные взгляды соседских бабушек, с завидной регулярностью сканирующие двор на предмет выявления любых необычных явлений. А студентка с пятого этажа, садящаяся в дорогой автомобиль ко взрослому мужчине, была событием не необычным, а прямо-таки экстраординарным.
Стоит одной из бабулек засечь меня, и новость разлетится по району с голубями. Думаю, не минует она и моих родителей. Мама, к счастью, считала себя выше того, что сидеть на лавочке вместе с великовозрастными сплетницами, но в случае чего «добрые люди» непременно поставят ее в известность. В силу молодости, внешности и каких-то других признаков я и так была поставлена бабушками под усиленный контроль.
Потому я решила подстраховаться и пройти мимо машины Верстовского. Пройти, намеренно покачивая бедрами и иногда оглядываясь назад. Наверное, прозорливый Вениамин Эдуардович понял мои намерения, либо в нем просто включился азарт охотника-преследователя, но автомобиль медленно двинулся вслед за мной.
Дойдя до следующего дома, где бабульки мониторили уже своих нимфеток, я затормозила и села в автомобиль на переднее сидение.
– И что это было? – вместо приветствия спросил Верстовский. Мда, с «прозорливостью» я явно переборщила.
– Конспирация.
– О.
После такого красноречивого диалога мы надолго замолчали. Играла негромкая мелодичная музыка, в салоне было тепло, приятно пахло автомобильным ароматизатором и мужским парфюмом. Отупение после ссоры с Гардениной понемногу спадало; мной завладевало возбужденное, непоседливое предвкушение – прямо как в детстве накануне дня рождения, нового года или другого счастливого праздника. Я вспоминала, как сладко, хоть и нервно мне было сидеть в прошлый раз в машине декана. Воспроизводила в памяти наш первый поцелуй, после которого путь назад был отрезан.
О чем думал отец Ромки, я не знала, но вроде бы, мужчина тоже получал удовольствие, сидя рядом со мной в замкнутом пространстве и таинственном молчании. Но время поджимало – не вечно же мне ходить за прокладками. Я решила сделать ход первой.
– Какими судьбами в наших краях, Вениамин Эдуардович? – решила прикинуться, будто совсем-совсем не понимаю, зачем он ехал ко мне аж с области (надеюсь не для того, чтобы сообщить, что между нами все кончено навсегда).
Декан зыркнул на меня так, что мне сразу же расхотелось шутить.
– Ты снова за свое, Красовская?
– В смысле?
– Опять будешь играть с моими чувствами? – нахмурился Верстовский. Но выглядел он при этом не злым, а скорее устало-смиренным. – Пойдешь на попятную или сделаешь вид, что вовсе не приставала ко мне, на людях и наедине?
О как. А его и правда очень тронуло мое неподдельное внимание. И он, кажется, немного опасался того, что происходит: не хотел опять обмануться, и при этом боялся упустить шанс... Шанс чего? Побыть со мной, пока я вроде как не против? Или попользоваться, пока моя оборона рухнула?
В любом случае, это было уже неважно. И оба варианта являлись частными случаями того, что называли «отношениями». Потому что второе без первого невозможно, а первое без второго – неинтересно.
К тому же, еще вопрос, кому из нас двоих больше нужно общение в этот момент. И кто кем в итоге попользуется.
Я покачала головой.
– Нет, я больше не буду играть с вами. По крайней мере, пока вы сами не попросите... – и в доказательство положила руку ему на бедро, параллельно обомлев от собственной смелости.
Верстовский чуть дернулся и опустил взгляд на мою ладонь, я закусила губу и задержала дыхание. Он ведь ничуть не исказил фактов, сказав, что я к нему пристаю. Пристаю, самым наглым и беззастенчивым образом! Но чутье подсказывало – если и был способ вернуть расположение декана, он заключался именно в этом. Он так сильно (и напрасно) пытался завоевать мое внимание в прошлом, что теперь мне самой следовало проявить активность и вернуть ему хоть капельку вложенных усилий.
К тому же, именно этого в данный момент требовала моя душа: быть уверенной, напористой и смело идти навстречу желаниям. Когда мы встречались с Романом, я только и делала, что ждала от него первого шага, боялась излишне акцентировать свое расположение... и ни к чему хорошему это не привело.
Снова повисло неловкое молчание. Воздух стал вязким от несказанных слов, он будто сгустился и потеплел на несколько градусов, подогретый моими жаркими фантазиями. Я ждала ответа. Верстовский снял мою руку со своего колена, обхватил ее широкой теплой ладонью. Погладил чувствительную кожу пониже запястья и сплел свои пальцы с моими.
– Будет самонадеянно утверждать, будто я понимаю, как к тебе подступиться, Красовская. Все мои прошлые попытки сблизиться не увенчались успехом.
– Угу, – только и смогла промычать я. Внизу живота сладко заныло от его ласки, а мысли бросились вразнобой.
– Я давно не ухаживал за юными девушками... – тихо продолжил он, будто обволакивая меня бархатным голосом. – И не очень представляю, чем мог бы заинтересовать одну из них.
Теперь я надолго замолчала, пытаясь лениво размышлять над его словами и сдерживать юношеский пыл, чтоб не наброситься на него здесь и сейчас, оборвав такой полезный конструктивный разговор.
Не представлял, но при этом неплохо справлялся и так. Да, у него есть роскошный дом, неплохая машина и работа – место и должность на любителя, но какие-никакие престижные. Только все это не будоражило меня, и материальная сторона вопроса – последнее, о чем я думала.
Мне хотелось находиться рядом с ним, трогать его и дразнить, нюхать запах кожи и слушать, как он нашептывает нежности своим завораживающим баритоном...
– Что вы хотите сказать? – наконец пролепетала я.
– Каких действий ты сейчас ждешь от меня, Марго? Что я, по-твоему, должен предпринять? Сводить тебя на концерт молодежной группы? Или в клуб потанцевать?
Хороший вопрос. Как нам проводить досуг, чтобы было интересно и мне, и ему – дилемма, которая мучила меня уже долгое время. При том, что как на молодежном концерте, так и в клубе ему было бы некомфортно.
– Я не так уж привередлива! – буркнула быстро, чтобы Верстовский не заподозрил, что у меня и самой есть сомнения. – Можете сводить туда, куда позвали бы любую другую, не такую юную женщину!
– Например, на оперу? – хитро усмехнулся он.
– Да пожалуйста! – звучало не сильно привлекательно, но ради декана я готова была и на это. Молодая, в конце концов, могу и потерпеть.
– Хорошо, тогда я посмотрю афиши и подберу приемлемый вариант. Примерно к концу недели устроит?
– А завтра не получится? – ляпнула быстрее, чем сообразила, что напрашиваюсь на свидание.
Он искренне рассмеялся, посмотрел на меня искристым взглядом, а мою ладонь, которую все еще держал в руке, переложил себе на грудь. Его сердце стучало гулко, быстро, выдавая его истинные чувства и эмоции.
– Не получится.
– Ну ладно, – значит, придется научиться быть терпеливой. – Кстати, а что будет с Аделаидой Степановной?..
– Ты вдруг озаботилась будущим Ады? – декан приподнял одну бровь и деланно возмутился. – После того, как практически отбила у неё мужчину?
– Нет, – насупилась я.
– Нисколько в тебе не сомневался,– он ухмыльнулся и прижал мою руку к губам, одарив ее страстным поцелуем. – Моя плохая девчонка...
– Но я хочу быть уверена, что вы принадлежите мне и только мне! – упрямо продолжила фразу, вырывая ладонь. – И у вас нет другой такой же... Плохой девчонки.
– Это будет несложно. С Аделаидой, как я и говорил, нас пока что связывают чисто профессиональные отношения.
– Которые в скором времени могли бы стать романтическими?..
– Скорее всего. Если бы не вмешалась одна маленькая вертихвостка.
Я прикусила язык, чтобы не ответить ему также дерзко. Все эти подначки с его стороны распалили обстановку до предела. Искра могла проскочить в любой момент, и я бы не поручилась, что мы бы в итоге не оказались вместе на заднем сидении. Но мне и правда пора было идти. Не хватало только выслушивать еще и мамины упреки.
– Тогда до встречи, – я взялась за ручку двери, поднимаясь, намеренно медленно, позволяя ему успеть поцеловать меня, если он вдруг захочет.
Но он не захотел, лишь коротко кивнул на прощание. Я пожала плечами и вышла, чересчур громко хлопнув дверью автомобиля.
– Марго, стой! – он нагнал меня на полпути к дому.
– Да?.. – я так опешила, что даже забыла о вездесущих бабушках-разведчицах, выглядывающих из-за тюлевых занавесок.
Отец Ромки подошел очень близко, деликатно обнял меня за плечи, привлек к себе. Это оказалось весьма кстати – я сама не заметила, что дрожу, как осиновый лист. Джинсы на голое тело и короткая курточка были не по погоде легкими. Или тряслась оттого, что он оказался рядом?
– Я тоже хочу попросить тебя кое о чем, – Верстовский наклонился надо мной, серьезно посмотрел в глаза, и я перестала замечать холод. Холод, влажность, ночь... Все, кроме его глаз, рук и голоса вдруг перестало иметь значение. – Во-первых, перестань "выкать" и обращаться ко мне по имени отчеству. Больше не могу этого слышать.
– Х-хорошо, – к декану Ливера, да на "ты"? Будет непросто, но я постараюсь.
– Во-вторых, я ведь могу рассчитывать на то, что тоже буду у тебя одним, и ты не придержишь за пазухой какого-нибудь студента?
– Само собой, – я зачем-то похлопала его по руке и отскочила, пока он и правда не поцеловал меня прямо на улице. – До свидания, Вениамин Эд... То есть, Веня?.. О боже! В общем, пока...
И убежала, чувствуя себя полной дурой и ощущая затылком взгляд Верстовского, которым он провожал меня до самого подъезда.
Вторая просьба выглядела более легкой в исполнении. Похоже, после случившегося с Юлей я и так уже одна..
