Текст книги "Русская армия и флот в XIX веке"

Автор книги: Любомир Бескровный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 41 страниц)

Военно-хирургическая академия. Вторым крупным высшим военно-учебным заведением, готовившим кадры для армии и флота, была Медико-хирургическая академия, официально функционировавшая с 1800 г.[421]421
  Академия была основана 18 декабря 1798 г. по указу Павла I, но открытие ее состоялось только в 1800 г.


[Закрыть] Сначала академия числилась в ведении Медицинской коллегии, но с упразднением последней в 1802 г. была передана в Министерство внутренних дел.

В связи с организацией Петербургской академии со штатом на 120 чел. было решено упразднить Московскую медицинскую школу и Медико-хирургический институт, а также включить в академию учащихся Кронштадтского и Медико-хирургического училищ. Для нее был установлен штат в 280 чел.

Академия в первой половине XIX в. действовала по уставам 1808 и 1835 гг. Она состояла из трех отделений: хирургического (с 5-летним сроком обучения), ветеринарного (с 4-летним сроком) и фармацевтического (с 3-летним сроком)[422]422
  «Столетие Военного министерства», т. IX, ч. 1, стр. 65–67.


[Закрыть]. Первым президентом академии был Виллие. С 1825 по 1838 г. академия дала армии и флоту 636 врачей (терапевтов и хирургов), 183 ветеринарных врача и 34 фармацевта.

В 1838 г. Медико-хирургическая академия была передана в ведение Военного министерства[423]423
  Там же, стр. 105.


[Закрыть]. До 1854 г. она продолжала действовать по уставу 1835 г. в составе трех факультетов. Численность учащихся колебалась от 280 до 300 чел. Ежегодный выпуск составлял в среднем 60–70 врачей. Но уже с 1850 г. число слушателей в академии было доведено до 600 чел.

На 1 января 1852 г. в академии состояло 644 слушателя, из которых стипендиатов было 274 чел., «пенсионеров» – 38 и вольнослушателей – 332[424]424
  ЦГВИА, ф. 1/л, ч. 1, д. 19775, лл. 7–8.


[Закрыть].

Обучение и воспитание войск во второй половине XIX в.

Развитие военно-теоретической мысли

Во второй половине XIX в. характер боевой подготовки резко изменился. На смену феодально-крепостнической рекрутской системе пришла буржуазная всесословная воинская повинность, сохранившая, однако, многие феодальные пережитки. Перевооружение армии нарезным дальнобойным оружием, введение телеграфа и строительство железных дорог создали предпосылки для применения новых способов ведения войны и боя. На этой основе стала складываться тактика стрелковых цепей, потребовавшая кардинальной перестройки системы боевой подготовки.

Процесс перехода к новой тактике занял довольно длительный период. Над руководителями Военного ведомства довлели прежние представления о сущности боя, отрешиться от которых они не могли вплоть до войны 1877–1878 гг. В то же время зачатки нового способа ведения боя появились уже в Крымской войне. На р. Альме и при Инкермане солдаты вопреки приказам офицеров, старавшихся заставить их действовать по уставам в плотных строях, стали применяться к местности и вести стрелковый бой, который из вспомогательного средства (цепи застрельщиков) превращался в главное. Тяжелые неудачи в ходе Крымской войны заставили подумать о необходимости ввести тактическую подготовку во все звенья войскового организма и отказаться от взгляда на строевую подготовку как на всеобъемлющее начало. Новый взгляд на эту сторону дела нашел свое отражение в военно-теоретических работах и уставах 60-70-х годов.

После поражения николаевской России в Крымской войне русская военно-теоретическая мысль пыталась осмыслить пути развития военного дела.

Среди важнейших причин поражения были названы отсталая военная техника, устаревшие способы ведения боевых действий и соответствующая им система боевой подготовки. Критику отсталости армии во всех ее звеньях начали военные журналы «Военный сборник», «Артиллерийский журнал», «Оружейный сборник» и «Педагогический сборник». Особенно смелыми были статьи, помещаемые на страницах организованного в 1858 г. журнала «Военный сборник», когда его редактировали Н. Г. Чернышевский, В. М. Аничков и Н. И. Обручев. Уже в первом номере этого журнала появились статьи, которые привели в ужас генералов николаевской школы. «Огорченные последними неуспехами, мы не дали себе труда вникнуть в истинные причины неудачи и все успехи неприятеля приписали превосходству их военного устройства, их оружия и даже тем не важным особенностям строя, которыми они от нас отличались»[425]425
  «Военный сборник», 1858, № 1, стр. 82–83.


[Закрыть]. Эти причины, подсказывал журнал, нужно искать глубже – в существующем общественном устройстве. Резкому осуждению на страницах журнала подверглась муштра – не забота о солдате, о его подготовке, а «смотры высшего начальства составляют альфу и омегу нашей служебной деятельности»[426]426
  Там же, стр. 84.


[Закрыть]. Обличительные статьи «Военного сборника» дали основание реакционерам нападать на редакцию журнала. Со страниц официоза Военного министерства – «Русского инвалида» посыпались обвинения в «унижении и оскорблении» армии, в подрыве «уважения и доверия» к ней. В результате редакционная коллегия «Военного сборника» была заменена другой. Журнал был подчинен непосредственно Военному министерству, которое заявило, что на страницах журнала хотя и будут допускаться критические статьи в целях всесторонней подготовки предстоящих реформ, однако «обсуждение недостатков и несовершенства какого бы то ни было учреждения не должно впасть в тон так называемой обличительной литературы»[427]427
  «Военный сборник», 1862, № 3, стр. 527.


[Закрыть].

В период с 1862 по 1875 г. на страницах «Военного сборника» помещались главным образом статьи, освещающие проводимые Военным министерством мероприятия по комплектованию, организации и устройству войск. В 60—70-е годы главное место в журнале заняли статьи по вопросам тактики и боевой подготовки. Особенно острый характер носили выступления М. И. Драгомирова, С. М. Сухотина и С. К. Гершельмана, пропагандировавшие тактику стрелковых цепей и соответствующую ей систему боевой подготовки[428]428
  М. И. Драгомиров. Об отношении строевых уставов к тактике. – «Военный сборник», 1866, № 11–12; он же. Армейские заметки. – «Военный сборник», 1875, № 1, 3; 1876, № 7–9; 1881, № 5, 8; 1883, № 3, 6, 8; 1885, № 6, 7 и др.


[Закрыть]. В этих статьях раскрывалась сущность новой тактики и давались основы обучения и воспитания войск.

В унисон с «Военным сборником» действовал «Оружейный сборник», на страницах которого возникла острая дискуссия о путях развития стрелкового оружия и системе огневой подготовки солдат. Журнал резко критиковал действия Оружейной комиссии и выступал за перевооружение войск нарезным, казнозарядным и дальнобойным оружием. Аналогичную позицию занимал «Артиллерийский журнал», выступивший в защиту сталепушечного производства и передовых методов подготовки артиллеристов.

Особенно интересными были статьи А. С. Лаврова «Влияние развития точных наук на успехи военного дела», Н. В. Маиевского «Артиллерийские лекции», А. В. Гадолина «Теория орудий, скрепленных обручами», Н. Калакуцкого «Материалы для изучения стальных орудий». Журнал резко критиковал Горное ведомство за безучастное отношение к изготовлению новой военной техники.

Огромное влияние имел «Педагогический сборник», на страницах которого выступали лучшие деятели народного просвещения и методисты К. Д. Ушинский, А. Острогорский, Водовозов и др.

На страницах этого журнала помещались статьи, смело и решительно обсуждавшие важнейшие вопросы теории, обучения и воспитания в военных школах. Журнал отважился даже на полемику с реакционным курсом Министерства просвещения.

Таким образом, военная публицистика формировала новые идеи в области тактики и боевой подготовки войск. Но более обстоятельно эти вопросы решались в капитальных трудах А. И. Астафьева, Г. А. Леера, М. И. Драгомирова и других крупных теоретиков военного дела.

Астафьев стремился по-новому осветить такие вопросы, как сущность войны, ее социальное значение, способы ведения боя и т. п. Касаясь вопроса связи войны с политикой, он указывал, что последняя определяет характер войны[429]429
  А. И. Астафьев. О современном военном искусстве. – «Русская военно-теоретическая мысль XIX – начала ХХ века». Сб. статей. М., 1960, стр. 257.


[Закрыть]. Война, пишет Астафьев, имеет ту же самую цель, что и политика, армия же действиями своими только осуществляет (как сила физическая) идеи правительства в достижении политической цели. Но политические взгляды Астафьева были ограниченными, поэтому и его заключение о связи политики с войной было скорее догадкой, чем научным выводом.

Астафьев связывает состояние морального духа армии с политическим строем страны.

«Армия не есть машина, которою ведется наступательная и оборонительная войны. Войско не составляет отдельной части от народа. Оно живет тою же жизнью, как и народ, и каждый воин есть вместе с тем подобный другим гражданин одной общей семьи, для защиты которой от внешних врагов он по призыву правительства обрекает свою жизнь на жертву»[430]430
  Там же, стр. 252.


[Закрыть]. Вот почему на войне весьма важную роль играет. воинский дух. Одним из средств поднятия воинского духа, полагает Астафьев, является воспитание, которое поднимает его на степень долга и чести. Долг и честь Астафьев понимал, конечно, в духе своего времени, но в то время такие взгляды были прогрессивными.

В этой же работе Астафьев высказал ряд ценных мыслей о том, что технические изобретения неоднократно совершенно изменяли технику, стратегию войны и все, что касалось военного искусства.

Астафьев останавливался и на вопросе о тактике стрелковых цепей. «По нынешнему улучшению и влиянию на бой ручного огнестрельного оружия тактика должна изменить строй, отдавая все преимущества рассыпному (строю) перед колоннами…». «Теперь необходимо рассыпать не только роты и батальоны, но даже целые полки и бригады»[431]431
  Там же, стр. 244–245.


[Закрыть], – писал он.

Взгляды Астафьева были враждебно встречены официальными кругами. Его работа получила отрицательную оценку на страницах «Московских» и «С.-Петербургских ведомостей» за «слишком оригинальные мысли».

Выразителем буржуазных взглядов на способы ведения войны и боя был Г. А. Леер. Сначала он выступил как теоретик в области тактики. Отметив, что «настоящий период для тактики – это период сильного умственного брожения в ней», Леер стремился обосновать тезис, что теория в тактике должна сводиться, во-первых, «к уяснению и установке руководящих основных положений (принципов, начал), масштабов, регуляторов для той или другой тактической операции (идеалов)» и, во-вторых, «к охарактеризованию наиболее типичных случаев их применения к делу (свойства наиболее типичных форм применения того или другого начала. Типы)»[432]432
  Г. Леер. Прикладная тактика, вып. 1. СПб., 1877, стр. 1, 7.


[Закрыть].

От своих предшественников Леер отличался тем, что он почти устранил из области тактики устав, ограничившись разработкой различных уставных типов и оценкой примеров в разделе «Прикладная тактика». Вскоре он вообще отошел от тактических проблем и определился как теоретик в области стратегии.

Истинным властителем дум в области теории тактики стал во второй половине XIX в. М. И. Драгомиров. Он не только дал наиболее глубокое изложение принципов тактики стрелковых цепей, но и впервые в истории военного дела разработал систему боевой подготовки, отвечающую этой тактике, и таким образом явился создателем военной педагогики как науки.

Раскрывая сущность воинского воспитания, Драгомиров писал: «Все дело воспитания и образования войск приводится к весьма немногим идеям: 1) ставить воспитание выше образования; 2) переходить от анализа к синтезу (т. е. учить делу по частям, но на этом не останавливаться, а непременно соединять эти части в одно, так как они соединяются при действии против неприятеля); 3) учить целесообразно; 4) развить внимание людей в военном направлении; 5) приучать их встречать неожиданности быстро, но несуетливо; 6) вести занятия так, чтобы ни один шаг в них не противоречил закону выручки своих; 7) ознакомить различные роды оружия со взаимными их свойствами; 8) вести маневры так, чтобы «всякий воин понимал свой маневр»; 9) устранять все, способствующее самосохранению, и поощрять все, благоприятствующее самоотвержению, и потому давать практику в преодолении чувства опасности; 10) учить показом, а не рассказом; 11) остерегаться примерного исполнения чего бы то ни было, в мере, допускаемой мирной практикой, – вот и все. Все эти идеи можно было свести даже к одной только: в воспитании и обучении сообразоваться со свойствами воли и ума человека»[433]433
  М. И. Драгомиров. Избранные труды. М., 1956, стр. 34.


[Закрыть].

Таким образом, Драгомиров очерчивал три стороны воинского воспитания: воспитание ума и воли, воспитание нравственное, воспитание физическое.

Рассматривая воспитание как сложный процесс, Драгомиров наиболее полно раскрыл вопросы умственного и нравственного воспитания. Мысль о единстве этого процесса выражена в учебнике тактики: «В военном воспитании соображение с духовным и умственным строем человека требует в занятиях целесообразности, в отношениях – строгой законности, в жизни материальной – хорошей пищи, одежды, а также физических упражнений, которые, держа организм в постоянной деятельности, не доводили бы его, однако ж, до истощения, а напротив, укрепляли»[434]434
  М. И. Драгомиров. Учебник тактики. СПб., 1881, стр. 19–20.


[Закрыть].

Процесс военной подготовки должен выработать у солдат воинское мышление, научить их оперировать военными категориями, заставить направить весь ум, все внимание на выполнение военных задач – в этом состоит цель обучения.

Обучение должно быть сознательным. Нужно заботиться о том, чтобы люди верили в свои знания и свои силы («ибо в деле, кто себе не верит, тот и с основательными знаниями бывает бит»), чтобы солдаты понимали цель всякого приема и действия, чтобы каждый умел применить свои знания на практике в бою и не растерялся, а выжал из своего ума максимум его возможностей.

Центром всей воспитательной работы, по мнению Драгомирова, должно быть нравственное воспитание. Он считал, что моральный фактор является решающим фактором и от степени нравственной подготовки зависят судьбы войны.

Драгомиров считал главным воспитание чувства патриотизма и самоотверженности ради интересов Родины. «Выше всего… стоит готовность страдать и умирать, т. е. самоотвержение: оно освящает повиновение, оно злейшее иго делает благим, тягчайшее бремя легким; оно дает силу претерпеть до конца, принести Родине жертву высшей любви»[435]435
  «14 лет (1881–1894). Сборник оригинальных и переводных статей М. Драгомирова». СПб., 1896, стр. 113.


[Закрыть].

Громадная роль в деле воспитания принадлежит дисциплине. «Воинская дисциплина есть совокупность всех нравственных, умственных и физических навыков, нужных для того, чтобы офицеры и солдаты всех степеней отвечали своему назначению». Основа дисциплины – строжайший порядок, а «здоровый внутренний порядок в войсках возможен лишь тогда, когда каждый из начальников знает права и обязанности, когда в войсках будут знать и строго соблюдать уставы».

Только на этой основе возможно воспитание чести. Чести военнослужащего и чести части. Личная честь должна быть связана с честью боевой части, с честью боевого знамени. Воспитание чести в этом направлении будет завершением нравственной подготовки солдат и офицеров, «ибо там, где человек любит свою Родину, любит свою часть, там он не задумывается жертвовать собою для их блага».

Наконец, важнейшим элементом нравственного воспитания будет являться воспитание товарищества и взаимной выучки. «В военном деле все основано на единодушии, на товариществе… ввиду этого все, способствующее развитию товарищества, должно быть поощряемо, все препятствующее внимательно устраняемо»[436]436
  «14 лет (1881–1894). Сборник оригинальных и переводных статей М. Драгомирова». СПб., 1896, стр. 93–94.


[Закрыть].

Драгомиров выдвинул глубоко правильное положение о связи и взаимозависимости духовного и физического состояния. Физически развитый, натренированный солдат будет спокоен, расчетлив и стоек в бою, он не потеряется в самых сложных условиях. Твердая закалка и тренированность будут являться основой бодрости духа. В свою очередь бодрость духа позволит дольше и легче выдержать все испытания и добиться победы.

Таким образом, Драгомиров развил суворовские идеи и применил их на новой основе. Он совершенно справедливо указывал на то, что Суворов видоизменял свою систему в зависимости от усовершенствования способов ведения боя, и поэтому Драгомиров с полным основанием имел право сказать о себе, что он видоизменил суворовскую систему, оставив неизменными ее принципы.

Но все эти идеи должны были служить одной цели – укрепить существующий порядок. Драгомиров был сыном своего времени, и его идеи определяются принадлежностью к классу эксплуататоров. Но этот либерал-помещик понимал, что при капиталистических отношениях нужно по-новому подходить к солдату, и это новое он очертил с замечательной полнотой. Его система нашла широкое применение в армии, хотя она и подвергалась нападкам со стороны ретроградов.

Обучение и воспитание войск

Подготовка пехоты. Поступившее на вооружение пехоты нарезное оружие превратило ее в царицу полей. Гладкоствольная артиллерия была бессильна против огня дальнобойных ружей. Огонь этих ружей гасил также столь грозные прежде кавалерийские атаки задолго до их сближения с пехотой.

Новое оружие потребовало коренной перестройки всей системы боевой подготовки, которая, однако, затянулась. По окончании Крымской войны была создана «Комиссия для улучшений по военной части». Она собрала мнения командиров корпусов, дивизий и даже полков по вопросу о причинах превосходства противника в военных действиях и о путях перестройки боевой подготовки. Наибольший интерес представляют записки Липранди, Коцебу, Офросимова, Васильчикова, Горчакова, Веселицкого, Герсеванова и Медема[437]437
  ЦГВИА, ф. 868, оп. 2, д. 10, лл. 18–74; д. 42; лл. 4-186.


[Закрыть]. Общим для них являлся вывод о необходимости перевооружения войск нарезным оружием, о создании стрелковых батальонов, о переходе к действиям стрелков в цепях, а также усилению тактического образования рекрутов. Следствием работы комиссии явился новый взгляд на боевую подготовку и действия войск, что нашло свое отражение в «Правилах для совокупных учений пехоты с легкой артиллерией» 1857 г.

От бесцельных построений войска стали переходить к тактическим учениям. Для войск были установлены три порядка построений: боевой, резервный и походный.

Более подробные указания для действий в бою, говорилось в правилах, «не даются потому, что боевая обстановка слишком разнообразна»[438]438
  «Правила для совокупных учений пехоты…» СПб, 1857, стр. 2.


[Закрыть]. В 1859 г. появились «Правила для обучения гимнастике», требовавшие от войсковых командиров обратить внимание на физическое развитие солдат как обязательное условие стрелковой подготовки. В 1859 г. появилось также новое «Руководство для образования стрелков». Изданные инструкции создали необходимые предпосылки для разработки новых строевых уставов, чем и занялся «Специальный комитет по устройству и образованию войск» 1862 г.[439]439
  Комитет функционировал сначала как совещательный орган при военном министре по основным вопросам устройства армии. После реформы 1874 г. комитет был реорганизован. Он превратился в постоянный орган, ведавший всеми вопросами боевой подготовки войск (разработка общих для всех округов программ, инструкций и наставлений по повседневной боевой подготовке, лагерной службе, полевым учениям и т. п.), а также вопросами хозяйства и быта войск («Отчет Главного комитета по устройству и образованию войск с окт. 1874 по окт. 1878 г.» СПб., 1879 и за последующие годы).


[Закрыть]

Этот комитет развернул энергичную деятельность, результатом которой был «Воинский устав о строевой пехотной службе». В первую очередь была разработана первая часть устава – «Рекрутская школа». В ходе ее подготовки и до этого на страницах печати проводилась дискуссия о типах строев и о характере строевой подготовки. Этот вопрос стоял в тесной связи с введением с 1856 г. на вооружение нарезного оружия. «Военный сборник» первым начал обсуждение вопроса о пехотных строях. Журнал ратовал за отказ от трехшереножных строев и звал к установлению более тонких – двухшереножных, уже принятых в армиях западноевропейских государств[440]440
  «Несколько слов о строе пехоты». – «Военный сборник», 1858, № 1.


[Закрыть].

Издавая «Рекрутскую школу», Милютин включил в нее особый параграф, в котором говорилось, что «успех обучения рекрут главнейшие зависит от обращения с ними. Обучающие должны помнить, что если рекрут не исполняет чего-либо или исполняет дурно, то это происходит, за весьма редкими исключениями, не от нерадения, а от непонимания требований; помочь этому можно только терпеливым и кропотливым объяснением рекруту того, что он должен делать, а не взысканиями»[441]441
  «Воинский устав о строевой пехотной службе», ч. I. «Школа рекрутская». СПб., 1862, стр. 1–2.


[Закрыть].

Каждому начальнику предоставлялось право строить занятия по своему усмотрению, для чего отводилось 3½ часа в день. Объем сведений в уставе назначался примерный, который обучающие должны были принимать к руководству, однако «последовательность обучения предписывается к неуклонному исполнению».

Период одиночного обучения продолжался 6 месяцев. В первый месяц молодого солдата поручали «дядьке», который в течение первых двух недель был обязан приучить его соблюдать опрятность в одежде, уметь отдавать честь при встрече с начальниками. На третьей и четвертой неделе молодой солдат приступал к гимнастическим упражнениям[442]442
  «Правила для обучения гимнастике». СПб., 1859, ст. 1-я, § 18–36.


[Закрыть]. Во второй и третий месяцы продолжались гимнастические упражнения. Молодому солдату выдавалось ружье, и на специальных уроках он знакомился с названием главных частей ружья, с правилами сборки и разборки, руководствуясь наставлением для обучения стрельбе в цель, а также простейшим ружейным приемам.

Милютин внимательно следил за ходом одиночной подготовки. И когда при инспекторской поверке 1863 г. выявились недочеты, он немедленно издал приказ, посвященный специально обучению рекрутов: «Обучить рекрут: упражнению с ружьем, заряжанию и стрельбе, правилам рассыпного действия и шереножного строя в той мере, чтобы все вышеизложенное делалось бы с достаточною твердостью и при непременном условии сознательного усвоения»[443]443
  Приказы военного министра. Приказ № 394 от 26 ноября 1863 г.


[Закрыть].

Очень большое значение в инспекторском департаменте теперь стали придавать обучения стрельбе в цель. Для солдат в 1859 г. было издано наставление для образования стрелков. Оно было дополнено в 1863 г. «Наставлением о том, что нужно знать каждому пехотному солдату», подготовленным генералом Глинкой. Наконец, была издана «Солдатская книжка для стрельбы и глазомера». Все эти наставления требовали от обучающего просто и содержательно преподнести материал, а от солдат – изучить свойства оружия и усвоить понятия о действии пороха и полете пули.

Стрелок должен был принять ряд приготовительных упражнений по ознакомлению с устройством оружия, прицеливанию со стойки, по прикладке и проведению спуска курка. После этого приступали к стрельбе дробинками с помощью прибора генерала Мосалова[444]444
  Прибор был введен в 1868 г. (ЦГВИА, ф. 868, оп. 2, д. 226).


[Закрыть]. Затем переходили к стрельбе холостыми патронами и только после этого солдаты допускались к практической учебной стрельбе.

Стрельба производилась поодиночке: в неопределенное время – с расстояния от 100 до 1 200 шагов; из рассыпного строя на 300-1 200 шагов. По команде стрельба велась с расстояния прицельного выстрела поодиночке и залпами из рассыпного строя.

Стрельба одиночная производилась обычно в мишень № 1 (1 аршин 8 вершков × 2 аршина 3 вершка) на расстоянии до 400 шагов включительно, в мишень № 2 (2 аршина 8 вершков × 3 аршина) до 500–600 шагов и на остальные расстояния – в мишень № 3 (2 аршина 8 вершков × 1 аршин 8 вершков). Каждый стрелок должен был стрелять в отдельную мишень.

Стрельба с расстояния до 400 шагов производилась всегда стоя, от 400 до 800 шагов – первые два выстрела производились в произвольном положении, а вторые – стоя; с расстояния более 900 шагов стреляли в произвольном положении.

После обучения стрельбе все стрелки разделялись на три класса: лучшие стрелки, средние и слабые. Независимо от класса все стрелки проходили ежегодно весь курс стрельбы.

Для стрелковых частей были разработаны особые программы стрелковой подготовки. Обучение предусматривало проведение более частых стрельб, на основании которых и производилось деление стрелков на классы.

Изменение формы боя в результате перехода к тактике стрелковых цепей во время войны 1877–1878 гг. имело своим следствием то, что основной тактической единицей стала рота.

До войны это понимали смутно, и когда, например, в 1856 г. обсуждался вопрос о введении двухшереножного строя, при котором неизбежно увеличивался фронт батальона, а рота приобретала большую самостоятельность, генералов озаботил вопрос о том, как поведут себя солдаты, получив эту самостоятельность.

Генералы-крепостники не верили солдату и стремились обеспечить должный надзор над ним не только вне боя, но и особенно в бою.

Устав о ротном и батальонном учении был издан в 1864 г. Он содержал в себе все необходимые данные для расчета роты и батальона и сведения о строях и стрельбе. К сомкнутым строям устав относил: развернутый строй, колонны (сомкнутые и разомкнутые, по отделениям, полувзводные и взводные), к разомкнутым строям – рассыпной строй.

Обучению строю роты и батальона уделялось довольно значительное время и внимание. Если рекрутская школа давала личные навыки, то ротное ученье ставило своей задачей сплотить солдат в организм, способный вести бой. Вот почему приобретало большое значение формирование навыков движения в различных строях и перестроений на месте и на ходу.

Авторы этих инструкций стремились довести до ясности мысль, что рота и батальон не есть нечто самодовлеющее, а составляют часть более крупной тактической единицы, которой и подчиняют свои действия. Таким образом, в основу учений был положен тактический принцип.

Наиболее ярко новые тенденции проявились в инструкции «Опыт руководства частей к бою», подготовленной генералом Драгомировым для войск Киевского округа в 1871 г., и в «Проекте инструкции для полевых занятий войск», изданном в том же году. Эти инструкции хотя и не меняли уставов, уже отставших в своих требованиях от новых средств борьбы, однако в отдельных вопросах входили с ними в противоречие.

Общее наблюдение за постановкой стрелкового обучения было передано инспектору стрелковых батальонов. Оно выражалось в специальных поверках воинских частей офицерами, выделенными министерством. Первая поверка была проведена в 1863 г. В Красном Селе поверялись полки 1-й и 2-й гвардейских пехотных дивизий и кавалерийские полки, на Ходынском поле – гренадерские и пехотные полки (от каждой роты по 84 чел.). Стрельба шла стоя из рассыпного (по 3 пули) и сомкнутого (по 2 пули) строя на дистанции в 400 шагов.

Стрельба дала весьма низкие результаты. Процент попаданий при стрельбе из рассыпного строя в гвардейских полках колебался от 18,3 (Семеновский полк) до 33,4 (Финляндский полк), в пехотных полках соотношение было еще хуже – 2,5 (Омский полк) и 8 (Иркутский полк). Лучше стреляли из сомкнутого, привычного для пехоты строя, но и здесь самый высокий результат не превышал 53,2 %, а самый низкий составлял 18,4 %[445]445
  «Оружейный сборник», 1865, № 4, стр. 53.


[Закрыть].

Систематические поверки стали проводить только с 1871 г. В 1876 г. состояние огневой подготовки поверялось в 9 округах.

Из 110 пехотных полков 17 получили отличную оценку, 55 – очень хорошую, 39 – хорошую, 3 – посредственную и 2 полка – слабую[446]446
  П. А. Зайончковский. Указ. соч., стр. 200.


[Закрыть].

В этом же году на проведенных в 24 стрелковых батальонах стрельбах 22 батальона получили оценку «отлично», а 2 – «очень хорошо»[447]447
  Приказы по Военному ведомству. Приказ № 84 от 8 марта 1876 г.


[Закрыть].

Требования инспекторских поверок состояли в том, «чтобы каждый… достиг уменья производить меткий боевой выстрел», для чего стрелок должен был при выстреле принимать во внимание «состояние воздуха, освещение, условия местности» и добивался «тонкой» стрельбы, не допуская замены единичной меткости каждого отдельного выстрела количеством выпущенных пуль. Так называемая «скорая стрельба» требовалась только от стрелковых частей, для линейных же частей устанавливалась «учащенная стрельба» по команде.

Несмотря на положительные результаты поверок, было подмечено, что все обучение стрельбе, скорее, клонилось к ее совершенствованию на стрельбище, чем к приближению к боевым условиям.

Вопрос о стрельбе в цель в годы, предшествовавшие русско-турецкой войне 1877–1878 гг., приобрел большое значение. Вокруг него было много споров, и в армии наметилось два направления. Одно отдавало предпочтение цельной стрельбе на близкие расстояния (в том числе и залповой стрельбе), другое же настаивало на целесообразности ведения одиночного беглого огня.

Сторонником последнего вида стрельбы был генерал Л. Зеделлер, находившийся при немецкой армии во время франко-прусской войны 1870–1871 гг. в качестве военного наблюдателя. Он указывал, что теперь «одиночный огонь есть главный вид боевой стрельбы; залпы возможны в редких случаях, при расположении небольшой части за закрытием; огонь на расстоянии верного выстрела есть самый действительный, и ему должно быть отдано полное преимущество…»[448]448
  Л. Зеделлер. Влияние оружия, заряжающегося с казны, на боевую подготовку пехоты. – «Военный сборник», 1876, № 1, стр. 62.


[Закрыть]

Введение на вооружение казнозарядного оружия привело к тому, что «стрелковая цепь перестала составлять лишь придаточную часть сомкнутого строя, а приобрела при современном вооружении полную самостоятельность». За сомкнутым строем «осталось как бы второстепенное значение»[449]449
  Там же, стр. 68.


[Закрыть].

Доклад Зеделлера был сначала рассмотрен в «Главном комитете по устройству и образованию войск» в 1875 г.[450]450
  ЦГВИА, ф. 868, оп. 2, св. 22, д. 201, лл. 2-10. Для исследования вопроса была образована комиссия, собравшая значительное количество мнений (там же, лл. 11-152 об.).


[Закрыть], после чего его предложения были рассмотрены на выделенной комитетом комиссии, которой было предложено подготовить вопросы, относящиеся к строевой и огневой подготовке. Комиссия признала, что казнозарядное оружие изменило характер боя. Стрелковый бой приобрел в связи с этим самостоятельное значение. Поэтому, считала комиссия, необходимо «отдать полное предпочтение стрельбе из рассыпного строя», в то же время комиссия считала целесообразным сохранить залповую стрельбу из сомкнутых строев, но поскольку она может быть эффективной на сравнительно короткие расстояния, то рекомендовала установить во вновь принятых ружьях (Бердан № 2) прицел не на 1 200, а только на 600 шагов. Учитывались при этом и экономические соображения: считалось, что для обучения пехоты стрельбе с дальних расстояний потребуется больший расход боеприпасов.

Наиболее целесообразной признали стрельбу на короткие расстояния, учитывая, «что действительность огня увеличивается с уменьшением расстояний… огню на близком расстоянии поэтому должно быть отдано полное предпочтение. Должно стрелять, заботясь главным образом о меткости, на больших дистанциях редко и лишь по непосредственному приказанию ближайших начальников; затем учащать огонь по мере сокращения дистанции, по приближении же противника стрелять неумолкаемо, учащая пальбу на близком расстоянии до возможного прицела, ввиду решительного действия»[451]451
  «Отчет Главного комитета по устройству и образованию войск с октября 1874 по октябрь 1878 г.» СПб., 1879, стр. 95.


[Закрыть].

Дискуссия была разрешена на практике во время войны 1877–1878 гг. За экономию боеприпасов в мирное время войска заплатили тяжелыми потерями в боях под Плевной и Ловчей.

Война показала, что прицельный одиночный огонь из сомкнутого строя вести невозможно, что наиболее целесообразной формой его является стрельба из рассыпного строя, что действенность залпового огня потеряла свою силу, что пехота может идти в атаку и против укрепленных позиций, что, наконец, холодное оружие (штык) не потеряло свою действенную силу.

Все это привело к созданию особого отдела о стрельбе и действиях стрелка в рассыпном строю в уставе 1881 г. Новый устав рекомендовал располагать войска для боя в цепи, «имея в виду желательную силу огня и потребность в резерве».

Солдаты в цепи «принимают произвольное положение и, если представляется возможность, то имеющимся у них шанцевым инструментом устраивают себе закрытия… Лучшие закрытия для цепи: неровность местности, канавы, ямы, бугры, насыпные дороги, толстые деревья» и т. п. Характер боя менялся, и поле боя становилось все более пустынным. От картинного передвижения войск, от грозного вида сплоченных масс теперь приходилось отказываться совсем. Нужно было учить солдат метко стрелять с далеких дистанций, применяться к местности, окапываться и всячески укрываться от огня противника, который не допускал сближения с собой. Поэтому в указаниях об огневом бое появился раздел об одиночном огне, хотя залповому огню все еще отдавалось предпочтение: «Везде, где окажется возможным и уместным, стрельбу залпами следует употреблять предпочтительно»[452]452
  «Инструкция для действий роты и батальонов в бою 1881 г.» СПб., 1881, стр. 9.


[Закрыть].