Текст книги "Карьеристки"
Автор книги: Луиза Бэгшоу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)
11
Ровена Гордон откинулась в кресле, обитом мягкой тканью, когда самолет резко накренился, заходя на посадку. Она выгнула шею, пытаясь увидеть Манхэттен, распростершийся под ней, угрожающий и обещающий. Такси, заказанное для нее, наверное, уже подруливает к стоянке. Оно отвезет ее в «Миррор». «Миррор» – самая известная, самая роскошная, исключительная студия в Нью-Йорке. Не зря ее зовут фабрикой грез. Хорошие группы, побывав там, становятся великими, а звезды – суперзвездами. И как по волшебству, все ансамбли, выпустившие несколько альбомов в год, превращаются с ее участием в извергающийся вулкан звуков, доводящих до экстаза даже слушателей домашнего стерео. Волшебство, способное превратить вашу спальню в Мэдисон-сквер. Барабаны дрожат, гитары разрываются, голос ревет.
Потому что «Миррор» – студия, где работает Майкл Кребс.
А Майкл Кребс самый лучший в мире режиссер.
И Ровена должна его поймать.
Сперва она просто помечтала вслух. У нее хорошо шли дела: Джош подписал договор с «Атомик масс», Ровена продвинулась по службе, получила прибавку к зарплате, переехала в новую хорошую квартиру на Эрл-Корт. Слава Богу – группа на неделю попала в центр внимания прессы. «Атомик» собирала приличные аудитории, билеты расходились полностью. Ребят пригласили участвовать в пяти больших эстрадных программах. Несмотря на возбуждающий успех, мальчики сохранили мозги и написали еще несколько хороших песен…
Как-то раз Ровена пошутила – сказала Джошу Оберману, что надо попросить Майкла Кребса записать «Атомик». Да, конечно. ЛегендарныйМайкл Кребс, человек, работавший только с суперзвездами. Человек, на десять лет вперед составивший свое рабочее расписание. И который берет не меньше двух миллионов долларов за услуги.
Конечно, в случае удачи от группы можно получить шесть-семь миллионов. Так что расходы на режиссера не такие уж неразумные.
Но «Атомик масс» – маленькая, никому не известная группа, впервые подписавшая контракт, за душой – ничего. А бюджет Ровены – сто тысяч долларов.
Итак, мечты о Кребсе – шутка.
«Но Господь всемогущий! Что я делаю здесь, – думала она, стягивая волосы в хвост, пытаясь казаться спокойной, будто всю жизнь только тем и занимается, что летает в Нью-Йорк бизнес-классом. – И что я ему скажу? Сто пятьдесят тысяч долларов? Да он расхохочется в лицо! А может, его головорезы сломают мне ребро, вышвыривая на тротуар. Но таков Джошуа Оберман! Если старику нравилась идея – она ему действительно нравилась».
– Так ты думаешь, именно Кребс должен стать режиссером записи «Атомик масс»? – спросил он свою протеже.
– Конечно, – улыбнулась Ровена. Она похлопала по своему магнитофону с гордостью мамаши. – Отличной группе нужен и отличный режиссер. Как только у меня появится лишний миллион, мы наймем Кребса.
Оберман встал и бесшумно, как пантера, стал ходить по ковру в кабинете.
– Вообще-то я давно знаю Майкла, – признался он, – был одним из первых его заказчиков, в семьдесят четвертом. Он с тобой встретится, если я его попрошу.
– Джош, вы шутите, – сказала Ровена. – Он стоит в десять раз больше, чем позволяет наш бюджет.
– Мы можем предложить ему сто пятьдесят тысяч долларов, – ответил Оберман с беспечной щедростью.
– Но вы должны быть…
– Никаких «но», – уверенно заявил Оберман. – Ты летишь в Нью-Йорк, везешь запись, встречаешься с ним. Если ему понравится, он сделает и за такие деньги. А потом, раскрутить группу с нуля – это может увлечь Майкла, он способен на риск. Я попрошу его заказать тебе машину и разрешаю заказать машину отсюда.
– Босс, вы не в своем уме. Ничего не получится, ни за что и никогда.
Оберман странно посмотрел на нее:
– «Атомик масс» – твоя группа, Ровена. Сделай так, чтобы получилось.
– Мадам, я могу взять ваш бокал? – спросил красивый стюард с легким американским акцентом. – Через несколько минут мы приземляемся.
– Спасибо. – Погруженная в свои мысли, Ровена вздрогнула от неожиданности.
«Боже, так это все на самом деле. Я впервые лечу в Нью-Йорк. Чтобы попытаться заключить сделку с суперрежиссером. Персонально. Самостоятельно».
Так вот она, смотри! Статуя Свободы!
– О Боже! – воскликнули вслух Ровена.
Никогда в жизни она так сильно не нервничала.
– А по какому вы делу? – приятным голосом спросил таможенник. Не потому, что это имело значение. Девушка не контрабандистка, не везет наркотики, не связана с криминальным миром, не из числа незаконных эмигрантов, но задавая ей вопросы, он мог полюбоваться длинными стройными ногами в брюках в обтяжку, нежными холмиками грудей в плотно облегающей лайкре, водопадом светлых волос, чувственными губами, мягкими и пухлыми, будто слегка надутыми. Все в ней так не соответствовало деловому виду и портфелю.
– У меня профессиональная встреча, – ответила она с характерным английским акцентом.
Парень расцвел еще больше. Какая девочка! Говорит, как принцесса Диана, и такая высокомерная. Ему хотелось ее как-то расшевелить.
– А с кем?
– С режиссером.
– О, – сказал он, хитро посмотрев на нее, – вы актриса, да?
Ровена с улыбкой покачала головой.
– Ну что ж, добро пожаловать в Соединенные Штаты, – сказал парень, со вздохом возвращаясь к скучной работе. К толстым туристам и вопящим детям. Какой-то ужас…
Ровена, радуясь, что с формальностями покончено, толкала тележку с вещами в сторону зала прибытия. Она молила Бога, чтобы такси присланное «Миррор», еще не укатило обратно. Ужасно, если с самого начала Майкл Кребс разозлится. Она пристально всматривалась в толпу встречавших – родственники, представители компаний, водители такси с плакатиками. Ничего. Она снова всмотрелась в имена на плакатиках. Гордон нет. Черт побери! Значит, сейчас придется звонить и объяснять.
– Мисс Гордон? – спросил уважительный голос.
Она резко повернулась и оказалась лицом к лицу с высоким шофером в полной форме – сером костюме и фуражке.
– Да, это я, – ответила она, удерживаясь от разглядывания.
– Мистер Оберман описал вас, мадам, – объяснил он, взяв у нее тележку, – пожалуйста, следуйте за мной, я припарковал лимузин прямо перед входом. Мистер Кребс хотел бы знать, предпочтете ли вы сразу поехать к нему или сначала в отель?
– Мы должны сразу поехать в студию, – сказала Ровена. Лимузин! Боже мой! – Если, конечно, мистеру Кребсу удобно встретиться со мной сейчас.
Шофер уважительно поднес руку к фуражке и повел Ровену к выходу. Она старалась идти в трех шагах от него, слабо надеясь, что люди перестанут пялиться на нее. Она говорила себе: лимузин – послание «Мьюзика» от Кребса. Когда Оберман просит такси, Майкл Кребс отвечает…
Выйдя на яркое солнце, Ровена удивленно открыла рот.
Впереди вереницы такси стоял длинный, непомерно длинный автомобиль, каких она никогда не видела. Он сверкал полировкой и явно был рассчитан на то, чтобы поразить публику. С бесконечной осторожностью шофер укладывал в багажник чемоданы Ровены. Как будто в них лежали не мятые майки и пижамы, а драгоценные камни из короны. Потом он обошел машину, открыл дверцу сбоку, и Ровена заставила себя больше не пялиться на автомобиль. «Держись естественно, детка!» Что бы на ее месте сделал Джош? Он бы и глазом не моргнул.
Столпившиеся у входа в аэровокзал совершенно серьезно глазели на нее. В Ровене вдруг проснулась воспитывавшаяся веками в роду Гордонов шотландская сдержанность, вопившая от подобной вульгарности.
Густо покраснев, она торопливо села в машину, захлопнула дверь, благодарная чудовищу за его зеркальные стекла. По крайней мере снаружи ее никто не увидит. Может, ее приняли за Мадонну…
Минут через сорок она немного успокоилась. Лимузин плыл по шоссе. Из машины Ровена позвонила в Лондон, включила телевизор на Эм-ти-ви, вынула магнитофон – напомнитьсебе, зачем она здесь.
Последние песни «Атомик масс» лились ей в уши, пока они ехали по Манхэттену. Очарованная красотой города, небоскребами, неоновой рекламой, Ровена откинулась на кожаном сиденье, позволив себе наслаждаться. Да, она могла бы привыкнуть ко всему этому, решила девушка, когда они свернули с Таймс-сквер и устремились к студии. Ну и что, если Кребс послал лимузин? Он может согласиться и на полторы сотни тысяч долларов Группа новая, мальчики замечательные, и, как сказал Джош, Кребс способен на риск.
Внутренний голос подсказывал ей – совершенно невозможно. Но Оберман советовал постараться, чтобы все удалось.
Боже.
Лимузин остановился. Ровена выключила магнитофон и выглянула. Перед ней – прямоугольное низкое строение, облицованное черным гранитом.
– Приехали, мэм, – объявил шофер. – Если вы идете, я отвезу ваши чемоданы в отель.
– Спасибо – Ровена, сильно занервничав, дала ему совершенно лишние чаевые – двадцать долларов.
Она заметила свое отражение в зеркальном стекле. Длинные волосы в полном беспорядке, уставшие от полета глаза, конечно, надо было заехать в отель, освежиться. Ну ладно. Теперь слишком поздно!
Ровена набрала полную грудь воздуха и направилась в приемную. Автоматические двери бесшумно раздвинулись, и девушка оказалась в холле студии. Персидский ковер устилал пол, мебель из темного красного дерева, с потолка и со стен абрикосового цвета лился успокаивающий мягкий свет. На столе причудливой формы – огромная хрустальная ваза с белыми розами.
– Чем могу помочь? – спросила безукоризненно одетая дама, с явным неодобрением окинув Ровену оценивающим взглядом.
Ровена почувствовала себя безнадежно неловко, оказавшись во дворце в мятой одежде, с маленьким магнитофоном и мизерной суммой, которую собиралась предложить Майклу Кребсу. Боже мой, у него даже в приемной носят «Шанель»!
– Я должна увидеть мистера Кребса, – сказала Ровена как можно увереннее. Он ждет меня. Я Ровена Гордон из «Мьюзика рекордс», из Лондона.
Девушка занесла ее имя в компьютер и гораздо приветливей посмотрела на Ровену.
– Да, мэм Я только предупрежу его, что вы уже здесь.
Она негромко что-то сказала по внутреннему телефону и повернулась к Ровене.
– Прекрасно. Пройдите через эти двери, вас встретят и проводят к нему, – добавила она, одарив Ровену улыбкой, наверняка стоившей у дантиста не меньше тысячи долларов.
Ровена кивнула, чувствуя, с какой бешеной скоростью начинает биться ее сердце.
Ну давай. Ты все сможешь.
– Мисс Гордон? – спросил еще один вышколенный служащий. – Будьте добры сюда.
Ровена прошла за ним через три студии, к главному офису. Он открыл и придержал дверь, ослепительно улыбаясь.
Ровена заправила пряди волос за уши и вошла в кабинет режиссера. Большая, отливающая хромом комната с мебелью, обтянутой черной кожей, с роскошной техникой. Майкл Кребс склонился над стеклянным столом, уставленным телефонами, факсами. Ровена увидела явно дорогой Ай-би-эм, всякую звукозаписывающую технику. Сердце ее оборвалось. Предложить этому человеку сто пятьдесят тысяч долларов – оскорбительно. Но это все, что у нее есть! Насколько ее босс может…
– Майкл Кребс? – спросила она.
Он встал, нажал несколько кнопок на компьютере и с улыбкой повернулся к ней.
– Ровена, рад вас видеть, – сказал Кребс. Он подошел и тепло пожал ей руку. Она заметила его быстрый оценивающий взгляд. – Джош Оберман – ваш большой поклонник. Он все рассказал о вас, кроме цели приезда.
– Я вам благодарна, что вы нашли для меня время, – сказала Ровена. – И спасибо за машину.
Она расстроилась, почувствовав, что краснеет. О Боже! Почему она сперва не поехала в отель и не переоделась? Сам Кребс выглядел просто роскошно.
Майклу Кребсу было чуть за сорок, лет на двадцать больше, чем ей. Высокий, мускулистый, гибкий, с умными черными глазами и легкой сединой на висках. Он держался очень естественно, в нем чувствовалась уверенность и властность. Ровена обратила внимание, как просто он одет, хлопковый свитер, джинсы, спортивные туфли, никаких «Роллексов», украшений или других символов преуспевания. В кабинете нет золотых или платиновых дисков. А Ровена понимала – ими он мог бы, как обоями, оклеить все стены, если бы захотел. Все в нем как бы говорило: «Мне нет необходимости хвастать».
Но вот что ей трудно было преодолеть – его взгляд. Глаза Кребса, опушенные невероятно густыми, как у женщины, темными ресницами, гипнотически, проницательно смотрели на нее. Она чувствовала себя прозрачной, будто он мог видеть ее насквозь.
Ровена ощутила странный прилив желания.
– Машина? Чепуха. Она всегда у нас под рукой – привезти группу на запись, – сказал Майкл и указал на кожаный диван. – Почему бы вам не сесть? Мне не хочется, чтобы вы стояли, вы и так устали в дороге.
– Спасибо – Ровена села и вынула кассету. Она нервничала. Майкл Кребс – режиссер мирового класса, а она перелетела Атлантику, чтобы попросить его работать с совершенно неизвестной группой при бюджете Микки Мауса. Она просто не знала, с чего начать.
Кребс подтянул кресло и сел напротив, очень спокойно и расслабленно. Какая великолепная девушка! Волосы просто фантастика. Чувственные губы. Он на секунду представил себе, как она поднимает голову для поцелуя. И бесконечные ноги. Боже мой, да в них можно запутаться! Ему вдруг захотелось оказаться неженатым. А забавно – она боится и ей не удается это скрыть. Бедный ребенок, Оберман, наверное, вбил себе в голову какую-нибудь сумасшедшую идею и послал такую потрясающую красотку проделать всю черную работу для него.
Что он говорил о ней, этот зануда? Что девочка умная, с мозгами, у нее нюх на таланты, «природное чувство рок-музыки», так, кажется?
И что? Похоже? Конечно.
– Так чем я обязан такому удовольствию? – вежливо поинтересовался он.
Ровена вздрогнула и протянула ему кассету.
– Мы бы хотели, чтобы вы выступили режиссером новой группы. Мы думаем, вы для них очень хорошо подойдете. Называется «Атомик масс».
Майкл смущенно покачал головой.
– «Атомик масс»? Что-то не припомню. Должно быть, у меня провал в памяти. Напомните, как назывался их последний альбом.
Ровена судорожно проглотила слюну.
– У них нет пока ни одного диска, – ответила она. – Эго будет первый.
Кребс уставился на нее:
– Так Оберман хочет, чтобы я работал с детьми? То есть, если я правильно понял, он собирается раскошелиться на новую группу?
«О Боже», – подумала Ровен.
– Мы могли бы предложить вам (Джош меня убьет)двести тысяч долларов.
Лицо Кребса расплылось в удивленной улыбке.
– Я правильно расслышал? Двести тысяч долларов?
Ровена кивнула. Она все еще прижимала к себе записи, как идиотка, а он и не собирался прикасаться к ним.
– Мисс Гордон, должно быть, вы неверно информированы, сказал Кребс. – У меня действительно есть время в расписании – два месяца, но цена – миллион. Ну как минимум.И потом, я не работаю с теми, кто ни разу не записывался.
– Но почему не попробовать? С нуля? Я думала, мистер Кребс, вы способны на риск, – сказала Ровена чуть высокомерно. К своему удивлению, она начинала сердиться. Как может он вот так откинуть «Атомик», не услышав ни звука?
Майкл почувствовал вызов в ее голосе. Интересно. Может, у девчонки и правда есть какие-то мозги?
– Да, прежде мне доводилось участвовать в авантюрах, но времена изменились, – ответил он тоже высокомерно. – И цена – минимум миллион долларов.
– Но у нас нет миллиона.
– Я даже с постели не встану за двести тысяч долларов.
Ровена в ярости вскочила.
Очень плохо, что Оберман не объяснил ей правила игры, подумал Майкл. Похоже, она умна и горяча. Он как следует потолкует с Джошем, позвонит ему и выскажет – нечего зря отнимать у него время. Но таков уж Оберман, совершенно сумасшедший тип. Играет только по своим правилам.
– Мне очень жаль, что вы зря проделали такой длинный путь, – улыбнулся Кребс Ровене.
Ровена больше не могла сдержаться.
– Так, значит, время изменилось, да? Вы были для меня кумиром, мистер Кребс. Волшебником. Боже, я хранила статьи о вас, вешала их в колледже над своей кроватью.
Она швырнула ему кассету.
– Возьмите в подарок! Может, вы оцените, на что способна группа подростков, не понимающая, чем владеет, чем одарена. Хотя… Сама-то музыка вас больше не волнует. Вас волнует лишь звон монет! Так ведь?
Она двинулась к двери.
– Не беспокойтесь! Я сама найду дорогу!
Майкл Кребс пораженно смотрел вслед.
Ровена поворачивалась под душем, подставляя воде шею, плечи, струи массировали тело, и напряжение отпускало. Она забросила длинные мокрые волосы на спину, выдавила из тюбика ополаскиватель и хорошо промыла волосы.
Ничто так не освежает, как мытье головы, подумала она, выключая воду и облачаясь в мягкий банный халат отеля. Душ оживил тело, соски затвердели от прохладного воздуха в комнате, а кожа была теплая и живая. Сегодня вечером Ровена решила обязательно куда-нибудь пойти. Она выспалась, прекрасно себя чувствовала. Может, купить экземпляр «Виллидж войс» в вестибюле и посмотреть, где кто играет?
У Ровены в Нью-Йорке был один вечер, и она не собиралась сидеть в номере. За окном простирался сверкающий в ночи Манхэттен, двигался поток автомобильных огней, ей хотелось влиться в него, стать его частью.
В дверь громко постучали.
– Войдите! – крикнула Ровена, завязывая пояс халата. Великолепно, ей несут сандвич и пиво, а она здорово проголодалась.
– Зравствуйте еще раз, – сказал Майкл Кребс.
Ровена чуть не упала. Бессознательно она сильнее затянула пояс халата.
– Как вы сюда попали?
– У нас есть адрес отеля. Помните, шофер отвозил ваш багаж? Я подумал, мне стоит еще раз встретиться с вами перед отлетом.
Ровена молчала.
– Знаете, меня давно никто не посылал к черту, – признался Кребс, угадывая изящные линии ее тела, обтянутые халатом. « Перестань!» —велел он себе. – Оберман говорил, что в вас есть этакое нахальство, и он не ошибся.
Смутившись, Ровена принялась извиняться, но Кребс резко перебил ее:
– В общем, я послушал группу. Удивился. Мальчики и впрямь хороши.
– Да, – согласилась она затаив дыхание. Неужели он собирается сказать то, что она надеется услышать?
– Ладно, я займусь ими, – черные глаза Майкла Кребса блеснули. – Но не за двести тысяч. «Мьюзика» может ничего мне не платить пока, но потом – пять процентов от всей прибыли в качестве гонорара.
– Пять процентов? Это много денег, – сказала Ровена, пытаясь сдержать волнение.
Кребс смотрел на нее.
– Ну так как? Заключаем сделку?
– Да, сэр, – ответила Ровена, едва не задохнувшись от чувства победы. – Спасибо, мистер Кребс. Я уверена, вы не пожалеете.
Майкл Кребс! Майкл Кребссобирался стать режиссером «Атомик масс»! Сделка века!
– Да уж конечно, лучше бы не пожалеть. Вы можете называть меня просто Майкл, – разрешил он, наслаждаясь реакцией девушки.
Кребс снова оглядел ее. На этой неделе его жена навещала родителей, и можно не спешить домой. Девушка заинтриговала его – талантливая, волевая, умная, немного дерзкая… Что ж, пытался он оправдаться перед собой, они сейчас с ней работают.
– Почему бы вам не одеться, Ровена? Я покажу Нью-Йорк.
12
– Значит, кто-то из двоих, – заключил председатель, поигрывая папкой. – Да, именно так.
Натан Розен смотрел сквозь стеклянную стену офиса на крыше небоскреба, ощущая себя неуютно. Он не страдал головокружением, но это же шестнадцатый этаж, верхушка башни «Америкэн мэгэзинз» Чудачество Мэта Гуверса заключалось в том, что стены верхнего этажа на три фута из чистого стекла – он хотел обозревать весь Нью-Йорк, вплоть до океана.
– Журналистика что – обозрение! – заявлял Гуверс.
Натан Розен – новый человек в управлении «Америкэн мэгэзинз». Он еще не слишком привык. Во всяком случае, убеждал он себя, именно вид отсюда заставляет его нервничать, а вовсе не то, что из двух предложенных боссу кандидатур с одной он тайно встречается.
– А не слишком ли они молоды? – спросил Гуверс.
Джо Голдштейну тридцать. Топаз Росси – двадцать три.
– Да, весьма способные дети, – улыбнулся Натан, которому исполнился сорок один. – Но они оба доказали, что могут руководить журналами. Тираж и прибыль поднялись, а цена уменьшилась на все издания, которыми они занимались.
Гуверс кивнул, соглашаясь.
– Да, это мне помогло выйти из затруднительного положения.
– Я знаю, сэр.
– У Джо Голдштейна степень магистра экономики, – сказал председатель. – А у Росси?
– Она кончает первый курс. Занимается вечерами и по выходным. Не хочет отнимать время у работы.
– Это по той программе, которую кредитует «Айви Лиг»?
– Да.
Гуверс подумал.
– Верное отношение к делу, – сказал он. – Хорошо. А эти твои дети знакомы?
– Нет. Голдштейн только что приехал в Нью-Йорк. Он работал в лос-анджелесском отделении.
– Так сведи их, Натан, – велел председатель. – Каждый вправе знать соперника.
Джо Голдштейн пребывал в отвратительном настроении.
Не хочет он всего этого дерьма, сердито думал он, для чего пустая трата времени?
Джо в который раз поправлял безупречно сидевший галстук-бабочку. Черт побери, как он ненавидит смокинг! Ужасно себя в нем чувствует, ему кажется, он похож на официанта. Но ты не имеешь права отказаться от приглашения на ужин с Натаном Розеном, директором «Америкэн мэгэзинз» на Восточном побережье. И если в приглашении указано – смокинг, ты обязан его напялить.
Красивый раздраженный молодой человек смотрел на него из зеркала. Джо попытался хладнокровно оценить себя. Бесстрастно оглядел иссиня-черные волосы, безжалостно коротко подстриженные; темный напряженный взгляд отливал металлом, широкий подбородок чисто выбрит. Он здорово загорел на калифорнийском солнце, под белой рубашкой бугрились мышцы, длинным сильным ногам было неудобно в футляре брюк из черной ткани. Он нахмурился.
В тридцать лет Джо Голдштейн оставался сознательным холостяком и производил впечатление человека, У Которого Есть Все. Старший из четырех сыновей в семье массачусетского лавочника среднего достатка, он рос властным и ответственным за других, младших. У Джо всегда были амбиции. Он отличался в школе, сперва в пример братьям – Клиффу, Мартину и Сэму – показывал, как это делается, потом быть первым стало второй натурой. Он получал только самые высокие баллы, был нападающим футбольной команды, три года подряд набирал большинство голосов на конкурсе «Кто добьется успеха». Его родители, верившие в труд, Бога и семью, сумели внушить эти ценности старшему сыну.
Джо помогал старикам перейти через дорогу, часть доходов еженедельно отдавал на благотворительность, вставал перед женщиной, входившей в комнату. У Голдштейна было лишь два препятствия, чтобы стать образцом совершенного молодого американца: он еврей и неисправимый сердцеед.
Голдштейны отправили сыновей учиться в частную школу, доступную им по средствам. Это было старое престижное заведение, и хотя они оказались не единственными детьми не христианской веры, они составляли меньшинство среди богатых бостонских отпрысков. Джо никогда не чувствовал себя там в полной безопасности. Однажды он пошел навестить младшего, шестилетнего брата Сэма и застал его в слезах в углу двора. Мальчишки постарше пинали Сэма и выкрикивали оскорбления. Один, постарше, держал руку в нацистском салюте, пытаясь заставить малыша делать то же самое. Джо ринулся к ним. Ему семнадцать, он вдвое больше любого из обидчиков Сэма, и когда он подбежал, они тут же испуганно отскочили от брата.
Двое разревелись, а зачинщик, четырнадцатилетний парень, плюнул в Джо.
– Жид, – сказал он.
И отдал нацистский салют прямо перед носом Джо Голдштейна. Джо не отвесил ему даже оплеуху. Все в школе знали – еврей-футболист никогда не обижает младших.
Джо посмотрел на брата.
– Ты в порядке? – спросил он.
Сэм прогнусавил:
– Да.
Джо схватил зачинщика за правое запястье и держал, как в тисках. Он повернулся к его дружкам, в ужасе уставившимся на него.
– Вот что делают жиды с фашистами, – сказал он.
И переломил руку.
И от них отцепились. Сам Джо запомнил этот случай навсегда. Он больше не пытался ладить с людьми, которых презирал. Он стал очень щепетилен в выборе друзей, предпочитая проводить время только с теми, чьи взгляды и мораль совпадали с его собственными. Успехи в учебе были делом чести для Джо. Чем больше он трудился, тем больше выигрывал и тем самым доказывал себе свою ценность. Его единственным развлечением сперва был спорт, а потом – женщины.
Девушки слетались к Голдштейну разные – и очень молоденькие, и постарше, и он вовсю этим пользовался. Сперва Джо объяснял этот феномен тем, что он футболист, но потом он поступил в Гарвард, перестал интересоваться спортом, а поток женщин не иссякал. Они кидались на него и после Гарварда, оконченного им с отличием, и в Вартонской школе бизнеса.
Что ж, Джо не избегал их. А почему бы нет? Он хорош собой, силен, обеспечен, искусен и тонок как любовник, всегда заботится о партнерше. Он знает, что такое безопасный секс. И хорошо знает, чего хочет. Джо твердо следовал определенным правилам: он не связывался с девушками, у которых уже есть кто-то. Оп любил женскую компанию, любил спать с женщинами, вот и все. И совершенно ясно давал это понять. Но несмотря на такие жесткие условия, они все равно потоком текли к нему. Еврейки и нет, белые и черные, азиатки и испанки. Джо любил женщин всех типов.
Он не выносил только агрессивных, энергичных карьеристок и никогда не имел с ними дела. Феминизм не так плох, думал он, но до определенной степени. Да, конечно, женщин надо уважать, но если они не претендуют на мужские роли. Джо высоко ценил в них способность сострадать, заботиться, а за собой оставлял право защищать и обеспечивать. Он твердо следовал этим старомодным принципам и считал, что книга «Бьюти миф» Наоми Вулф – истерическая чепуха. Без сомнения, многие мужчины втайне согласны с ним.
В общем, Джо Голдштейн слыл хорошим парнем, но сексистом.
И уж конечно, ему совершенно не нравились женщины типа Топаз Росси. Он не любил с ними даже ужинать, а уж состязаться с этой девицей за редакторское место! Это мужская должность, должность, предназначенная ему. Но приходится делать вид, что он борется, а все из-за желания «Америкэн мэгэзинз» выглядеть корректно с политической точки зрения.
А Джо Голдштейн терпеть, не мог попусту тратить время.
Топаз вздохнула. «Боже, – подумала она, – я завидую этому парию».
Она никогда не встречалась с Джо Голдштейном и почти ничего не знала о нем. Единственное, что ей точно известно, – он мужчина. И это достаточное основание для зависти в данной ситуации.
Топаз переодевалась в шестой раз, размышляя, в чем пойти. Сейчас она стояла перед зеркалом в короткой юбке из мягкой кожи от Нормы Камали, блузке шоколадного цвета, в туфлях от Сен-Лорана. На правой руке болталась целая связка золотых побрякушек, а стройные ноги поблескивали в светлых колготках от Уолфорд. Наряд казался несколько агрессивным, но дорогим, женственным и весьма деловым. То, что надо. В конце концов она следует моде, а сейчас для Топаз выглядеть хорошо и выглядеть профессионально – синонимы.
За окном в лучах заходящего солнца купались зеленые и золотые краски Центрального парка. Топаз улыбнулась. Даже по нью-йоркским стандартам ее восхождение головокружительно. Она побыла редактором отдела очерков в журнале «Женщины США» всего несколько месяцев и стала редактором «Герлфренд» [3]3
«Подружка».
[Закрыть]– освободилось место, ее предшественница вышла замуж. Сперва Топаз и не думала претендовать на должность, она и так только что продвинулась, в конце концов, никто в двадцать три года столь высоко не взлетает, но правление объявило внутренний конкурс на открывшуюся вакансию, сотрудники могли участвовать анонимно, предложив портфель идей – начиная от макета до рекламной стратегии и распространения. И даже Нат, пока не отберут лучшего, не узнает, кто победитель.
Такая мысль пришла в голову мистеру Гуверсу, президенту компании, и Топаз поняла: ее должность – редактор отдела очерков – позволяет участвовать. Если она проиграет, никто ничего не узнает.
Два месяца она изучала литературу для подростков, музыку, смотрела телепрограммы, переворошила сотни журналов. Изучила статистику театральных касс, выяснила, какой процент составляет юная аудитория. Она обзвонила пятнадцать крупнейших рекламных агентств, работая ночами и по выходным, тайно от всех. Даже от Натана.
Пробный номер, подготовленный Топаз Росси, вызвал бурный взрыв. В нем были статьи по детскому феминизму, советы, как дешево что-то переделать из одежды, новые игры. Финансовые расчеты, идеи по продаже журнала и увеличению тиража занимали восемнадцать страниц очень тщательного исследования.
Работа Топаз настолько выделялась, что вопросов не было – она стала самым молодым главным редактором в истории журнальной группы. За шесть месяцев тираж обновленного журнала «Герлфренд» увеличился на шестнадцать процентов.
Итак, она, Топаз Росси, красивая, удачливая, и ей всего двадцать три.
Она продвигалась вверх. Натан тоже, учитывая ее головокружительную карьеру, запретил Топаз делать обзор «Ванити фэр».
«Ах так? – подумала про себя Топаз, поправляя манжеты. У нее возникло подозрение, что этот новоиспеченный начальник имеет личные причины оттаскивать ее от света рампы. – Ну, это мы посмотрим…»
А пока стоит подумать о другом. Когда Топаз узнала о появлении претендента на место редактора «Экономик мансли», она на две недели засела за заявку. У нее нет опыта в области финансов, она не работала в серьезных мужских журналах, но свои идеи Топаз Росси изложила так энергично и внятно, что Натан вынужден был показать ее труд Гуверсу, правда, дав ясно понять – другой претендент предпочтительнее.
Сегодня вечером она увидит Голдштейна – главного и единственного соперника. Топаз твердо решила доказать: женщина способна хорошо работать не только на месте, отведенном ей общественным мнением, но быть десятиборцем!
Она хотела участвовать в игре.
Она хотела получить «Экономик мансли».
Натан Розен, новый директор «Америкэн мэгэзинз», молился, чтобы Топаз вела себя как следует. Он слишком хорошо знал свою подругу, и его влияние на нее не распространялось.
Натан расхаживал по квартире, в миллионный раз проверяя, всели в порядке на давно и безупречно накрытом столе. Льняная ирландская скатерть, итальянское стекло… Он глубоко вздохнул, осмотрел гостиную и остался доволен символами успеха, окружавшими его: мраморный камин, небольшая работа Сезанна над застекленным шкафчиком в стиле Чиппендейла. Его квартира – отличный образец скромной холостяцкой роскоши, начиная от мягких кресел, обитых блестящей кожей, до стереосистемы, из которой сейчас лились звуки «Айн кляйн Нахтмузик». Он жил в одном из самых дорогих домов в Ист-Сайде.
«Не так уж плохо для сорока одного года. А с Росси я справлюсь».
Он улыбнулся. Ну, может, последнюю мысль следовало сформулировать немного иначе! Пока ему не удалось подчинить себе Топаз.
Розен стал встречаться с Топаз после той дикой ночи в редакторском кабинете «Вестсайда». Он ничего не мог с собой поделать, вплоть до сегодняшнего дня помнил, как она привередничала по поводу еды, дразнила своим телом и своей красотой, бросая вызов – подойди и возьми. Ну что ж, он так и поступил, и она оказалась неподражаема, никогда и ни с кем ему не было лучше. И ведь долгая борьба с желанием обладать Топаз – а он захотел ее сразу, как только она впервые переступила порог его кабинета, – наверняка сыграла не последнюю роль.
