Текст книги "Карьеристки"

Автор книги: Луиза Бэгшоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)

– Перевожу: все мои авторы и все твои музыкальные группы окажутся за дверью в одну секунду, – перебила ее Топаз с улыбкой.

– Точно. Плюс подробные перспективные планы, детали распространения, лицензионное дело…

– Перевожу. Мы знаем, как вести эти дела, а Коннор Майлз ни черта не смыслит.

– Плюс пятилетние планы для основного бизнеса.

– Перевожу: если вы продадите акции, то это будет полная бессмыслица, – усмехнулась Топаз. – Слушай, Ровена, давай перейдем прямо к самому заявлению. Печатай. Правления «Америкэн мэгэзинз» и «Мьюзика рекордс»…

– «Мьюзика рекордс» и «Америкэн мэгэзинз», – громко произнесла Ровена.

– …заявляют, что они пришли к полному согласию в отношении принципов, касающихся творческих работников. Пока они делают деньги…

– …и если они перестают делать деньги, мы их немедленно увольняем…

– …и если Коннор Майлз покупает нас…

– …все уходят вместе с нами…

– …и ваша доля будет составлять одну десятую того, что вы заплатили за них…

– Так что не связывайтесь с нами! – победоносно закончила Ровена.

Обе покатились со смеху, схватились за руки. А потом зашикали друг на друга, когда Майкл Кребс заворочался на диване.

– О, извини, – прошептала Топаз, – я помешала Майклу. Он немало потрудился над лицензионными вопросами.

– Да, – сказала Ровена и повернулась в его сторону.

Топаз проследила за взглядом и вдруг увидела, каким мягким стало лицо Ровены и каким нежным.

– Ты что, любишь его? – вдруг спросила она.

Ровена вздрогнула.

– Конечно, нет, – пожала она плечами, и даже при слабом свете единственной лампочки Топаз увидела, как густо покраснела ее давняя соперница. – С чего это ты взяла?

«С чего это ты взяла?» – передразнила ее про себя Топаз.

– О, ради Бога, сколько я тебя знаю?!

Повисло молчание, вопрос заполнил паузу.

– Давно, – ответила Ровена.

Еще одна пауза. Женщины чувствовали, как их сердца застучали быстрее. Совместная работа, особенно сегодня ночью, продиктована только необходимостью. Без вариантов. Они делали карьеру, а карьера оказалась у обеих под угрозой, и только в связке они могли выкарабкаться. Только вместе.

Они придерживались неписаного и неоговоренного правила: Молчи. Ни о чем не спорь. Ничего не решай.

Временное перемирие. Не более того.

А теперь…

Топаз Росси смотрела на Ровену Гордон.

– Почему ты так поступила? Мы же были очень близки.

Ровене показалось – все ее чувства соединились, смешались и сжались вокруг сердца.

– Молодость, эгоизм, – проговорила она наконец. – Я хотела его, а он был с тобой. И вы были такие… красивые и счастливые, а я девственница, и… меня как будто все отвергали.

Топаз чуть заметно подалась вперед.

– А потом я стала злиться на тебя из-за него, – продолжала Ровена, – что он у тебя есть. – Она не могла взглянуть бывшей подруге в лицо. – И чем виноватей я себя чувствовала, тем сильнее ревновала. Тебя ревновала. И продолжала хотеть его, и знаешь, думаю, мое желание возникло только потому, что он был с тобой.

– А ведь ты с ним так часто оставалась наедине, – сказала Топаз, начиная что-то понимать.

Ровена кивнула.

– Я как-то пыталась оправдаться перед собой, хотя какие уж тут оправдания… Начала придумывать всякие снобистские штучки… вспоминать те «ценности», от которых сама страдала, и обращать против тебя. Я стыдилась самое себя, а гнев сфокусировала на тебе. Потом ты устроила мне провал с президентством в «Юнион», и я могла успокаивать себя тем, что ты во всем виновата… Я возненавидела тебя, не желая сознаваться, что мой гадкий поступок совершен против первого человека в мире, который так обо мне заботился, воспринимал меня такой, какая я есть. Мне жаль, Топаз, я очень надеюсь, что ты сможешь простить меня.

Топаз долгим взглядом посмотрела на нее, а потом ее лицо медленно расплылось в улыбке.

– Знаешь, Ровена, скажи ты все это раньше, мы бы с тобой избежали многих переживаний. Вы все, англичане, какие-то эмоциональные калеки.

– Я не англичанка, Я шотландка, – с достоинством сказала Ровена.

– Какая разница! – отмахнулась Топаз.

– Только тупоголовые янки могут сказать такое.

Они улыбнулись друг другу.

– Ну ладно, златовласка, пойдем-ка спать, и ты расскажешь мне все, раз уж мы начали.

37

Главный конференц-зал «Моган Макаскил» был битком набит. Информация высвечивалась на экранах, установленных вдоль стола из ореха, телефоны и факсы трудились не отдыхая. Ник Эдвард тоже заказал пару широкоэкранных телевизоров, и они могли наблюдать за всем происходящим.

Здесь собралось миллионеров больше, чем в «Хэмптонс-клаб»: инвесторы, финансисты, юристы, предприниматели из восьми американских и канадских конгломератов, представители шести банков. Двенадцатью этажами ниже репортеры Си-эн-эн, фотографы «Джорнэл» готовились отвоевать себе места – никто не хотел ничего пропустить! Но как же случилось, Господи, что все-таки никто не пронюхал заранее про эту сделку на огромную сумму?

– Где эта Топаз Росси? Почему я не могу найти чертова директора! – Мэт Гуверс взглянул на Джоша Обермана. – Харви не видел ее с ленча, и она не оставила никакого сообщения моему секретарю.

– Ровена должна встретиться с ней в три, – сказал Оберман. – Я звонил ей из машины, они, должно быть, вместе выехали, потому что мобильный телефон Гордон не отвечал. Тэмми Лиммон сказала мне, что она отменила встречу Ганса Бауэра и Майкла Кребса, и он поехал прямо в «Америкэн»…

– Да, но уже четыре тридцать. Они должны быть здесь! Где, черт побери, секретарша Росси? – заорал Гуверс.

Оберман пожал плечами. Сейчас объявят цену. Если Гордон настолько глупа, чтобы пропустить этотприем, что же, ее проблемы.

– Возможно, у них случилось что-то из ряда вон выходящее, – сказал он.

Мэт Гуверс посмотрел в окно на толпу журналистов в крайнем раздражении. Он так ждал триумфального снимка, где они с Топаз – в будущем его преемницей на посту главы всей компании. Не так уж он много просит, ну немножко славы в конце своей карьеры.

– Ладно еще, если их задержало что-то хорошее… – мрачно сказал он.

– Скорее! – понукала Ровена. – Неужели нельзя быстрее?

– Есть закон, мадам, правила движения, мадам, – невозмутимо ответил шофер.

– Тогда нарушайте этот закон! – резко бросила она. – Или, может быть, вы выполните обязанности акушерки?

Парень поддался на уговоры и вдавил педаль газа в пол.

– Больно, – стонала Топаз, вцепившись в Ровену пальцами, как клещами. – Ох, ох… Ровена наблюдала за муками Топаз с сочувствием, понимая – осталось ехать минут пять.

– Молодец, держишься, – сказала она спокойнее. – Еще чуть-чуть – и мы на месте.

Мимолетная болезненная улыбка появилась на потном лице Топаз.

– Правда скоро? Ты становишься американкой, Ровена.

– Черта с два, – возразила она, с улыбкой глядя на Топаз и обхватив ее рукой.

– Да, да.

– Нет.

– Да. Боже мой! Боже мой! А-ах!

– Все хорошо, Топаз. Мы почти приехали. Здесь самые лучшие анестезиологи в городе, – сказала Ровена, гладя ее по голове. – Попытайся дышать поглубже. Тебя учили дышать по-особому или еще чему-то? Учили?

– Это все ерунда, – процедила Топаз сквозь стиснутые зубы.

– Разве? – спросила Ровена, пытаясь отвлечь ее от боли. Надо разговаривать с ней, надо просто разговаривать…

– Возможно, но большинство уроков я пропустила, – призналась Топаз.

– Ну, ты всегда так делала, – напомнила Ровена.

Топаз заставила себя улыбнуться:

– А ты всегда была старательная ученица.

Ровена продолжала трещать без умолку, а Топаз крепче вцеплялась в нее.

– Лекции – это не важно. «Юнион» – вот что было важно. У меня свои приоритеты.

– О! Санта-Мария! Ах, Боже мой!

– Все о'кей, дорогая, все о'кей, – говорила Ровена, наблюдая, как живот Топаз задергался в конвульсиях.

Боже, она может родить сейчас на заднем сиденье машины.

– Да езжай на любой свет! Доставь нас немедленно! – заорала она на водителя.

– Ровена, – чуть не задохнулась Топаз, – у меня двойня. У меня два ребенка!

– Я знаю, дорогая, – сказала Ровена, держа ее как можно крепче.

Майкл Кребс услышал новость в машине.

«На Уолл-стрит – настоящее потрясение от суммы, выставленной в ответ южноафриканскому конгломерату «Меншн индастриз», которым владеет известный всем Коннор Майлз. Четыре доллара тридцать за обычную акцию. Это результат работы консорциума инвестиционных банков, оперирующих в той сфере, где «Меншн» имеет свои интересы. Общая сумма сделки – пять миллиардов долларов. Пока Коннор Майлз отказался давать какие-то объяснения. Но его правление собрало чрезвычайное совещание в Манхэттене, чтобы обсудить предложение. Интереснее всего то, что двум наиболее важным игрокам в этом консорциуме принадлежат «Америкэн мэгэзинз» и «Мьюзика рекордс». Совсем недавно обе компании являлись целью для «Меншн», желавшей таким образом внедриться в сферу средств массовой информации. И если эта сделка совершится, мы станем свидетелями крупнейшего в финансовой истории Америки «Пэк-мэн дифенс».

Кребс развернул машину, взял влево и направился к «Моган Макаскил».

В последние девять лет, когда случалось что-то важное в его карьере, ему всегда хотелось, чтобы рядом с ним была Ровена.

В Стокгольме, в Швеции, на задворках сцены «Глобен арена», в офисе «Атомик масс» царило возбуждение. Нил Джордж, гастрольный бухгалтер, сидел над цифрами, подсчитывая проданные места, Джек Халперн, отвечающий за подготовку сцены, вопил на группу местных парней, устанавливающих оборудование, чтобы пошевеливались. А Уилл Маклеод искал босса. Он нашел ее у главного входа, она вела переговоры о дополнительных выступлениях в Скандинавии, агент отчаянно умолял ее.

– Четыре доллара тридцать центов, – сказал Маклеод.

– Я же разговариваю, – зло бросил агент неуклюжему детине, прервавшему его мольбы найти в расписании местечко для дополнительных концертов.

– Да неужели? – ответил Маклеод и с такой яростью посмотрел на агента, что тот съежился.

– Уилл, – неодобрительно сказала Барбара, оглаживая брючный костюм от Нормы Камали и сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. Боже, да вы только посмотрите на физиономию Дольфа Листрома…

– Четыре доллара тридцать, Барбара, – повторил Маклеод. – Только что сообщил Джош Оберман, он позвонил в цех и велел тебе передать немедленно.

Барбара тупо уставилась на него.

Цена.

– Четыре доллара тридцать, – повторил он. – Он сказал, ты знаешь, о чем речь…

– Боже мой! Свершилось! – воскликнула менеджер. – Ровена Гордон не звонила?

– Свершилось что? – спросил Маклеод.

– Сделка. В пять миллиардов долларов. Мне нужен телефон, – сказала Барбара, дико озираясь. Мы же можем миллионы на этом заработать!

– Ну, восемнадцатое июля, может быть? – предложил агент.

– А мне плевать, даже если это Аль Пачино. Никаких звонков. Понятно? – рявкнул Джон Меткалф на секретаршу. – Я на совещании, меня не беспокоить. Единственный человек, с кем я буду говорить, моя невеста.

– Да, сэр, – сказала девушка, поспешно закрывая за собой дверь.

Президент студии «Метрополис» смотрел в окно на сверкающие на солнце офисы Сенчури-Сити. У него голова шла кругом. Он злился.

Неудивительно, что ей нужны были эти три недели… «Меншн индастриз»! Пять миллиардов долларов! В союзе с «Америкэн мэгэзинз»!

Крупнейшая сделка десятилетия, и она ничего не сказала мне!

Он совершенно ясно вспомнил, как всякий раз ругал ее, клялся, что она ничего не сможет сделать, чтобы спасти «Мьюзика». Сопротивляться Коннору Майлзу – пустая трата времени.

Она, наверное, теперь смеется надо мной. Ничего не сможет сделать? Да они стерли этого парня с лица земли…

Если эта сделка выгорит, Джон вдруг понял с неприятным ощущением, его жена станет могущественнее его.

Все это время он ее поддерживал, вел, направлял и был счастлив – у него такая красивая невеста, добившаяся успеха в своей сфере. Но ему нравилось, что он, Джон Питер Меткалф-третий, самый молодой глава небольшой студии, – наиболее важная половина супружеской пары.

Так что я теперь? Трофейный муж Руперта Мердока в юбке?

Он даже не мог с ней связаться. Помощница Ровены понятия не имела, где она. Джош Оберман ничего не мог сказать, а ее мобильный телефон отключен.

Тем временем сотня звонков в час разрывала его офис, все Западное побережье считало – Джону Меткалфу известно о происходящем, и оно хотело знать подробности.

«Нам надо поговорить, – мрачно размышлял Меткалф. – Нам действительно надо поговорить…»

– Что нового? – спросил Гуверс Джералда Квина. Уровень активности, казалось, взлетел на несколько градусов. Торговцы кричали что-то в телефоны, факсы выплевывали бумагу быстрее, чем касса в супермаркете выбивала чеки.

– Очень мало. Майлз летит на личном самолете, – ответил аналитик. – Он говорит, ему нужно время посчитать.

– Это имеет какое-то значение?

– Чем дольше он уклоняется, тем хуже для нас, – ответил Ник Эдвард.

– Тогда надо подогреть, – вмешался мрачный голос Джоша Обермана, который приплелся из другого конца комнаты, огорченный, что никак не может связаться с Ровеной Гордон. Она не отвечала и дома. – Мы-то знаем, это щедрая цена за «Меншн». Но нас устроит, потому что каждый в группе покупателей имеет возможность получить свой кусок.

– Верно, – согласился Эли Лебер. – Ни один банк не поддержит Майлза с такой ценой.

– А что вы предлагаете? – поинтересовался Квин, как бы подтрунивая над старым козлом.

– Я предлагаю позвонить в «Меншн» и сказать их правлению, что, если они не поставят свои подписи к концу дня, цена станет четыре двадцать пять. А к понедельнику четыре двадцать, – резко сказал Оберман.

– Мы не можем этого сделать, – неуверенно сказал Гуверс.

– А почему нет? – спросил Оберман.

Джерри Квин посмотрел на своего босса, чувствуя, как адреналин выбросился в кровь.

– А почему в самом деле нет? – спросил Эдвард. – Джентльмены, давайте-ка немножко надавим.

Ровена и перепуганный водитель, поддерживая Топаз, вели ее к главной двери больницы, где ее тут же положили на носилки и понесли в родильную палату.

– Не оставляй меня, – еле дыша сказала Топаз, вцепившись в руку Ровены.

– Я никуда не ухожу. Я здесь. – Она повернулась к санитару: – Это Топаз Росси. Она собиралась рожать именно здесь. Она ждет двойню… Схватки через каждые пять минут.

– Кто муж? – поинтересовался кто-то.

– Джо… – простонала Топаз.

– Джо Голдштейн из Эн-би-си, – сказала Ровена. – Я попросила сообщить ему. Но не знаю, где он сейчас…

– Мы свяжемся с ним, – пообещала медсестра.

– Я не хочу, чтобы Ровена уходила, – сказала Топаз, когда ее уже заносили в родильное отделение.

– Вы можете ей дать что-то обезболивающее? – спросила Ровена.

– А ты-то, черт побери, чего плачешь? Не ты же рожаешь! – сказала Топаз.

– Попытайтесь расслабиться, – успокаивала обеих медсестра. – Все будет замечательно.

– Хочешь гамбургер? – спросил Джош Оберман Майкла Кребса. – Бутерброд, китайское что-нибудь?

– Нет, спасибо, – ответил Кребс. Он огляделся, увидел весь этот хаос в комнате заседаний. – А что, черт побери, здесь такое?

– Это консорциум, который только что выпустил ультиматум, – сказал ему Ник Эдвард. – Добро пожаловать к акулам бизнеса.

– Как там пресса? Толчется снаружи? – спросил Мэт Гуверс.

– Настоящий сумасшедший дом, – ответил Кребс, улыбаясь. – В последний раз я пользовался таким вниманием, когда выходил с приема вместе с Джо Хантером и Синди Кроуфорд.

– Где, черт побери, Топаз Росси? – шипел председатель «Америкэн мэгэзинз».

– Где Ровена? – спросил Майкл у Джошуа.

– То-то и оно, – сказал Оберман.

Сердце Джо Голдштейна никогда не билось быстрее. Даже когда он был защитником футбольной команды в школе. Когда проходил собеседование перед приемом на важную должность. И даже когда потерял невинность.

У нас двойня! Я становлюсь отцом! Боже мой, а что, если она уже…

– У меня двойня, – сказал он еле дыша в приемной. Он бросил такси, застрявшее в пробке за шесть блоков от больницы. И прибежал сюда.

– Правда? – спросили в приемной, подавляя смех. – Слушаем вас, сэр. А как зовут вашу партнершу?

– Росси, Топаз Росси. Моя жена. Я Джо Голдштейн, – сказал он.

– Мистер Голдштейн, мы как раз ждем вас, – кивнула, улыбаясь, медсестра. – Будьте добры, следуйте за мной.

– Грэхем Хэкстон на проводе! – сказал кто-то. Все затихли. Грэхем – председатель правления «Меншн индастриз». Помощник держал трубку, не зная, кому ее дать – Гуверсу или Оберману.

– Возраст поважнее красоты, – сказал Оберман Мэту и схватил трубку. Послушал несколько секунд.

– В таком случае наши адвокаты будут держать с вами связь, – сказал он спокойно. – Спасибо, Грэхем.

Он положил трубку и повернулся к толпе бизнесменов, задержавших дыхание, как дети возле рождественской елки.

– Мы сделали сукина сына!

Джо ворвался в родильную палату и остановился как вкопанный.

Топаз сидела среди подушек, два маленьких кулька были прижаты к каждой груди. Ее лицо светилось такой любовью, что он подумал – никогда в жизни его жена не была такой красивой.

Она подняла голову, когда он влетел в комнату.

– У нас сын и дочь, – сообщила она.

– Я люблю тебя, Топаз, – сказал Джо, глядя на свою семью, и глаза его наполнились слезами.

В коридоре Ровена Гордон нашла телефон и позвонила на мобильный Джошу Оберману.

– Джош? Там что, праздник? – спросила она, услышав дикие вопли.

– Гордон? Ты? – спросил председатель. – Черт побери, где тебя носит весь день? Все хотят с тобой связаться. Я в «Моган Макаскил» со всей командой.

– Что? Так мы объявили цену?

– Да, мы объявили цену! И мы выставили им ультиматум. Мы заставили их принять его. Обменялись подписями. И КУПИЛИ КОМПАНИЮ! И ты пропустила все это!

Она оглянулась на родильную палату, где Якоба и Ровену Голдштейн отец впервые взял на руки.

– Нет, я ничего не пропустила.

Эпилог

Ровена и Топаз стали близкими подругами. Мэтью Гуверс ушел в отставку из «Америкэн мэгэзинз» через четыре месяца после этого события, и Топаз Росси стала его преемницей. Самой могущественной женщиной в журналистике. Топаз и Джо обожали своих детей и по-прежнему сходили с ума от любви друг к другу.

Помолвка Джона Меткалфа и Ровены Гордон была расторгнута.

Барбара Линкольн развелась с Джейком Барбером, а потом они снова поженились, во второй раз брак оказался очень счастливым.

Третий альбом «Атомик масс» был распродан по всему миру тиражом шестнадцать миллионов.

Джошуа Обермана увезли из офиса в нью-йоркскую больницу с сердечным приступом через несколько дней после сделки. Он выжил. Оказывается, Джош давно отмахивался от указаний докторов уйти от дел, он не хотел оставить «Мьюзика» под угрозой. На этот раз он ушел, настояв, чтобы все его акции отошли к Ровене Гордон.

– Не делайте глупостей, Оберман, это стоит миллионы, – возражала Ровена.

– У меня уже есть миллионы. Делай, что говорю, – резко сказал старик.

– Так отдайте семье.

– А ты и есть семья.

Он приходил к Ровене каждый понедельник на ужин, в пятницу звонил ей, чтобы покритиковать за ошибки.

Ровена Гордон стала первой женщиной – главой такой крупной фирмы в истории индустрии звукозаписи. Она перестала встречаться с Майклом Кребсом.

– Я хочу выйти замуж и иметь семью, – сказала она. – Я хочу, чтобы у нас было, как у Джо с Топаз.

– Ты знаешь, что я чувствую к тебе, – сказал Кребс. – Но я не могу сейчас ничего сделать.

Ровена кивнула.

– Я понимаю, – Она погладила его по щеке. – Я благодарна тебе за все. Мы навсегда останемся друзьями.

– Что это значит? Снова прощай? – Майкл сощурился. – Не может быть, чтобы ты это серьезно. Черт побери, что изменилось?

Она пожала плечами. Глаза ее блестели от слез.

– Я видела Джо и Топаз. Извини, Майкл, я хотела бы не любить тебя. Но я люблю.

– Я люблю Дебби, – сердито сказал Кребс.

– Так и оставайся с ней, – ответила Ровена. – Я не хочу больше такой жизни.

Ровена часто встречалась с Майклом. И всегда только на людях или в связи с «Атомик масс». Она удивлялась сама себе и удивляла его верностью своему слову.

Люди могут жить и без любви.

Она любила работу, встречалась с друзьями и была в общем-то счастлива.

Три года спустя Майкл Кребс появился на пороге ее дома.

– Видишь что-нибудь новое? – спросил он.

Ровена осмотрела его.

– С прошлого вторника – не думаю. Новые беговые туфли?

Кребс поднял обе руки.

Секунду она не понимала.

– А где твое обручальное кольцо? – спросила Ровена, почувствовав, как сердце остановилось.

– Я попросил у Дебби развода, – сказал Кребс.

– Почему? – тупо спросила Ровена.

– Потому что я люблю тебя, – сказал он. – Потому что я так и не смог выкинуть тебя из головы. И потому что Джош Оберман позвонил мне на той неделе и сказал, что я всегда любил тебя и что был единственным человеком, который не понимал этого. Он сказал, в один прекрасный день ты уйдешь и я больше никогда тебя не увижу. Я представил себе такое и понял – это разбило бы мое сердце.

– Правда? Разбило бы? – повторила Ровена, чувствуя, как от радости едва не теряет сознания.

– Да, разбило бы, – ответил Кребс, протягивая ей кольцо с бриллиантом. – Так как мы проведем остаток жизни?

Своего первенца они назвали Джошуа.