Текст книги "Карьеристки"
Автор книги: Луиза Бэгшоу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)
34
Ровена Гордон никогда не была столь могущественной, известной и богатой. Она президент «Мьюзика уорлдвайд», первая женщина на таком высоком посту в бизнесе звукозаписи. Она – половина блистательной голливудской пары. Она продала собственную фирму, получив при этом личную прибыль в шесть миллионов долларов, о ней писали в «Ньюсуик» и «Форбс», о ее появлениях в обществе с Джоном Меткалфом сообщали Марисса Мэттьюз и Лиз Смит.
Но в то же время Ровена Гордон никогда не испытывала такого напряжения.
День и ночь она боролась с цифрами, пытаясь повернуть финансовые данные так, чтобы компания не казалась слишком привлекательной, искала юридическую защиту компании. Ровена, Сэм Нил и Ганс Бауэр делали все, чтобы не слишком понравиться Коннору Майлзу, который пачками скупал акции, где бы только их ни находил, скрывая свой истинный интерес за сетью холдинговых компаний и фальшивых дочерних предприятий.
Ровена Гордон никогда не чувствовала себя такой несчастной.
– О чем ты думаешь? – спрашивал ее иногда Джон, закончив заниматься с ней любовью. Она, повернувшись, целовала его и шептала:
– Ни о чем.
Майкл. Майкл.
– Испания была ошибкой.
Ровена Гордон сидела напротив Майкла Кребса в отделанном дубом «Плаза», пила прекрасный коньяк, пытаясь казаться как можно самоувереннее. На ней платье от Адриенны Виттадини из текучего персикового шифона, туфли от Стюарта Вейцмана, сапфировый браслет, соответствующий кольцу.
Майкл был в джинсах и черном свитере, потрепанных спортивных башмаках, но от него исходило ощущение власти и мужественности. Она из последних сил пыталась скрыть свою реакцию на его присутствие.
– Нет, – сказал он категорически. – Испания не была ошибкой.
О, как трудно, подумала Ровена. Действительно, очень трудно. Майклу пятьдесят, но у него все такие же сбивающие с ног черные глаза, такие же волосы – соль с перцем, такое же мускулистое тело – результат неустанной заботы о нем. И что бы она ни делала, ей не удавалось подавить свои чувства: Майкл Кребс оставался для нее самым желанным мужчиной в мире. Но, выражаясь на языке романов, Майкл должен уступить Джону Меткалфу. Иногда она чувствовала, как у нее перехватывает дыхание от красоты Джона, но сексуальность Майкла висела в воздухе как аромат духов.
Она заметила его пристальный взгляд.
– В чем дело?
– Я просто думаю, как горжусь тобой, – сказал Кребс.
– Спасибо, – улыбнулась Ровена, злясь на собственное разочарование от ответа Майкла.
Да ладно, Ровена, он никогда не лгал тебе. Никогда не играл, он всегда говорил, что не любит, не полюбит, что ты просто его друг и все.
– И еще я думаю, как мне хочется, чтобы ты вернулась обратно, – добавил он, не глядя на нее.
– Брось, Майкл, ничего такого ты не имеешь в виду, – ответила Ровена.
– Нет, именно это я имею в виду, – сказал он. – Я действительно хочу.
– Ты любишь меня? – спросила Ровена, презирая себя за проявленную слабость.
Майкл боролся с собой. Насколько легче было бы сказать «да», и тогда она уже никогда бы не смогла отвергнуть его.
– Нет, – сказал он, – я не люблю тебя. Но я хочу тебя. Я скучаю без тебя. Я скучаю, когда не вижу оргазма по шкале Ровены.
– У меня другой, – сказала Ровена.
– Но тебе же нравилось? Нам было с тобой хорошо.
– Да, нам было очень хорошо, – согласилась она, решив, что должна оставаться спокойно-собранной. – Но я теперь с Джоном.
– Ну и что? – спросил Кребс.
– Что ты хочешь этим сказать – ну и что? – выпалила Ровена. – Я не собираюсь его обманывать.
– Да ты даже в глаза мне прямо смотреть не можешь, – сказал он и начал оглядывать ее медленным, чувственным, оценивающим взглядом.
Ровена ярко покраснела. Он прав, черт побери, она не смеет посмотреть прямо на него.
– Ну ладно – расскажи мне о Джоне, – попросил Кребс, как бы заводя беседу. – С ним хорошо?
– Да. Очень хорошо. Вот что, хватит, Майкл. Я не хочу говорить с тобой о Джоне.
– А он тебя удовлетворяет?
– Да, удовлетворяет, – с вызовом заявила Ровена. Майкл Кребс все еще смотрел на нее. – Кончай.
– Ну так взгляни на меня. Ну, Ровена. Если твой любовник тебя удовлетворяет, то почему ты боишься посмотреть мне прямо в лицо?
Она взглянула на него.
– Ну что? А теперь хватит об этом.
Но она возбудилась. Боже мой. Это убивает меня.
– А он, должно быть, ничего себе мужик, если способен удовлетворить тебя, – безжалостно сказал Майкл. И добавил: – Значит, ты кончаешь с ним так же, как и со мной?
Ровена уставилась прямо перед собой, окаменев.
– Это правда, да? – продолжал давить Майкл. – Так же, как со мной?
– Да, – резко ответила Ровена. – А теперь заткнись.
Майкл взял ее за подбородок и резко повернул лицо Ровены к себе. Прикосновение Майкла пронзило ее, как удар электрического тока.
– Ты второй раз уже лжешь, – сказал он. – Мне это не нравится.
– Все кончено, – сказала она.
– Я могу организовать наверху комнату, прямо сейчас, – сказал Майкл, будто между ними не было никакого разговора. – Я могу отвести тебя туда и заняться тобой на столе. А могу и на полу…
Ровена посмотрела на фруктовый салат, к которому даже не притронулась, сознавая, как сильно краснеет от желания.
– Пожалуйста. Ты должен отпустить меня, Майкл.
– Нет, – ответил он.
– Что ты хочешь? – требовательно спросила Ровена, подняв голову и поглядев ему прямо в лицо. – Что ты от меня хочешь? Я добилась успеха. У меня связь с другим человеком. А ты думаешь, я вернусь к тебе и испорчу всю свою жизнь? Но почему? Для чего? Это ведь уже не просто секс, как ты меня всегда пытался убедить.
– Ты очаровательна, Ровена, – сказал Майкл.
Ровена на секунду закрыла глаза. Даже через стол она ощущала его жар, как от открытой печи.
– Да ты любишь меня, Майкл, – сказала она.
– Нет.
– Да, любишь. Любишь. – А потом встала и вышла.
Майкл. Майкл. Майкл.
Это стало наваждением. Даже когда она готовилась к свадьбе, позировала перед фотографами, беспокоилась о «Мьюзика», его имя молотом стучало в голове. После ослепляющего беспамятства в Барселоне, после того экстаза она уже не в силах была выкинуть его из головы.
Уезжая из Нью-Йорка, Ровена как бы уезжала от него. Внезапное поражение в бизнесе и знакомство с женой Майкла стало двойным ударом, от которого она тогда свалилась.
«Каухайд» вернула самообладание. «Каухайд» позволяла работать день и ночь. Ее фирма дала ей то, в чем она видела смысл борьбы. Работа помогла забыть Майкла Кребса, позволила почувствовать влечение к Джону и снова учиться находить удовольствие в сексе с кем-то еще, кроме Майкла Кребса.
Но сейчас она возвращалась в Нью-Йорк – в его город, к работе с его музыкальной группой, к работе с ним, а значит, к повседневным бесплодным попыткам сопротивляться.
Она слишком любила Майкла. До боли.
И так жаждала его, что хотелось кричать. Однажды утром по дороге на работу Ровена поймала себя на том, что свернула с пути и поехала на Тортл-Бей, где он живет. Она припарковала «мерседес» в нескольких ярдах от дома Кребсов, сидела и просто смотрела. Шесть утра. Улицы, обсаженные деревьями, совершенно пустынны в предрассветной мгле. Минут двадцать она пробыла там, потом отправилась своим путем.
Ровена понимала – это ненормально. И нечестно, неверно по отношению к собственному партнеру.
Кребс никогда не хотел признать, что у них роман. «Просто два друга, у которых хорошо получается с сексом», – пожимал он плечами.
Она расспрашивала его обо всем – о братьях, о бесчувственных родителях, школе, колледже, о том, как он потерял невинность. Все даже отдаленно имевшее отношение к Майклу Кребсу было бесконечно интересно ей.
Смешно, но ей хотелось, например, поехать туда, где у отца Майкла медицинская практика, записаться к нему на прием. Посмотреть на Дэвида Кребса. Или найти художественную галерею, где работает Дебби, и еще разок взглянуть на жену Майкла.
Ничего такого Ровена, конечно, себе не позволяла. Каждую неделю она летала в Лос-Анджелес, старалась, насколько это возможно, избегать Майкла и работала, пытаясь отстоять компанию Джоша Обермана. Она страстно хотела остаться наверху лестницы.
А что еще делать – если сказки не сбываются? Ты вдруг находишь его, любовь всей своей жизни, а он принадлежит кому-то другому?
– Я думаю, что положение серьезное, – мрачно произнес Ганс Бауэр.
– Да ладно, мисс Марпл, – резко ответил Джош Оберман. Он сидел во главе стола, за которым собралось правление «Мьюзика», и смотрел на фотокопию письма, адресованного Ровене Гордон адвокатами «Вэддингтон, Эдварде и Харрис», – эта фирма представляла интересы «Меншн индастриз».
За окнами Центральный парк купался в солнце. Солнечные лучи отражались в комнате на всех наградах, развешанных на стенах, и, если смотреть на них под определенным углом, слепили глаза. Ровена любила это время дня. Диск «Обещания» Роксаны Пердиты сиял золотом, поблескивал полированный пол красного дерева, серебром отливал весь огромный набор – от «Хит-стрит» до «Зенита» «Атомик масс». И блестели все двадцать дисков из платины.
– У нас целая куча чертовых проблем. Понимаете ли вы, что наша компания может развеяться как дым? Боже мой, а я должен сидеть и смотреть, как все ускользает из моих рук в руки какой-то кучки бухгалтеров, – брызгал слюной Оберман. Он выглядел сегодня гораздо старше, и даже седины прибавилось с тех пор, когда Ровена видела его в последний раз. Или это ей только кажется?
– Но ведь можно найти какой-то выход, – пробормотала она.
– Очень сомневаюсь, – сказал Ганс Бауэр, и даже, казалось, с ноткой удовольствия в голосе. – В письме сказано совершенно ясно. Если мы будем продолжать вставлять пункты, оговаривающие особые условия для ключевых артистов, они привлекут нас к ответственности. Они владеют долей, и у них есть право посадить вместо неквалифицированных специалистов квалифицированных. Наши адвокаты считают, что мы проиграем дело, если вступим в борьбу.
– Нет, им не победить «Атомик масс», – сказала Ровена резко. – Я нашла группу, сделала ее, их менеджер – моя подруга, я помогала в каждом шаге их карьеры, начиная от производства пластинок и кончая гастролями. И если «Мьюзика» хочет заполучить меня обратно, я законно и с полным основанием заявляю: требую оговорить особые условия для артистов.
– Ты, должно быть, права. Но тогда судебное дело растянется на годы. А они могут наложить судебный запрет на выпуск третьего альбома «Атомик», – указал Морис Лебек.
– У нас есть возможности…
– У «Меншн» их больше.
– Мы должны бороться. Зачем им компания по изготовлению дисков, Морис? На кого еще они нацелились? Может, удастся защититься общими усилиями? – спросила Ровена.
«Боже мой! Как будто эти подонки хоть немного думают об артистах! Они владеют акциями и хотят быть богатыми. Ну что ж, к черту все это. Я просто добьюсь своего», – подумала она со злостью.
– Есть один момент, который может сыграть нам на руку, – вмешался Оберман. – Коннор Майлз – южноафриканец. Закон, запрещающий иностранцам владеть национальными компаниями средств массовой информации, еще никто не отменял.
– Но он касается действительносредств массовой информации, но не дисков, – уныло бросил Якоб Ван Риис.
– Значит, мы покупаем радиостанцию, покупаем три радиостанции, – пожала плечами Ровена.
– А они обратятся в суд, – возразил Лебек.
– А на кого еще они нацелились, Ганс? Разве не ты говорил мне, что у них есть еще кое-кто на примете? – спросил Джош.
Главный финансист раздраженно пожал плечами.
– «Радио прайм» в Калифорнии, четыре или пять маленьких издательств, ежедневная газета в Чикаго и «Америкэн мэгэзинз».
– Этот парень считает, что Соединенные Штаты – супермаркет! – вне себя от ярости сказал Оберман. – Он собирается купить «Радио прайм» и нас, всех вместе? Так сколько же у него денег в конце концов?
– Достаточно, – хором сказали Бауэр и Лебек.
– Я бы хотел указать на то, что «Мьюзика энтертейнмент» не американская компания, – добавил Ван Риис, с кислым видом взглянув на Ровену. – Мадам президент, может быть, забыла об этом, постоянно работая в Нью-Йорке. Но «Мьюзика» зарегистрирована и в Голландии.
– А какая разница? – спросил Оберман и уставился карими глазами на Ровену, игнорируя остальных присутствующих. – Антитрестовские законы?
– Спросите адвоката, – ответила президент. – И банкиров-инвесторов.
Оберман кивнул и поморщился.
– С вами все в порядке? – спросила Ровена.
– Конечно, – ответил старик, снова слегка поморщившись. – Это изжога. Ничего особенного.
Он повернулся к мужчинам за столом и жестом отпустил их.
– На сегодня пока все.
Бросив на нового президента недружелюбный взгляд, Морис Лебек, Ганс Бауэр и Якоб Ван Риис удалились.
– Ровена, можешь задержаться на секунду? – спросил Оберман, дотронувшись до нее старческой рукой.
– Конечно.
Джош проследил взглядом, как закрылись тяжелые блестящие двери комнаты; Лебек, выходивший последним, плотно прикрыл их за собой.
И тут же Оберман резко произнес:
– Гордон, я не хочу, чтобы эти типы приближались даже на десять шагов к нашим банкирам-инвесторам.
Ровена кивнула. Ее сверкающие волосы падали на воротник цвета бургундского вина, это платье от Герве Легера она надела специально на совещание. Легера в Париже называют королем облегающих вещей. Платье обтягивало ее талию, такую тонкую, что можно обхватить двумя пальцами, подчеркивало маленькие груди и аккуратные бедра. Толстый золотой браслет дополнял наряд. Эта одежда очень хороша для работы, но в ней было что-то сексуальное, скрывавшееся за скромным покроем и дорогой тканью.
Оберман слегка улыбнулся. Хорошо зная Ровену, он понимал – она намеренно издевается над другими директорами и одевается так, чтобы те не испытывали радости от того, что должны отчитываться перед женщиной. Да еще моложе их всех.
Здравомыслящие сотрудницы ходили в ультраконсервативных костюмах, в пиджаках нейтрального цвета с квадратными плечами. Ровена намеренно подчеркивала свою женственность – вот вам, мальчики.
Оберману это нравилось. Девчонка никогда и никому не лизала зад.
– Я думаю то же самое, – согласилась она. – Они хотят, чтобы нас купили. Ганс Бауэр меня вообще ненавидит.
– Да Бог с ним – он и за меня не голосовал. Так кого мы наймем? «Моган Макаскил»?
– Не уверена. Мне кажется, к ним кто-то уже обратился, – ответила Ровена.
Он заметил ее озабоченность – тонкими пальцами она постукивала по столу, зеленые глаза как бы подернулись туманом.
– Давай-ка выкладывай, детка, – велел Оберман, снова поморщившись.
– Да я думаю о наших товарищах по несчастью, кого, как говорил Ганс, планирует купить «Меншн индастриз», – задумчиво произнесла Ровена и откинулась назад вместе со стулом. – Полагаю, мне надо кое-куда позвонить.
– Во всяком случае, дай мне знать, когда решишь насчет инвестиционного банка, – сказал Джошуа Оберман.
И лишь вернувшись в свой номер в «Пьере» и увидев на столе экземпляр «Экономик мансли», он понял, что Ровена имела в виду.
«Америкэн мэгэзинз». Они пытаются купить «Америкэн мэгэзинз» тоже, думала Ровена, направляя «мерседес» вниз по 2-й авеню.
Был поздний вечер, город таял под светом ярких уличных фонарей и неоновой рекламы, она возвращалась после длинного ужина с Барбарой Линкольн. Невеселая встреча.
– Мы требуем особых условий для ведущих артистов, отдельное положение контракта. Мы не хотим, чтобы Джош Оберман наблюдал, как «Мьюзика» превращается в ничто, – сказала подруга, когда они принялись за жареного фазана. – У мальчиков звездный час. Я не могу гарантировать, что он будет длиться вечно, и должна думать об их будущем. Если «Меншн индастриз» покупает вас, мы уходим. Даже если мне придется распустить группу, смешать музыкантов с другими, поменять клавишников.
Ровена пожала плечами. «Мьюзика» без «Атомик масс» – и подумать немыслимо.
Я должна остановить это. Не допустить.
С боссом, который слишком стар, чтобы понимать, что делать.
С правлением, которое уже готово служить Коннору Майлзу, с компанией, слишком маленькой, чтобы противостоять этому хищнику.
Они пытаются выкупить и «Америкэн Мэгэзинз».
Она только что запустила «Импэкт»… Так что вряд ли ее радует такой поворот событий.
Но она пошлет меня к черту.
Ну в общем-то я это заслуживаю.
Когда Ровена брала почту у привратника, решение уже пришло.
Джон любит ее – это хорошо. И он ей нравится. Так что никакой катастрофы нет.
Но должна же быть страсть в жизни, то, что ты любишь изо всех сил. Ради чего готов терпеть страдания и унижения. Что-то заставляющее не просто жить, а что делает жизнь живой. И без Майкла Кребса «Мьюзика» – это все, что у нее осталось. Ровена вошла к себе, повесила пальто и включила автоответчик.
Джон. Джош два раза. Она может позвонить ему и утром. Зак Фриман из Берлина просто сказать «привет». Приятно, подумала Ровена, проходя через комнату, чтобы взять трубку внезапно зазвонившего на столе телефона.
Какого черта, кто может звонить мне среди ночи? Неужели снова Оберман?.. Хотя для него нет понятия – нельзя.
– Алло?
Секундная пауза – и в этот момент Ровена совершенно точно поняла, кто это.
– Привет, Ровена, – сказала Топаз Росси.
35
Никто в загородной таверне «Белая лошадь» не обращал на них внимания. И с какой стати? Беременная женщина с подругой пили фруктовый сок в летний полдень.
Именно на это они и рассчитывали.
– Гриль-бар во «Временах года»? – сперва предложила Ровена.
– Шутишь! Там полно народу из шоу-бизнеса и с Уолл-стрит. Появиться там – все равно что дать объявление в «Таймс», – фыркнула Топаз. – А как насчет «Ривер-кафе»?
– Я знаю очень многих, кто ходит туда на ленч, сказала Ровена. – Может, найдем что-нибудь совсем неприметное.
– Прекрасно, – спокойно ответила соперница. – Есть одно местечко, что-то вроде паба. Такие существуют и в Штатах. Оно в Виллидж. Таверна «Белая лошадь» на Гудзон-стрит.
– Завтра в три, – согласилась Ровена.
И они повесили трубки.
Ровена оделась обычно: черные джинсы, белая блузка от Донны Каран, желто-коричневые ковбойские ботинки. Она подумала, взять ли записи по «Меншн», потом решила – не стоит. Если они не договорятся о сотрудничестве, одному Богу известно, как Росси воспользуется информацией.
В такси она размышляла о Топаз. Удивительно, как они одинаково мыслят. Она сама бы позвонила в «Америкэн мэгэзинз» на следующий день, если бы Топаз не успела первая. Значит, это единственный путь. «Мьюзика энтертейнмент» самостоятельно не выстоит в противоборстве с таким огромным капиталом. И «Америкэн мэгэзинз» тоже. Но попытка «Меншн» закупить сразу две их компании – в общем-то дело непростое. Так что, может, вместе они до чего-нибудь додумаются.
Может быть.
Больше рассчитывать не на что. Ровена нутром чувствовала: Топаз Росси всеми силами станет бороться за свой кусок – «Америкэн мэгэзинз», как и она за «Мьюзика». Хотя…
Обе соперницы в течение нескольких лет ссорились на виду у всех.
Обе только что добрались до вершины своей карьеры.
У обеих за спиной опыт общения друг с другом, доводивший до боли в сердце.
Обеим скоро за тридцать, однако по части финансовых дел они еще дети. Но как профессионалы высокого класса в своей сфере, они готовы сражаться до последнего.
Творческие личности, в конце концов. Но так ли уж нужно это качество в данной ситуации…
Топаз осторожно вышла из такси, дала на чай шоферу десять долларов и уселась за первый же свободный столик. Она специально приехала пораньше, чтобы оказаться здесь до появления Гордон, – своеобразный способ установить первенство.
«Странно, – думала Топаз, – могу поклясться, Ровена ожидала моего звонка».
Но почему?
Да потому, что она думала точно так же. Потому, что она сама собиралась мне позвонить.
Топаз заказала салат «Цезарь» и свежий апельсиновый сок, размышляя о положении дел в «Америкэн мэгэзинз». Объем продажи растет, прибыли растут, доля на рынке тоже. По ее инициативе они закрыли три слабых издания, в том числе «Уайтлайт», совершенно переделали четвертый журнал – «Женщины США», он теперь стал на рынке вторым после журнала «Дома и сады». Сделали «Вестсайд» национальным. Ну и запустили «Импэкт», его дебют стал дебютом десятилетия. Вот причины, по которым Мэт Гуверс позволил ей так высоко взлететь.
Она покачала головой, и серьги с деревянными шариками слегка качнулись на легком ветру. Нет, «Меншн Хаус» не сможет нас выжить. Наше правление точно знает, что делает.
Санта-Мария, как же ей всего этого не хочется. Ужас как не хочется! Неужели и двойня, и угроза компании – мало? Сейчас еще надо встречаться с Ровеной Гордон. С женщиной, чью карьеру она, Топаз, лично поломала.
Но вообще-то они квиты. И теперь она надеялась – со старым покончено. Да, она читала о какой-то ее фирме в Калифорнии и о том, что Ровену сделали президентом «Мьюзика» в прошлом году, но это уже не имело к ней никакого отношения. Ровена свое получила, и если ей удалось воскреснуть – ее дело. У Топаз есть чем занять мозги: супружество, новое директорство, беременность и нынешняя история с компанией.
Остальное все в прошлом. Но как бы это ни раздражало, оно почему-то не хотело там оставаться.
Слегка задержав дыхание, она увидела старинную соперницу, направлявшуюся в ее сторону. Топаз махнула рукой: короткий скупой жест – обозначить, где она. Та, другая, увидела и пошла к ней между деревянными столиками. Боже, подумала Ровена, ну и дела!
Ее охватила зависть. Топаз была на последнем месяце. Простое черное платье для беременных, доходившее ей до щиколоток, оттеняло оголенные по локоть загорелые руки. Рыжие кудри элегантно заколоты на макушке, симпатичные сережки болтались вдоль шеи, лицо сияло. Когда они обменивались рукопожатием, она увидела два кольца – кольцо невесты и обручальное, – оба сверкали на левой руке Топаз, и Ровена вдруг вспомнила того красивого сотрудника Эн-би-си, стоявшего рядом с Топаз на вечере у Мартинов. Вдруг ее пронзило чувство собственного одиночества.
Но сейчас не время для этого, сказала себе Ровена.
– Я рада, что ты пришла. «Америкэн» и «Мьюзика» могут оказаться полезными друг другу, – коротко сказала Топаз.
– Согласна, – сразу же ответила Ровена.
С секунду они смотрели друг на друга, и тысячи вопросов, замечаний, обвинений повисли в воздухе.
Ровена первая отвела взгляд.
Наверное, будет лучше, если деловой разговор они не станут отягощать замечаниями личного характера. Но Топаз настолько явно беременна, что не обратить внимания и ничего не сказать – глупо.
Она кивнула на живот Топаз:
– Поздравляю. Когда?
– Через два месяца. Двойня, – ответила она бесстрастно, догадавшись, что имела в виду Ровена.
– Как ты думаешь, что мы должны делать? – спросила Ровена, подзывая рукой официанта. – Салат из цыпленка и бокал белого вина, пожалуйста. Похоже, у нас всего три недели.
Топаз кивнула.
– Мы в таком же положении. – Она долгим взглядом посмотрела на Ровену, обдумывая или оценивая что-то, потом добавила: – Среди моих коллег иное мнение насчет «Меншн».
Ровена улыбнулась:
– И у меня. Но ты-то веришь, что сдаться – не единственный выход?
– Именно так.
– О'кей. – Ровена стала загибать пальцы. – Во-первых, что лежит на поверхности: мы можем слиться, создать холдинг и купить достаточное количество компаний в средствах массовой информации, чтобы преградить путь к покупке. Потому что он иностранец…
«Как, кстати, и ты», – подумала Топаз, но промолчала.
– …или объединить наш капитал и перекупить акции. – Она подцепила вилкой хрустящий салат с гренками.
– Слияние, по-моему, не имеет смысла, у нас нет ничего общего.
– Общее у нас – Коннор Майлз, – довольно резко ответила Ровена.
– Ты никогда не сможешь продать идею о слиянии своему правлению, и я тоже, поверь. Но финансовое партнерство имеет смысл.
– У тебя что-то на уме, – произнесла Ровена, скорее не спрашивая, а констатируя. Она поняла это по лицу Росси, которое знала слишком хорошо. Точно такое выражение было у Топаз в студенческие годы, когда та хотела пригвоздить какого-нибудь бедного сукина сына в «Червелл».
– Ты когда-нибудь слышала о «Пэк-мэн дифенс» [17]17
Стратегия защиты от попытки поглотить маленькую компанию большой.
[Закрыть]? – спросила с хитрецой Топаз.
Бокал с вином у Ровены застыл на полпути.
– Да ты что, шутишь? – медленно проговорила она.
Конечно, она знала, что это такое – жертва вдруг разворачивается и проглатывает хищника. Подобное случалось в восемьдесят первом, когда взорвалось несколько сделок в миллиард долларов. Компания поглощала компанию, настоящее безумие, Уолл-стрит буквально сходила с ума, то было время рейгановского бума.
Поглотить «Меншн индастриз»?
– Я не шучу, какие уж тут шутки, – нетерпеливо ответила Топаз. – Они становятся чересчур жадными и не продумывают до конца каждую сделку. А в нашем случае уж точно. Конечно, шоу-бизнес – развивающийся сектор экономики, но они слишком торопятся в него залезть, забывая, что мы слишком большие организации.
– Ты хочешь сказать, они на время удалились от собственного бизнеса? – спросила Ровена, напрочь забыв о еде и питье.
Более мой, а что, если это вдруг возможно? Что, если мы смогли бы вытянуть?
– Абсолютно. Для них все может кончиться катастрофой. Как у «Сони» с «Коламбиа пикчерз». Те тоже думали, что знают, как управлять любым делом, но фильмы слишком тесно связаны с людьми, от них зависит абсолютно все, нет людей – нет фильмов. Как и в журнальном деле, – ответила Топаз.
– Цифры, финансы, секретность, – перебила Ровена, и ее зеленые глаза зажглись. – Но мы успеем провернуть все вовремя?
– «Моган Макаскил»…
– Черт побери, я тоже пыталась их нанять!
– А я знаю, – улыбнулась Топаз. – Есть специалист-аналитик, который уже много лет наблюдает за «Меншн». Он думает, что сумеет соединить крах «Меншн» и продажу, а покупатели станут богаче. И если, объединившись, мы выкупим «Меншн», обеспечим наличные и акции, то долговые расписки… В общем, надо проработать все цифры очень и очень тщательно.
– Мне надо внушить это Джошу Оберману, нашему боссу, а тебе – своему правлению.
Топаз покачала головой.
– Наш председатель Мэтью Гуверс полностью владеет ситуацией. Но и ему надо кое-что вложить в мозги.
Женщины посмотрели друг на друга долгим взглядом.
– Так ты как? – спросила Топаз.
Ровена кивнула.
– Да, я за.
«…А теперь у нас четвертая песня из первой десятки. «Зенит», еще один альбом «Атомик масс», который вырывается вперед!»
Джон Меткалф выключил радио, Боже мой, он не выносит уже даже названия этой группы!
Он был зол как черт. Его невеста разбудила утренним звонком и сказала, что задерживается в Нью-Йорке еще на три недели. Три недели!
– Ровена, это становится смешно, – резко сказал он. – Мы же договорились, и ты должна быть здесь в пятницу вечером.
– Я знаю, знаю, – умоляюще заторопилась она, – но это в последний раз: или получится, или нет. Мне необходимо это время.
– Да для чего? Для чего?Это проклятое дело «Меншн»? Неужели ты не видишь – оно проиграно! Спроси наконец банкира, ради Бога!
– Джон, ты ведь и сам можешь приехать…
– Так ты одна руководишь компанией, супердевочка? Да? А как насчет директоров отделений, твоего правления, твоего босса? Они не могут помочь? Ты и так с понедельника до пятницы на «Мьюзика» круглые сутки. День и ночь! Им нужны и твои выходные? – кричал он, ероша руками волосы.
Она повесила трубку.
«Она повесила трубку! – думал Меткалф, распаляясь. – Моя собственная жена! Или по крайней мере вот-вот станет ею. Нет, этого дерьма мне не надо, не надо мне ежедневных ссор из-за работы».
Неужели так будет всегда?
В отличие от других мужчин его ранга в Лос-Анджелесе Джон Меткалф был сторонником феминизма. Точнее, он не придавал этому вопросу особого значения, считая естественным, что свободный рынок дает каждому шанс, будь то мужчина или женщина. Так что ни расизмом, ни сексизмом «Метрополис» не страдал, руководство компании считало это дрянным делом.
С первого же момента его привлекли в Ровене Гордон ее страсть к работе и профессиональные амбиции. Она была как бы его собственным отражением. Меткалф в юбке, вундеркинд – энергичная, молодая, из маленького дочернего предприятия компании создавшая себе целую империю. Разве не то же самое проделал он? Когда Джон Меткалф пришел на работу в «Метрополис», студия выпускала тридцатисекундные ролики, рекламируя корм для собак. Он сам начал с одного очень дешевого фильма, потом создал киностудию, которая по нынешней оценке – вторая после «Орион». Так что ничего удивительного, что «Кейдж энтертейнмент» им довольна. И ничего удивительного, что он самый молодой из важных персон в городе.
Но амбиции – одно дело, одержимость – другое. И каким надо быть трудоголиком, чтобы положить на это жизнь?
Меткалф надавил на газ. Он не мог отвлечься и не думать о Ровене – о гибком обнаженном теле, извивающемся в его объятиях, о длинных легких волосах, касавшихся его плоти. В ушах стояли ее сладкие стоны наслаждения…
Боже мой!
Да, была ведь какая-то новая девица на последней вечеринке у Джека, такая податливая малышка, брюнетка, аппетитная, загорелая и глупая. Ну прямо воплощение мечты «Плейбоя».
Тип девиц, которых он всегда избегал.
И Джон подумал – сохранился ли у него номер ее телефона?
– Правда? – спросил Мэт Гуверс.
– Да, – напряженно ответила Топаз.
Она сидела в кабинете босса. В девять вечера. Единственное время, когда он становился доступен. Каждодневную работу над мерами по защите компании они начинали в семь утра, изучая собственное положение с юридической точки зрения. Перерыв на ленч на полчаса, а потом – не вставая – уже до половины восьмого. Топаз горбилась за компьютером, пока не начинали болеть глаза – о Господи, она всю жизнь ненавидела математику!
Но она не вправе жаловаться. Час от часу ситуация все больше прояснялась. С финансами, например, они на пределе – после ее собственных преобразований, проведенных на Восточном побережье, и после того, что было сделано по ее примеру в Лос-Анджелесе, на Западном.
– Я уже не могу выжать ни единого лишнего цента.
– И «Меншн» не сможет, – подтвердил Дамиан Харт, и казалось, банкиры с ним согласились.
Топаз сумела на бегу поговорить с Джералдом Квином о своей новой идее.
– Как, мы на правильном пути?
– Если это только осуществится…
Итак, собрав все свое мужество, она попросила Гуверса встретиться с ней после работы. «Если я смогла заставить себя позвонить Ровене Гордон, я поговорю и с собственным начальником».
За толстыми стеклянными стенами виднелся Манхэттен, похожий на ковер из электрических лампочек, сверкающих и передвигающихся. Машины, казалось, катили быстрее, небоскребы выше обычного взвивались вверх, сердце Топаз колотилось. А если он подумает, что она ошибается? А если он подумает, что ее ослепляют собственные амбиции? А если она просто истеричная беременная баба?
Но Гуверс ничего такого не говорил. Он слушал.
