Текст книги "Карьеристки"
Автор книги: Луиза Бэгшоу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)
– Что? – выдохнула Ровена.
– Мне предписано проинформировать вас о том, что вам запрещается представлять компанию где бы то ни было и в каком бы то ни было виде. Бумаги, касающиеся бизнеса и компании, находящиеся у вас дома, должны быть немедленно возвращены «Мьюзика энтертейнмент». Иначе компания предпримет иные законные действия по их изъятию.
– Я хочу поговорить с Джошуа Оберманом, – сказала Ровена.
Она стояла парализованная. Не может быть, чтобы это происходило наяву. Ну просто не может.В чем, черт побери, дело? Она же говорила с Джошем два дня назад, все было прекрасно. Да в конце концов, ради Бога, ее босс – один из ближайших друзей!
– Я действую непосредственно по указанию самого мистера Обермана, – ответил юрист. – Если вы вскроете письмо, мисс Гордон, вы удостоверитесь в подлинности его подписи.
Дрожащими руками Ровена вскрыла письмо. Она не могла понять, что там напечатано, но ошибки быть не могло – в конце стояла небрежная подпись Обермана.
– Понятно, – сумела она произнести. Ровена подняла голову. – Да, у меня есть вещи, которые я хотела бы взять из кабинета, – сказала она совершенно спокойным голосом. – Сопроводите меня, пожалуйста.
Слава Богу, у руководства компании отдельный лифт, порадовалась Ровена, когда они вышли на двадцать четвертом этаже. Инстинкт подсказывал – она должна вести себя с достоинством. Что бы ни случилось, она, Ровена Гордон, не может бежать, рыдая, из собственной компании, как мальчишка-почтальон, пойманный с поличным на краже марок. Но тем не менее только шок помогал ей держаться. Если бы пришлось вынести унижение – подниматься пешком по лестнице на виду у всех в таком сопровождении, она бы не сдержалась.
Они подошли к кабинету, Ровена увидела рыдающую секретаршу Тамару, и силы почти оставили ее.
– Все в порядке, Тэмми, никто не умер, – все же сумела сказать Ровена. Она хотела спросить девушку, что же происходит, но при этих типах…
Под пристальными взглядами Ровена взяла пластиковую корзину и сложила в нее вещи. Записку, присланную с цветами от Майкла в день ее появления в Нью-Йорке, личные платиновые пластинки с записями Роксаны, «Биттер спайс», «Стиммер», «Атомик масс», подаренные в «Мьюзика». Фотографию с Джо Хантером на ленче, карикатуру, вырезанную Барбарой из какого-то журнала. Не так уж много.
Господь всемогущий.
Она почувствовала, как Тэмми что-то сунула ей в руку. Какой-то текст. Не глядя, Ровена пихнула его в свой ежедневник.
– У тебя ведь есть мой номер телефона, правда, дорогая? – громко спросила секретаршу Ровена.
Рыдая, Тэмми кивнула.
Ровена положила ей руку на плечо.
– Все уладится, – сказала она ласково. И повернулась к двум мужчинам: – Итак, джентльмены, я готова, если вы готовы.
Всю дорогу Ровена испытывала чувство нереальности. Она ехала, пробираясь сквозь дневные уличные пробки Бродвея к Западной 67-й улице.
Швейцар приподнял шляпу, приветствуя ее при входе, и вручил пакет, тщательно завернутый в коричневую бумагу. Когда Ровена отперла дверь и закрыла ее за собой, она была почти без сил.
Бессознательно поставив оранжевую пластиковую корзину на пол, подумала, как странно оказаться дома в середине рабочего дня. Ровена полезла за дневником, вынула лист, сунутый Тэмми, – вырезка из журнала «Вестсайд». Ровена развернула и стала читать.
Она пробежала глазами строчки и почувствовала, как ее зашатало. Вся комната потемнела, крупный черный заголовок гласил: СЕНСАЦИЯ: КАК «АТОМИК МАСС» ПОГУБИЛА ДЖЕЙКА УИЛЬЯМСА. Под заголовком – фотография гитариста, явно сделанная незаметно для парня: понурившись, он сидел на своей дорожной сумке. Взгляд дикий, а тело тощее, как у скелета. Рядом с зарождающимся ужасом она увидела свою фотографию. С хорошей осанкой, непринужденным видом, в серебряном платье на приеме у Мартинов. На полосе дано несколько выносов. Один просто вопил: Да принимай, если хочешь… Я и сама пробовала в свое время. Иногда помогает в работе. И все принимают. Главное, чтобы они тебя потом не погубили.
Ровена неуверенно взяла пакет, полученный от швейцара, и с опаской вскрыла.
В нем лежал маленький серебряный кубок – точная копия спортивных трофеев. И записка.
В ней всего несколько слов: Гейм, сет, матч и победа в чемпионате.
Часть третья
ВОЙНА
В кабинетах компании «Моган Макаскил» на Уолл-стрит, где располагались престижные инвестиционные банки, Джералд Квин смотрел на экран своего компьютера. Там значилось: «Меншн индастриз» купил «Пит-групп», маленькую журнальную компанию из Миннеаполиса». Сделка незначительная и едва ли достойная упоминания на рынке, но Джерри она заинтересовала.
Все, что делала «Меншн», интересовало Джерри.
Квину было двадцать шесть, он удачно женат, у него диплом с отличием Вартонской школы бизнеса, он аналитик высокой квалификации – восходящая звезда «Моган Макаскил». Специализация – направлять развитие больших конгломератов, предсказывать их последующие шаги. Он месяцами занимался мучительными исследованиями, просиживал в библиотеках компании, детально продумывая структуру сделок. И еще – он обладал чутьем, которое и делает человека великим предпринимателем, он безошибочно знал, когда именно надо расплатиться за кредит.
Он наблюдал за делами лордов Хансона и Уайта. Сэра Джеймса Голдсмита. Барри Диллера. Руперта Мердока. И он наблюдал за Коннором Майлзом из «Меншн Хаус».
Джеральд отпил кофе из пластикового стаканчика и поставил на стол. Сделка была невыгодной для «Пит», но она особенно и не боролась. И кто осудит ее за это? «Пит-групп» – семейная компания, у нее две местные газеты и один спортивный журнал. Три года назад они вышли на публику, недавно дела пошли плохо, всевидящее хищное око «Меншн» заметило, восприняв как сигнал к действию.
«Меншн индастриз». Монолит, охвативший весь земной шар, но большинство людей вряд ли слышали о нем. Конечно, все знают об отдельных компаниях, принадлежащих «Меншн индастриз»: «Пембертон даймондс» в Южной Африке, «Фрейя тимбер» в Швеции, «Нэчрал фудс» во Франции… Коннор Майлз по дешевке скупал компании, которыми потом манипулировал: разваливал, продавал, объединял ради выгоды. Традиции, кадры, качество продукции для Майлза ничего не значили, единственный интерес для него – деньги. И в каждую приобретенную компанию он внедрял своих людей, в девяноста процентах случаев увольняя управляющий состав. Его совершенно не волновало, что здесь работало несколько поколений. Если они не давали прибыли, которую он требовал, от них избавлялись. Вот и все.
В кругах бизнеса Коннора Майлза боялись, а в банковских – обожали. Джералд Квин был одним из его горячих поклонников. Наблюдать за его работой – все равно что смотреть, как мир делает деньги… После войны «Меншн» занялась строительством, в шестидесятые – фармакологией, в семидесятые – вычислительной техникой, в восьмидесятые – престижными качественными вещами. И, о Боже, восьмидесятые – потрясающее десятилетие! Можно было делать деньги просто дыша! А в девяностые самые большие прибыли пошли от индустрии развлечений и отдыха.
Квин понимал – через несколько месяцев «Меншн» начнет скупать все, покупка «Пит-групп» – один из первых симптомов, очень незаметный, чтобы большинство аналитиков не обратили внимания.
«Но «Моган Макаскил» заметила», – подумал Квин и улыбнулся.
28
Что касается Топаз, она с этим покончила – выкинула Ровену Гордон из головы. У нее миллион дел, о которых надо думать.
– Обручение – в храме, – сказал Джо. – Мы будем жениться под свадебным балдахином, вот и все.
– Но ты столько лет не был в синагоге. Ты не религиозный человек, – злясь, возражала Топаз. – Мы будем жениться в церкви Святого Патрика.
– Ни в коем случае.
– Только там.
Но они решили сойтись на компромиссе. Их благословил и раби, и священник.
– У тебя есть план, как перестроить работу отделения? – спросил Мэт Гуверс нового директора.
– А насколько вы готовы к переменам? – спросила она, закинув ногу на ногу в туфлях от Анны Кляйн, выставив на обозрение потрясающие лодыжки.
Гуверс мысленно проклял моду на длинные юбки, но в то же время ему нравилось, что Росси всегда следует новейшим веяниям. И кстати у нее было чутье на моду, она, к примеру, отказывалась давать место в журналах прозрачным лифчикам, мини-юбкам, которые дизайнеры разрабатывали с прицелом на тощих подростков. И это привлекало к их журналам много американок, ставших настоящими поклонницами изданий, которые уверяли женщин – не надо стремиться переделывать естественную фигуру, это невозможно.
– А ну попробуй изложить, – предложил он.
– Хорошо, – сказала Топаз. – Я хочу изменить направление журнала «Женщины США», закрыть «Уайтлайт», а «Вестсайд» сделать национальным журналом. Кроме того, запустить развлекательный, с блестящей обложкой «Импэкт» в противовес «Ванити фэр» с одним исключением – мы не будем давать материалы о бизнесменах, мы будем давать статьи о звездах.
– Нат Розен никогда бы не пошел на такие радикальные перемены, – заметил босс.
Топаз пожала плечами.
– Но мне понадобится ваша поддержка, Мэт.
– У тебя она есть, – сказал Гуверс, поражаясь ее смелости. – А разве ты не собираешься замуж? Ты же будешь очень занята.
– Пожалуй, да, – ответила директор.
– Я столько раз переезжала из дома в дом, я больше не могу, – заныла Топаз. – А чем тебе не нравится твоя квартира?
– Она тесная. И твоя тоже.
– Но ведь раньше хватало места.
Джо привлек ее к себе и большой загорелой рукой пропел по ее животу.
– А для детей не хватит, – сказал он.
– Детей? – повторила она.
– Да, – сказал он, улыбаясь. – Ну, понимаешь ли, сыновья, дочери… Это такой атрибут современной пары.
Она схватила сумку и швырнула в него. Голдштейн сделал выпад вперед, схватил за запястья и повалил. Топаз чувствовала, как он возбуждается, ее глаза тоже засветились желанием и они начали свои игры.
– Давай потренируемся. – Джо потянулся к пуговицам шелковой блузки.
Топаз вспоминала то лето как самое жаркое, самое загруженное делами, жуткое, непредсказуемое, раздражающее, головокружительное и самое страстное в жизни.
Работа кипела. Финансовые проекты. Перепланировка офиса. Изменения в маркетинге. Она удивлялась, как ей вообще удавалось выходить из здания, а не проводить там круглые сутки, когда день переходит в ночь, потом ночь – в день. И так далее, и так далее… Но перемены были необходимы, и Топаз не остановилась бы на половине пути ни при какой погоде. Сейчас она босс, выше – только Мэт Гуверс, он единственный, кто мог отменить ее указания. В двадцать восемь лет Топаз Росси стала совершенно самостоятельной в «Америкэн мэгэзинз». И она доверяла своему чутью.
Перед Топаз возникла трудная проблема – утрясти дела с сотрудниками «Уайтлайта»: их предстояло уволить. После неудачного выпада против «Атомик масс» журнал так и не оправился, и единственный выход для компании – избавиться от него. Топаз бросилась пристраивать журналистов в другие издания «Америкэн мэгэзинз», стараясь, чтобы все остались довольны. Она действовала как истинно деловая женщина: решила – значит, так и будет.
Очень сложно оказалось менять направление «Женщин США» – команда редакции просто зубами вцепилась в прежний курс журнала. Но Топаз поступила мудро, как и подобает руководителю, – уволила редактора, побеседовала с большинством сотрудников, сама провела череду демонстраций и презентаций, а потом, спустя некоторое время, журналистам стало казаться: да это же их собственная идея – изменить журнал. Разве нет?
А кое-что она долго вспоминала как натуральный кошмар – запустить новый глянцевый журнал «Импэкт» с нуля и превратить «Вестсайд» в национальное издание под названием «Стейтсайд». Топаз представляла его похожим на «Виллидж войс», но с ориентацией на всю страну. Для обоих проектов она выделила помещение на тринадцатом этаже: три пустых кабинета объединила в одну большую комнату, куда стекались толпы журналистов, сотрудников разных изданий в любой час дня – переброситься идеями. Лучшие идеи писали на доске мелом. Атмосфера царила очень творческая и настолько вдохновляющая, что редакторы других, вполне основательных журналов заходили и потихоньку крали свежие мысли.
Идея Джози Саймонс оказалась самой лучшей. В каждом номере нового журнала «Импэкт» будет особая рубрика. Материалы ее будут рассказывать о женщинах старше двадцати пяти лет, которые не вмещаются в общепринятые рамки, – сильные красивые женщины со всего света.
– То есть настоящие секс-бомбы, да? – заметил Джейсон Ричман.
– Мы дадим реальным женщинам идеал, к которому они могли бы стремиться, – сказала Джози, – подчеркивая заголовки типа « Насколько Диана лучше выглядит, когда прибавляет в весе».Или дать фото: Дрю Бэрримор рядом с Фелицией Рашад из «Косби шоу». И Шарон Стоун на приеме по случаю ее сорокалетия.
– Ну, вот это, – похвалил Мэт Гуверс, – несомненно, поможет сделать миллионные тиражи.
Дома тоже все кипело и взрывалось. Казалось, Топаз и Джо ссорились по всякому поводу. Из-за свадьбы. Из-за приема по случаю бракосочетания. Из-за медового месяца. Где купить дом.
– У меня много друзей, и я хочу, чтобы все они разделили нашу радость, – заявил Джо.
– Я тоже. Но я не хочу устраивать из этого шоу.
– Давай поедем в Альпы, покатаемся на лыжах, – предложил Джо и высыпал на стол кипу буклетов о путешествиях.
– Ну да, это так же романтично, как рыть каналы, – сердито бросила Топаз. – Как ты представляешь себе такой спортивный медовый месяц?
– Ну а ты что хочешь – в Европу и целыми днями по музеям?
Боже мой! Ну какой упрямый сукин сын! Топаз кипела от ярости, когда Джо отверг ее следующую замечательную идею.
«Да она меня сведет с ума за шесть месяцев!» – думал Джо, глядя на свою невесту.
Но они быстро мирились. Любовь переполняла Джо и Топаз, и когда в ком-то зарождалось желание, другой сразу чувствовал, они замолкали едва не на полуслове и уже не могли оторваться друг от друга. Они занимались любовью медленно, долго играли, и что только не служило местом для их любви! Стол, пол, диван… а иногда достаточно было прислониться к стене.
– Все терапевты считают, что это наихудший способ разрешать споры, – заметила Топаз, когда Джо стад к ней приставать.
– К черту терапевтов! – отмахнулся Джо, продолжая заниматься своим делом.
– О, я люблю тебя, я так тебя люблю, – стонала Топаз.
– А я вижу, – отвечал он.
В общем, они устроили огромный прием по поводу перемен в их жизни, провели месяц в Венеции и купили дом восемнадцатого века на Бикмэн-плейс.
– Я его ненавижу, – сказала Топаз, бросив телефонную трубку, уперев руки в бока. – Я ненавижу его. Я этого не выдержу.
– Выдержишь, – спокойно сказала Тиз Корри, пытаясь отыскать на полке журнал «Импэкт».
Просторный кабинет директора пребывал в полном беспорядке. Прекрасный цвета карамели ковер завален фотографиями, вырезками, цветными диаграммами, а стол Топаз – статьями, финансовыми документами. Неделю назад она не разрешила ничего убирать, соглашаясь со справедливым, на ее взгляд, замечанием Джейсона Ричмана: «Кто знает, а вдруг выбросишь что-то важное?»
Запуск журнала произошел месяц назад, и все дела по производству стеклись в кабинет Топаз. Некоторые из других директоров заволновались, но Гуверс дал ясно понять – Топаз открыта зеленая улица. Она очень много работала и какие бы нестандартные методы ни использовала, ее отчеты на заседаниях правления подтверждали: ситуация в компании день ото дня лучше.
В пятидесятые годы, когда Мэт Гуверс занял три тысячи долларов, чтобы начать «Уик ин ревью», он был такой, как она. И у него неплохо пошло, черт побери!
– Оставьте Росси в покое, – велел он, – прошел только месяц.
В конце концов кабинет Топаз превратился в водоворот творческого хаоса.
– Ты знаешь, что он мне сейчас заявил Что он, Джо Голдштейн, не может поверить – как это я не беру его фамилию! До сих пор он не произнес ни звука на эту тему! И почему? Оказывается, он считал – само собой разумеется, я возьму его фамилию! Так что пускай он катится к черту! – воскликнула Топаз со слезами в голосе.
Тиз пыталась сохранить строгое лицо. Каждую неделю возникал новый кризис. Каждую неделю после обручения. И каждую неделю Топаз вприпрыжку вбегала в кабинет, как школьница, сияя от счастья.
– А ты предполагала, он будет в восторге? – спросила Тиз. – Вам надо было обсудить это раньше.
– Я верну ему кольцо, – резко бросила Топаз. У нее голова шла кругом, и она чувствовала себя ужасно несчастной. Она ходила почти больная от стресса. Каждое утро на этой неделе она начинала с ругани, как только переступала порог кабинета.
– Позвони-ка и скажи, что любишь его и с гордостью станешь его женой, но хотела бы сохранить свою фамилию. И как бы он себя чувствовал, если бы ты попросила его поменять фамилию, – пусть бы он стал Джо Росси. – Топаз слегка улыбнулась от столь забавной мысли. – А если он скажет, мол, такова традиция, напомни, если он забыл, насколько ты нетрадиционна.
– Топаз, ты одобряешь фиолетово-пурпурный цвет заголовка? Производственный отдел требует ответа, – сказал Тристам Драммонд, художественный редактор «Импэкт», вваливаясь в комнату. – Мы и так уже задержались на два дня.
– Джек Левинсон из «Сэйлз» хочет встретиться с вами насчет рекламы «Ревлон», – объявила секретарша.
– Спасибо, я буду через десять минут, – пообещала Топаз. Она приложила руку ко лбу. – Фиолетово-пурпурный заголовок…
– Мы подумали, может, жженое золото лучше, – напомнила Тиз.
– Генри Бендел на второй линии, – сказала секретарша. – Они не могут сегодня днем…
Встревоженный Патрик Магони, новый редактор «Экономик мансли», влетел в кабинет:
– Алан Гринспен только что подвел меня. Немедленно нужна замена. Как думаешь, мог бы Джо найти кого-то на Эн-би-си?
«Импэкт» и новый вариант «Женщин США» были представлены публике под громкие фанфары. Они сразу получили признание. Первый номер «Импэкт» раскупили в стране за сорок восемь часов.
Джо Голдштейн и Топаз Росси поженились в присутствии сотни гостей. Всю церемонию они держались за руки.
Невеста была в кремовом платье из ткани с нежной тонкой золотистой нитью, украшенном маленькими, как семечки, жемчужинами. Ее рыжие волосы, перевитые золотыми бусинами, мило и красиво спускались по спине под романтической фатой из старинных английских кружев, крепившихся на голове короной из белых бутонов роз. Тиз Корри и Элиза Делюка были подружками невесты, они оделись в розовые костюмы от Шанель. Голдштейн и его младший брат и он же шафер, Мартин, надели традиционные черные смокинги, и на сей раз Джо абсолютно удобно чувствовал себя в таком наряде.
Прием – настоящее столпотворение: друзья из Эн-би-си, из Гарварда, «Америкэн мэгэзинз», из Оксфорда. Шампанское лилось рекой, копченую осетрину поглощали фунтами, танцевали, речь гостей становилась все невнятней, но мысль работала: большинство согласилось с Джейсоном Ричманом, назвавшим это событие «не столько обручением, сколько объединением».
Ту ночь молодые провели в апартаментах «Ритц Карлтон».
Джо вручил Топаз большую квадратную коробку:
– Мой свадебный подарок.
Взглянув на него, она открыла и увидела длинное ожерелье, очень красивое, из пятнадцати бриллиантов по карату и отличной шлифовки бусинок из топаза.
– Извини, что всегда получается ожерелье, – неловко проговорил Джо.
Топаз дотронулась до его щеки. Глаза ее повлажнели.
– Оно мне нравится так же сильно, как и ты…
Они поцеловались.
– У меня тоже есть для тебя два подарка, – сказала она. – Один я не могу принести, он в гараже. Но вот другой…
Она взяла сумочку и вынула сложенный лист бумаги, протянула ему, он увидел сверху имя их доктора.
Смущенно Джо развернул и прочел. Потом разгладил и, не веря, посмотрев на жену, снова внимательно прочел, как бы желая убедиться.
– Не хочешь ли ты сказать…
– Я беременна. – Топаз улыбнулась мужу.
На миг они замерли, пьяные от счастья. Потом Джо обнял Топаз так осторожно, как будто она из стекла.
– Теперь мы будем вместе до самой смерти, – сказал он. – И ничего плохого с нами не может произойти.
29
Это конец – так считала Ровена. Только благодаря усилиям Барбары Линкольн не начался судебный процесс, но теперь для нее бизнес в сфере звукозаписи закрыт. Ее успехи, ее таланты и достижения как деловой женщины – все рассыпалось в прах в одну секунду. Отныне ее имя ассоциировалось с наркотиками, и ни одна компания в музыкальной индустрии не захочет иметь с ней дело.
– Я пытался остановить их, но оказался в меньшинстве, – вздохнул Джош Оберман, позвонив Ровене на следующий день. – Эти новые, черт бы их побрал, правила в правлении… И как ты могла оказаться такой неосторожной?
– Ты плачешь, Джош?
– Конечно, нет, – шмыгнув носом, сказал он. – Ты, чертова дура.
– Иди работать ко мне, – предложила Барбара, волнуясь за подругу.
Ровена вдвое похудела и как бы впала в летаргию. Еду ей приносили домой, она почти не выходила.
– Да ты шутишь? После того, что я сказала Джейку?
– Не вини себя. Можно подумать, парень обращает внимание на чьи-то слова, – ответила менеджер. – Представь себе, Уилл Маклеод даже мне ничего не говорил, пока бедняга едва не умер. И я не осуждаю Уилла, а что он может сделать, если музыкант слетел с катушек? Сейчас Джейк лечится, а мы ищем нового гитариста. Ребятам надоело все это, Майкл тоже не хочет с ним работать… В конце концов не ты давала ему шприц, Ровена.
– Спасибо. Но я не могу пойти к тебе, – ответила Ровена. – Я вообще не могу вернуться в эту сферу.
Подруга пожала плечами:
– Если передумаешь – в любое время.
– Иди работать ко мне, – говорил Майкл. – Будешь отбирать проекты, вести переговоры по сделкам. Десять процентов – твои.
Подобное предложение сулило миллионы.
– Я никогда больше не смогу работать с тобой, – ответила Ровена бесцветным голосом.
– Но почему? Мы старые друзья, у нас похожие взгляды на жизнь, и мне плевать, что ты принимала наркотики или что еще ты там делала.
– Ничего не выйдет, – ответила она. – Все кончено.
– Я хочу, чтобы ты вернулась, я скучаю без тебя, – сказал Кребс.
На секунду Ровена закрыла глаза, и ей страстно захотелось, чтобы все стало по-другому. Чтобы тупая боль из сердца ушла. Чтобы вернулась жаркая страстная радость, наполнявшая каждую секунду ее жизни с тех пор, как началась их любовная связь, когда она по утрам просыпалась с его именем на устах и с ним – засыпала.
– Назад пути нет, – сказала она. – Спасибо за все, Майкл. За все, что ты для меня сделал. До свидания.
Она положила трубку.
Джон Меткалф догадывался, что она сейчас чувствовала. В киношном мире подобное случалось постоянно – скандалы, увольнения и неудачи. Он был подростком, но помнил нашумевшее дело Бегелмана, он стоял на первых ступеньках карьеры, когда отправившуюся рожать Дону Стил вытолкнули из бизнеса. Голливуд – чудовище, чтобы здесь выжить – нужны стальные нервы, жажда денег и много чего еще.
Но проблема в том, что Ровена виновата. Безусловно. Будь публикация в журнале клеветой, юристы «Мьюзика» могли бы подать на издание в суд. Сам он очень сомневался, что именно легкомысленное замечание Ровены подтолкнуло молодого гитариста к наркотикам, но дело не в этом: она снисходительно отнеслась к его пристрастию и была поймана с поличным.
Ровена, конечно, права: все принимают наркотики, особенно в Лос-Анджелесе, и Меткалф не сомневался – в музыкальном мире Нью-Йорка то же самое. Она верно сказала – можно попробовать и бросить, но не надо позволять наркотикам испортить твою жизнь. Значит, и она испытала экстатическую радость от зелья, ну что ж, очень хорошо, с ним тоже такое было, но уже мною лет они оба этим не занимаются.
А что она могла сказать этому парню, рок-звезде? Сказать «прекрати»? И что – он бы ее послушал, что ли? «Не позволяй наркотикам овладеть тобой» – самый лучший совет с точки зрения Меткалфа. Доведись ему участвовать в подобном разговоре со звездой «Метрополиса», он скорее всего повторил бы слова Ровены.
Но тем не менее ситуация сложная, и Меткалф это понимал. Он – самый молодой глава студии в городе и своей удачливостью нажил кучу врагов. Как там у Шекспира ? Какая тяжесть – голова с короной.И акулы тотчас пустят слюну, как только что-то унюхают. Например, что его подруга отвергнута ее же собственной компанией.
Но другого решения нет.
– Закажи мне мой столик в «Спаго», – громко приказал Меткалф секретарше после производственного совещания в «Метрополисе». И пока все важные шишки и другие участники встречи собирали бумаги, добавил: – Я собираюсь поужинать с Ровеной Гордон. В четверг, в девять.
Все присутствующие старательно избегали смотреть ему в глаза. Но Джон ни на секунду не обманывался: через десять минут весь голливудский мир будет знать – Джон Меткалф и Ровена Гордон продолжают встречаться.
Он позвонил ей:
– Как ты?
– Лучше, – ответила она, но голос звучал вяло и равнодушно. – Со мной все кончено, Джон. Я ничего не могу делать. В музыкальном бизнесе я ничто.
– Ты ничего не можешь делать, как раньше, – поправил он. – А это другое.
– Я больше не человек, – сказала Ровена.
– Чушь, я не дам тебе сдаться! – ответил он резко. Отрешенность в ее голосе ужаснула Джона. Она говорила так, будто в ней остановилась сама жизнь. – Мы с тобой ужинаем в четверг в «Спаго». И если ты не появишься здесь до утра среды, я полечу к тебе.
Впервые за всю неделю Ровена почувствовала какое-то желание: ей захотелось увидеться с Джоном.
– О'кей, – сказала она.
Как будто проблеск оживления, подумал Меткалф.
– И еще одно, – уговаривал ее он. – Разберись с финансами. И пойми, в каком ты положении.
– Я не могу этим заниматься, – сказала она.
– Можешь и будешь, – ответил ей Меткалф. – Ты хочешь, чтобы те, кто с тобой расправился, наблюдали, как Ровена Гордон вообще сходит с круга? А что скажет твой подонок-отец – «Я всегда знал – у нее ничего не получится»? Подними-ка голову, Ровена Гордон, и не смей меня подводить.
– Значит, вы хотите сказать – у меня нет денег, – три дня спустя говорила Ровена.
Она сидела напротив Питера Вейса, бухгалтера, в отделанном дубом офисе «Вейс, Флетчер и Баум». Короткий коричневый костюм, лодочки, волосы аккуратно расчесаны и собраны сзади в хвостик, никаких украшений. Вполне приличный вид, но не более того.
Вейс никогда не видел Ровену Гордон столь непривлекательной. Стройность превратилась в худобу, обычно здоровый цвет кожи сменился мертвенно-бледным, а блеск зеленых глаз исчез.
– Не совсем так, – начал он осторожно. – После расчетов с «Мьюзика» вы потеряли взнос в пенсионный фонд и не получили компенсации. Вы должны сдать свой «Лотус». Финансовые планы, которые мы для вас разрабатывали, – он откашлялся, – не учитывали вероятность случившегося. Значит, мы вынуждены пересмотреть все цифры. Вам придется продать квартиру, потому что «Мьюзика энтертейнмент» частично финансировала первоначальную сделку.
– Они – владельцы квартиры?
– Нет. Просто у вас есть доля в праве на недвижимость, – поспешил он, – так что часть выручки ваша. И у вас появится солидная сумма, если вы продадите акции «Мьюзика».
Она покачала головой:
– Я хочу их сохранить.
Вейс нервно зашуршал бумагами.
– Мисс Гордон, я бы посоветовал не делать этого, – сказал он. – Ваши денежные накопления очень ограниченны. И потом вы, – хмыкнул он, – предпочитали жить на грани ваших финансовых возможностей.
– А если продадим квартиру и акции? Сколько у меня останется?
– Не могу сейчас сказать точно, – ответил Вейс, – но думаю, немного больше миллиона долларов. Ну а потом вам надо будет найти новую квартиру, мисс Гордон. И вы не сможете жить с привычным размахом.
– Спасибо, мистер Вейс, – ответила Ровена. – Я буду вам очень благодарна, если вы пришлете окончательные расчеты.
– Наша фирма была бы рада представлять вас и за меньший гонорар, мисс Гордон, – импульсивно воскликнул Вейс, тронутый спокойным достоинством, с которым она держалась. – Мы уверены, вы добьетесь успеха в любой области, которую выберете.
Ровена протянула руку мужчине, тронутая первым проявлением веры в нее со стороны человека не близкого круга. Сотрудники и промоутеры компании, которые прежде чуть не лизали ей зад, после случившегося даже не отвечали на ее телефонные звонки.
– Я вынуждена отклонить ваше предложение, мистер Вейс, но я не забуду вашу доброту, – сказала Ровена.
– А почему, мисс Гордон? – удивился он, явно разочарованный.
– Потому что я уезжаю из Нью-Йорка, – ответила она. – Мне здесь больше нечего делать.
