Текст книги "Карьеристки"
Автор книги: Луиза Бэгшоу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)
15
Топаз стояла перед окном в своей новой спальне и смотрела на Виллидж.
Над элегантными домами из красного кирпича распростерлось сияющее голубое небо, а впереди ее ждал очередной изматывающий день. Она посмотрела вниз, как будто хотела впитать силу этого города. В конце концов, она теперь жительница Нью-Йорка.
И город сам должен ей помочь.
Она отвернулась от окна и пошла в гардеробную, утопая в пушистом голубом ковре, удовлетворенно отмечая взглядом предметы обстановки от самых модных фирм, особенно огромную постель с шелковыми простынями, все еще скомканными после ночи с Натаном, – они обновили ее.
Натан Розен. Ее любовник. Ее партнер.
Сегодня ночью он был просто восхитителен. Ласкал, гладил, целовал везде. Прямо как в первые недели их связи. А ведь в последнее время это стало так редко. «Давай не будем спешить». «Потом». «Дорогая, я сейчас ужасно вымотан». И так несколько недель подряд.
Нельзя сказать, чтобы они вообще не занимались любовью. Иногда занимались.
Топаз затянула пояс шелкового халата от Ива Сен-Лорана, чувствуя, как ткань, точно вода, обтекает тело. Ее груди, несмотря на тяжесть, с уверенностью молодости как бы устремлялись в небо.
Она посмотрелась в зеркало, занимавшее всю стену, крутанулась на месте, довольная собой, – ей совсем не надо их подтягивать. Хотя в ту секунду, когда поддерживала руками, подумала: а может, и стоит. Зачем ей обвисшие груди – у нее достаточно денег, чтобы изменить нее, что хочется. Конечно, Ровена Гордон скривилась бы: пластическая хирургия – это безнравственно, ну и пошла она в задницу. Это – Америка, здесь бледный вид и сексуальная сдержанность – не то, чем стоит гордиться.
Топаз потрясла головой, точно желая отбросить мысли о Ровене. Боже мой, она сдерживала свой гнев, будто запечатанный в бутылку, годами. Так что он может подождать еще несколько часов.
Ее итальянская кровь кипела от жажды мести. Она все еще не могла поверить: Ровена Гордон среди ужина встала и подошла к ней. Конечно, она знала, что Ровена в Нью-Йорке и будет на балу, знала и об «Атомик масс», группе, о которой ходит столько разговоров в музыкальных кругах.
Британцы любят сенсации.
Режиссер Майкл Кребс. Совершенно бесплатно.
Пять молодых парней появились на Эм-ти-ви с таким видом, будто готовы всех съесть живьем.
На этой неделе дебют, они рассчитывают на мощный прорыв.
Если верить слухам, «Атомик масс» должен свалиться миру на голову как крупнейшая группа после «Нирваны».
Знать такое раньше всех – для Топаз дело жизни. Пусть смеются другие, но она помнила страсть Ровены к музыке, как помнила все об этой гордячке. В дни монашеской жизни в Оксфорде страсть к рок-музыке была единственной мятежной чертой ее уравновешенной личности. Она всегда была элегантно одета, изящна, с томиком стихов средневекового поэта под мышкой или другой умной книгой, во всяком случае, это не были романы Джоан Коллинз или Джона Гришама. Но любовь Ровены к рок-музыке была так велика, что скрыть ее она не могла. Даже ради того образа, который так тщательно строила.
Топаз не собиралась недооценивать противника, это была бы ошибка любителя, не профессионала. Ровена Гордон виновата перед Топаз Росси.
И заплатит.
«Стоп, я же сказала – не буду сейчас о ней думать», – сделала себе выговор Топаз и пошла на кухню. Свет, льющийся с неба через широкие окна, затопил полированный деревянный пол, дорогой дубовый стол и самую современную плиту, на которой настояла Топаз. Впрочем, ей пришлось настаивать на всем. Чтобы они поселились вместе, чтобы Натан продал свою квартиру. Сама она тоже рассталась с изысканной квартиркой одинокой девушки. Раз уж они собирались быть партнерами, убеждала она Ната, они и должны быть ими – в любви, в деньгах, во всем.
И кто станет отрицать, что все получилось здорово, спросила она себя, включая кофеварку, чтобы Нат, вернувшись с утренней пробежки, выпил кофе. Объединив средства, они купили дом, настоящий дом, в центре Манхэттена. 10-я Западная улица, прямо в Виллидже, состоящем из особняков. Очень удобный дом для пары, работающей в прессе. У них даже есть сад, ну хорошо; крохотный кусочек, но для нее это кое о чем говорит.
А именно: мы очень богаты.
Итак, думала Топаз, они правда богаты. Кто может отрицать? Натан – директор «Америкэн мэгэзинз», она – редактор «Герлфренд» и скоро станет редактором «Экономик мансли».
Что бы там ни думал Джо Голдштейн.
Джо, покачивая бедрами, внедрялся все глубже, ощущая ее жар, чувствуя, что она подходит к кульминации. Возбуждение расходилось по всему телу, заставляя кровь превращаться в жидкий огонь. Он нежно ласкал прекрасные груди, прихватывая ртом распухшие соски, то облизывал, то сосал, она восторженно стонала, и эти звуки еще сильнее возбуждали его. Они перевернулись, и она оказалась сверху, крашеные светлые волосы растрепались и упали на лицо, а глаза блаженно закрылись. Он не сбивался с ритма.
Он взял ее груди, сильно сжал, чувствуя приближение конца. Лицо Лизы, исказившееся в экстазе, подействовало на него как пусковой механизм. Он всегда испытывал удовольствие, видя, как женщина получает его, и всегда старался, чтобы она захотела еще.
Перед последними секундами Джо весь собрался и потом рванул вглубь, касаясь маленького нежного местечка, о котором некоторые сексологи и большинство женщин говорили – ничего такого нет. Но не женщины, имевшие дело с Джо Голдштейном.
Он знаток женщин, и это помогает. Конечно, усмехнулся Джо, помогает и величина твоего достоинства – двенадцать дюймов.
– Джо! – вскрикнула Лиза, и ее плоский живот задергался. – Джо! Джо! О Боже, о Боже!
– Лиза, – выдохнул он, чувствуя, как все внутри разорвалось и выбросилось в нее.
Несколько секунд они лежали неподвижно, стараясь обрести дыхание.
– Боже мой! Ты самый лучший, – сказала она, скатываясь с него и убирая влажные волосы с глаз.
– Ты сама замечательная, – автоматически ответил он. – Всегда.
Она поднялась и медленно пошла в душ, как бы выставляя напоказ свое упругое плотное тело с красивой грудью и ногами, может, несколько тяжеловатое в бедрах. Крашеные волосы у корней слегка отросли. Джо и Лиза уже несколько лет занимались любовью. Она была замужем за финансистом с Уолл-стрит, у которого редко получалось в постели, и любовников выбирала осторожно, кстати, так же тщательно, как и сам Джо партнерш. Мужчина не должен состоять в другой связи, иметь перед кем-то обязательства, он должен быть на многое способен в постели. Лиза Фостер – чувственная особа, но и истинная материалистка. Она не хотела никакого риска. Так же, как и Джо.
– Дорогой, ты вполне мог бы участвовать в конкурсе на лучшего любовника в мире, – сказала Лиза, прощаясь с ним. Ярко-розовый костюм от Унгаро здорово оттенял ее румянец.
Джо улыбнулся и поцеловал ей руку. Ему нравилась Лиза. Женщины вроде нее стоили того, чтобы спать с ними, им несложно угодить, с ними легко заниматься любовью, и они не собирались колотить тебя большой феминистской палкой. Она наслаждалась разницей между мужчиной и женщиной и менее всего хотела обсуждать ее по пять часов подряд. Уж наверняка Топаз Росси презирала бы женщину типа Лизы. Паразитка, проживает деньги мужа, сказала бы она, или что-то в таком духе.
Голдштейн раздраженно закурил. Одна мысль об этой девице портила ему настроение. Он пошел в кухню, взял пару булок, намазал плавленым сыром, налил кружку свежего кофе и включил Ай-би-эм. На экране появились заметки для выступления на заседании совета компании. Речь обещала получиться прекрасной, отлично подготовленной и доходчивой.
Джо почувствовал себя лучше. Да, речь сразит всех наповал, «Экономик мансли» – его, к тому же имя Джо Голдштейна уже появлялось в этом серьезном новом ежемесячнике с глянцевой обложкой, адресованном мужчинам. У него есть опыт руководства тремя журналами такого типа и уровня, и весьма успешный, на презентации он сможет похвастаться не только умением увеличивать тираж издания, но и степенью магистра экономики управления, полученной в Вартоне, где и нашел его Розен, а это заведение очень ценится у американцев. Джо давал свои предложения по снижению себестоимости изданий, помогал проверять контракты, приобретать новые издания.
Голдштейн не просто великолепный редактор, он – бизнесмен, и «Экономик мансли» – трамплин для прыжка в правление.
Топаз Росси! А с какой стати вообще возникла ее кандидатура? Правда, после пары недель в нью-йоркском офисе Джо понял – он ошибался, видя в ней пустую особу с шикарной грудью. Она очень талантливая журналистка – ее колонка пользовалась бешеным успехом, и прекрасный редактор в «Женщинах США». Ну а с «Герлфренд» сотворила просто чудо. Но девчонка возглавляла пока только один журнал! Причем для девочек-подростков. Никакого опыта в бизнесе. Ну, училась она вечерами – большое дело! Всего этого недостаточно, чтобы руководить журналом, адресованным высокообразованным мужчинам.
«Так почему я, Джо Голдштейн, должен позволить ей стоять у меня на пути? – сердито подумал Джо. – Я заставлю ее писать кипятком из-за «Экономик мансли» Вот и все. Конец истории».
Но это не был конец истории.
Топаз Росси прочно поселилась в голове Джо Голдштейна, и это ему совсем не правилось. Ужасно не правилось. Она раздражала его и постоянно беспокоила. Обычно, когда на его пути встречалась женщина, которую он не выносил, он ее просто выбрасывал из головы. Полно других дел, требующих внимания, сосредоточенности, а раздражение бесплодно, бессмысленно. Оно ничего не дает, а только разрушает. Пустая трата времени – не для него.
Но Росси, похоже, не собиралась оставить его в покое.
Может, причина в ее крайнем феминизме? Да, пожалуй, нет, разве он мало повидал этих жутких баб? Или дело в характере Росси – нахальном, смелом? Она все лепит в лицо и, похоже, специально путается у него под ногами – то громко здоровается с сотрудниками «Герлфренд» через коридор, то тащит макеты мимо его офиса, направляясь в свой и приветствуя по пути каждого встречного, будто все в этом чертовом здании ее лучшие друзья. Странно, но, кажется, так и есть. От этого ситуация еще хуже. На собраниях Росси со всеми держалось очень вежливо, обаятельно улыбалась, но его она просто не замечала. В Лос-Анджелесе, где раньше работал Голдштейн, в дочерней компании «Америкэн мэгэзинз», он привык – люди, чтобы чего-то добиться, время от времени идут на компромисс. Но не такова мисс Росси. В ее словаре скорее всего вообще нет слова «компромисс». Она готова спорить два часа, но не уступить хоть что-нибудь.
А ее манера одеваться, продолжал размышлять Джо, возвращаясь на кухню доесть булку. Он взглянул на «Роллекс». Восемь сорок. Пора двигаться. К счастью, костюм от «Брук Бразерз» уже отглажен, белая рубашка висит на спинке стула. Да, манера одеваться. Совершенно невозможная для рабочей обстановки. Все в обтяжку. Яркие краски. Именитые дизайнеры. Дорогая ткань. В общем-то она могла показаться и вульгарной, но следует согласиться – у нее есть чувство стиля, своего собственного, неповторимого, основанного, если угодно, на самоуверенности. Он никогда не встречал рыжеволосой, отважившейся носить шокирующе розовый костюм от Вивьен Вествуд, но она в нем выглядела бесподобно. Да, одно присутствие этой наглой, бесстыжей итальянки – уже угроза ядерного взрыва. И это лишало покоя Джо Голдштейна.
Джо быстро оделся, он не суетился и не волновался насчет своего вида.
Его это никогда не беспокоило.
Конечно, он время от времени думал о Топаз. Фантазировал. Воображал всякое. Черт побери, девчонка и впрямь очень красива, и у нее самая лучшая фигура, которую он когда-нибудь видел даже на обложках «Плейбоя».
Ну и что? Когда он пытался представить ее обнаженной на ковре, то сразу вспоминал нечто приводившее его в исступление. Например, как в последний раз она пожала ему руку на заседании редакторов со всей теплотой, на которую способен айсберг.
Джо пробежал глазами экземпляр речи и положил в кейс. Сейчас не время думать о Топаз. Остался день, всего один день, и правление назовет редактора «Экономик мансли».
Джо Голдштейн хорошо потрудился над речью, больше, чем когда-нибудь. Возможно, и сказывалась некоторая неуверенность в себе. Но ведь в конце концов, он-то понимал – эта работа для него. Дело верное, беспроигрышное!
Ему просто хотелось отполировать выступление до блеска.
Не хватало еще потерпеть неудачу из-за Топаз Росси!
– Я хотел сам тебе сообщить, – сказал Джош Оберман, решительно втыкая вилку в гриб.
Он встретился с Ровеной Гордон за завтраком в «Пьере». Появляясь в Нью-Йорке по делу, он всегда останавливался в «Пьере», в одном и том же номере. Он знал, что ему надо: элегантный интерьер, безупречное обслуживание и прекрасный вид на Центральный парк. Отели, в которых обычно поселялись люди из музыкальной индустрии, «Ройялтон» и «Парамаунт», с их номерами в туристском духе и ультрахипповой атмосферой, Джошуа Обермана смешили. Отель – место, где ты спишь, когда приезжаешь по делу. Ему плевать, как разодеты коридорные.
– О чем, босс? – спросила Ровена, копаясь во фруктовом салате. Забота ньюйоркцев о теле, все их безумные диеты Ровене уже известны, но ей-то что? Стройная от природы фигура Ровены Гордон оказалась идеальной по американским стандартам, но ей хотелось быть полным совершенством для Майкла. Ее страсть к нему быстро превращалась в навязчивую идею. В одержимость.
– О реакции «Уорнерз» насчет первой вещи «Атомик масс», – мрачно сказал Джош.
Ровена напряглась, почувствовав в затылке уколы страха.
«Уорнерз» должны были распространять первый альбом «Атомик» в Штатах, упаковывать, переправлять сюда и продавать. И хотя Ровена возглавляла отделение фирмы в США, пусть маленькое, все равно считалось – компании не существует в пределах Америки. Вот почему «Уорнерз» выходили непосредственно на «Мьюзика рекордс», с каждого проданного компакт-диска они получат хорошие барыши.
Значит, если «Уорнерз» что-то не понравится – забудьте обо всем. Ее группе конец.
– И что за реакции? – спросила Ровена. – Ведь блестящая вещь! Просто блестящая! Как она могла им не понравиться?
Джош еще подержал ее в таком состоянии, наслаждаясь моментом. Как она сегодня классно одета: облегающий черным костюм, черные нейлоновые колготки, туфли на тонких каблуках от Шанель. Длинные волосы очень ровно подстрижены и свисают золотистым занавесом, на лоб спускается челка.
– Расслабься, – сказал он. – Им понравилось, и даже более того.
Ровена облегченно откинулась в кресле и улыбнулась боссу – ну и капризный старикан! Ей, конечно, не стоило так взвиваться, но любое слово в адрес «Атомик масс» задевало. Первая песня скоро будет показана публике, работа над всей пластинкой шла к концу, и поэтому все связанные с группой чувствовали, что их нервы натянуты, как пружины. Сами мальчики ощущали себя прекрасно – радовались близости конца работы над «Хит-стрит», лазили по Нью-Йорку, по барам, клубам. Знакомились с женщинами. Особеннос женщинами. О Боже, они еще не прославились, а девицы накрыли их, как сугробом. Ровена никогда не видела ничего подобного. В общем, ребята не напрягались и пребывали на седьмом небе.
– Хотел бы я, чтобы ты увидела фотографию Боба Моргадо, его лицо, – сказал Оберман, – когда он слушал песню. – Старик расплылся в широчайшей улыбке при воспоминании. – Если весь альбом так воспримут, мы отхватим все верхние строчки во всех списках. – Хихикая, он набросился на омлет с сыром. – А знаешь, как я догадался, что ему понравилось? – спросил он. – Они захотели контракт с «Атомик». Отдельно от общего контракта с «Мьюзика». Я думаю, они же должны понимать, что мы планируем выйти раньше их, и все равно хотят «Атомик масс».
– И что вы сказали? – спросила Ровена.
– Я сказал, мы подумаем. Это зависит от того, насколько хорошо они поработают с «Хит-стрит», – ухмыльнулся Оберман, очень довольный собой – Ну а ты как тут устроилась, детка?
– О, прекрасно, – сказала Ровена. Она не собиралась мучить босса проблемами. Офис. Ненормированный рабочий день. Коммерческие дела.
Сначала закрепись, об этом поговоришь позже.
– Хорошо. Не видел тебя с тех пор, как ты исчезла с приема у Элизабет Мартин, даже не попрощавшись, – сказал Оберман. – Нет, не придумывай объяснений, не мучайся. Не захотела лететь во Флориду – твое дело. А что за женщина, с которой ты сцепилась за ужином? Такая ошеломительно рыжая? Мне не стоит побеспокоиться?
– Нет, она ничто, сотрудница журнала. Мы учились вместе в Оксфорде, и у нас не сложились отношения, – бесстрастно ответила Ровена. Она не хотела творить о Топаз с Джошуа Оберманом. Джош – се ментор, Джош – святое.
Оберман предупреждающе поднял вилку.
– Детка, – сказал он. – На том приеме не было никого, кто «ничто».
На шестнадцатом этаже башни концерна «Америкэн мэгэзинз» на 7-й авеню стояла приятная прохлада, несмотря на жаркое солнце, проникавшее сквозь стеклянные стены директорского офиса. На нижних этажах, как и полагается в такую жару, плавились мозги. Но здесь нет. Правление могло позволить себе новейшие японские кондиционеры, бесшумные и эффективные, так что руководство второй по величине журнальной империи Америки целиком концентрировалось на работе. Зимние холода и летняя жара Нью-Йорка здесь не имели значения.
Для посетителя, привыкшего к атмосфере нижних этажей – крики редакторов, отдающих приказы, вопли репортеров по телефону, шум компьютеров и треск принтеров, жужжание фотокопировальных машин, – шестнадцатый этаж мог показаться другой планетой. Хаос, телефонные звонки и остальные мирские звуки слишком далеки от спокойного, почти по-церковному тихого директорского этажа.
Натан Розен, молодой директор компании – всего сорок один год, – еще недавно не замечал шума редакционных кабинетов. Он слишком усердно работал, чтобы добиться цели, и вот теперь готов к важной работе – приобретать, продавать, управлять. Он очень занят. Это следовало понимать.
Топаз Росси, похоже, не понимала.
– Я не могу сейчас разговаривать, – протестовал он. – Не сегодня. – Он слегка пожал плечами, и в этом жесте сквозило явное раздражение. – Вы с Джо выступаете завтра, Топаз, так что ради Бога.
– Я знаю, ты будешь против, – сказала Топаз, направляясь к нему.
Она понимала – не следовало сюда приходить, но ничего не могла с собой поделать. Желание подергать любовнику нервы оказалось таким сильным, что она не могла устоять. Ей нравилось доводить его, девчонка безжалостно играла с ним – могла заставить делать то, чего он клялся никогда не делать, заставляла переступать через все табу, помнить, почему он нарушает эти табу.
На все готова, чтобы спровоцировать.
На все готова, чтобы разозлить.
На все готова, чтобы возбудить его страсти и довести до собственного накала.
Натан перегнулся через стол, взял ладонями ее лицо, разглядывая нежную загорелую кожу, блестящие голубые глаза и дикие рыжие волосы. Она оделась в ярко-желтый костюм с очень красивыми, покрытыми эмалью пуговицами в форме крупных маргариток. Сегодня она надушилась очень свежими духами, сеном пахнут. «Шанель № 19», – подумал он. Она просто чудо.
Розен прижался к ее губам, как бы приглушая буйство ярких красок спокойным темно-синим цветом костюма.
«Думай по-еврейски, одевайся по-английски». Единственный совет, которым напутствовал его отец. И очень хороший совет, подумал Розен.
Он засунул язык ей в рот, обрадовавшись мгновенному ответу и наслаждаясь им.
Молодые непростительно самодовольны.
– А теперь давай отсюда, – сказал он твердо, отстраняясь. – Вам тоже надо работать, мисс Росси. – Разве ты не говорила утром, что готовишь материал о новой девице из «Мьюзика рекордс»? Той, что недавно поселилась в Нью-Йорке? Мне показалось, тебе прямо не терпится напечатать лихое разоблачение в «Женщинах США». А она, между прочим, кажется, уже заработала здесь репутацию, эта девица. Напомни-ка мне ее имя?
– Ровена Гордон, – сказала Топаз, тоже отстраняясь. Лицо ее потяжелело. – Но ничего особенного она собой не представляет, я просто интересуюсь этой группой.
Натан взглянул на Топаз. Интересно, сейчас она уже не могла дождаться, чтобы вернуться вниз.
Он вздохнул. Эта девушка оставалась для него тайной.
– О'кей, хорошо, – сказал он вежливо. – «Атомик масс»? Так называется группа? Джо говорил, вы копаете вокруг них, так что и мне следует знать. О них ходят совершенно дикие слухи. Вполне возможно, это следующие…
– Я знаю, – перебила Топаз.
Он улыбнулся ей. Ненормальная, но он ее обожает.
– До вечера, – сказал Натан, когда она собралась уходить. – Я люблю тебя. И кстати, Ровена Гордон – это не пустяк, Топаз. Если она добьется успеха группы, то займет весьма сильную позицию.
Шестое июля, четверг, утро сырое и теплое, небо в облаках, серость повисла над городом, от переполненных людьми тротуаров, забитых машинами улиц вверх поднимался пар.
Два кандидата на пост редактора «Экономик мансли» в «Америкэн мэгэзинз» ехали в лифте на пятьдесят девятый этаж, в зал для заседаний членов правления, это на один этаж ниже гуверовской стеклянной колыбели власти. Оба были тщательно и официально одеты, но Джо Голдштейн казался гораздо увереннее и спокойнее.
Он нес папку с диаграммами и статистическими данными для выступления: ясный, умный, деловой анализ экономики, способный всем и вся продемонстрировать, насколько Джо Голдштейн подходит на пост руководителя журнала. Если журналы, которыми он занимался по сей день, не говорят сами за себя.
Джо взглянул на Топаз, у которой ничего в руках не было. Она нервно похлопывала ладонью по бедру.
Джо настроился еще суровей. Эти маленькие девчонки откусывают больше, чем могут проглотить.
Если Топаз Росси настаивает продолжать игру, ну что ж, она получит весьма серьезный урок.
Он снова украдкой посмотрел на нее.
Он стоял очень близко, между прочим, от ее хорошенького зада.
Все смотрели на Джо Голдштейна, выступавшего с самым замечательным, самым изысканным докладом в своей жизни. Собравшиеся были очарованы, улыбались, кивали. Натан Розен взглянул на бумаги, разложенные перед соседом, тот сделал пометку – позвонить маклеру.
В общем-то, думал Натан, Голдштейн в каком-то смысле поступает очень великодушно и как бы делает Топаз комплимент – лезет из кожи, стараясь убедить, что может возглавить журнал, стремится воздействовать на решение, которое и так уже, по сути, принято. Шаблонный путь.
Розен посмотрел на Топаз в кресле у дальней стены, слушавшей Джо с вежливым вниманием. Она выглядела строго. Синий «Диор», непослушные рыжие локоны затянуты в аккуратный пучок; казалось, она волнуется. Розен почувствовал укол. Ему хотелось успокоить девочку, сказать: это не имеет значения, ей всего двадцать три, впереди будет еще много чего. Он заметил, как поднимаются и опускаются ее полные груди, слегка распирая пиджак. Он хотел ее.
Натан решительно повернулся к Джо, чувствуя себя слегка смущенным. Надо сосредоточиться, дьявол, вся эта чертовщина – по его вине. В эти дни он не мог судить беспристрастно и хладнокровно, склоняясь то в одну сторону, то в совершенно противоположную. Ну взять так называемое соревнование за «Экономик мансли». Разве не пример? Натан Розен считал, что Топаз Росси не должна участвовать в схватке, а Гуверс, желая выглядеть либералом, допускал в качестве кандидата женщину. И в этом тоже вина его, Натана. Он поддержал Топаз, когда та настояла, захотела попытаться. Он сидел в этом же офисе босса и говорил: пусть соревнование между Джо и Топаз решит, кто получит журнал.
Кого он пытался обмануть? Джо с самого начала собирался погубить ее, и теперь вот, пожалуйста, как раз этим он и занимается. А ему, Розену, и как любовнику Топаз, и как начальнику, следовало проявить жесткость и отказать ей в праве участвовать в игре. А теперь спросят его личное мнение, и он должен будет сказать…
Да, его вина, его ошибка, и бедняжке Топаз придется расплачиваться. Он же вывалил на нее тонну кирпичей, этот Голдштейн, и каково ей теперь перед коллегами?
– …если это в динарах и в долларах, – заключил Голдштейн под доброжелательный смех и аплодисменты и направился в кресло рядом с Топаз, протягивая ей руку и садясь. Она быстро пожала ее, избегая смотреть в лицо, пробормотала поздравления. Сидящие за столом члены совета что-то писали на листках бумаги, но по добродушным улыбкам было ясно их мнение.
Он прекрасно выглядел, призналась Топаз. Совершенно замечательно. Жаль, что он такой подонок, красивый самоуверенный сукин сын.
– А теперь, – сказал председательствующий, – правление заслушает мисс Топаз Росси, редактора журнала «Герлфренд», журналистку, пишущую для многих наших изданий. Мисс Росси, пожалуйста.
Топаз встала, на нее смотрело семь пар глаз, в которых она заметила гораздо большее, чем просто вежливый интерес.
– Выступление мистера Голдштейна – самый лучший, самый замечательный пример экономического анализа, который мне когда-либо доводилось слышать, – начала Топаз ясным голосом. – И если бы он претендовал на работу ведущего корреспондента или старшего литсотрудника, он, безусловно, мог бы занять это место.
Она помолчала.
– Но не дело редактора писать в журнал. Я как-то ужинала с мистером Голдштейном в прошлом месяце и призналась, что я не такой уж эксперт в экономике, я эксперт по продаже журналов. И это действительно так.
Семь пар глаз смотрели с явным интересом.
– Работа редактора – редактора, – если вы не против, в «Экономик мансли» не должна заключаться в объяснении сути соглашения по тарифам и торговле. Его задача в том, чтобы переманивать рекламу из журналов «Экономист» и «Бизнес уик» и за счет ее повышать тираж. Именно это я и буду делать.
«Черт побери», – подумал Натан Розен.
Все слушали Топаз Росси очень сосредоточенно.
