Текст книги "Неписанная любовь (ЛП)"

Автор книги: Лорен Ашер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)

Глава 20

Элли

За всю свою жизнь я дважды летала на самолетах, и оба раза пережила, стиснув зубы, в холодном поту и с урчанием в животе, которое никак не утихало. Раньше мне легко удавалось избегать этого страха, поскольку моя семья выбирала места для отдыха, куда мы могли доехать на машине, но теперь у меня больше нет такой роскоши.

Уиллоу предложила мне выпить какую-нибудь таблетку, которая поможет перенести перелет, но я так и не набралась смелости поговорить с Рафаэлем о приеме прописанных лекарств во время рабочего дня. Признаваться в своем страхе вслух было глупо, особенно перед человеком, у которого есть собственный частный самолет и паспорт, в котором проставлены штампы многих стран, поэтому я держала свои страхи при себе.

Когда я предложила, чтобы я полетела коммерческим рейсом, а Нико и Рафаэль – на частном самолете, Нико наложил вето на эту идею, но потом вызвался лететь со мной. Его отец был против, но Нико не отступил, только потому, что я по секрету сказала ему, что мне нравятся большие самолеты. Я никогда не объясняла почему, но, к счастью, он и не спрашивал.

Рафаэль же несколько раз задавал мне вопросы, почему я хочу лететь коммерческим рейсом вместо частного самолета, но я всегда находила выход из положения, прежде чем мне приходилось отвечать ему.

Как и сегодня.

К счастью, Нико отлично справляется с задачей отвлечь меня от кружащихся мыслей и вопросов его отца, таская за собой по терминалу аэропорта. За то короткое время, что мы ждали наш самолет у выхода, мы посетили три разных магазина, и я купила по завышенной цене упаковку кислых жевательных червячков, подушку для сна на время долгого перелета, книжку-раскраску и упаковку из пятидесяти штук цветных карандашей.

– Элли, – то, как Рафаэль произносит мое имя, заставляет меня резко вздохнуть. Я уже должна была привыкнуть к тому, что он больше не называет меня Элеонорой, но мое сердце все равно уходит в пятки каждый раз, когда он его произносит.

Он протягивает мне посадочный талон, чтобы я взяла его.

– Ты обронила его в магазине.

– Виновата, – мои пальцы дрожат, когда я тянусь к бумажке.

– Ты в порядке? – он делает шаг назад, и мои пальцы хватаются за воздух.

– Да. А почему я не должна быть в порядке? – я натягиваю маленькую, хотя и очень напряженную улыбку.

Он хмурится.

– Ты вся дрожишь.

– Мне холодно, – я обхватываю руками свое тело.

– Тогда почему ты вспотела?

Мои пальцы подергиваются от раздражения. Как мы перешли от счастливого игнорирования существования друг друга к тому, что он проверяет мое состояние, как будто ему не все равно, и какой лучший способ вежливо попросить его остановиться?

Когда я не отвечаю, он спрашивает:

– Тебе плохо или что-то такое?

– Элли! Смотри, что я нашел! – Нико, мой рыцарь в светящихся кроссовках, бежит к нам с новым выпуском своего любимого комикса.

– Ого. Где ты его взял? – я быстро вступаю с ним в разговор, хотя знающий взгляд Рафаэля преследует меня еще долго после того, как мы покупаем новый комикс Нико и покидаем книжный магазин в аэропорту.

Я изо всех сил стараюсь сохранять спокойствие и собранность, но никакие ободряющие сообщения от Уиллоу и моей мамы или безмолвные молитвы к высшим силам не спасают меня от всепоглощающего чувства тошноты, когда нас зовут на посадку в самолет.

К счастью, Рафаэль не обращает внимания на то, что я уронила по дороге чехол с гитарой, хотя и бросает на меня странный взгляд, когда идет за ним. Я жалею, что взяла ее с собой, но не могла смириться с мыслью оставить ее, в том числе потому, что все еще не уверена, хочу ли я принять предложение Коула написать для него песню.

Кто знает? Может быть, во время нашего путешествия ко мне придет вдохновение.

Нико ничего не знает о моих переживаниях, что является замаскированным благословением, ведь меньше всего мне хочется волновать его из-за самолета. Он ведет нас троих, выглядя гораздо старше своих девяти лет, благодаря тому, как ему удается катить свой чемодан и одновременно разговаривать с бабушкой.

– Si, Abuela. Yo te llamo cuando lleguemos (Да, бабушка. Я позвоню, когда мы приедем).

Мое сердце колотится в груди, когда Нико проходит перед нами и передает свой посадочный талон первого класса улыбающейся сотруднице авиакомпании.

Несмотря на то что Нико обычно путешествует на частном самолете Рафаэля, он ведет себя как профессионал, засовывая посадочный талон в передний карман своего миниатюрного чемоданчика, прежде чем отправиться в рукав до самолета.

Кислота подступает к горлу, когда сотрудница аэропорта приглашает меня пройти вперед. Мои ноги примерзают к ковру, тело парализует страх, пока не срабатывает реакция «дерись или беги».

Нет. Я не могу.

Мысль о том, чтобы сесть в этот самолет и провести несколько часов в маленькой металлической трубе с сотнями людей, оказавшись во власти турбулентности и незнакомого мне пилота, кажется невозможной.

– Мэм? – сотрудница хмурится. – Ваш посадочный талон, пожалуйста?

– Я сам, – Рафаэль засовывает руку в карман моей толстовки, и холодный ужас в животе сменяется волной тепла. Хлопчатобумажная ткань не позволяет его пальцам касаться моей кожи, но мое тело все равно реагирует.

– Просто дыши, – шепчет он мне на ухо, протягивая женщине посадочный талон. – С тобой все будет в порядке.

Правда? Потому что в данный момент я не чувствую ничего даже близко похожего на порядок.

– Нико ждет нас. Видишь? – напомнил мне Рафаэль.

Я была так занята паникой, что совсем забыла о Нико. Мы еще даже не добрались до Гавайев, а я уже все испортила.

Будет чудом, если к концу наших двухнедельных каникул у меня еще будет работа.

– Мисс, с вами все в порядке? – спрашивает сотрудница.

– Смотря что вы подразумеваете под «в порядке».

Она гримасничает.

– Она шутит, – Рафаэль меняет мой посадочный талон на свой. После быстрого сканирования мы оба получаем разрешение на посадку.

Жаль, что мои трясущиеся ноги не хотят подчиняться.

Рафаэль кладет руку мне на спину и слегка подталкивает.

– Я знаю, что это тяжело, но с тобой все будет в порядке, – его теплая и успокаивающая ладонь прижимается к моему позвоночнику, заземляя меня.

Рафаэль, предлагающий мне утешение, – это не то, что я когда-либо думала, но я никогда не откажусь от эмоциональной поддержки во время перелета.

Он легонько подталкивает меня одной рукой, а другой катит оба наших чемодана.

– Давай. Чем быстрее мы сядем в самолет, тем быстрее ты привыкнешь.

Он ведет меня по нескончаемому рукаву, в котором, кажется, жарче, чем в аду, благодаря июньскому солнцу, бьющему в металлическое покрытие.

– Ты не говорила мне, что боишься летать.

– А ты и не спрашивал.

– Вполне справедливо, – его негромкая усмешка щекочет мне ухо и вызывает дрожь по позвоночнику. – Теперь я наконец-то понимаю, почему ты не хотела лететь на частном самолете.

– Ты видел, какого он размера? Он крошечный, – на фоне огромного самолета, к которому мы идем, частный самолет Рафаэля выглядит как одна из игрушек Нико.

– Нехорошо оскорблять размер мужчины, – в его голосе звучит намек на улыбку.

– Рафаэль Анджело Лопес. Ты только что пошутил про член? – я украдкой бросаю взгляд на своего босса, щеки которого розовеют.

– Как ты узнала мое второе имя?

– Так же, как я узнаю большинство вещей.

– Моей тете нужно научиться держать рот на замке, – его румянец усиливается.

Я привыкла быть жадной до улыбок Рафаэля, но еще больше мне нравится, как его щеки краснеют от смущения, особенно когда причиной этого являюсь я.

– Эй, улитки! Быстрее! Здесь жарко! – кричит Нико.

Рафаэль отрезвляется, и его серьезная маска возвращается, когда он еще раз слегка подталкивает меня.

– Ты в порядке? – Нико смотрит на меня, когда мы наконец добираемся до двери самолета.

– Да. Просто немного тошнит.

– О нет!

Я натягиваю свою лучшую ободряющую улыбку.

– Да, но со мной все будет в порядке.

– Хорошо, потому что это будет долгий полет, – он протягивает слово «долгий», что еще больше разжигает мою панику.

Рафаэль, кажется, замечает, как я теряю самообладание, и ободряюще сжимает мою шею. Этот жест гораздо более интимный, чем он, вероятно, хотел, и от него у меня замирает сердце.

Стюардесса машет рукой, привлекая наше внимание, и Нико хватает меня за руку и тянет к открытой двери кабины.

– Пойдем!

Я следую за ним, не протестуя, потому что, несмотря на свои личные страхи, я готова сделать для Нико Лопеса все, что угодно, в том числе пережить десять часов страданий и укачивания, если это сделает его счастливым.

Нико болтает со мной без умолку на протяжении всей посадки в самолет. Я стараюсь поддерживать разговор, а он, кажется, забыл о том, что меня укачивает, пока я не снимаю с себя пропотевшую толстовку и не запихиваю в рот таблетку Драмина⁸.

– Ты все еще плохо себя чувствуешь? – спрашивает он самым громким шепотом из всех возможных.

– Вроде того?

– Почему?

К счастью, от необходимости отвечать меня спас не кто иной, как Рафаэль.

– Николас? – зовет его отец с сиденья позади меня.

– ¿Si, Papi? (Да, папа?).

– Ты не против поменяться со мной местами?

Он слегка хмурится.

– Почему?

– Потому что мой иллюминатор не открывается.

– Хм, – Нико наклоняется и шепчет мне на ухо: – Papi (Папа) любит летать с открытым иллюминатором, потому что он пугливый как кот.

Что ж, Рафаэль будет очень разочарован, когда узнает, что я предпочитаю, чтобы оно было закрыто.

– Нико, – говорит Рафаэль слишком серьезным тоном.

– Хорошо.

Они меняются местами. Поскольку Рафаэль купил четыре билета, чтобы никто не сел рядом, Нико растягивается на двух больших сиденьях.

– Пристегнись, пожалуйста, – Рафаэль встает и ждет подтверждающего щелчка двух металлических деталей, сцепляющихся друг с другом.

Мое сердце, которое и так бешено колотилось, грозит разорваться, когда Рафаэль проскальзывает в щель между мной и сиденьем напротив моего.

Я никогда раньше так остро не ощущала присутствие кого-то еще, и мое тело замирает, когда он протискивается мимо меня, чтобы занять свое место.

– Привет, – говорит он, усаживаясь в кресло рядом со мной.

– Привет, – я смотрю в его темно-карие глаза.

Нам редко выпадает шанс быть так близко друг к другу, и я не совсем понимаю, как я к этому отношусь. С одной стороны, мне трудно отвести взгляд, а с другой – я отчаянно пытаюсь уклониться от его глаз.

К счастью для нас обоих, он портит момент, поднимая шторку иллюминатора.

– Нет! – я поспешно накрываю его руку своей.

– Тебе не нравится смотреть в окно?

– Абсолютно нет.

Он хмурится.

– Почему?

Поскольку мое самосохранение было потеряно где-то между рукавом и салоном первого класса, мне нечего терять, если я буду откровенна.

– Это усиливает мою тревогу.

– Хм.

– Что?

Он на мгновение задумывается.

– Чего ты боишься больше всего? Клаустрофобии? Крушения? Турбулентности? Взлета или посадки?

– А есть вариант «все из вышеперечисленного»?

Его губы слегка изгибаются в уголках.

– Ты так сильно ненавидишь полеты?

– Абсолютно ненавижу. Весь этот процесс – кошмар от начала и до конца, так что, может, лучше я поменяюсь местами с Нико и дам вам двоим насладиться всем этим первым классом.

Он игнорирует мое предложение и спрашивает:

– Сколько раз ты летала на самолете?

– Два.

– За всю свою жизнь?

– Нет, за последний месяц.

Он гримасничает.

– Конечно, два раза за всю жизнь. Одной поездки мне было бы достаточно.

Он наклоняет голову.

– Но ты согласилась поехать в эту поездку.

– Потому что это важно для него, – шепчу я, показывая большим пальцем на ряд позади нас.

Я никогда не предполагала, что Нико захочет, чтобы я присоединилась к нему и его отцу в поездке, чтобы создать неизгладимые визуальные воспоминания, но раз уж меня пригласили, я не могла отказаться. Даже после того, как Нико уговорил отца поменять первоначальную поездку в Европу на тропический отпуск, плохо подходящий для тех, кто хочет скрывать свои шрамы как можно дольше.

Рафаэль смотрит на меня самые долгие пять секунд в моей жизни.

– Спасибо, – его горло заметно сжимается от сильного глотка. – Это много для него значит.

Прилив тепла разливается по моей груди, но обрывается, когда сообщение о взлете заканчивается, и самолет резко начинает двигаться.

Мое дыхание становится все более поверхностным, когда самолет катится к взлетной полосе, и моя смертельная хватка на подлокотниках становится все крепче, когда костяшки пальцев побелели от недостатка крови.

Рафаэль поднимает взгляд от моих рук.

– Ты должна была сказать мне об этом.

Я смеюсь себе под нос.

– И что бы ты сделал?

– Предложил Ксанакс⁹?

– И сразу бы дал его мне?

– Нет, но я бы направил тебя к кому-нибудь, кто мог бы помочь. Или, по крайней мере, дал бы тебе несколько советов перед долгим полетом.

– О, так ты теперь эксперт по авиафобии?

– Если учесть, что когда-то я чувствовал то же самое, то да.

– Правда? – я подумала, что Нико шутит, потому что мне трудно поверить, что Рафаэль боится – или боялся – чего-то обыденного, вроде самолетов. Он кажется таким… сильным и стойким.

– Ага. Как ты думаешь, почему мне нравится летать с открытым иллюминатором?

– Если ты хочешь… – я сглатываю комок в горле. – Ты можешь…

– Все нормально.

Объявление о взлете начинает мигать на большом экране передо мной, напоминая мне обо всем, что может пойти не так во время полета. Я не могу отвести взгляд от короткого видеоролика, в котором рассказывается о спасательных плотах, аварийных выходах и о том, как важно сначала надеть кислородную маску на себя, прежде чем помогать кому-то еще.

Рев двигателей только усиливает мою тревогу, поскольку самолет и мое сердцебиение набирают скорость.

– Давай сыграем в игру.

– Милая идея, но мне придется вежливо отказаться, потому что, не уверена, заметил ли ты, но я нахожусь в двух секундах от того, чтобы потерять свой чертов разум.

Не обращая на меня внимания, он спрашивает:

– Ты бы предпочла никогда больше не играть на инструменте или потерять способность петь?

Мой вздох едва слышен за шумом двигателей.

– Прости?

– Ты должна выбрать что-то одно.

– Я не хочу, – мое сердце замирает, когда колеса отрываются от земли.

Ты застряла здесь на несколько часов и ничего не можешь сделать…

– Держу пари, ты бы предпочла отказаться от своего голоса.

Подождите. Что?

– Что было бы чертовски обидно, если тебе интересно мое мнение.

Мне трудно дышать, и это не имеет никакого отношения к взлетающему самолету.

– У тебя самый красивый голос, который я когда-либо слышал.

Все мое лицо, наверное, напоминает помидор.

– Ты говоришь это, чтобы отвлечь меня.

– С каких это пор я стал делать ложные комплименты?

Я слишком ошеломлена, чтобы ответить.

– Так что бы ты выбрала?

Я решаю подыграть ему и ответить, поскольку он явно делает это ради меня.

– Не то чтобы я хотела перестать петь, но никогда больше не играть на инструментах – это не вариант. В каком-то смысле они заставляют мою душу петь.

Он наклоняет голову в молчаливом любопытстве.

– И каково это?

– Каково что?

– Иметь что-то, что заставляет тебя чувствовать себя живым.

Мне трудно придумать подходящий ответ, поэтому я молчу, обдумывая его вопрос. Неужели у Рафаэля нет ничего такого, что заставляет его сердце гореть, или он закрыл себя от возможности когда-либо почувствовать это?

Я не уверена, но боюсь того, что может произойти, если я буду упорно искать ответ.

Глава 21

Рафаэль

В конце концов Элли заснула, что, как мне казалось, было невозможно, особенно если учесть, как она волновалась весь полет. Как только адреналин выветрился, ее тело сдалось, и она выбрала мое плечо в качестве подушки, а купленная ею подушка осталась у нее на коленях. Я мог бы оттолкнуть ее, но я все еще чувствую себя виноватым после ее предыдущего признания, поэтому сижу неподвижно, как статуя, пока она опирается на меня.

Когда Нико уговорил меня пригласить Элли в нашу летнюю поездку, я решил, что она согласилась из-за бесплатной возможности отдохнуть, но это было даже не близко к истине.

Как и я, она здесь ради Нико. Пусть будет проклято беспокойство, связанное с поездкой.

Ее стремление сделать все возможное для каникул моего сына наполняет меня благодарностью, настолько сильной, что она переполняет меня, как и мысль о том, что Элли сделала для Нико больше, чем когда-либо делала его мать.

Если бы моя бывшая жена испытывала подобный страх, я бы и близко не подпустил ее к самолету, не говоря уже о том, чтобы выдержать десятичасовой перелет ради нашего сына.

– Как долго она собирается спать? – шепчет Нико через щель между нашими креслами.

– Я не знаю, – отвечаю я тихим голосом.

– Может, нам стоит поскорее ее разбудить?

– У нас в запасе еще несколько часов, – я украдкой смотрю на женщину, которую когда-то считал раздражающей, когда она прильнула к моему боку, прижимаясь своим теплым телом к моему.

Проходит совсем немного времени, и ее мягкий храп постепенно убаюкивает и меня.

Чья-то рука обхватывает мою, и я резко просыпаюсь.

– Что за… – я смотрю вниз и вижу, что пальцы Элли зажаты между моими. Самолет трясет, когда мы попадаем в небольшую турбулентность.

– Рафаэль, – ее голос, полный паники, заставляет меня действовать.

– Все в порядке.

– Ни черта не в порядке! – и без того белое лицо Элли еще больше бледнеет, когда самолет трясет.

– Она в порядке? – шепотом спрашивает Нико.

– Скоро будет. А ты?

– Да! Это как тот космический аттракцион в «Дримленде», – Нико говорит своим бодрым голосом, и это помогает мне немного расслабиться. Элли, похоже, не разделяет его настроения, так как ее хватка на моей руке становится все крепче и крепче, пока она не начинает покалывать от недостатка кровообращения.

Кровообращение. Точно.

Ее тяжелое дыхание отвлекает меня от моих мыслей. Прошло много времени с тех пор, как кто-то, кроме Нико, искал у меня утешения, и я быстро осознаю, насколько плох в этом, когда говорю:

– Статистика в нашу пользу. Только один из каждых одиннадцати миллионов самолетов терпит крушение.

Она в ужасе смотрит на меня.

– Один из одиннадцати миллионов?

– Если верить Google, то да.

– Но разве за день не совершается не менее ста тысяч рейсов?

Блять. Я немного перестарался.

Самолет слегка снижается, и у меня сводит живот. Ее смертельная хватка на моей руке не ослабевает, и я ободряюще сжимаю ее, несмотря на протест моих суставов.

– Мы могли бы…

Она не дает мне закончить предложение.

– Если ты предложишь поиграть в игру, я тебя убью.

– Я собирался посоветовать сделать несколько глубоких вдохов, но если планирование моего убийства тебя отвлекает, то милости прошу. Я даже подкину тебе парочку идей.

– Ты уже составил завещание?

– Почему ты спрашиваешь?

– Просто хочу убедиться, что Нико обеспечен на всю жизнь и все такое.

Наверное, со мной что-то не так, потому что это единственное правдоподобное объяснение тому, как теплеет в моей груди при мысли о том, что она заботится о моем сыне настолько, что волнуется за его благополучие, если меня не будет рядом.

Самолет снова качает.

– О боже! – простонала она. – Мы умрем.

Несколько человек в салоне первого класса смотрят на Элли с осуждающими выражениями, а я смотрю на них поверх ее головы, пока они не опускают глаза.

Кто бы мог подумать, что мой хмурый взгляд можно превратить в суперспособность?

Когда я опускаю глаза, то вижу, что Элли смотрит прямо перед собой, а по ее лицу катится одна-единственная слеза. Это задевает меня больше, чем хотелось бы, и я инстинктивно провожу по ее щеке подушечкой большого пальца.

– Элли.

Ничего.

– Эй.

Ее молчание съедает меня, когда она делает большой глоток воздуха.

– Эль? – я произношу это прозвище, не задумываясь. – Háblame, – моя испанская речь выводит ее из состояния тревоги, в котором она находилась.

Она поворачивается и смотрит на меня.

– Что это значит?

– Поговори со мной, – перевожу я.

– Не могу, – прохрипела она.

– Ты плачешь.

Она поспешно вытирает щеки.

– Это так неловко.

– Согласен. Если ты будешь продолжать в том же духе, у меня не останется выбора, кроме как использовать это в качестве шантажа в один прекрасный день.

Она смеется. Ничего особенного, но это немного снимает растущее напряжение в моем теле, пока самолет снова не тряхнет. Хотя я преодолел свой страх перед полетами много лет назад, я все еще ненавижу турбулентность, так что отвлечение Элли пойдет мне на пользу.

– О чем эта татуировка? – я провожу пальцем по тонкой полоске звезд, опоясывающей весь ее средний палец.

– А?

– Твоя татуировка, – я касаюсь постоянного черного кольца.

– О. Это, – она нахмуривает брови. – Я дала себе обещание, когда была моложе.

– И какое же?

Она смотрит на наши руки.

– Что бы ни случилось, как бы тяжело ни было, я не сдамся.

Снаружи грохочет гром, а по самолету хлещет дождь.

Я пытаюсь отвлечь ее другим вопросом.

– Почему ты выбрала именно этот палец?

Она сглотнула и подняла на меня глаза.

– Средний палец ассоциируется с нашей жизнью и идентичностью, так что мне показалось, что это правильно.

– Ха. А я-то думал, потому что это лучший палец, чтобы слать людей к черту.

Еще один смех вырывается из ее уст, но этот приятный звук обрывается очередным раскатом грома.

– А как насчет этой? – я показываю на тройную ноту, расположенную на внутренней стороне ее правого запястья.

– Она символизирует мою семью. Берта, мою маму и меня, – она указывает на каждую ноту по очереди. – У них такие же татуировки.

– Я не знал, что ты единственный ребенок.

– Ты никогда и не спрашивал.

– Я был засранцем, – чувство вины сменяется любопытством. После того как я знаю Элли почти год, я должен быть в состоянии сам ответить на такой простой вопрос.

– Совсем чуть-чуть.

Я бросаю на нее взгляд.

– Но, отвечая на твой вопрос, скажу, что меня воспитывали как единственного ребенка, но у меня есть сводные братья и сестры по отцовской линии. Но я с ними никогда не встречалась.

Я знаю, что лучше не заводить подобных разговоров, особенно если учесть, как она встревожена.

– А что насчет этой? – я поворачиваю ее руку и прослеживаю путь по чистой коже до полумесяца возле локтя.

Ее и без того бледное лицо полностью теряет цвет, и она без предупреждения отдергивает руку.

– Мне просто понравилось, как это выглядит.

– Если хочешь, чтобы мы начали доверять друг другу, перестань мне врать.

Ее глаза сужаются.

– Ты хочешь знать правду?

Я киваю.

– Это единственная татуировка, о которой я жалею, – она достает наушники и затыкает ими уши, фактически отгораживаясь от меня.

Десять минут спустя летняя гроза официально прошла, и капитан обещает, что остаток полета пройдет спокойно. Элли шепотом говорит «спасибо» за то, что я помог ей справиться с тревогой, и снова уходит в себя.

Я привык к тому, что няня Нико молчит. Это была одна из главных причин, по которой я нанял ее, потому что, в отличие от других, она не пыталась произвести на меня впечатление или заставить меня открыться ей. Мы оба занимались своими делами и общались только тогда, когда это касалось Нико.

Это была пара, созданная на небесах… до сих пор.

Я должен быть благодарен, что Элли снова установила четкую границу, но вместо этого я ощущаю горький вкус одиночества, поскольку мы снова игнорируем присутствие друг друга.

Ты всегда можешь предложить ей быть друзьями.

Только вот ничто так не говорит о моем жалком положении, как просьба к няне моего сына, которая работает у меня на зарплате, стать моим другом. Бог свидетель, мне бы она не помешала, но это не значит, что я буду заставлять Элли стать моей подругой.

Как бы сильно мне этого ни хотелось.